- Да, быстрота и натискъ! - продолжалъ сторожъ. - Но знаете, что вышло? Знаете, что сдѣлали эти неблагодарные, сэръ? Мужъ приказалъ сказать, что лекарство это не годится для его жены и она не будетъ принимать его… не будетъ при-ни-мать его, сэръ! Прекрасное, укрѣпляющее, благодѣтельное лекарство, которою такъ помогло двумъ ирландскимъ рабочимъ и одному нагрузчику угля всего недѣлю назадъ!.. Послали вѣдь имъ даромъ, въ баночкѣ изъ подъ ваксы… А онъ прислалъ сказать, что она не будетъ принимать его, сэръ!
Ужасъ такого поступка до того возмущалъ мистера Бембля, что онъ ударилъ палкой по конторкѣ и вспыхнулъ отъ негодованія.
- Вотъ такъ разъ! - сказалъ гробовщикъ;- я ни-ко-гда…
- Никогда, сэръ! - подхватилъ сторожъ. - Нѣтъ, никто этого не дѣлалъ! Ну, а теперь она умерла, и мы должны хоронить ее, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
И, сказавъ это, мистеръ Бембль надѣлъ свою трехуголку задомъ напередъ, не замѣтивъ этого, потому что находился въ лихорадочномъ возбужденіи, и вышелъ изъ лавки.
- Ахъ, Оливеръ, онъ такъ былъ сердитъ, что забылъ даже спросить о тебѣ, - сказалъ мистеръ Соуэрберри, слѣдя глазами за сторожемъ, который шелъ по улицѣ.
- Да, сэръ! - отвѣчалъ Оливеръ, который во время разговора тщательно держался въ сторонѣ и дрожалъ съ головы до ногъ съ тoro самаго момента, когда услышалъ голосъ мистера Бембля. А между тѣмъ ему совсѣмъ не надо было избѣгать взоровъ мистера Бембля, ибо сей сановникъ, на котораго предсказаніе джентльмена въ бѣломъ жилетѣ произвело крайне сильное впечатлѣніе, рѣшилъ, что не стоитъ больше разговаривать объ Оливерѣ послѣ того, какъ гробовщикъ взялъ его къ себѣ, и лучше молчать до тѣхъ поръ, пока не будетъ заключенъ контрактъ лѣтъ на семь, когда нечего уже будетъ бояться, что онъ снова попадетъ на иждивеніе прихода.
- Ну-съ, - сказалъ мистеръ Соуэрберри, надѣвая шляпу, - чѣмъ скорѣе будетъ продѣлана вся эта исторія, тѣмъ лучше. Ноэ, оставайся въ лавкѣ, а ты Оливеръ надѣвай шапку и слѣдуй за мной.
Оливеръ повиновался и послѣдовалъ за хозяиномъ. Нѣсколько времени шли они по одной изъ очень густо населенныхъ частей города, а затѣмъ свернули въ узенькую улицу, несравненно болѣе грязную и жалкую, чѣмъ та, по которой они только что шли; здѣсь они остановились, чтобы отыскать домъ, куда ихъ послали. Дома съ обѣихъ сторонъ улицы были высокіе и обширные, но очень старые и населенные представителями самаго бѣднаго класса, что было видно по грязному и заброшенному фасаду ихъ, не говоря уже о неряшливо одѣтыхъ мужчинахъ и женщинахъ, которые случайно шныряли по улицѣ, сгорбившись и скрестивъ руки на груди, или просто сложивъ ихъ. Въ большей части этихъ домовъ были когда то лавки, но всѣ онѣ теперь были или наглухо заколочены, или совсѣмъ почти развалилиісь; жилыми были только верхнія комнаты. Нѣкоторые дома, сдѣлавшіеся отъ времени и ветхости нежилыми, поддерживались въ предупрежденіе обвала огромными столбами, приставленными верхнимъ концомъ къ стѣнѣ и глубоко врытыми въ землю нижнимъ концомъ. Но даже и эти ветхія развалины служили, повидимому, ночлежнымъ пріютомь для многихъ бездомныхъ бѣдняковъ; нѣкоторыя изъ досокъ, которыми были заколочены двери и окна, были въ иныхъ мѣстахъ раздвинуты такъ, что получалось отверстіе, черезъ которое свободно могъ пролѣзть человѣкъ. Трущобы эти отличались грязью и невыносимой вонью. Тамъ и сямъ внутри нихъ копошились крысы, отъ голода превратившіяся чуть не въ скелеты.
Ни молотка, ни звонка не оказалось у открытой двери, гдѣ остановились Оливеръ и его хозяинъ. Осторожно пробираясь по темному корридору и прижимая крѣпко къ себѣ Оливера, чтобы онъ не испугался, поднялся гробовщикъ на верхушку перваго пролета лѣстницы. Остановившись на площадкѣ противъ двери, онъ нѣсколько разъ постучалъ по ней суставомъ своего пальца.
Дверь открыла молодая дѣвушка лѣтъ тринадцати, четырнадцати. Гробовщикъ, осмотрѣвъ внимательно комнату, сразу узналъ по нѣкоторымъ примѣтамъ, что она именно та, куда его направили. Онъ вошелъ, а за нимъ Оливеръ.
Комната была очевидно нетоптлена и у холоднаго очага стоялъ какой-то мужчина и машинально грѣлъ себѣ руки. Позади него стоялъ низкій стулъ, на которомъ сидѣла старуха. Въ противоположномъ углу толпились дѣти, покрытыя лохмотьями, а на полу, прямо противъ дверей, на тоненькомъ матрасикѣ лежало нѣчто, покрытое рванымъ одѣяломъ. Оливеръ вздрогнулъ, взглянувъ на это мѣсто, и еще больше прижался къ своему хозяину; мальчикъ сразу почувствовалъ, что это трупъ.
Лицо у мужчины, стоявшаго подлѣ очага, было худое и блѣдное, волоса и борода съ просѣдью, глаза красные. Лицо у старухи было совершенно сморщенное; изъ подъ нижней губы у нея выглядывали два, пока еще уцѣлѣвшихъ зуба, но зато глаза ея были совсѣмъ живые и проницательные. Оливеръ со страхомъ смотрѣлъ на мужчину и на старуху. Они такъ походили на крысъ, видѣнныхъ имъ внизу.
- Никто не смѣетъ подходить къ ней! - крикнулъ мужчина, когда гробовщикъ подошелъ къ тѣлу. - Назадъ! Чортъ васъ возьми, назадъ, если жизнь вамъ дорога!
- Что за безразсудство, голубчикъ мой, - сказалъ гробовщикъ, насмотрѣвшійся вдоволь на горе во всѣхъ его видахъ и у разныхъ классовъ. - Какое безразсудство!
- Говорю вамъ, - сказалъ мужчина, сжимая кулаки и съ бѣшенствомъ топнувъ по полу, - говорю вамъ, что я не позволю закопать ее въ землю! Она не будетъ отдыхать тамъ. Черви будутъ грызть ее… но не будутъ ѣсть ее… она вся высохла.
Гробовщикъ не отвѣчалъ ничего на этотъ безумный бредъ. Онъ вынулъ изъ кармана тесьму и опустился на колѣни подлѣ тѣла.
- Ахъ! - сказалъ мужчина, заливаясь слезами и падая на колѣни у ногъ своей жены, - становитесь на колѣни, становитесь на колѣни!.. На колѣни кругомъ нея, всѣ вы, и слушайте мои слова! Говорю вамъ, она умерла отъ голода. Я не думалъ, что ей такъ худо, пока у нея не началась лихорадка… когда кости стали у нея видны подъ кожей. У насъ не было ни дровъ, ни свѣчей; она умерла въ темнотѣ… въ темнотѣ. Она не могла даже видѣть лица своихъ дѣтей, хотя мы слышали, какъ она звала ихъ по имени. Для нея просилъ я милостыни на улицѣ, а они заперли меня въ тюрьму. Когда я вернулся, она умирала и вся кровь въ моемъ тѣлѣ остановилась, потому что она умерла отъ голода. Клянусь всевидящимъ Богомъ, они уморили ее голодомъ!
Онъ запустилъ руки себѣ въ волоса, громко вскрикнулъ и покатился на полъ; глаза его сдѣлались неподвижны, на губахъ показалась пѣна. Испуганныя дѣти горько заплакали. Старуха, которая все время сидѣла неподвижно на стулѣ и какъ будто ничего не видѣла и не слышала, что дѣлалось кругомъ нея, погрозила имъ пальцемъ, затѣмъ развязала галстукъ мужчинѣ, продолжавшему неподвижно лежать на полу, и подошла къ гробовщику.
- Это моя дочка, - сказала старуха, головой указывая на тѣло. - Боже мой, Боже! Какъ странно! Я, которая родила ее и выростила, я жива и здорова, а она лежитъ здѣсь… холодная и окоченѣлая! Боже мой, Боже! Подумать только! Точно комедія какая… право комедія!
И несчастная женщина что то бормотала и какъ то странно, неестественно хихикала. Гробовщикъ всталъ и направился къ дверямъ.
- Стойте! Стойте! - сказала старуха громкимъ шопотомъ. - Когда ее похоронятъ, завтра утромъ, на слѣдующій день, или сегодня вечеромъ? Я убрала ее тѣло и должна проводить ее. Пришлите мнѣ широкій плащъ… только очень теплый, потому холодъ страшный. Не дурно было бы съѣсть кэксовъ и выпить вина прежде, чѣмъ идти. Ну, да что-же дѣлать! Пришлите хоть сколько нибудь хлѣба… только одинъ хлѣбецъ и чашку воды. Будетъ у насъ хлѣбъ, голубчикъ? - сказала она, хватая за сюртукъ гробовщика, который снова направился къ дверямъ.
- Да, да, - отвѣчалъ гробовщикъ, - разумѣется. Все, что вамъ угодно.
Онъ выдернулъ полу сюртука изъ рукъ старухи и, схвативъ Оливера за руку, бросился вонъ изъ комнаты.
На слѣдующій день (семьѣ еще раньше доставили хлѣбъ и кусокъ сыру, который принесъ самъ мистеръ Бембль) Оливеръ вмѣстѣ съ хозяиномъ отправился въ убогое жилище, куда еще раньше прибылъ мистеръ Бембль въ сопровожденіи четырехъ человѣкъ изъ дома призрѣнія, которые должны были исполнять обязанности носильщиковъ. Лохмотья старухи и мужчины были уже прикрыты черными плащами; когда крышку гроба привинтили, носильщики взяли его себѣ на плечи и вынесли на улицу.
- Ну, теперь не жалѣйте ногъ, бабушка! - шепнулъ Соуэрберри старухѣ на ухо. - Мы можемъ опоздать, а мы не имѣемъ права заставлять ждать священника. Впередъ ребята… и, какъ можно, скорѣе!
Выслушавъ это распоряженіе, носильщики быстро зашагали со своей легкой ношей; провожатые покойницы старались изо всѣхъ силъ держаться вблизи нихъ. Мистеръ Бембль и Соуэрберри шли на довольно значительномъ разстояніи впереди; Оливеръ, ноги котораго были далеко не такъ длинны, какъ у его хозяина, бѣжалъ сбоку.
На самомъ же дѣлѣ оказалось, что не было совсѣмъ такой необходимости спѣшить, какъ увѣрялъ Соуэрберри. Когда процессія прибыла къ темному, поросшему крапивой углу кладбища, гдѣ хоронили бѣдняковъ, священника еще не было и причетникъ сидѣвшій у огня въ ризницѣ, сказалъ, что врядъ ли пройдетъ меньше часу до его прихода. Носильщики поставили гробъ подлѣ могилы; провожатые остановились тутъ же, не смотря на туманъ и моросящій дождь, и терпѣливо ждали. Нѣсколько мальчишекъ въ лохмотьяхъ, которые явились на кладбище изъ любопытства, затѣяли шумную игру, то прячась между могилами, то перепрыгивая взадъ и впередъ черезъ гробъ. Мистеръ Соуэрберри и Бембль, давнишніе пріятели причетника сидѣли съ нимъ у огня и читали газету.
По прошествіи болѣе чѣмъ часа мистеръ Бембль, Соуэрберри и причетникъ спѣшно шли къ могилѣ, а вскорѣ послѣ этого появился и священникъ, на ходу еще надѣвавшій свой стихарь. Мистеръ Бембль, чтобы хоть сколько нибудь сохранить приличіе, шлепнулъ одного или двухъ мальчишекъ; священникъ на скорую руку прочиталъ молитву, что заняло не болѣе четырехъ минутъ, затѣмъ передалъ свой стихарь причетнику и ушелъ.
- Ну, Билль! - сказалъ Соуэрберри могильщику. - Зарывай! Работа эта была не трудная, потому что могила была до того наполнена, что самый верхній гробъ находился всего на разстояніи нѣсколькихъ футовъ отъ поверхности земли. Могильщикъ лопатой сгребъ всю землю въ могилу, притопталъ ее ногами, перекинулъ лопату черезъ плечо и ушелъ, преслѣдуемый мальчишками, которые выражали ему свое неудовольствіе за то, что все такъ скоро кончилось.
- Идемъ, любезный! - сказалъ Бембль мужу покойницы, хлопнувъ его по спинѣ. - Сейчасъ запрутъ ворота.
Мужчина, который ни разу не двинулся еще съ мѣста, занятамъ имъ подлѣ могилы, поднялъ голову, съ удивленіемъ взглянулъ на говорившаго съ нимъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ и упалъ въ обморокъ. Старуха была такъ занята отсутствіемъ своего плаща, (который снятъ былъ съ нея гробовщикомъ) что рѣшительно никакого вниманія не обратила на это. Несчастнаго облили холодной водой и онъ пришелъ въ себя. Когда онъ вышелъ на улицу, за нимъ заперли ворота кладбища, и всѣ разошлись въ разныя стороны.
- Ну, Оливеръ, - сказалъ Соуэрберри на обратномъ пути домой, - какъ это понравилось тебѣ?
- Очень хорошо, благодарю васъ, сэръ! - отвѣчалъ Оливеръ очень нерѣшительно. - Не очень, сэръ!
- Привыкнешь со временемъ, Оливеръ! - сказалъ Соуэрберри. - Будешь покойнѣе, когда привыкнешь, мой мальчикъ!
Оливеръ мысленно спрашивалъ себя, сколько времени приблизительно потребовалось на то, чтобы мистеръ Соуэрберри привыкъ. Но онъ рѣшилъ, что лучше будетъ не спрашивать объ этомъ и шелъ молча домой, думая о всемъ, что онъ видѣлъ и слышалъ.
VI. Оливеръ, раздраженный насмѣшками Ноэ, начинаетъ дѣйствовать и приводитъ его въ удивленіе
Мѣсяцъ испытанія прошелъ, и Оливеръ былъ формально принятъ въ ученики. Это былъ сезонъ, обильный заболѣваніями или, говоря коммерческимъ языкомъ, обильный спросомъ на гроба, такъ что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль Оливеръ пріобрѣлъ много опытноcти. Успѣхъ коммерческихъ спекуляцій мистера Соуэрберри превзошелъ всѣ его ожиданія. Старѣйшіе обитатели города не помнили времени, когда такъ свирѣпствовала корь, вліявшая роковымъ образомъ на существованіе дѣтей; много было, поэтому, похоронныхъ процессій, во главѣ которыхъ шелъ маленькій Оливеръ въ шляпѣ въ длиннымъ крепомъ, доходившимъ ему до колѣнъ, вызывая тѣмъ неописанное удовольствіе и волненіе всѣхъ матерей города. Такимъ образомъ Оливеръ, сопровождавшій своего хозяина во всѣхъ процессіяхъ умершихъ дѣтей съ цѣлью пріучиться къ хладнокровію и умѣнью владѣть своими нервами, что необходимо истинному гробовщику, имѣлъ возможность наблюдать замѣчательную покорность судьбѣ и мужество, съ которымъ многіе переносили выпавшее на ихъ долю испытаніе.
Напримѣръ, когда Соуэрберри хоронилъ какую нибудь богатую старую леди или джентльмена, имѣвшихъ множество племянниковъ и племянницъ, которые казались неутѣшными во время болѣзни родственницы или родственника и были повидимому совершенно поглощены своимъ горемъ, выглядѣли на похоронахъ довольными и счастливыми, непринужденно и весело разговаривая между собою, какъ будто бы ничего рѣшительно не случилось. Мужья перенесли потери своихъ женъ съ героическимъ самообладаніемъ. Жены, надѣвая трауръ по своимъ мужьямъ, какъ будто бы главнымъ доказательствомъ горя могла служить лишь извѣстная одежда, заботились больше всего о томъ, чтобы костюмъ этотъ шелъ имъ къ лицу. Замѣчателенъ былъ вообще тотъ фактъ, что всѣ эти леди и джентльмены, такъ страстно выражавшіе свое неутѣшное горе во время церемоніи, тотчасъ же по возвращеніи домой приходили въ себя и совершенно успокаивались къ тому времени, когда наступало время чаепитія. Все это было весьма любопытно и поучительно и Оливеръ съ большимъ удивленіемъ присматривался къ этому.
Научился ли Оливеръ Твистъ покорности судьбѣ на примѣрѣ столькихъ добрыхъ людей, я не могу сказать, не смотря на то, что я его біографъ; одно только могу я съ достовѣрностью утверждать, что въ теченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ онъ стойко переносилъ помыкательства и издѣвательства Ноэ Клейполя, который сталъ относиться къ нему несравненно хуже съ тѣхъ поръ, какъ началъ завидовать, что только что поступившій на службу мальчишка, фигурируетъ въ процессіяхъ съ черной палкой и въ шляпѣ съ крепомъ, тогда какъ онъ, несмотря ли старшинство свое, остается по прежнему въ своей старой шапкѣ и кожаномъ передникѣ. Шарлота обращалась съ нимъ худо, потому что такъ обращался съ нимъ Ноэ. Мистриссъ Соуэрберри была его непреклоннымъ врагомъ, потому что мистеръ Соуэрберри выказывалъ склонность быть его другомъ; находясь такимъ образомъ между этими тремя особами съ одной стороны и изобиліемъ похоронъ съ другой, Оливеръ чувствовалъ себя далеко не такъ хорошо, какъ голодный поросенокъ, попавшій въ кладовую съ зерномъ при пивоварнѣ.
Теперь я перехожу къ весьма важному эпизоду въ исторіи жизни Оливера и хочу описать одинъ случай, на первый взглядъ какъ бы незначительный и пустой, а между тѣмъ имѣвшій косвенное вліяніе на весьма существенную перемѣну во всѣхъ его будущихъ планахъ и поступкахъ.
Въ одинъ прекрасный день, когда наступилъ обычный часъ обѣда, Оливеръ и Hoэ спустились въ кухню, гдѣ имъ приготовленъ былъ лакомый кусокъ баранины - полтора фунта самой скверной шеины. Шарлоту вдругъ вызвали за чѣмъ то; Ноэ Клейполь, который былъ голоденъ и золъ, рѣшилъ какъ нибудь использовать этотъ короткій промежутокъ времени и нашелъ, что наиболѣе подходящимъ для этого будетъ, если онъ начнетъ издѣваться надъ Оливеромъ Твистомъ.
Желая по возможности скорѣе предаться этой невинной забавѣ, онъ положилъ ноги на столъ, схватилъ Оливера за волосы, надралъ ему уши, выразилъ свое мнѣніе, что онъ подлый трусъ, и затѣмъ объявилъ, что безпремѣнно придетъ смотрѣть, когда его повѣсятъ, гдѣ бы ни случилось это событіе, котораго онъ жаждалъ. Далѣе, какъ и подобало такому ожесточенному и испорченному питомцу благотворительнаго учрежденія, сталъ онъ придумывать самыя разнообразныя мелочи, чтобы досадить Оливеру, но ни одна изъ нихъ не привела къ желанной цѣли - заставить мальчика заплакать. Мелочная, низкая душенка Ноэ подсказала ему, что сегодня, если онъ желаетъ достигнуть результата, необходимо придумать что нибудь тонкое, ядовитое и онъ рѣшилъ перейти на личности.
- Эй, ты отродье, - сказалъ Ноэ, - гдѣ твоя мать?
- Она умерла, - отвѣчалъ Оливеръ;- прошу, пожалуйста, не говорить о ней.
Оливеръ вспыхнулъ и дыханіе его ускорилось; въ углахъ рта и у ноздрей появилось нервное подергиваніе, - то былъ, по мнѣнію мистера Клейполя, вѣрнымъ признакомъ жестокаго приступа плача. Это побудило его продолжать начатое.
- Отчего же она умерла? - спросилъ онъ.
- Отъ разбитаго сердца, - какъ говорили мнѣ наши старыя сидѣлки, - отвѣчалъ Оливеръ, говоря какъ бы про себя и не думая о Ноэ. - Мнѣ кажется, я знаю, что значитъ умереть отъ разбитаго сердца.
- Толи-роли, лоли, лоли, фоли-роли, - запѣлъ Ноэ, замѣтивъ слезу, скатившуюся по щекѣ Оливера. - О чемъ-же ты это хнычешь?
- Не изъ за того, что вы говорите, - отвѣчалъ Оливеръ, поспѣшно отирая слезу, - не думайте этого, пожалуйста!
- Эге, не изъ-за меня! - передразнилъ его Ноэ.
- Нѣтъ, но изъ-за васъ, - рѣзко оборвалъ его Оливеръ. - Довольно! Не смѣйте ничего больше говорить о ней. Лучше не говорите!
- Лучше не говорить! - воскликнулъ Ноэ. - Такъ-съ! Лучше не говорить! Не будь такимъ безстыднымъ, отродье! Твоя мать! Ночная красотка была она, вотъ что! О, господи!
Ноэ выразительно кивнулъ головой и поднялъ кверху свой красный носъ, считая это наиболѣе подходящимъ дѣйствіемъ для даннаго случая.
- Знаешь ли ты, нищенское отродье, - продолжалъ Ноэ, которому молчаніе Оливера придавало все больше и больше смѣлости. - Знаешь ли, нищенское отродье, - продолжалъ онъ съ оттѣнкомъ притворной жалости, - теперь этому никто не поможетъ и тебѣ даже не помочь! мнѣ очень жаль тебя и, я увѣренъ, всѣмъ, рѣшительно всѣмъ жаль тебя. Да вѣдь ты и самъ прекрасно знаешь, что твоя мать была ни болѣе, не менѣе, какъ настоящая уличная потаскуха.
- Что вы сказали? - спросилъ Оливеръ, быстро обернувшись.
- Настоящая уличная потаскуха, нищенское отродье, вотъ что! - отвѣчалъ Ноэ совершенно спокойно. - А потому, нищенское отродье, хорошо она сдѣлала, что умерла, иначе ее или заперли бы въ смирительный домъ въ Лондонѣ, или бы сосали на каторгу, или повѣсили.
Слова эти довели Оливера до бѣшенства; кровь бросилась ему въ голову и онъ, вскочивъ съ мѣста, опрокинулъ столъ и стулъ, схватилъ Ноэ за горло, тряхнулъ его такъ, что у него зубы застучали и, собравъ всѣ силы свои, нанесъ ему тяжелый ударъ, моментально свалившій его на полъ.
Вотъ что сдѣлало жестокое обращеніе съ этимъ, еще минуту тому назадъ спокойнымъ, кроткимъ и безобиднымъ созданіемъ! Но духъ его не могъ нe возмутиться; жестокое оскорбленіе, нанесенное его матери зажгло огнемъ всю его кровь. Грудь его тяжело поднималась. Онъ стоялъ, вытянувшись во весь ростъ, глаза его сверкали и искрились, вся фигура его измѣнилась, когда онъ гнѣвно смотрѣлъ на своего трусливаго мучителя, лежавшаго теперь у его ногъ.
- Онъ убьетъ меня! - оралъ во все горло Ноэ. - Шарлота! Миссисъ! Новый мальчикъ хочетъ убить меня! Помогите! Помогите! Оливеръ сошелъ съ ума! Шар… лота!