Она была рада, что Илзи спит. Любое человеческое общество - даже общество самого дорогого и самого совершенного человека - было бы чуждо ей в те часы. Она была самодостаточна и для полноты блаженства ей не требовалось ни любви, ни дружбы, ни иных человеческих чувств. В жизни любого человека такие мгновения бывают редко, но, когда они приходят, существование становится невыразимо чудесным, словно смертное на миг становится бессмертным... словно человеческое на миг поднимается до божественного... словно вся уродливость мира исчезает и остается только безупречная красота... О красота!.. Эмили трепетала в исступленном восторге перед этой красотой. Она любила красоту, наполнявшую в эту ночь все ее существо как никогда прежде. Она боялась двигаться и даже дышать, чтобы не нарушить этот поток красоты, который лился в нее. Жизнь казалась чудесным музыкальным инструментом, из которого можно извлечь божественную гармонию звуков.
- О Боже, сделай меня достойной твоего послания... о, сделай меня достойной!- молилась она. Сможет ли она когда-нибудь стать достойной такого послания... осмелится ли она донести хотя бы часть очарования этого "божественного диалога" до мира корыстного торгашества и крикливых улиц? Она должна донести его... она не может скрывать его от других. Но услышит ли будничный мир... поймет ли... прочувствует ли? Да, но только если она оправдает божественное доверие и, равнодушная к порицанию и похвале, поведает то, что было ей открыто. Высшая жрица красоты... нет, она не будет служить ни у какого иного алтаря!
И в этом восторженном состоянии она уснула, увидела во сне, что она Сафо, бросающаяся в море с Левкадской скалы[63]... и, пробудившись на земле, увидела испуганное лицо Илзи, глядящей на нее с верхушки стога. К счастью, вместе с ней вниз соскользнула такая охапка сена, что она смогла сказать - хоть и без особой уверенности:
- Кажется, я все еще цела.
Глава 13
Убежище
Если вы заснули, внимая гимнам богов, пробудиться в результате бесславного падения со стога сена - чересчур резкое отрезвление. Зато это падение пробудило их как раз во время, чтобы они смогли увидеть восход солнца над Индейским мысом, ради которого стоило пожертвовать несколькими часами бесчувственного сна.
- А ведь я могла никогда так и не узнать, как чудесна паутинка, усеянная бусинками росы, - сказала Эмили. - Посмотри на нее... она качается между теми двумя высокими, похожими на перышки, травинками.
- Напиши об этом стихотворение, - поддразнила Илзи, немного рассерженная после только что пережитой тревоги за подругу.
- Как твоя подвернутая вчера нога?
-О, нога в порядке. Но волосы совсем мокрые от росы.
- У меня тоже. Ничего, мы пока не будем надевать шляпы - понесем их в руках, и солнце нас скоро высушит. Совсем неплохо отправиться в путь пораньше. Мы сможем вернуться назад, к цивилизации и посторонним наблюдателям тогда, когда это будет для нас безопасно. Только нам придется позавтракать сухим печеньем из моей сумки. Не стоит искать дом, в котором нас могли бы угостить завтраком - ведь у нас нет никакого разумного ответа на вопрос, где мы провели ночь. Илзи, поклянись, что ты никогда не расскажешь об этом приключении ни одной живой душе! Оно было прекрасно... но останется прекрасным лишь до тех пор, пока о нем известно только нам с тобой. Вспомни, к чему привело то, что ты рассказала о нашем купании при луне.
- У людей такие дрянные мозги, - проворчала Илзи, соскальзывая со стога на землю.
- Ах, только взгляни на Индейский мыс. Думаю, в такую минуту я могла бы стать солнцепоклонницей.
В лучах восхода Индейский мыс казался великолепной огненной горой. Дальние холмы окрасились в чудный лиловый цвет, отчетливо выделяясь на фоне ослепительно яркого неба. Даже пустынная, некрасивая дорога на Хардскрэбл преобразилась и сверкала серебристой дымкой. Поля и леса были восхитительны в слабом жемчужном блеске первых солнечных лучей.
- На рассвете мир всегда снова становится на несколько мгновений молодым, - пробормотала Эмили.
Затем она вытащила из сумки свою "книжку от Джимми" и записала эту фразу!
В тот день их ждали обычные приключения сборщиков любых пожертвований. Некоторые люди отказывались подписываться - очень нелюбезно; некоторые подписывались - весьма любезно; некоторые отказывались так мило, что оставляли приятное впечатление; некоторые подписывались с таким неприветливым видом, что Эмили думала: уж лучше бы они отказались. Но в целом события первой половины этого дня доставили девушкам немало удовольствия - особенно после того, как несколько блюд отличного раннего обеда на гостеприимной ферме заполнили ноющую пустоту в желудке, оставшуюся там после сухого печенья и ночевки на стоге сена.
- Не видали ли вы на пути какого-нибудь заблудившегося ребенка? - спросила у них хозяйка.
- Нет. Кто-то из детей потерялся?
- Маленький Аллан Брадшо, сынишка Уилла Брадшо. Они живут ниже по реке у мыса Молверн... Со вторника никак не найдут мальчугана. Он вышел из дома в то утро, что-то напевая, и с тех пор его не видели и не слышали.
Эмили и Илзи обменялись испуганными взглядами.
- Сколько ему лет?
- Только семь... к тому же единственный ребенок в семье. Говорят, его бедная мамаша совсем с ума сошла от горя. Все здешние мужчины ищут его два дня, но ни единого следа найти не могут.
- Что могло с ним случиться? - спросила побледневшая от ужаса Эмили.
- Загадка. Некоторые думают, что он упал с причала на мысе. От их дома до причала всего четверть мили, и он любил там сидеть и следить за кораблями. Но в то утро никто не видел его ни на пристани, ни возле моста. А к западу от фермы Брадшо - сплошь трясина, одни болота да пруды. Поэтому некоторые думают, что он, должно быть, забрел туда, сбился с дороги и погиб - помните, вечером во вторник было ужасно холодно. Так его мать думает... и, на мой взгляд, она права. Если бы он был где-то еще, его уже нашли бы мужчины, которые отправились на поиски. Они прочесали все окрестности.
Эта история не давала покоя Эмили весь оставшийся день: она шагала подавленная услышанным. Известия о такого рода происшествиях всегда тяжело действовали на нее. Мысль о несчастной матери ребенка была невыносима. А мальчуган... где он сейчас? Где он был в прошлую ночь, когда она лежала, свободная и беспечная, на сене, с упоением глядя в небо? Эта ночь была не слишком холодна... но предыдущая... Эмили содрогнулась, вспомнив предыдущую ночь, когда до самого рассвета бушевал ужасный осенний шторм с потоками града и обжигающе холодного дождя. Неужели он был в это время под открытым небом... бедный заблудившийся мальчуган?
- О, это невыносимо!- простонала она.
- Ужасно, - согласилась Илзи, на ее лице тоже было написано страдание, - но мы ничего не можем сделать. Так что бесполезно и думать об этом. Ох... - Илзи вдруг топнула ногой, - я думаю, отец был прав, когда не верил в Бога. Такой кошмар... как могло это случиться, если есть Бог... порядочный Бог, во всяком случае?
- К этому Бог не имеет никакого отношения, - твердо сказала Эмили. - Ты знаешь, что Высшая Сила, сотворившая прошлую ночь, не могла стать причиной такого ужасного конца для ребенка.
- Ну, во всяком случае, Бог не предотвратил этого конца, - возразила Илзи; она так жестоко страдала, что хотела призвать весь мир к суду своего страдания.
- Может быть, маленького Аллана Брадшо еще найдут. Его должны найти!- воскликнула Эмили.
- Живым не найдут, - гневно отозвалась Илзи. - Нет, не говори мне о Боге. И вообще не говори со мной об этом. Я должна забыть... иначе сойду с ума.
Илзи, еще раз топнув ногой, прогнала от себя все мысли о пропавшем мальчике. Эмили попыталась сделать то же самое. Правда ей это не совсем удалось, но она заставила себя поверхностно сосредоточиться на том деле, ради которого они с Илзи предприняли этот поход, хотя знала, что в глубине ее души по-прежнему таится ужас. Ей лишь ненадолго удалось забыть об этом ужасе - когда, шагая по дороге вдоль реки Молверн, они обогнули мыс и в чаше крошечного залива на фоне крутого зеленого холма увидели маленький домик. На холме тут и там, на небольшом расстоянии друг от друга, росли стройные молодые елочки, похожие на высокие, узкие пирамиды. Поблизости не было видно ни одного другого дома - лишь прелестный безлюдный, продуваемый ветрами осенний пейзаж с бурной серой рекой и красные, поросшие соснами вершины холмов.
- Это мой дом, - сказала Эмили.
Илзи в растерянности уставилась на нее.
- Твой?
- Да. Конечно, он не принадлежит мне. Но разве тебе никогда не встречались дома, о которых ты точно знаешь, что они твои, и неважно, кому они принадлежат?
Нет, Илзи таких домов не видела. Она не имела ни малейшего понятия, о чем говорит ей Эмили.
- Да я совершенно точно знаю, кому принадлежит этот дом, - сказала она. - Мистеру Скоуби из Кингспорта. Это его новая дача. Я слышала, тетя Нет говорила об этом домике в прошлый раз, когда я была в Уилтни. Дачу достроили всего несколько недель назад. Хорошенький домик, но маловат - на мой вкус. Я люблю большие дома... мне не нравится чувство тесноты и толчеи... особенно летом.
- Большому дому трудно обрести индивидуальность, - сказала Эмили задумчиво. - А вот у маленьких домов она почти всегда есть. У этого домика она очень яркая. Нет ни линии, ни угла, который не был бы выразителен... и эти окна с переплетами - просто прелесть... особенно то маленькое, под самым свесом крыши над парадной дверью. Оно прямо-таки улыбается мне. Посмотри, как оно сияет, словно бриллиант, в солнечном свете на форе темной дранки. Этот маленький домик приветствует нас. Милый дружелюбный домик, я тебя люблю... я тебя понимаю. Как сказал бы Старый Келли: "Пусть ни одна слеза не прольется под твоей крышей". Люди, которые будут жить в твоих стенах, должно быть, очень славные - иначе они никогда не придумали бы тебя. Если бы я жила под твоей крышей, любимый, вечером я всегда стояла бы у того западного окошка и махала рукой кому-то, кто возвращается домой. Именно для этого оно было сделано: окно как рама для картины любви и гостеприимства.
- Когда ты кончишь беседовать со своим домом, нам придется поторопиться, - предостерегла Илзи. - Надвигается гроза. Видишь те облака... и тех чаек. Так далеко от берега чайки залетают только перед бурей. Дождь может пойти в любую минуту. В эту ночь мы не сможем спать на стоге сена, друг мой Эмили.
Эмили медленно прошла мимо маленького домика, но продолжала с любовью оглядываться на него. Это был такой милый домик - с трапециевидными фронтонами, с крышей красивого темно-коричневого цвета, во всем его облике было что-то сердечное, говорившее о добрых семейных шутках и секретах. Она раз пять обернулась, чтобы взглянуть на него, пока они поднимались на крутой холм, и, когда домик наконец исчез из вида, печально вздохнула.
- Ужасно не хочется покидать его. У меня престранное чувство, Илзи... словно он зовет меня... словно я должна к нему вернуться.
- Не глупи, - сказала Илзи раздраженно. - Вот... уже дождик накрапывает! Если бы ты не торчала так долго возле твоего благословенного домишки, мы сейчас уже были бы на большой дороге и недалеко от жилья. Брр, ну и холодина!
- Ночь будет ужасной, - сказала Эмили тихо. - Ох, Илзи, где сегодня этот бедный мальчуган? Как я хотела бы знать, нашли ли они его.
- Прекрати!- рявкнула Илзи. - Ни слова больше о нем. Это кошмарно... это чудовищно... но что мы можем сделать?
- Ничего. Это самое ужасное. Кажется, что нехорошо продолжать заниматься своим делом и предлагать людям подписку, когда ребенка так и не нашли.
К этому времени девушки добрались до главной дороги. Остаток дня прошел не слишком приятно. Время от времени налетали обжигающе холодные ливни, а в промежутках между ними мир под свинцово-темным небом был неуютным, мокрым и холодным, со стонами и зловещими вздохами порывистого ветра. На каждой ферме, куда они заходили, им напоминали о потерявшемся ребенке, так как дома оставались только женщины и только с ними приходилось говорить о подписке: все мужчины ушли на поиски мальчика.
- Хотя теперь это уже бесполезно, - мрачно сказала одна фермерша. - Ну, может быть, только тело найдут. Столько времени прошло. Он не мог выжить. Я просто ни готовить, ни есть не могу - все думаю о его бедной матери. Говорят, она почти с ума сошла... и меня это не удивляет.
- А вот старая Маргарет Макинтайр, как я слышала, принимает это довольно спокойно, - отозвалась женщина постарше, которая, сидя у окна, сшивала кусочки лоскутного одеяла. - Странно, что она не разволновалась. Ведь маленький Аллан, похоже, был ее любимцем.
- О, Маргарет Макинтайр ни разу ни из-за чего не взволновалась за последние пять лет - с тех пор как ее собственный сын Нил замерз насмерть на Клондайке. Кажется, все ее чувства замерзли тогда вместе с ним. Она с тех самых пор немного не в себе. Уж она-то не станет тревожиться из-за внука... только улыбнется и еще раз расскажет, как она отшлепала короля.
Обе женщины рассмеялись. Эмили, с ее инстинктом рассказчицы, сразу почуяла интересную историю. Ей очень хотелось задержаться, чтобы узнать подробности, но Илзи призвала ее поторопиться.
- Мы должны идти, Эмили, а иначе нам ни за что не добраться в Сен-Клер до ночи.
Скоро они поняли, что добраться все равно не удастся. К закату до Сен-Клер оставалось еще три мили, и все предвещало бурю.
- До Сен-Клер нам не дойти - это точно, - сказала Илзи. - Дождь льет не переставая, и через четверть часа уже будет темным-темно. Лучше бы нам зайти в тот дом и попроситься переночевать. Дом с виду уютный и приличный... хотя место явно на отшибе.
Дом, на который указала Илзи - старый, выбеленный, с серой крышей - стоял на склоне холма среди ярко-зеленых клеверных покосов. К нему вела мокрая красная дорога, петляющая по склону. От берега залива дом закрывал густой еловый лесок, за которым в небольшой впадине виднелся туманный треугольник серого моря, покрытого белыми барашками волн. Долина, в которой поблизости от дома протекал ручей, зеленела темными от дождя молодыми елями. Сверху над домом и холмом нависали тяжелые серые тучи. Неожиданно на один волшебный миг сквозь их завесу прорвалось закатное солнце. Холм с клеверными лугами вспыхнул на мгновение невероятно яркой зеленью. Треугольник моря зажегся фиолетовым блеском. Старый дом блестел как белый мрамор на фоне изумрудного холма и чернильно-черного неба над ним и вокруг него.
Эмили ахнула.
- Никогда не видела такой красоты!
Она торопливо пошарила в своей сумке и вытащила "книжку от Джимми". Столом ей послужил столб ворот фермы. Эмили послюнила непослушный карандаш и принялась лихорадочно записывать. Илзи присела на корточки на плоском камне в углу изгороди и нарочито терпеливо ждала, когда подруга кончит. Она знала, что, когда на лице Эмили появляется такое выражение, как в эту минуту, ее невозможно даже силой сдвинуть с места, пока она не тронется в путь сама. Солнце скрылось за тучами и дождь уже начинался снова, когда Эмили со вздохом удовлетворения убрала свою книжку обратно в сумку.
- Я должна была записать это, Илзи.
- Неужели ты не могла подождать, пока доберешься до сухого места и записать свое впечатление по памяти? - проворчала Илзи, вставая с камня.
- Нет... тогда отчасти пропала бы его особая прелесть. Сейчас я уловила всю эту прелесть... и выразила самыми подходящими словами. Пошли... бежим наперегонки к дому! О, почувствуй запах этого ветра... нет в мире ничего подобного соленому морскому ветру... бурному соленому морскому ветру. Есть все-таки в буре что-то восхитительное. И есть что-то... где-то в глубинах моей души... что всегда поднимается и словно выскакивает навстречу буре... чтобы побороться с ней.
- У меня тоже иногда бывает такое чувство... но не сегодня, - сказала Илзи. - Я устала... и этот бедный мальчуган...
- Ох!- Это был возглас боли. Ликование и восторг Эмили исчезли. - Ох!... Илзи... я на миг забыла о нем... как я могла! Где же, где же он может быть?
- Мертв, наверное, - резко отозвалась Илзи. - Лучше думать так... чем предполагать, что он еще жив... и бродит под открытым небом в такой вечер. Идем, мы должны куда-то спрятаться. Буря разыгрывается не на шутку... это уже не кратковременные ливни.
Угловатая женщина в белом переднике, накрахмаленном так жестко, что он вполне мог бы стоять сам по себе, открыла дверь дома и пригласила их войти.
- О да, думаю, вы можете остаться на ночь, - сказала она довольно любезно, - если вас не смутит, что тут все немного кувырком. У хозяев беда.
- О... извините, - запинаясь, выговорила Эмили. - Мы не хотим мешать... мы пойдем в какой-нибудь другой дом.
- О, вы нам не помешаете, если мы не помешаем вам. Тут есть комната для гостей. Милости просим! Куда вы пойдете в такую бурю? Поблизости нет других домов. Я советую вам остаться здесь. Я приготовлю вам поужинать... я живу не здесь... я просто соседка... пришла немного помочь хозяевам. Холлингер моя фамилия... миссис Джулия Холлингер. Миссис Брадшо второй день в ужасном состоянии... вы, может быть, слышали о ее мальчике.
- Это здесь он... и... его... нашли?
- Нет... и никогда не найдут. Я не говорю этого при ней... - Миссис Холлингер бросила быстрый взгляд через плечо в переднюю. - Но мое мнение, что он попал в полосу зыбучих песков у залива. Вот что я думаю. Входите и раздевайтесь. Надеюсь, вы не против поесть в кухне? В комнате холодно: там еще не поставили чугунную печку на зиму. Но очень скоро придется ее поставить - если будут похороны. Хотя, я полагаю, похорон не будет, если он попал в зыбучие пески. Нельзя же устраивать похороны, если нет тела, правда?
Все это звучало очень мрачно. Эмили и Илзи охотно ушли бы в другой дом, но за окнами уже бушевала буря и темнота, казалось, лилась из моря на изменившийся мир. Девушки сняли насквозь мокрые шляпы и плащи и последовали за миссис Холлингер в кухню - чистенькую и старомодную, казавшуюся довольно веселой в свете лампы и отблесках горевшего в очаге пламени.
- Садитесь поближе к огню. Я вот помешаю его немного кочергой. На дедушку Брадшо внимания не обращайте... Дедушка, эти две молодые леди хотят здесь переночевать.
Дедушка холодно посмотрел на них маленькими тусклыми голубыми глазами и не сказал ни слова.
- Не обращайте на него внимания, - повторила миссис Холлингер громким шепотом, - ему за девяносто. Да он и прежде разговорчив не был. Клара - то есть миссис Брадшо - там. - Она кивнула в сторону двери, которая вела из кухни в маленькую спальню. - С ней ее брат - доктор Макинтайр из Шарлоттауна. Мы послали за ним вчера. Только ему и удается ее успокоить. Она весь день ходила из угла в угол по комнате, но мы сумели уговорить ее ненадолго прилечь. Ее муж ушел искать маленького Аллана.