Неожиданная встреча
Тетка Василиса посмотрела на хмурого взъерошенного Ваняту и не стала ничего спрашивать. Собрала оборочкой губы, подумала минуту и вдруг взорвалась:
- Та плюнь ты на нього, на того Сашка! Весь в батька пишов. З моста их обоих та в воду. Тьху на них, проклятых!
Ванята не спросил, почему тетка Василиса костерит без смущенья "гарного хлопчика". Возможно, она поторопилась с выводами, когда расхваливала Сашку, или же хотела, чтобы Ванята не торчал понапрасну дома и проветрил свои мозги.
Он сидел на крылечке, печально и безнадежно смотрел на тихую безлюдную улицу. Только изредка прогремит грузовая машина, с криком перебежит дорогу сумасшедшая курица, и снова тянет свою тонкую нить тишина.
Тетка Василиса готовила во дворе обед. В глиняной, похожей на маленький пароход печке потрескивали дрова. Над трубой с черным закопченным ведром наверху мерцал синий зыбкий дымок.
Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синем галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой кепке. Незнакомый Ваняте человек, по-солдатски размахивая рукой, быстро направлялся к их дому.
Тетка Василиса тоже заметила путника и с криком помчалась к калитке.
- Ой, боже ж мий! Та що ж це таке? Та невжеж ты, Платон Сергеевич! Ой, лишенько ж мое, ох, ты ж мий риднесенький! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болны цю, щоб вона сказылась… Та як же це ты?
- Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.
На лице тетки Василисы отразились удивленье, восторг и те чувства, которые люди не умеют высказать словами.
- Значит, втик? - тихо, почти шепотом спросила она.
- Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу.
- А я ж тоби що говорю! Та воны ж, ти доктора, тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..
Тетка Василиса смолкла на минуту, потом радостно и широко улыбнулась.
- Сотник Ванька цилый день тебе на станции караулил, - сказала она. - От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.
Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:
- Ось познайомся, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый гарный хлопчик!
Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ладонь.
- Здравствуй, Ванята!
- Откуда вы знаете, что я Ванята?
Платон Сергеевич улыбнулся.
- По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери.
Ванята хотел обидеться, но передумал и тоже улыбнулся.
Глаза у Платона Сергеевича были голубые, веселые. Только лицо его тронула дымчатая желтизна да седые виски выдавали немолодые уже годы.
Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса ушла, чтобы не мешать мужскому разговору.
- Ты что же мне кадры избиваешь? - спросил Платон Сергеевич, помедлив.
У Ваняты глаза на лоб полезли.
- Какие кадры?
- А вот такие… Сашку Трунова зачем отлупил?
- Так я ж его…
- Сам вижу, что ты его… Физиономия вся перевязанная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.
- Не бил я его, - сказал Ванята. - У него от зуба повязка…
- Конечно, не бил… Унтер-офицерскую вдову тоже не трогали. Сама себя высекла…
- Какую вдову? - еще больше изумился Ванята.
- У Гоголя такая есть. В "Ревизоре". Не читал?
- Про вдову не читал, - сознался Ванята. - Мы еще не проходили.
- Это ничего, - успокоил Платон Сергеевич, - пройдете. Жизнь, брат, потруднее пройти. Правильно я говорю или у тебя своя точка зрения?
Честно говоря, у Ваняты не было определенной точки зрения. Но серьезный вопрос требовал серьезного ответа. Ваняте хотелось ответить парторгу строго и веско.
- У меня тоже такая точка зрения, - сказал он, запнулся и торопливо добавил, - тут, главное, оргвопрос…
Платон Сергеевич рассмеялся, быстро опросил:
- Нравится тебе Ваня Сотник?
Неожиданный вопрос смутил Ваняту.
- Так себе, - туманно сказал он. - А вам как?
- Не особенно, - сказал Платон Сергеевич. - Только наполовину.
- Почему?
- Трактор в болото загнал. Сел потихоньку от всех и шпарит. А технику только по книжке знает. Пропахал борозду, доехал до края - остановить не может. Так и плюхнулся в болото. Насилу вытащили потом трактор этот…
- Что же ему было? - спросил Ванята.
- А что с него? Как с гуся вода. Отца пришлось на десятку оштрафовать. Пускай воспитывает…
Платон Сергеевич вынул из кармана мятую пачку папирос, закурил. Тетка Василиса услышала запах дыма, быстро оглянулась и пошла к парторгу.
- Ах ты ж, боже ж мий, та що ж ты робишь! Та що ж ты оту пакость смалишь! Та тоби що доктора сказали!..
Платон Сергеевич спрятал папиросу за спину, но тетка Василиса схватила его за руку и вырвала папиросу.
- Ще раз побачу, так я тебе на твоем партсобрании в пух и прах разделаю! Ну прямо тоби дытына мала, и все. Пишлы в хату обидать. Зварився борщ.
- Спасибо, Василиса Андреевна. В поле надо. Там пообедаю.
- Ходим, кажу тоби!
Платон Сергеевич выставил вперед ладони, отгораживаясь от тетки Василисы и ее борща, который уже пах на весь двор, а возможно, и на все утонувшее в летнем зное Козюркино.
- Ну хоч чайку попей.
Не ожидая согласия парторга, тетка Василиса юркнула в избу, загремела чашками и ложками. Платон Сергеевич вынул новую папиросу, подмигнул Ваняте и неожиданно спросил:
- Ты когда встаешь, рано?
- Не знаю. Могу и рано. А что?
- Если рано проснешься, приходи к конторе. Ладно? С ребятами познакомлю. Хватит вам друг другу носы бить. Какая твоя точка зрения?
- Не бил я вашего Сашку! - сказал Ванята. - У него винта в голове не хватает!
- Ладно, поверим для начала, - сказал Платон Сергеевич. - Смотри же, приходи утром. Свеклу прорывать будете. Ребята уж согласились. Народу у нас пока маловато. Хотели из города подмогу прислать так мы отказались. У городских тоже дел по горло. Сами справимся. Верно ведь?
- Точно! - сказал Ванята. - Я уже работал. Вся школа ходила. Яблоки собирали.
На пороге с деревянным блюдом в руках возникла тетка Василиса. В пузатой фаянсовой чашке дымился горячий чай, рядышком лежали пирожки и острые кусочки колотого сахара.
Платон Сергеевич взял с блюдца кусочек сахару, задумчиво положил на язык, запил чаем.
- Спасибо, Василиса Андреевна. Я пошел…
Он приподнял над головой кепку и зашагал к воротам.
Делать Ваняте было нечего. Посидел еще на крылечке, вспомнил верного друга Гришу Самохина и решил написать ему письмо.
Чернил в избе не оказалось. Ванята нашел на подоконнике огрызок карандаша, сел к столу, тряхнул головой и крупными круглыми буквами написал на тетрадочном листке:
"Здравствуй, дорогой друг Самохин Гриша! Мне тут без тебя ужасно плохо…"
Бусинка
Платон Сергеевич ушел, и тетка Василиса сразу заскучала. Она слонялась по избе, поправляла на кровати подушки, одергивала марлевые занавески, гоняла полотенцем звонкую, залетевшую на запах борща осу.
- Ах ты ж, боже ж мий! Та як же воны там, мои хлопчики, в бригаде? Та ж воны голодни там, мои риднесеньки!
Обещала она оставаться дома, пока вернется мать, но не утерпела. Положила в корзину ломоть сала с розовой жилкой посередине, несколько головок чеснока и смущенно сказала Ваняте:
- Ты тут пиши, а я пишла. Нехай трактористы чесночку погрызуть. Там же таки гарни хлопчики… Ты ж тут дывысь, Ванята, хозяйнуй…
Вышла из дома степенной осанистой походкой. За плетнем украдкой поглядела вокруг и припустила под горку мелкой торопливой рысцой.
Ванята закончил письмо, сделал самодельный конверт-треугольник и вышел на крыльцо. Почтовый ящик был недалеко, висел посреди улицы на старом с оборванными проводами столбе.
Он опустил письмо и снова пошел домой. Солнце тянуло к вечеру. В небе зарумянилось летучее облачко. От реки, не нарушая строя, шли сытые, довольные судьбой гуси.
Скоро вернется со своей работы мать. Ванята согрел для рукомойника воды, вынул из шкафчика миски и ложки, нарезал от каравая ломтики хлеба.
Потом он решил сделать матери сюрприз. Вытащил из чемодана портрет отца и повесил его в горнице на видном месте. Сразу стало теплее и уютнее. Ванята глядел на портрет отца и размышлял, как ему теперь вести себя и стоит ли намекнуть матери о своем разговоре с правнуком деда Егора. Впервые по-настоящему пожалел он, что нет рядом друга и собеседника. От таких бесконечных дум нетрудно спятить.
Ванята представил на миг, будто бы он тут не один, а рядом с ним - верный и бесценный друг Гриша Самохин. Ванята посмотрел на мнимого Гришу, сделал печальное лицо и, стесняясь самого себя, сказал ему для начала:
- Вот, Гриша, какие у меня дела. Понимаешь?
- А чего понимать? Все нормально! - ответил Гриша.
- Разве это нормально! - возмутился Ванята. - Не знаешь, а говоришь…
- Зря паникуешь, - спокойно и убежденно ответил Гриша. - А Сашка Трунов дурак. Я из твоего письма сразу все понял.
- Это верно, что дурак, - согласился Ванята. - Я тоже так думаю…
- Чего ж тогда мучаешься?
- Все-таки… Прокурору, говорит, отец написал.
- Пускай пишет. А только лично я твоему Сашке ни капли не верю. Сначала щеку себе перевязал, потом отцу про тебя набрехал. Ты ж не бил его?
- Пока нет. Толкнул только…
- Эх, ты! - сказал Гриша. - Даже постоять за себя не можешь! Я бы этого Сашку в порошок! Понял?
- Тебе хорошо говорить! Я ж тут новый. Только приехал…
- Ну и что? А если тебя в космос пошлют, на Венеру. Тогда как?
- Полечу. Чего мне…
- Полетишь?! Знаю я тебя, мочалу! Там, знаешь, как надо, на Венере?
- Скажи, раз ты такой умный!
- Там надо вот так… смотри как!
Незримый Гриша Самохин вытянулся в струнку, вскинул ладонь к виску и сказал:
- Там надо вот так: "Привет, граждане Венеры! Я из СССР!" Понял?
- Ну, понял…
- Ничего ты не понял! Только туман напускаешь. Когда человеком сделаешься?
- Сделаюсь. Я ж тебе сказал…
- Ну, скорей делайся! А то ждать уже надоело…
Друзья помолчали. Ванята собрался с мыслями и снова напомнил Грише:
- Ты, Гриша, все-таки посоветуй, что мне делать с этой историей? Ты ж друг. Я твой крючок всегда помнить буду!
- А что делать? Я тебе сказал - плюнь и разотри.
- Не говорить, значит, матери про Сашкину болтовню?
- Спрашиваешь! Молчи - и все. Мало что лопух этот придумает! Если хочешь, я сам все в нашем колхозе узнаю и напишу тебе. Ладно?
Ванята не успел ответить верному и суровому другу. Хлопнула дверь, и на пороге появилась мать. Сбросила косынку, поправила сбившиеся на лоб волосы и сказала:
- Здравствуй, Ванята. Я тебя сегодня еще не видела.
- Здравствуй, мам!
- Кормить станешь?
- Ага. Уже борщ разогрел.
Ванята смотрел на мать. Она ему нравилась. Впрочем, не только ему. В деревне ее называли красавицей. Ванята видел красавиц только на страницах "Огонька". Пышные дамы в строгих платьях, с блестящими сережками в ушах особого впечатления на него не производили. Мать его была совсем иной. У нее смуглое продолговатое лицо, чуть-чуть вздернутый тонкий нос и черные непроглядные глаза. Если даже внимательно посмотреть в них, все равно не увидишь зрачков.
На плече матери густая золотистая, как вязка лука, коса. Над головой легкое пышное пламя тонких курчавых волос.
Мать прошлась по комнате и заметила на стене портрет отца. Губы ее вздрогнули и поджались.
- Зачем? - спросила она Ваняту. - Мы же в чужом доме…
- А пускай, - деланно рассмеялся Ванята. - Тетка ничего не скажет. Она добрая…
Мать подошла к стене, сняла портрет, задумчиво вытерла стекло рукой и подала Ваняте.
- Спрячь.
Мать пошла в сенцы, долго гремела там медной непослушной шляпкой рукомойника.
Ужинали молча. В тишине избы стучали о края мисок деревянные ложки. Тикали часы. Ваняте было обидно и грустно. Он думал о матери, о портрете отца, который сняла она со стены, о странных порядках, подстерегающих человека в чужом доме.
Ну кому он помешает, этот портрет!
Портрет всегда, всю жизнь, висел перед глазами Ваняты. С ним был связан для Ваняты близкий, доступный образ отца. Где-то в уголочке памяти Ваняты засела вкрадчивая надежда: ему казалось, будто отец его жив и в одночасье придет домой.
Разве мало бывает неожиданных случаев? Может быть, отец выбрался из тайги. Долго лежал на поляне, окунал красное с обгоревшими бровями лицо в ручей. Потом поднялся и поковылял по дороге. Попутная машина подобрала путника, отвезла в больницу. Отца вылечили. На лице его остались страшные рубчатые шрамы. Он посмотрел перед уходом из больницы в зеркало и сразу же закрыл глаза. Он не хотел возвращаться домой вот таким изуродованным и остался навсегда в Сибири. Вспоминал мать, Ваняту и тихо шептал: "Не поеду, не могу я…"
Но дороги, как бы далеко ни разбегались они по белу свету, все равно приводят человека к родному порогу. Вернется и Ванятин отец. Откроет дверь, поглядит на мать, на Ваняту и сразу расцветет.
"Молодцы, - скажет он. - Значит, не ошибся я. Спасибо вам и, пожалуйста, простите. Виноват…"
Ванята подождал, пока мать доест борщ, по-хозяйски собрал миски, бросил туда корки хлеба, ложки и только тогда спросил:
- Приходили на меня жаловаться?
- Ну приходили…
- И ты что - поверила?
- А то я тебя не знаю. Дня без драки прожить не можешь. Такого сраму набралась!
- Так он же первый! Я разве хотел?
- Ну тебя! Так на тебя рассерчала! Думала, приду домой и вздую, чтобы знал… потом уже парторг рассоветовал. Сам, сказал, поговорит. Чего ты сцепился с Сашкой этим?
- Так просто… я ничего, а он…
- Молчи уж лучше! У всех дети как дети. Ты только… Как горох от тебя все отскакивает.
Мать устало провела рукой по лицу, подняла глаза на Ваняту.
- Можешь ты хоть раз вникнуть или не можешь? - спросила она.
- Конечно, я всегда…
- Не дерись ты с ребятами. Будь человеком. Обещаешь?
- Так я ж не дрался!
Мать махнула рукой, поднялась из-за стола.
- Что с тобой говорить. Дикий ты человек! Давай лучше спать. Ноги уж не носят.
Ванята разделся и полез под одеяло. Лежал, прислушивался к ночным шорохам и ждал, когда мать снова заговорит с ним, спросит о чем-нибудь или сама расскажет о своей ферме, о том, что сулит им теперь жизнь в Козюркине.
Мать выключила свет, и комната спряталась в темноту. Прошло немного времени, и Ванята заметил в черной пустоте крохотную золотую искринку. Она бегала взад-вперед над материной кроватью, тихо и вкрадчиво тикала. Это раскачивалась на маятнике заглянувшая в окно вечерняя звезда.
- Как там на ферме? - не вытерпел наконец Ванята.
Мать вздохнула.
- Запустил все Трунов этот. Телята худущие, грязные… Мне самую плохую группу дали. Прямо страх!
- Зачем же взяла?
- Кому ж их? Все одно выхаживать. Телочка там одна в дождь простыла. Кашляет и кашляет. Так уже ее жаль! Бусинкой зовут….
- Ты ее, что ли, так назвала?
Мать промолчала. Но Ванята догадался - кличку дала мать. В прежнем их селе тоже так было - коровам и бычкам давали вначале скучные, серые клички. Были там и Лысухи, и Маньки, и Рябухи, и Брухатки, и даже одноглазый бык Прогресс.
Потом все переменилось. Вечером по улице, как пятнисто-белая туча, важно шло стадо. Колхоз, где мать работала дояркой, продавал больше всех теплого, пахнущего лугом молока, густых тягучих сливок, желтого вкусного масла. И все это давали материны Бусинки, Зореньки, Касатки…
Мать долго не могла уснуть, тихо, так, чтобы не услышал Ванята, вздыхала. А сон между тем знал свое дело. Походил вокруг Ванятиной кровати, взобрался без спросу на подушку и прильнул к Ванятиной щеке.
- Разбуди завтра пораньше, - уже сквозь сон сказал Ванята. - Парторг велел. Ладно, мам?
И, не дождавшись ответа, тотчас уснул.
Ночи бывают короткие и длинные. Этой не было ни конца, ни края. За окном лил дождь, гулко, будто кто-то ссыпал в кучу сухие поленья, гремел над самой крышей гром. Ванята проснулся в третий или четвертый раз и увидел в блеске молний мать. Она сидела на кровати и надевала чулки.
- Чего ты, мам?
- Спи давай! - донеслось из темноты.
- Ты куда?
- На Бусинку погляжу. Как бы в окно дождь не полил. Стекло там побитое.
- Не пущу я тебя, - твердо сказал Ванята. - Спи и все. Слышишь?
Мать продолжала одеваться. Тогда Ванята поднялся и еще решительней сказал:
- Я тоже пойду.
Он быстро натянул штаны, рубашку, стал искать под кроватью носки.
- В сенцах тетки Василисы плащ висит, - оказала мать. - Надень.
Кроме плаща, Ванята нашел в сенцах фонарь "летучую мышь", посветил матери, пока она запирала дверь, и вместе с ней шагнул в черный мокрый двор. Фонарь тускло освещал вязкую, уплывающую под ногой дорогу. Мать послушно шла за Ванятой, ступая в его след.