Мне стало холодно. Я уже думал, что не выдержу и сдамся: совсем выключу конденшен. Но тут с улицы донесся крик и звон меди. Может, в Каире так сзывают на цирковое представление? Я хотел спросить у папы - папа спал.
Тогда я подумал, что ничего не случится, если на несколько минут выйду на улицу, погляжу, что там происходит, и сразу же вернусь обратно.
"Что я, в конце концов, маленький?" - подзадоривал я самого себя, уже идя по коридору отеля.
У стен длинного коридора, как в музее, стояли рыцари в доспехах и держали в руках копья. А в конце коридора во всю стену было зеркало. В нем я увидел курносого мальчишку с белыми волосами, который с решительным видом шагал мне навстречу.
Через минуту я был на улице, на набережной Нила. Под окнами нашего отеля стоял человек с большим медным кувшином. В другой руке он держал медную кружку, которой ударял по кувшину. Никто к нему не подходил, никто ни о чем не спрашивал. Человек постоял, заглянул в кувшин, тот, наверное, был почти пуст, потому что человек спустился к реке, зачерпнул в кувшин воду, потом снова поднялся на улицу и начал предлагать ее прохожим. Кое-кто останавливался, пил, давал за воду монету и шел дальше.
Продавец увидел, что я смотрю на него, подошел и протянул кружку. Я покачал головой, мол, не хочу пить. Тогда он показал рукой на отель, из которого я только что вышел, предлагая пойти вместе с ним. Я понял, что он хочет, чтобы я взял деньги, думая, что у меня нечем заплатить.
У меня действительно не было с собой денег. Но если б даже и были, я не стал бы пить грязную воду из реки. Ведь я видел, где он брал. Но продавец не отходил от меня, а идти в отель я не мог, потому что боялся, что он пойдет за мной. И я пошел по набережной. Араб шел следом. Может, он просто решил идти в эту сторону, потому что впереди зазеленели деревья, и, значит, там была тень. А где тень, там не так жарко.
Набережная тянется через весь город. Нил делит его на две части. Я подошел к высокой развесистой пальме. Под пальмой спит египтянин, спит, наверное, давно, потому что солнце повернуло и уже светит ему в лицо. Человек открыл глаза, оглянулся, поискал, куда убежала тень, переполз за ней следом и снова захрапел.
А вокруг ходят люди, спокойно обходят его, стараясь не наступить на босые ноги, которые выглядывают из-под галабии.
Проезжают трамваи, со всех сторон их облепили люди. Держатся за двери, за раскрытые окна и, кажется, просто за стенки. Только развеваются под ветром длинные полосатые галабии. И на автобусах такая же картина - не видно ни окон, ни дверей. Продавца воды уже нет поблизости. Я и не заметил, когда он исчез. Значит, можно возвращаться домой. Я повернул назад, как вдруг…
- Чистим-блистим! - доносится из конца аллеи. - Чистим-блистим! Чистим-блистим! - Все ближе, ближе.
К мужчине, который сидит на скамье и читает газету, подбегает мальчик в полосатой серой от пыли галабии. Через плечо у него перекинут длинный ремень, на ремне висит деревянный ящик со щетками и бутылочками.
- Чистим-блистим, сэр! - обращается он к мужчине.
Человек вовсе не собирался чистить свои ботинки, они у него чистые. Но ему, как видно, стало жаль маленького чистильщика, который целый день в такую жару бегает по городу, предлагает свои услуги, чтобы заработать несколько пиастров. И он согласился.
Мне захотелось узнать, откуда мальчику известны русские слова. Я подумал, что, возможно, его научил кто-либо из работников нашего посольства, который постоянно чистит у него ботинки. А может быть, он услышал их от какого-нибудь случайного туриста. Это "чистим-блистим" понравилось ему и осталось в памяти.
Я остановился недалеко от маленького чистильщика в тени какого-то большого куста и стал внимательно наблюдать за ним.
Мальчик поставил ящик на землю, достал из него щетки и ваксу и, сказав: "шуруй-шуруй!", взялся чистить ботинки.
Он, пока работал, все о чем-то говорил с человеком. Я прислушался. Говорили они по-английски. Я немного понимаю этот язык, потому что мы изучаем его в школе. И вот здесь, в Каире, прячась в тени пышного куста, я впервые пожалел, что относился к иностранному языку не так, как следовало бы.
Не потому пожалел, что хотел послушать, о чем они говорят, нет. Просто мне самому хотелось поговорить с мальчиком. Он был не таким курчавым, как мальчик в аэропорту, продававший кока-колу. Но и у него короткие черные волосы немного завивались. Я дал себе слово, что когда вернусь домой и снова пойду в школу, то буду так изучать языки, что даже четверка никогда в моем дневнике не появится.
Мальчик почистил ботинки, получил плату, повесил ящик на плечо и направился… прямо ко мне. Во время работы он ни разу не взглянул в мою сторону, и я думал, что он меня не видит. А вот же видел.
Я стал внимательно разглядывать куст, возле которого стоял, будто только этим и занимался все это время. Мальчик остановился возле меня, сказал:
- Чистим-блистим, сэр!
- Я не сэр, а Миколка, - сказал я точно так же, как говорил в аэропорту, и поглядел на чистильщика.
Большие черные, как сливы, глаза с удивлением смотрели на меня.
- Рашен?! - обрадовался мальчик.
- Йес, - ответил я по-английски.
Мальчик засмеялся. И я засмеялся. Он снял с плеча ящик, перевернул его - получилась удобная табуреточка, предложил мне сесть на нее, а сам сел на землю, скрестив по-турецки ноги.
Показывая на свою грудь, мальчик сказал:
- Абду.
Я закивал головой, поняв, что это его имя.
Мешая русские и английские слова, я спросил у Абду, откуда он знает русский.
- Школа, - ответил Абду по-русски.
- Ты изучаешь русский язык?
- Ага.
Как все просто. А я и не думал, что в Каире в школах изучают русский язык.
- Во всех школах у вас изучают русский язык? - спросил я.
- Нет. Я учусь - читаю и пишу, - похвастался Абду. - А папа не ходил в школу. И мама не ходила. Не умеют читать, не умеют писать.
- А почему они раньше не учились? - спросил я.
Он удивленно посмотрел на меня.
- Революция.
Мне стало стыдно: как же это я забыл. Ведь у нас тоже до Октябрьской революции дети простых людей не могли учиться.
- Мой папа строит Асуан, - сказал я, чтобы как-то перевести разговор.
- Добра-добра, - закивал он головой.
Точно так, как говорил в аэропорту маленький продавец кока-колы.
- Теперь у тебя каникулы? - спросил я.
Абду кивнул головой.
- И ты всегда во время каникул чистишь обувь?
Он снова кивнул головой.
- Помогаю папе.
- Твой папа тоже чистит обувь?
- Нет.
Абду немного подумал. Глаза его загорелись, он взял меня за руку и сказал:
- Сук. Пойдем. Там брат и папа.
Я начал отказываться, сказал, что мне надо в отель.
- Близко, - уговаривал меня Абду. - Мы быстро. Сук.
Что такое Сук, я не знал. И мне так не хотелось расставаться с новым другом, что я согласился.
Сук - старый базар
Мы пришли на базар. Только потом я понял, что это базар. А сначала думал, что мы оказались на окраине города, в старой его части.
Так оно и было: старый город и старый базар.
Кривые узкие - только и разъехаться двум арбам - улочки застроены просто невероятным образом.
Был домик из темного камня и глины. В кем стало тесно хозяину, и он надстроил что-то на крыше. Его не интересовало, как будет выглядеть и надстройка и все строение. Лишь бы ему было удобно. Потом еще надстроил, потом еще. И вот стоят такие удивительные дома в три, в четыре этажа с причудливыми балконами, с полотняными козырьками над окнами от солнца и с мачтами телевизионных антенн на самом верху.
Абду вел меня по узкой улочке, где продавали изделия из кожи: в витринах стояли синие, красные, коричневые пуфы с тисненными на них золотом пирамидами, верблюдами и профилями головки царицы Нефертити. Сумки, чемоданы разных размеров. Пахло выделанной кожей и чем-то горелым.
Потом Абду повернул в другую улочку, где торговали золотыми вещами, бусами, браслетами. Потом, как мне показалось, мы пошли обратно, только по другой тесной улочке. В окнах всюду были выставлены ковры.
Тут продают. Тут и делают то, что продают.
Наконец Абду остановился возле маленького магазинчика, над дверями которого висели разные медные вещи. Он начал быстро-быстро о чем-то говорить с мальчиком, который был чуть побольше его, с такими же короткими, не очень курчавыми волосами. Я догадался, что это и есть его старший брат.
- …Руси, Асуан, - закончил разговор Абду, показывая на меня.
Мы вошли в магазин.
Чего там только не было! На полках стояли пузатые блестящие кувшины, в которых продают воду на улицах, подносы, чайники, кофейные сервизы. С потолка свисали кувшины с длинными узкими горлышками. Точно такие, как на рисунках в книжках про Хоттабыча. Ими были увешаны все стены.
Из боковушки вышел мужчина.
Абду что-то сказал ему. Я разобрал только слово "Асуан". Мужчина приветливо пригласил меня пройти в дом.
Так я познакомился с семьей Абду, с его братом Сулейманом и отцом, которого звали Абдарады Мохаммед Тимби.
Мы сидели в мастерской среди листов меди и еще не совсем готовых кувшинов. На маленьком низком столике - чашечки с густым черным кофе.
Хозяин курил кальян - длинную изогнутую трубку, сделанную таким образом, чтобы дым, прежде чем попасть к курильщику, проходил через холодную воду.
Абду был у нас переводчиком. Отец Абду спрашивал у меня про Асуан: был ли я там, что видел. Я ответил, что еще не был, но еду туда, что папа мой работает там уже два года.
Отец Абду сказал, что Асуан - это свет (он показал на лампочку под потолком), это хлеб, это богатство для всех. И он рад, что видит сына человека, который строит Асуан. Он встал и торжественно двумя руками пожал мне руку.
Когда появлялся покупатель, Сулейман выходил в магазин, а потом снова возвращался к нам.
Отец что-то сказал Абду по-арабски. Тот обрадовался и кивнул мне головой в сторону магазина.
- Пошли.
Мы вернулись в магазин. Абду подвел меня к небольшому прилавку. Под стеклом там лежали каменные жуки. Тут были и маленькие, с нашу копейку, и большие, размером в кулак.
Я разглядывал жуков и удивлялся: для чего они?
- Скарабей, - сказал Абду.
Он взял маленького жука и положил мне на палец. Потом перевернул его и показал на брюшке высеченные иероглифы.
- Это тебе, на счастье.
Я поблагодарил и положил подарок в карман. Я еще не знал тогда, что такое скарабей.
Абду провел меня еще в одну комнатку, где на полу и на столике лежали куски камней.
- Гранит, мрамор, песчаник, - говорил Абду, показывая на камни.
Некоторые камни, уже немного обработанные, напоминали своими очертаниями жуков.
- Сулейман делает, - похвалился Абду.
Услышав свое имя, Сулейман вошел в комнату. Он взял камень, взял резец и показал мне, как он делает жука. А Абду объяснял:
- Скарабей должен быть таким, словно его только что достали из гробницы…
- А зачем? - не понял я.
- Ведь это же скарабей.
Абду посмотрел на меня, как на чудака. Потом, вспомнив, что я только что приехал в их страну, рассказал мне притчу про скарабея.
Я перескажу ее, возможно, не слово в слово, а так, как запомнил.
Притча про скарабея
Давным-давно, когда на земле только появились первые фараоны, люди еще не знали, что жуки, которые ползают по дорогам и катят перед собой шарики из навоза и земли, что эти самые жуки - священные.
Когда самый первый фараон умер, его похоронили как бога, так как все считали, что фараон - это бог на земле. Сделали мумию, чтобы сохранить тело фараона для "вечной жизни", сердце вынули и положили в специальный сосуд. И похоронили сердце в особом помещении. Потом замуровали все ходы и выходы в гробницу, чтобы ни одна живая душа не могла проникнуть в новый дом фараона, потревожить его сон.
С того времени прошел не год, не два, а, может, столетия. Люди боялись даже подходить к тому месту, где похоронен бог. Через некоторое время выросли дома новых богов. И на них люди поглядывали со страхом только издалека. Но нашлись такие, что не побоялись подойти к месту захоронения фараона.
Это были воры.
Они забрались в гробницу и ограбили мумию, унесли золото, драгоценные камни, все, что взял с собой для "вечной жизни" фараон.
Когда жрецы узнали об этом величайшем преступлении и спустились в гробницу, то увидели, что сердце фараона - не тронуто. А у сердца, как верные стражи, сидят окаменевшие жуки. У каждого жука на брюшке высохшие лапки - словно магические иероглифы.
Сказали тогда жрецы, что жуки эти священные, что сии владеют магической силой и отводят злую руку. И когда хоронили последующих фараонов, то клали окаменевших или сделанных из камня жуков-скарабеев не только возле сердца, но и в мумию, чтобы и к мумии никто не мог прикоснуться.
С того времени никто и пальцем не смел тронуть жука, который полз по дороге. Люди считали, что он священный и приносит в дом счастье…
Теперь я знал, что такое скарабей. И меня совсем не огорчало, что мой "древний" скарабей не из гробницы фараона, а сделан Сулейманом. Наоборот, я был очень рад подарку моих новых друзей в Египте.
Притча про арбуз
- У вас такие сказки или легенды, что даже не разберешь, где правда, а где выдумка.
- А зачем разбирать? Сказки надо слушать. Ты любишь сказки?
- Кто же не любит сказок?
Абду рассмеялся и, крикнув: "Подожди!" - выбежал из комнаты.
Через несколько минут Абду вернулся и положил на стол, на красивый поднос, большой полосатый арбуз. Разрезал его ножом и подал мне ярко-красный ломоть.
- Ешь.
У Абду все время хитро блестели глаза.
- Вкусный? - спросил он у меня.
- Конечно, вкусный, - ответил я.
- И сладкий?
- Конечно, сладкий.
- А знаешь, где впервые вырос арбуз?
Я пожал плечами.
- В Египте! - с видом победителя сказал Абду.
Вот оно что! Чтобы рассказать мне еще одну сказку, Абду бегал на соседнюю улицу за арбузом. Так я услышал еще одну интересную историю.
…Однажды, это было очень давно, во дворец фараона приполз большой змей. Он подполз к фараону и стал так жалобно смотреть на него, что фараон спросил у жрецов:
- Что нужно этому ползуну?
Жрецы понимали язык птиц, зверей, растений. Они посмотрели на змея и сказали фараону:
- Люди отобрали у него подругу жизни.
Фараон пожалел змея. Он приказал:
- Привести сюда заклинателей, и пусть они принесут всех змей, изловленных за последние дни.
Привели заклинателей. Каждый из них стал показывать своих змей. Увидел большой змей свою подругу, свистнул от радости. Отдали ее ему.
На следующий день змей снова приполз к фараону и положил к его ногам черное семечко.
Приказал фараон посадить это семечко в землю, поливать его водой и внимательно следить, чтобы ничего с ним не произошло. Вырос из того семечка большой круглый шар. Разрезали. Красный внутри.
Приказал тогда фараон привести к нему охотника, желающего попробовать этот плод. Никто не хочет есть его. Все боятся.
Наконец пришел один старик.
- Мне сто лет, - сказал он. - Все равно умирать скоро. Давайте, попробую это чудо.
Ел старик и похваливал.
- Вкусно.
Съел половину, лицо его порозовело.
- Давайте еще, - говорит, - весь съем.
- Нет, приходи завтра, - сказали ему жрецы.
На другой день пришел старик, доел арбуз и сказал:
- Сил у меня теперь еще на сто лет хватит.
Собрали тогда все семечки из арбуза, посадили в землю. И выросло много-много арбузов.
С того времени все едят их и все хвалят…
Мне не хотелось расставаться с новыми друзьями. Но надо было. Абду и Сулейман проводили меня до отеля.
Стемнело, на улицах зажглись фонари. Из кафе на тротуар вынесли столики, за ними сидели мужчины, пили кофе. Одни мужчины. На набережной, прямо на дороге, тоже продавали кофе и чай. А чтобы издалека было видно, что там продают, - возле пузатого медного кувшина-самовара была прикреплена керосиновая лампа. Ишак вез арбу - над арбой тоже висела лампа. Меня все это удивляло. Друзья объяснили:
- У машины есть фары. Они светят. А где взять фары ишаку?
И правда, где взять фары ишаку?
Подошли к отелю. Я пригласил друзей зайти к нам, но они не зашли. Тогда я попросил подождать меня. Сбегал в номер и принес наши сувениры: маму-матрешку с детьми-матрешками, ракету и деревянные разрисованные ложки. Каждому по ложке.
По лицам моих друзей я увидел, что подарки им понравились.
Каирский музей
Не буду рассказывать, как меня встретил папа, что он мне говорил. Это неинтересно. Все папы в таких случаях встречают сыновей одинаково. И они правы.
В Каире живет четыре миллиона человек. Потеряться в таком городе не трудно.
Я пообещал папе, что больше без его разрешения никуда один не пойду. Назавтра утром мы были возле Каирского музея. Нас встретила Клеопатра Андреевна.
Во дворе музея почти на каждом шагу продавались сувениры. И почти на каждом сувенире был профиль Нефертити. Папа рассказал мне, что Нефертити была женой фараона Эхнатона. За красоту ее называли богиней. И правда, даже на сувенирах у нее красивое лицо и какие-то особенные глаза, такие, что все время хочется в них смотреть.
И еще во дворе я увидел большой гранитный саркофаг. Разве ему не хватило места в музее?
Я спросил об этом у папы.
- Наверное, - пожал он плечами.
- Нет, нет, - вмешалась в разговор Клеопатра Андреевна. - В саркофаге похоронен француз Огюст Мариэтт.
- Француз в древнем египетском саркофаге? - удивился папа. - Как это могло случиться? Разве он жил во времена фараонов?
- Он жил всего сто лет тому назад. Но сделал чрезвычайно много для Египта.
- Что же он такое сделал? - папа мой стал уже завзятым туристом.
- Он основал музей египетских древностей.
- И только?
- Но вы не представляете, что это значило для Египта. - Клеопатра Андреевна посмотрела на часы. - Ну хорошо, пока соберутся все, я расскажу вам, если вас это интересует.
История интересовала не только нас с папой. И Клеопатра Андреевна начала свой рассказ.
- Представьте себе, - сказала она, - молодого ученого, сотрудника Луврского музея, который приезжает в нашу страну в командировку, чтобы привезти отсюда несколько древних папирусов. Задание не сложное. В то время из Египта можно было увозить все, что захочешь, что найдешь сам, если у тебя есть желание взять в руки лопату и копаться в земле, или купить за гроши у человека, не имеющего понятия о ценности продаваемой им вещи.
Итак, Мариэтт приехал и увидел, как бесцеремонно грабятся древнейшие ценности, принадлежащие Египту. Эти ценности гибнут от неумелого, небрежного обращения с ними, тонут во время кораблекрушений. Но никому до этого нет дела. Египет - колония. Колонию можно грабить.