Перри специально пошел сегодня на станцию, чтобы взглянуть на мистера Херберта. Перри говорит, что когда-нибудь станет таким же великим человеком. Но я в это не верю. Перри может - и я уверена, что так и будет - добиться многого... может подняться очень высоко. Но он будет всего лишь успешным политиком... но никак не государственным деятелем. Илзи так и накинулась на меня, когда я сказала об этом вслух.
- Я терпеть не могу Перри Миллера, - бушевала она, - но еще больше я ненавижу снобизм. Ты, Эмили Старр, высокомерный сноб. По твоему мнению, Перри никогда не станет великим человеком только потому, что место его рождения - Стоувпайптаун. А вот если бы он принадлежал к великому клану непогрешимых Марри, ты не видела бы никаких пределов его будущим достижениям!
На мой взгляд, Илзи была несправедлива, а потому, высокомерно подняв голову, я ответила:.
- В конце концов, Молодой Месяц не то же самое, что Стоувпайптаун. Между ними есть разница".
Глава 17
"Целовался с кем-то кто-то"[83]
Часы показывали половину одиннадцатого, и Эмили с печальным вздохом осознала, что пора ложиться в постель. Вернувшись в половине десятого с "наперсточной вечеринки" Элис Кеннеди, она попросила у тети Рут разрешения посидеть лишний час над учебниками. Тетя Рут согласилась - неохотно и с подозрением, - а сама пошла спать, предварительно дав племяннице многочисленные наставления насчет свечей и спичек. Эмили прилежно читала учебник сорок пять минут и еще пятнадцать писала новое стихотворение. Желание завершить его было жгучим, но Эмили решительно отодвинула свой бювар в сторону.
В ту же минуту она вдруг вспомнила, что забыла свою "книжку от Джимми" в школьной сумке в столовой. Оставить ее там на ночь было никак нельзя. Утром тетя Рут, как всегда, спустится вниз первой и тогда непременно обследует школьную сумку, найдет "книжку от Джимми" и прочитает все, что есть в ней. А там были записи, не предназначавшиеся для глаз тети Рут. Необходимо было немедленно пробраться вниз и принести книжку к себе в комнату.
Эмили тихонько открыла дверь и на цыпочках спустилась вниз, морщась как от боли при каждом скрипе ступеньки. Наверняка, тетя Рут, спящая в большой спальне в другом конце холла, услышит этот скрип. Он и мертвого разбудит! Однако он не разбудил тетю Рут, так что Эмили благополучно добралась до столовой, где отыскала свою сумку с книжками и уже собиралась вернуться наверх, когда случайно взглянула на каминную полку. Там, прислоненное к часам, стояло письмо для нее. Очевидно, оно пришло с вечерней почтой - хорошее, тоненькое письмо с адресом журнала на уголке. Эмили поставила свечу на стол и вскрыла конверт, в котором нашла известие о принятом к публикации стихотворении и чек на три доллара. Подобные извещения - особенно сопровождающиеся чеками - были все еще так редки в жизни Эмили, что всегда вызывали у нее некоторое возбуждение. Она забыла про тетю Рут... она забыла, что скоро одиннадцать... она стояла, ошеломленная, снова и снова перечитывая короткую редакторскую записку... короткую, но ах до чего приятную! "Ваше очаровательное стихотворение"... "нам хотелось бы и в будущем получать ваши новые произведения"... о, конечно, они непременно получат!..
Эмили вздрогнула и обернулась. Что это? Стук в дверь? Нет... в окно. Кто это может быть? Что это? В следующее мгновение она увидела Перри. Он стоял на боковом крыльце и широко улыбался ей через окно.
Не задумываясь, все еще в восторге от только что полученного письма, она подскочила к окну, подняла защелку и распахнула его. Она знала, откуда возвращается Перри, и ей до смерти хотелось узнать, как у него дела. А был он у самого мистера Харди, в его великолепном доме на Куинн-стрит. Быть приглашенным на обед в этот дом считалось огромной честью, которой удостаивались лишь очень немногие из учеников. Перри получил это приглашение исключительно благодаря своей блестящей речи на межшкольных дебатах. Мистер Харди слышал ее и пришел к выводу, что перед ним будущая знаменитость.
Перри был безмерно горд и хвастался этим приглашением перед Тедди и Эмили (похвастаться перед Илзи ему не удалось - она еще не простила его за бестактность, проявленную сразу после дебатов). Эмили была очень довольна успехом Перри, но предупредила его о необходимости следить за собой в доме мистера Харди. У нее были некоторые опасения насчет манер Перри, но сам он никаких опасений не испытывал. У него все будет в порядке, высокомерно заявил он. Перри расположился на подоконнике, а Эмили присела на краешек дивана, напомнив себе, что это разговор на минутку - не больше.
- Проходил мимо и увидел свет в окне, - сказал Перри. - Так что решил подкрасться и глянуть, ты это или не ты. Хотел поплакаться тебе, пока рана свежа. Знаешь, Эмили, ты была права - да, права! И еще как! Я не согласился бы пережить такой вечер еще раз, даже если бы мне посулили за это сотню долларов.
- Как все прошло? - с тревогой спросила Эмили. Она чувствовала себя, в определенном смысле, ответственной за манеры Перри. Ведь те знания об этикете, которыми он к тому времени обладал, были получены им в Молодом Месяце.
Перри широко улыбнулся.
- Это душераздирающая история. С меня изрядно сбили спесь. Ты, как я полагаю, скажешь, что это пойдет мне на пользу.
- Да, спеси у тебя более, чем достаточно, - сухо согласилась Эмили.
Перри пожал плечами.
- Что ж, я все тебе расскажу про этот обед, только обещай ничего не говорить ни Илзи, ни Тедди. Я не желаю, чтобы они смеялись надо мной. Пришел я на Куинн-стрит вовремя... я не забыл ничего из того, что ты говорила насчет ботинок, и галстука, и ногтей, и носового платка, так что снаружи я был в полном порядке. Но, когда я добрался до дома, начались мои беды. Дом такой большой и великолепный, что я почувствовал себя как-то не очень... не то чтоб сдрейфил... я тогда еще не струхнул... но только вроде как был готов в любую минуту подскочить... как чужая кошка, когда ее пытаются погладить. Я нажал кнопку звонка. Она, конечно же, застряла, и звонок продолжал надрываться как сумасшедший. Я слышал, какой трезвон идет по всей громадной передней, и думал: "Наверняка, они решат, что у меня не хватает ума отпустить кнопку, прежде чем кто-нибудь выйдет к двери", - и это меня жутко смутило. Еще пуще смутила меня горничная. Я не знал, должен я пожать ей руку или нет.
- Что ты, Перри!
- Ну да, не знал. Я еще никогда не заходил в дома, где были бы такие горничные, как эта - вся разряженная, в чепчике и вычурном передничке. Я почувствовал себя не в своей тарелке.
- Неужели ты пожал ей руку?
- Нет.
Эмили вздохнула с облегчением.
- Она просто подержала дверь открытой, и я вошел. Я не знал, что делать дальше. Думаю, так и стоял бы там как вкопанный, но тут в холл вышел сам мистер Харди. Вот он, действительно, пожал мне руку и показал, куда девать... то есть куда повесить... шляпу и пальто, а потом повел меня в гостиную, чтобы представить своей жене. Пол был скользкий как лед... и, когда я ступил на коврик перед дверью гостиной, этот коврик так и поехал у меня под ногами... ну, и я полетел, и проехал по полу вперед ногами прямо к миссис Харди. Лежал я при этом на спине, а вот если бы на животе, то это было бы самое что ни на есть натуральное восточное приветствие, правда?
Эмили не смогла удержаться от смеха.
- Ох, Перри!
- Но, Эмили, это ей-же-ей была не моя вина. Никакие на свете этикеты не могли этого предотвратить. Конечно, я чувствовал себя как дурак, но встал и засмеялся. Остальные не смеялись. Они все славные люди. Миссис Харди осталась совершенно невозмутима... и выразила надежду, что я не пострадал, а доктор Харди сказал, что он сам не раз поскальзывался в доме, с тех пор как они отказались от добрых старых ковров и предпочли им половики и голый паркет. Я был так перепуган, что боялся двинуться с места, и тут же сел в ближайшее кресло, а в нем уже сидела собачонка - китайский мопс миссис Харди. О нет, я не задавил эту собачонку насмерть; я перепугался куда больше, чем она. Когда я наконец перебрался в другое кресло, пот градом катился у меня с лица. Тут как раз вошли другие гости, так что все вроде как отвлеклись от меня, и я смог малость оглядеться. Мне казалось, что у меня примерно десять пар рук и ног. И ботинки у меня были слишком большие и грубые. Затем я заметил, что сунул руки в карманы и насвистываю.
- О Перри... - начала Эмили, но оборвала фразу. Какой смысл что-то говорить?
- Я знал, что это неприлично, и потому перестал свистеть и вынул руки из карманов... но тут же начал грызть ногти. В конце концов я сунул руки под себя и сел на них. Ноги я поджал под кресло и сидел так, пока нас не пригласили в столовую... сидел так крепко, что, когда в комнату вошла, переваливаясь как утица, толстая старая леди и все остальные ребята вскочили на ноги, я не встал... решил, что это вроде как ни к чему: вокруг было полно свободных стульев. Но потом мне пришло в голову, что это, наверное, какой-то выверт этикета и мне тоже надо было встать. Надо было?
- Разумеется, - сказала Эмили устало. - Разве ты не помнишь, как Илзи бранила тебя за это самое?
- Ох, забыл я... Илзи вечно меня чихвостит. Но век живи, век учись. Впредь уж не забуду, ручаюсь. Там были еще три или четыре малых - новый учитель французского и парочка банкиров - и несколько дам. Вышел я, уже не растянувшись на полу, и очутился на стуле между мисс Харди и толстой леди, о которой говорил. Я только взглянул на стол.... и вот тогда-то, Эмили, я узнал, что значит настоящий страх. Прежде я и не знал, что это такое - ей-богу, не знал. Ужасное чувство. Я по-настоящему струсил. Раньше я думал, что у вас в Молодом Месяце, когда приходят гости, всё по последнему слову светского шика, но такого, как за этим столом, я в жизни не видел - все такое сверкающее и блестящее, а уж вилок, и ложек, и всего прочего у каждого прибора столько, что хватит на всех, кто сел за стол. Возле моего прибора еще лежал кусок хлеба, завернутый в салфетку, и он вывалился и полетел на пол. Я почувствовал, что у меня по лицу и шее разливается краска. Или, как ты выражаешься, румянец смущения. Я никогда прежде не краснел, сколько себя помню. Я не знал, следует ли мне встать и поднять его или нет. Затем горничная принесла мне другой такой же. Я пользовался не той ложкой для супа, какой надо было, но очень старался не забыть все, что твоя тетя Лора говорила насчет того, как правильно есть суп. Первые несколько ложек прошли неплохо... а потом я заинтересовался словами одного малого за столом... и принялся заглатывать.
- Неужели ты и тарелку наклонил, чтобы вычерпать последнюю ложку? - спросила Эмили в ужасе.
- Нет, я как раз собирался ее наклонить, когда вспомнил, что это неприлично. Хотя было ужасно жалко оставлять эту последнюю ложку. Суп был ужасно вкусный, а я хотел есть. А вот эта славная старая дама рядом со мной свою тарелку наклонила и последнюю ложку вычерпала! С мясом и овощами дело у меня пошло неплохо, если не считать одного... Я подцепил кучу мяса и картош... картофеля на мою вилку и как раз нес ее ко рту, когда заметил, что миссис Харди смотрит на меня, и вспомнил, что мне не следовало наваливать столько на вилку... и я вздрогнул... и все это свалилось на мою салфетку. Я не знал, будет ли это по правилам этикета, если я сниму все это с салфетки и положу обратно в мою тарелку, так что решил оставить как есть. Пудинг был что надо... только я ел его ложкой... той, которой ел суп... а все остальные вилками. Но все равно мне было ужасно вкусно, и я насчет этих ложек-вилок не особенно задумывался. Вы в Молодом Месяце всегда едите пудинг только ложками.
- Но почему ты не смотрел, как едят остальные, и не брал с них пример?
- Слишком был растерян. Но я вот что скажу... при всем их шике, еда была ничуть не лучше, чем у вас в Молодом Месяце... нет, даже не такая хорошая - ни в коем разе. Твоя тетя Элизабет готовит так, что запросто очко даст вперед всем кушаньям Харди... да и на тарелку они накладывают столько, что человеку еле-еле хватает! Когда обед кончился, мы вернулись в парадную гостиную... у них она называется приемной... и дела у меня пошли уже не так плохо. Ничего из ряда вон выходящего я не совершил - только опрокинул книжный шкаф.
- Перри!
- Да он был такой хлипкий. Я прислонился к нему, когда говорил с мистером Харди, и прислонился, должно быть, слишком крепко, так как этот чертов шкаф опрокинулся. Но то, что пришлось поднять его и поставить книги на место, похоже, помогло мне сделаться раскованнее, и после этого я уже не был таким косноязычным. Дальше тоже все у меня шло неплохо... только иногда вырывалось жаргонное словечко. Честное слово, я пожалел, что не последовал твоему совету и не отучился от жаргона давным-давно. Один раз толстая старая леди согласилась с чем-то, что я сказал - у нее есть не только три подбородка, но и здравый смысл, - и я так обрадовался ее поддержке, что от восторга выпалил: "Молодчага!" И еще думаю, я немного хвастался. Неужели я слишком много хвастаюсь, Эмили?
Этот вопрос никогда прежде не вставал перед Перри.
- Да, - ответила Эмили искренне, - и это очень плохая манера.
- Ну, потом мне стало вроде как стыдно. Я думаю, мне еще ужасно многому надо научиться, Эмили Я собираюсь купить себе книжку по этикету и заучить ее наизусть. Я не хотел бы пережить такой вечер еще раз. Но под конец все стало совсем неплохо. Джим Харди увел меня в свою берлогу, и мы сыграли в шашки. Я разбил его в пух и прах. С моим шашечным этикетом все в порядке, можешь не сомневаться. А миссис Харди сказала, что моя речь на дебатах была лучшей из всех, какие она когда- либо слышала от мальчика моего возраста, и захотела узнать, кем я собираюсь стать. Она отличная тетечка и здорово умеет создать светскую атмосферу. Это одна из причин, почему я хочу, чтобы ты, Эмили, когда придет время, вышла за меня: мне нужна жена с мозгами.
- Не говори глупостей, Перри, - высокомерно заявила Эмили.
- Это не глупости, - упрямо возразил Перри. - И вообще, самое время для нас прийти к окончательному решению. Ни к чему задирать передо мной нос только из-за того, что ты Марри. Когда-нибудь я буду стоящим женихом даже для Марри. Ну же, утешь меня в моем горе!
Эмили встала с презрительным видом. У нее, как у всех девушек, были свои мечты и среди них яркая, как красная роза, мечта о любви, но Перри Миллеру не отводилось в этих мечтах никакого места.
- Я не Марри, а Старр... и я иду наверх. Спокойной ночи.
- Подожди-ка секундочку, - сказал Перри с широкой усмешкой. - Когда часы пробьют одиннадцать, я тебя поцелую.
Эмили ни на миг не пришло в голову, что Перри действительно может сделать что-либо подобное - и это было очень глупо с ее стороны, так как Перри имел обыкновение всегда осуществлять все, что задумал. Но, с другой стороны, он никогда не был сентиментален. Она проигнорировала его слова, но задержалась на минутку, чтобы задать еще один вопрос о его визите в дом Харди. Перри не ответил на него. Часы как раз начали бить одиннадцать, когда она произнесла последние слова... и тогда он перекинул ноги через подоконник и очутился в комнате. Эмили слишком поздно поняла, что он собирается осуществить свой замысел. Она лишь успела нагнуть голову, так что Перри чмокнул ее, энергично и от души - в его поцелуях не было ничего утонченного - в ухо вместо щеки.
В тот самый момент, когда Перри поцеловал ее, и прежде чем у нее вырвались раздраженные слова протеста, произошло нечто совершенно неожиданное. Порывом ветра, ворвавшегося в открытое окно, задуло маленькую свечу, а в открывшейся двери столовой появилась тетя Рут, облаченная в розовую фланелевую ночную рубашку и держащая в руках другую свечу, свет которой снизу бил в ее окруженное венчиком из папильоток лицо, придавая ему зловещее выражение.
Это одно из мест повествования, где честный биограф чувствует, что не способен - если употребить старое доброе выражение - "воздать своим пером должное" этой сцене.
Эмили и Перри стояли словно окаменев. На миг окаменела и сама тетя Рут. Тетя Рут предполагала найти Эмили пишущей, как это произошло однажды ночью месяц назад, когда вдохновение посетило Эмили перед сном, и она, прежде чем лечь спать, тихонько пробралась в натопленную столовую, чтобы там записать свои мысли в "книжку от Джимми". Но увидеть такое! Надо признать, что со стороны происходящее действительно могло показаться более серьезным, чем на самом деле. Так что вряд ли стоит осуждать тетю Рут за ее негодование.
Тетя Рут сурово смотрела на незадачливую парочку.
- Что ты здесь делаешь? - спросила она у Перри.
И тут Стоувпайптаун совершил ошибку.
- Ищу круглый квадрат, - сказал Перри легкомысленно, глядя на нее ясными глазами, полными озорства и лукавства.
"Дерзость" Перри - так назвала это про себя тетя Рут, и нельзя не согласиться, что он был дерзким - естественно ухудшила и без того скверное положение. Тетя Рут обернулась к Эмили.
- Может быть, ты сможешь объяснить, почему ты здесь в такой час и целуешься в темноте с этим типом?
Эмили вздрогнула от жестокой вульгарности этого вопроса, словно от удара. Она забыла о том, насколько подозрительны обстоятельства, в которых ее застали, и, не желая противиться обуявшему ее духу противоречия, гордо вскинула голову.
- На такой вопрос, тетя Рут, я отвечать не собираюсь.
- Так я и думала. - У тети Рут вырвался весьма неприятный смешок, в котором задребезжала неблагозвучная нотка торжества. Можно было подумать, что, несмотря на гнев, она испытывает некоторое удовольствие. Приятно найти подтверждение своему давно сложившемуся мнению о ком-либо. - Что ж, может быть, ты будешь добра ответить на несколько других вопросов. Как этот тип попал сюда?
- Через окно, - лаконично сообщил Перри, увидев, что Эмили не собирается отвечать.
- Я не спрашивала вас, сэр. Уходите. - И тетя Рут театральным жестом указала ему на окно.
- Я не двинусь ни на шаг из этой комнаты, пока не узнаю, что вы собираетесь делать с Эмили, - заявил Перри упрямо.
- Я, - сказала тетя Рут с ужасно отрешенным видом, - не собираюсь ничего делать с Эмили.
- Миссис Даттон, будьте человеком, - умоляюще и вкрадчиво начал Перри. - Во всем виноват я один - честное слово! Эмили ни чуточки не виновата. Понимаете, все вышло так...
Но Перри опоздал.
- Я попросила объяснений у моей племянницы, и она отказалась их дать. А ваши я слушать не желаю.
- Но... - попытался возразить Перри.