Она захлопнула дверь.
Я решил, что репетицию пора сворачивать.
Утром я отправился в школу намного раньше обычного: там ведь тоже можно порепетировать, пока одноклассники не подтянутся. На третьем этаже, посреди широкого коридора перед нашим классом, я застал такую картину: мистер Вендлери одной рукой придерживал стремянку, а другой подавал стоявшему на ней мистеру Гвареччи мышеловки, вернее крысоловки с пружинами. Я видел только ноги директора, поскольку он вынул одну потолочную плиту и влез в отверстие почти до пояса.
- Давайте последнюю, - скомандовал он завхозу. - Так, хорошо. А теперь сыр.
Мистер Вендлери пошарил в боковом кармане комбинезона и, достав целлофановый пакет с кубиками сыра, протянул вверх. Рука директора опустилась и, забрав пакет, снова скрылась.
- Отодвигаем пружинку, - озвучивал свои действия директор, - кладём кусочек сыра…
И тут раздался щелчок. А потом с неба пала не божья роса, не манна небесная, а - мистер Гвареччи.
- О-о-о! - произнёс он.
Если честно, произнёс он, конечно, не "О-о-о!", а совсем-совсем другое слово. Получилось не так красочно, как у Шекспира, и не так выразительно, как читает Шекспира миссис Бейкер, но вполне внушительно.
Директор приподнял голову. Лицо у него было красное, а пальцы - ещё краснее. Он размахивал и тряс рукой, словно старался стряхнуть её с себя вовсе.
- О-о-о! - произнёс он снова. (Он, конечно, говорил не "О-о-о", ну да вы и сами поняли, верно?)
- А попробуйте "Сгнои тебя чума", - предложил я.
Мистер Гвареччи посмотрел на меня с пола.
- Ты откуда взялся? - спросил он.
- Ещё можно: "Пусть вредная роса падёт на вас". - Я был готов поделиться с ним всем, что выучил.
Мистер Гвареччи снова затряс прищемлёнными пальцами и простонал:
- В такую рань ученикам в школе не место.
- Он видел, что мы ставим крысоловки, - недовольно сказал мистер Вендлери.
- Это тот семиклассник, который выпустил крыс. Он и так всё знает, - отозвался директор.
Завхоз скорчил страшную мину и поднёс палец к губам.
- Ни звука! - велел он мне.
- Пусть ж-ж-жабы-крыс-с-сы заедят меня, если проговорюсь, - пообещал я. И слюной брызнул на "крыс-с-сах" для убедительности.
Мистер Гвареччи посмотрел на меня странным взглядом, а потом медленно встал, собрал упавшие вместе с ним крысоловки и снова полез на лестницу. Я его за такое упорство зауважал. Пальцы-то у него, наверно, сильно болели.
- Иди в класс, Холлинг Вуд, - скомандовал он.
Миссис Бейкер оказалась на месте. Она сидела за столом и глядела на потолок, прислушиваясь к доносившимся сверху звукам: крысы топотали и скреблись прямо у нас над головой. Мы стали слушать вместе. Наконец всё стихло.
- Никому ни слова, мистер Вудвуд, - предупредила учительница.
- Ни слова, - повторил я и прошёл к своей парте.
- Вы дочитали "Бурю"? - спросила она.
- Да.
- Что ж, сегодня днём обсудим. - Он кивнула и взялась за проверку наших сочинений, которые стопкой лежали перед ней на столе. Красные пометки запестрели на белых страницах, как следы бубонной чумы.
Репетировать было решительно негде. Тем не менее я надумал тренироваться потихоньку - чтобы в критической ситуации не забыть ругательства Калибана. И вот, уткнувшись носом в парту, я прошипел: "Водянкой дуй на вас, о дьявольские твари". Я тут, конечно, слукавил, соединил слова из двух разных мест пьесы. Но мне показалось, они будут хорошо сочетаться. Да, звучит неплохо. Я произнёс их снова, представляя Калибана и Сикораксу - не ведьму Сикораксу и её сынка Калибана из "Бури", а наших крыс. Чем не дьявольские твари?
- Водянкой дуй на вас, о дьявольские твари! - шептал я страшным шёпотом.
- Вы хотите что-то сказать? - спросила миссис Бейкер.
Я выпрямился.
- Нет.
- Значит, у вас в парте никто не прячется? И вы ни с кем не разговариваете?
Я замотал головой.
- Кроме нас с вами тут никого нет, мистер Вудвуд, - сказала миссис Бейкер, отложив красную ручку. - Мы в последнее время часто общаемся один на один, верно? Поэтому я и решила, что вы хотите мне что-то сказать. Я ошибаюсь?
- Я не… я ничего…
- Мистер Вудвуд! Что вы сказали?
- Водянкой дуй на вас, о дьявольские твари!
Миссис Бейкер помолчала.
- Так и сказали? - уточнила она.
- Да.
- Забавно. В пьесе такой строки нет, слова взяты из разных мест. Вы, похоже, решили переписать Шекспира?
- Зато ритм получился.
- Ритм, - повторила она задумчиво.
- Ага. Мне нравится.
Миссис Бейкер ещё помолчала, а потом кивнула.
- Мне тоже, - сказала она и снова принялась кропить наши сочинения бубонной чумой.
Вот и весь разговор.
Но я сидел, совершенно потрясённый.
Эти два проклятия она опознала! Выходит, она знает, что в пьесе ругаются?
Значит, она её читала?!
Читала - и мне подсунула? Ничего себе!
Похоже, замыслы у неё даже более коварные, чем я думал…
И всё-таки я попробую вворачивать ругательства Калибана при каждом удобном случае. И стану выбирать слова попроще.
На большой перемене я обнаружил, что мама упаковала мне с собой бутерброд с болонской колбасой, но забыла положить в него майонез. Зато она положила туда жухлую веточку сельдерея, которая валялась в холодильнике ещё с прошлой недели. Но самое ужасное, что печенье оказалось с плесенью. Я в сердцах вспомнил любимое слово Калибана - труха! - и, отбросив еду, вышел на улицу.
Брат Дута Свитека нёсся по футбольному полю, а шестиклашки, завидев его, бросались врассыпную, словно он - ветр юго-западный, что враз покроет им всё тело волдырями!
- Кривляка обезьянья! - прошипел я себе под нос. Так, чтобы брат Дуга Свитека не услышал. - Пёстрый паяц!
В туалете восьмиклассники устроили настоящую дымовую завесу, так что даже запах хлорки не ощущался.
- Как превращу вас в обезьян противных, низколобых! - пробормотал я. Так, чтобы никто не услышал.
На географии мистер Петрелли объявил новую тему: "Река Миссисипи в твоей жизни". Я поднял руку и сказал, что никогда на Миссисипи не бывал и в обозримом будущем туда не собираюсь. Поэтому никакой роли эта река в моей жизни не играет.
- Вудвуд, ты же не пуп земли. Разве всё в жизни сводится к личному опыту? - Учитель пожал плечами.
А чего пожимать плечами, если сам сказал, что тема урока - "Река Миссисипи в твоей жизни"? Разве "твоя" - это не моя? Или моя жизнь - это не моя жизнь? Но спорить с ним бесполезно. В нашей школе, особенно на уроках мистера Петрелли, самый правильный ответ - вовремя заткнуться.
Учитель между тем продолжал рассуждать:
- Например, сделайте доклад о…
- Нетопырях, жуках и жабах - слугах Сикораксы, - прошептал я тихонько. Но прямо в точку.
Пение у нас ведёт мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках. Это не из Шекспира. "Шпилистые шпильки" когда-то придумал Данни Запфер. Потому что более тонких и высоких каблуков никто из нас никогда не видел. Так вот, в тот день мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках решила, что у нас в классе слишком много альтов, и велела мне переместиться в группу сопрано.
- Почему я?
- У тебя чудный высокий голос, Холлинг.
- Я не могу петь сопрано.
- Споёшь. Ты отлично вытягиваешь высокие ноты.
Я отправился к девчонкам.
- У тебя чудный высокий голос, Холлинг, - едко повторил Данни мне вслед.
- Клеврет, - буркнул я.
Мирил потеснилась, и я встал рядом с ней, за один пюпитр.
- А ты и не знал, что умеешь женским голосом петь? - съязвила она.
- Кроты слепые! Змеи своим шипеньем вас сведут с ума! - ответил я.
Ух, как здорово! Я и вправду поднаторел, комбинируя разные строчки.
Мирил схватила меня за руку.
- Как ты сказал?
Тут мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках постучала дирижёрской палочкой, призывая нас к тишине. Потом она вскинула руки, взмахнула ими медленно и величественно - и мы запели попурри из американских якобы народных песен, от которых наши сердца якобы обязаны преисполниться любви к родной стране. Я сделал вид, что изо всех сил стараюсь вытягивать верхние ноты. А их оказалось предостаточно.
Мирил так и не отцепилась от моего локтя.
- Как ты сказал? - снова спросила она в паузе между куплетами.
- Я только лишь странник на бренном пути… - пел я.
- А ну повтори, что сказал! - прошептала Мирил.
- Бреду сквозь земные печали и горе…
Рука Мирил угрожающе потянулась к моему горлу.
Мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках снова постучала дирижёрской палочкой. Хор смолк.
- Мирил-Ли! - громко сказала учительница.
Мирил опустила руку. Щёки её пылали ярким румянцем, какой увидишь только в мультиках по телевизору.
- Мирил-Ли Ковальски, - повторила мисс Вайолет. - Я отправила Холдинга в группу сопрано не для того, чтобы ты с ним заигрывала.
На этих словах лицо у Мирил стало такое… такое… будто она мечтает провалиться сквозь землю. Точнее, чтобы земля разверзлась и поглотила её разом, окончательно и бесповоротно. Всё у неё стало круглым: глаза, рот, ноздри и даже веснушки.
Мисс Вайолет постучала палочкой, и мы запели развесёлую песенку в стиле кантри:
Люди - плуты, хитрецы и обманщики,
Все мечтают поднабить свои карманчики…
Тут Мирил наступила мне на ногу и принялась давить и давить - со всей силы. Я сдержался и даже не ойкнул. А сдержаться-то не очень просто. Сразу вспомнишь о мире, полном скорби, и о бренном людском пути тоже не забудешь.
Потом была физра, и мы накручивали круги по стадиону вместе с восьмиклассниками. От них - особенно от брата Дуга Свитека - разило табачным дымом.
- Эй, Вудвуд! - окликнул меня тренер Кватрини. - По-твоему, это бег?
Когда имеешь дело с учителем физкультуры, милость вообще не действует - ни по принуждению, ни без. Никак.
А бежать я не мог по одной простой причине: до самого конца попурри, пока мы пели "В дороге я грущу" и до третьего куплета "Блюза моей печали", Мирил ввинчивала каблук мне в ногу. И если у медиков существует диагноз "внутриножное кровотечение", то я себе этот диагноз поставил однозначно.
- Отродье ведьмы, - пробормотал я себе под нос. Так чтобы не слышал тренер Кватрини. - Пёстрый шут! Клеврет!
Зато меня услышал брат Дуга Свитека. Оказалось, он бежит по соседней дорожке как раз позади меня.
- Это чё? - спросил он.
- Что "чё"?
- Чё ты сказал? - Брат Дуга Свитека снизил скорость, поскольку хотел добиться от меня ответа, а я едва ковылял. - Чё такое "клеврет"?
- Ну… это… - Я замялся.
- Говори! - потребовал брат Дуга Свитека.
- Это типа…
- Сам не знаешь!
- Ну, клеврет… он съел кучу клевера, объелся, и теперь его вот-вот вырвет. Будет весь в блевоте.
На этом моя фантазия иссякла. Я мог думать только о ноге. Сами понимаете: внутриножное кровотечение.
- Говоришь, клевером объелся? - сказал брат Дуга Свитека вполне миролюбиво. - Всего-навсего?
- Ага.
- A-а… Тогда ладно. Побёг я. - И он рванул вперёд, оставляя за собой терпкий табачный запах.
* * *
Когда одноклассники отчалили - кто в синагогу, кто в собор Святого Адальберта, миссис Бейкер выдала мне проверочный тест по пьесе "Буря". Сто пятьдесят вопросов. Сто пятьдесят! Да самому Шекспиру на добрую половину этих вопросов слабо ответить!
- Что ж, - произнесла миссис Бейкер, - покажите, что вы прочитали и усвоили, мистер Вудвуд.
Взяв тест, я уселся за свою парту и достал карандаш.
- Кстати, в тесте нет ни одного вопроса по крепким выражениям, которые употребляет Калибан, - добавила миссис Бейкер. - Их-то вы точно усвоили, можно не проверять.
Да, учителя, как видно, и вправду обладают каким-то шестым чувством. Или ген у них такой есть, учительский. Как ни назови, всё равно мурашки по коже. Наверно, когда человек открывает в себе этот ген, он и принимает решение стать учителем. Просто с такими сверхспособностями ничего другого не остаётся - только в учителя.
Я принялся за работу. Карандаш скрёб по бумаге, а наверху, за потолочными плитами, скреблись Калибан и Сикоракса.
Тест я сдал за пять минут до конца учебного дня. Миссис Бейкер невозмутимо приняла у меня листы и, достав из нижнего ящика толстый красный фломастер, сказала:
- Постойте рядом, мистер Вудвуд. Сейчас вместе посмотрим, что у вас получилось.
Прозвучало это так, словно мне предлагалось встать рядом с зубным врачом и посмотреть, как мне будут сверлить дырку в зубе.
Первые четыре ответа оказались неправильными, и миссис Бейкер один за другим перечеркнула их жирными красными крестами. Прямо-таки насмерть ранила мой тест, и он, истекая чернильной кровью, ждал нового нападения.
- Н-да, начало не самое удачное, - заметила миссис Бейкер.
- Не действует по принужденью милость, - произнёс я.
Она подняла глаза и - улыбнулась! Настоящей, не учительской улыбкой! Надо же! Оказывается, миссис Бейкер умеет улыбаться.
- А на весах всего лишь мяса фунт. Не больше и не меньше, - произнесла она.
Если бы!..
Впрочем, не то Бог и в самом деле явил мне свою милость, не то я просто втянулся, но ответы на последующие вопросы были чаще правильные, чем неправильные. Чернильная кровь перестала хлестать из зияющей раны, превратилась в ручеёк, а потом и вовсе иссякла. На последние тридцать вопросов я ответил без единой ошибки.
- Что ж, мистер Вудвуд, поздравляю. Кривая вывезла.
Что ещё за кривая? Куда вывезла? Наверно, какое-то ругательство Калибана, на которое я не обратил внимания.
- К следующей среде переделайте всё, что сделали в тесте неверно. И перечитайте "Бурю" заново.
- Заново? - вырвалось у меня. Прочитать четыре раза "Остров сокровищ" - дело понятное. Но не пьесу Шекспира! Пусть даже самую хорошую.
- В "Буре" помимо витиеватых проклятий есть много интересного. Вы обнаружите это при повторном прочтении.
- Повторном?! - Я возмутился и даже не порывался это скрыть.
- Повторение - мать учения, вы об этом слышали? - Миссис Бейкер усмехнулась. - Кстати, это не фигура речи, а чистая правда. Перечитайте, не пожалеете.
Вот так.
В целом эта среда выдалась не такой уж плохой. Не считая внутреннего кровотечения. В стопе. И наружного - в начале теста. Кровищу миссис Бейкер моему тесту, конечно, пустила, не без этого. Ну и сам тест в сто пятьдесят вопросов длиной - тоже не подарок. Да ещё эта дикая идея перечитать "Бурю"… Но в остальном - неплохо.
Я - прихрамывая, но бодро - шёл домой и размышлял, что, если начать прямо сегодня и читать по одному акту за вечер, к следующей среде я как раз уложусь, без особого напряга. Дело на этот раз должно пойти побыстрее, ведь текст уже знакомый.
Короче - жизнь налаживалась. Я повеселел, и мир вокруг меня тоже. Сами знаете, как это бывает: идёшь себе, а тут солнце из-за тучки выглянет, воробьи зачирикают, ветерок тёплый ластится. И получается, что ты счастлив и весь мир счастлив вместе с тобой.
Удивительное ощущение!
Но не слишком ему доверяйте. Особенно в ноябре. Особенно на Лонг-Айленде.
Потому что на вашем пути может случиться булочная. Например, булочная Гольдмана. И когда вы, прихрамывая, будете идти мимо, на вас пахнёт свежей сдобой, а на витрине вы увидите целую горку пирожных с кремовой начинкой. Румяных, кругленьких, воздушных… И вы, как и я, вспомните, что за эти пирожные вас запросто могут убить. Шейлок уже занёс кинжал над сердцем Антонио. Над моим сердцем…
Я решил, что пирожные для одноклассников надо раздобыть непременно. Целее буду. В конце концов, можно попросить у родителей денег вперёд, за следующую неделю.
Только шансов что-то выклянчить мало. Не больше, чем у Шейлока получить назад свои дукаты.
Впрочем, вечером я воспрянул духом и понадеялся, что шансы всё-таки есть, потому что отец принёс домой радостное известие: "Вудвуд и партнёры" подписали контракт с "Бейкеровской Империей спорта". Они будут проектировать новое здание и перестраивать все старые - всю сеть спортивных магазинов семейства Бейкер. А их великое множество - почти в каждом городке на Лонг-Айленде. Отец подхватил маму, закружил, и они, танцуя, прикружили в Идеальную гостиную, под свежеоштукатуренный и побелённый потолок. Оттуда они утанцевали на кухню, потом снова в гостиную, на крыльцо, вниз по ступеням и принялись танцевать на Идеальной дорожке, что ведёт от улицы к нашему дому. Наверно, азалии под мешковиной порозовели от смущения.
Вы, может, не в курсе, так я вам скажу: если пресвитерианцы пускаются в пляс перед собственным домом, у всех на виду, значит и вправду случилось что-то из ряда вон выходящее.
- Мы получили контракт, мы получили контракт, мы получили контракт, мы получили контракт, - пел отец во весь голос, словно рассчитывал, что в помощь ему сейчас грянет целый симфонический оркестр. Как в фильме "Звуки музыки".
Когда они с мамой впорхнули обратно в прихожую, я решил, что удачней момент и придумать трудно.
- Пап, пожалуйста, дай мне сейчас денег за следующую неделю…
- Мы получили контракт, ни за какие коврижки, мы получили контракт…
* * *
В ту ночь мне снился Калибан, который подозрительно смахивал на Данни Запфера. Он сидел в ногах моей постели и рассказывал, как ужасно - весь обмётанный прыщами и волдырями - закончу я свое земное существование, если на следующей неделе не принесу профитроли. Потому что три недели, которые я себе выпросил, чтобы исполнить требование одноклассников, неумолимо подходили к концу. "Берегись! Берегись!" - повторял Калибан-Данни. И, видимо, не шутил.