Боюсь, что этими словами я лишь подлила масла в огонь. Но ведь тетя Элизабет не хуже меня знает, что было забавно смотреть на некоторых из родственников миссис Пол, которые ссорились с ней годами и ненавидели ее - хоть она и мертва, надо сказать, что при жизни ее нельзя было назвать приятной особой!- сидели, прижав платки к глазам и притворялись, будто плачут. И я отлично знала, о чем каждый из них думал в это время. Джейк Пол пытался угадать, не получит ли он хоть что-нибудь по завещанию от старой карги... а Элис Пол, которая не могла даже рассчитывать ни на какое наследство, очень надеялась, что и Джейку ничего не достанется. Ее такой исход вполне удовлетворил бы. А жена Чарлза Пола думала, как скоро после похорон можно будет приступить к переделке дома, чтобы это не выглядело неприлично - она давно настаивала на этой переделке, но миссис Сара Пол была против. А тетушка Мин беспокоилась, хватит ли пирожков с мясом на такую ораву дальних родственников - она никак не ожидала, что их столько приедет, и совсем не хотела никого из них видеть. А Лизетта Пол пересчитывала присутствующих и была очень раздражена, так как народу собралось меньше, чем на похороны жены Генри Листера, которые состоялись на прошлой неделе. Когда я сказала обо всем этом тете Лоре, она серьезно ответила:
- Быть может, Эмили, все это правда, - (она прекрасно знала, что это так!), - но почему-то представляется не совсем... приличным для такой молодой девушки, как ты... быть... э-э-э... короче, замечать такие вещи.
Однако, я не могу не замечать их. Милая тетя Лора всегда так жалеет людей, что не замечает их забавных черт. Но на похоронах я видела и другое. Я видела, что маленький Зак Фритц, которого миссис Пол усыновила и к которому была очень добра, совершенно убит горем и что Марте Пол очень горько и стыдно вспоминать о своей давней жестокой ссоре с миссис Пол... а еще я видела, что лицо самой миссис Пол, такое вечно недовольное и сердитое при жизни, в гробу стало умиротворенным, величественным и даже красивым... словно Смерть наконец принесла ей удовлетворение.
Да, похороны - это действительно интересно.
********
5 марта, 19~
Сегодня идет легкий снежок. Мне нравится смотреть, как снег летит косыми полосами на фоне темных деревьев.
Мне кажется, что я сделала сегодня доброе дело. Сегодня к нам приходил Джейсон Мерроубай - помогал кузену Джимми пилить дрова... и я видела, как он украдкой зашел в свинарник и сделал пару глотков из бутылки виски. Но я никому об этом ни слова не сказала. Вот это и был мой хороший поступок.
Возможно, мне следовало сказать об этом тете Элизабет, но, если бы я сказала, она никогда его больше не наняла бы, а ему, чтобы обеспечить его несчастную жену и детей, нужна любая работа, какую только можно получить. Я нахожу, что не всегда легко решить, хороши твои поступки или плохи.
********
20 марта, 19~
Вчера тетя Элизабет очень рассердилась, так как я не захотела написать некролог в стихах для старого Питера Дегира, умершего на прошлой неделе. Миссис Дегир пришла к нам в Молодой Месяц и обратилась ко мне с такой просьбой. Я не захотела... и даже пришла в негодование. Я чувствовала, что такой некролог на заказ стал бы профанацией моего искусства... хотя, разумеется, я не сказала этого миссис Дегир. Во-первых, ей было бы неприятно, а во-вторых, она скорее всего не поняла бы, что я имею в виду. Даже тетя Элизабет не поняла меня, когда после ухода миссис Дегир я попыталась объяснить причины моего отказа.
- Ты пишешь кучу чепухи, которая никому не нужна, - сказала она. - Думаю, один раз ты вполне могла бы написать и нечто нужное. Это доставило бы удовольствие бедной старой Мэри Дегир. "Профанация твоего искусства" - надо же такое выдумать! Если уж ты хочешь что-то объяснить, Эмили, почему не говорить дельно?
Я стала "говорить дельно".
- Тетя Элизабет, - продолжила я серьезно, - ну как могла бы я написать для нее этот некролог в стихах? Я не могу написать неправду ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие. А о старом Питере Дегире, как вы сами знаете, нельзя сказать ничего такого, что было бы одновременно и хорошим, и правдивым!
Тетя Элизабет прекрасно это знала, но все равно, услышав мои слова, пришла в замешательство, и ее недовольство лишь усилилось. Она так меня рассердила, что я поднялась к себе в комнату и написала некролог в стихах о Питере, исключительно для своего собственного удовольствия. А это, действительно, большое удовольствие написать правдивый некролог о том, кто тебе не нравится. Не то чтобы я испытывала особую неприязнь к Питеру Дегиру - я просто презирала его, как все остальные. Но тетя Элизабет меня разозлила, а я, когда разозлюсь, могу писать очень язвительно. И тут я снова почувствовала, как моей рукой водит Нечто... но совсем другое Нечто... какое-то злое, язвительное Нечто, которому доставляет удовольствие высмеивать бедного, ленивого, нерадивого, неумелого, глупого старого ханжу Питера Дегира. Мысли, слова, рифмы - все, казалось, явилось само собой, пока Нечто посмеивалось про себя.
Я решила, что стихотворение вышло очень остроумным, и не смогла противиться искушению взять его сегодня с собой в школу и показать мистеру Карпентеру. Я предполагала, что ему понравится... и думаю, ему действительно понравилось - отчасти, но, прочитав стихи, он отложил листок в сторону, взглянул на меня и сказал:
- Есть, я полагаю, нечто приятное в том, чтобы писать сатиры на неудачников. Бедный старый Питер был неудачником... а теперь он мертв... и Создатель, возможно, окажется милосерден к нему... но не его ближние. Когда я умру, Эмили, ты будешь так же язвительно писать обо мне? У тебя талант на такие вещи... о да, ты проявила его здесь... написано очень остроумно. Ты способна живописать слабости, глупости, изъяны человека с блеском, совершенно необыкновенным - для девочки твоего возраста. Но... стоит ли заниматься этим, Эмили?
- Нет... нет, - пробормотала я. Мне было так стыдно и горько, что захотелось убежать и расплакаться. Я пришла в ужас оттого, что мистер Карпентер думает, будто я когда-нибудь смогу написать такое о нем - после всего, что он для меня сделал.
- Вот именно. Не стоит, - сказал мистер Карпентер. - В жизни есть место для сатиры... существуют пороки, которые можно только выжечь каленым железом... но предоставь это занятие гениям. Лучше исцелять, чем причинять боль. Нам, неудачникам, это хорошо известно.
- О, мистер Карпентер!- начала я. Я хотела сказать, что его никак нельзя считать неудачником... я хотела сказать так много... но он мне не позволил.
- Ну, ну, не будем больше говорить об этом, Эмили. Когда я умру, скажи: "Он был неудачником, и никто не понимал это глубже и не страдал от этого больше, чем он сам". Будь милосердна к неудачникам, Эмили. Высмеивай пороки, если тебе это нужно... но жалей слабости.
Он ушел и вскоре позвал всех в класс. Я до сих пор чувствую себя несчастной и думаю, что сегодня не усну. Но, здесь и сейчас, я - со всей торжественностью - даю в моем дневнике следующий обет: отныне мое перо будет исцелять, но не ранить. И я подчеркиваю эти слова - что бы там ни говорилось о привычках ранних викторианцев, - потому что пишу чрезвычайно серьезно.
Впрочем, я не разорву листок с этим стихотворением... я не могу на это решиться... оно действительно слишком хорошо написано, чтобы его уничтожить. Я убрала его в мой "литературный буфетик" на каминной полке, чтобы иметь возможность перечитать иногда для собственного удовольствия. Но я никогда никому его не покажу.
Ах, как мне жаль, что я причинила боль мистеру Карпентеру!
********
1 апреля, 19~
Сегодня меня ужасно рассердили слова, сказанные о Блэр-Уотер одной приезжей дамой. Когда я зашла на почту, там был мистер Алек Сойер с супругой. Они постоянно живут в Шарлоттауне, и миссис Сойер очень красива, и модно одевается, и держится покровительственно. Я услышала ее слова, обращенные к мужу: "И как только могут коренные жители этого сонного местечка жить здесь годами? Я сошла бы с ума. Здесь никогда ничего не происходит".
Мне очень захотелось просветить ее насчет Блэр-Уотер. Я могла бы высказаться весьма язвительно. Но, разумеется, Марри никогда не устраивают публичных скандалов. А потому я удовлетворилась тем, что очень холодно поклонилась ей в ответ на ее приветствие и величественно прошествовала мимо. Я услышала, как мистер Сойер спросил: "Кто эта девушка?" и миссис Сойер ответила: "Должно быть, это молоденькая Старр... у этой кокетливой кошечки типичная манера всех Марри вскидывать голову".
"Здесь никогда ничего не происходит"... Надо же такое сказать! Да здесь все время что-нибудь происходит... что-нибудь совершенно потрясающее. Я думаю, жизнь здесь в высшей степени увлекательна. У нас всегда найдется немало такого, над чем можно посмеяться, из-за чего поплакать, о чем поговорить.
Взять хотя бы все, что происходило в Блэр-Уотер в последние три недели - тут смешались комедия и трагедия. Джеймс Бакстер вдруг перестал разговаривать с женой, и никто не знает почему.Она тоже не знает, бедняжка, и вся исстрадалась из-за этого. Старый Адам Гиллиан, всю жизнь ненавидевший всяческое притворство, умер две недели назад, и последними его словами были: "Смотрите у меня! Никаких завываний и хлюпанья носом на моих похоронах!" Так что никто не завывал и не хлюпал носом. Ни у кого и не было такого желания, а так как он прямо все это запретил, никто не стал притворяться. Никогда еще не было в Блэр-Уотер таких веселых похорон. Мне довелось видеть куда более меланхоличные свадьбы - такие, как, например, свадьба Эллы Брайс. Причиной ее печали стало то, что она, наряжаясь, забыла надеть белые туфельки и спустилась в гостиную в старых, линялых домашних тапочках с дырками на пальцах. Разговоров это вызвало множество - ничуть не меньше, если бы она вышла в гостиную и на ней вообще ничего не было надето. Бедная Элла проплакала из-за этого весь свадебный ужин.
Старый Роберт Скоуби и его единокровная сестра поссорились, после того как прожили вместе тридцать лет душа в душу - хотя те, кто их знает, уверяют, будто она очень сварливая женщина. Никакие ее слова или поступки не могли вывести Роберта из себя, но недавно под вечер в доме остался после ужина только один пончик, а Роберт очень любит пончики. Он убрал пончик в кладовую, чтобы съесть перед сном, но, когда пришел за ним, обнаружил, что Матильда его съела. Он впал в ярость, дернул ее за нос, обозвал дьяволицей и велел убираться из его дома. Так что она перебралась к своей сестре в Дерри-Понд, а Роберт собирается жить бобылем. Ни один из них никогда не простит другого - все Скоуби злопамятны, - и ни один никогда больше не будет ни счастлив, ни доволен.
А Джордж Лейк, возвращаясь домой из Дерри-Понд в один из лунных вечеров - это было недели две назад, - неожиданно увидел, что рядом с его тенью по освещенному луной снегу бежит другая, очень черная тень. А не было совсем ничего такого, что могло бы отбрасывать эту тень! Он бросился к ближайшему дому, полумертвый от страха, и говорят, что ему уже никогда не оправиться от такого испуга.
Это самое сенсационное событие из всех, что произошли за последние три недели. Я пишу о нем и содрогаюсь. Джордж, должно быть, ошибся. Но он правдивый человек и никогда не пьет. Право, не знаю, что и думать.
Арминьес Скоуби очень скуп и всегда сам покупает шляпки для своей жены, чтобы она не потратила на них слишком много. Во всех магазинах Шрузбури об этом знают и потешаются над ним. Когда на прошлой неделе он зашел к Джоунзу и Маккаллуму за новой шляпкой для миссис Скоуби, мистер Джоунз сказал ему, что, если он пройдет в этой шляпке от магазина до станции, то сможет получить ее бесплатно. И Арминьес прошел! До станции добрых четверть мили, и все шрузбурские мальчишки бежали за ним следом и улюлюкали. Но Арминьесу было все равно. Зато он сэкономил три доллара и сорок девять центов.
А еще в один из вечеров, прямо здесь, в Молодом Месяце, я уронила сваренное всмятку яйцо на одно из лучших кашемировых платьев тети Элизабет. Какое событие! Если бы в Европе рухнуло какое-нибудь королевство, это не вызывало бы такого смятения в Молодом Месяце.
Так что, мистрис Сойер, вы весьма заблуждаетесь. Но, даже если не принимать во внимание все эти случаи, люди в Блэр-Уотер интересны сами по себе. Нравятся мне далеко не все, но интересным я нахожу каждого: и мисс Мэтти Смолл, которой уже за сорок и которая продолжает носить кричащие цвета - все прошлое лето она являлась в церковь в розово-фиолетовом платье и алой шляпе... и старого дядюшку Рубена Баскома, который так ленив, что, когда ночью над ним начала протекать крыша, он пролежал в постели до утра, держа над собой зонтик, но не пожелал вылезти и передвинуть кровать... и церковного старосту Макклоски, на взгляд которого было неприлично употреблять слово "штаны", рассказывая на молитвенном собрании о деятельности зарубежной христианской миссии, и который, по этой причине, употреблял более благопристойное "прикрытие нижней части туловища"... и Амейсу Дерри, который прошлой осенью на сельскохозяйственной выставке получил четыре приза за овощи, украденные им с поля Ронни Баскома, в то время как сам Ронни не получил ни одного... и Джимми Джо Беллу, которые приходил вчера в Блэр-Уотер из Дерри-Понд, чтобы купить дров и построить "курятник для своей собачки"... и старого Люка Эллиота, который так методичен, что в Новый год составляет план на следующие двенадцать месяцев, в котором отмечает те дни, когда собирается напиться - и строго этого плана придерживается... Все эти люди интересны, и забавны, и восхитительны.
Ну вот, я доказала, что миссис Сойер была совершенно неправа, и больше не испытываю к ней враждебных чувств, хоть она и назвала меня "кошечкой".
Почему мне неприятно, когда меня называют "кошечкой"? Ведь кошки такие милые существа. А вот когда кузен Джимми называет меня "киской", мне это нравится.
********
28 апреля, 19~
Две недели назад я отправила мое лучшее стихотворение "Песня ветра" в один из нью-йоркских журналов, а сегодня оно вернулось ко мне вместе с узкой полоской бумаги, на которой напечатано: "К сожалению, использовать представленный материал в нашем издании не представляется возможным".
Я чувствую себя совершенно ужасно. Боюсь, я никогда не смогу написать ничего стоящего.
Смогу! Придет время, когда этот журнал с радостью будет печатать мои сочинения!
Я не говорила мистеру Карпентеру об этой моей попытке напечататься. Он ее не одобрил бы. Он говорит, что лет через пять можно будет начать осаждать редакторов. Но я знаю, что некоторые стихи, которые я читала в этом самом журнале, были ничуть не лучше, чем "Песня ветра".
Весной мне хочется писать стихи больше, чем в любое другое время года. Мистер Карпентер советует бороться с этим желанием. По его словам, ничто в этом мире не привело к появлению большего количества макулатуры, чем весна.
Во всем, что говорит мистер Карпентер, есть характерный привкус язвительности.
********
1 мая, 19~
Дин уже дома. Вчера он приехал к своей сестре, а сегодня вечером был здесь, в Молодом Месяце, и мы гуляли в саду, по дорожке мимо солнечных часов, туда и обратно, и разговаривали. Как славно, что он снова здесь - с его таинственными зелеными глазами и выразительным ртом.
У нас состоялся долгий разговор. Мы говорили об Алжире, и о переселении душ, и о кремации, и о профилях... Дин говорит, что у меня прекрасный профиль - "настоящий греческий". Мне всегда нравятся комплименты Дина.
- Утренняя звезда, как ты выросла!- воскликнул он, увидев меня. - Прошлой осенью я покидал ребенка... а теперь нахожу женщину!
(Через три недели мне исполнится четырнадцать, и я довольно высокая для своего возраста. Дин, как кажется, этому рад... в отличие от тети Лоры, которая всегда вздыхает, когда выпускает ткань из складочек на моих платьях, и считает, что дети растут слишком быстро.)
- "Так проходит время", - сказала я, цитируя девиз на циферблате солнечных часов и чувствуя себя умудренной опытом.
- Ты почти с меня ростом, - сказал он, а затем добавил с горечью: - Хотя, разумеется, Кривобок Прист не слишком внушительного роста.
Я всегда избегаю любого упоминания о его плече, но на этот раз не могла промолчать:
- Дин, пожалуйста, не язвите на собственный счет... по крайней мере, когда говорите со мной. Я никогда не думаю о вас как о Кривобоке.
Дин взял меня за руку и взглянул мне прямо в глаза, словно пытаясь читать в моей душе.
- Ты уверена в этом, Эмили? Разве у тебя не возникает желания видеть меня не хромым... и не кривобоким?
- В том, что касается вашей жизни, да, - ответила я, - но в том, что касается моей, тут нет никакой разницы... и никогда не будет.
- И никогда не будет!- Дин выразительно повторил эти слова. - Если бы я был уверен в этом, Эмили... если бы я только был уверен в этом.
- Вы можете быть уверены, - горячо заявила я. Я была раздражена, так как он, похоже, сомневался в моей искренности... однако что-то в выражении его лица вызвало у меня некоторое смущение. Я вдруг вспомнила тот день, когда он снял меня с утеса в бухте Молверн и сказал, что моя жизнь принадлежит ему, так как он ее спас. Мне не нравится мысль о том, что моя жизнь может принадлежать кому-то, кроме меня самой... Я не хочу, чтобы она принадлежала даже Дину, как бы он мне ни нравился. А в некоторых отношениях Дин нравится мне больше, чем любой другой человек на свете.
Когда стемнело, на небе появились звезды, и мы рассматривали их в отличный новый бинокль Дина. Это было так увлекательно! Дин знает о звездах всё... мне кажется, он знает всё обо всём. Но, когда я сказала ему об этом, он ответил:
- Есть один секрет, в который я не проник... за то, чтобы раскрыть его, я охотно отдал бы все мои знания... один секрет... возможно, он навсегда останется для меня секретом. Как осуществить... как осуществить...
- Что? - спросила я с любопытством.
- Мою заветную мечту, - словно во сне, заключил он, глядя на мерцающую звезду, которая, казалось, висела на самой вершине одной из Трех Принцесс. - Сейчас она кажется мне такой же манящей и недостижимой, как эта сверкающая, словно бриллиант, звезда. Но... кто знает?
Как я хотела бы узнать, чего Дин так сильно хочет...
********
4 мая, 19~