Мальчишка, повернувшись почему-то к летчику, проговорил:
- Мы знаем эту бабку… Валерка, помнишь?
- Помню.
- Мы знаем ее. И Катьку знаем. Она не сирота.
Старуха между тем, почуяв что-то недоброе, выгребла из кружки деньги, ссыпала их нервно в карман, сунула туда же кружку и с приподнятым лицом двинулась к выходу, цепляясь за скобки сидений и таща за собой Катю.
- Что же делать? - испуганно спросил Юрка.
- А вы уверены?
- Конечно.
- Тогда действуйте.
Мальчишки недоумевающе смотрели некоторое время в глаза летчику, затем Юрка схватил Валерку за рукав:
- Идем!
Они протиснулись следом за старухой, затем с трудом, отдавливая кому-то ноги, опередили ее и замерли перед нищей.
Платок с ее головы сполз, открыв жиденькие короткие волосы, точно приклеенные. С впалыми щеками, с глубоко сидящими глазами, голове этой, казалось, будет очень легко превращаться в череп.
Юрка ухватился за скобу. За эту же скобу взялась и старуха. Кожа на ее руке высохла и почернела, а жилы так резко выделялись, точно поверху опутывали кисть. Мальчишку пронзила мгновенная неприязнь, но он не разжал пальцев.
Старуха тыкала второй рукой то в плечо Юрки, то в грудь, стараясь протиснуться, а он не мог справиться с комками, подступавшими к горлу, только перебрасывал лихорадочные взгляды с Катьки на старуху, со старухи на пассажиров.
- Ну-ка, пустите, кто тут? - прохрипела бабка.
Она вдруг плечом резко двинула в Юркино плечо. И мальчишка отшатнулся, освобождая проход. Валерка сам посторонился, втиснувшись между какими-то парнями.
Кто-то ругнул ребят, мол, что это за безобразие, мечутся по вагонам, наступают на ноги да еще пристают к людям, и без того обиженным судьбой.
- Мы их знаем! - крикнул наконец Юрка. - Это не нищие! Это Катька Поршенникова, наша ученица. У нее и мать есть.
В вагоне воцарилось молчание.
- Спаси нас, господи, ото зла, - проговорила старуха, живо крестясь и стараясь пролезть вперед.
- Товарищи, тут надо разобраться! - раздался мужской голос.
И к виновникам всей этой сцены пробрался летчик. Он тронул бабку за руку, желая повернуть ее к себе лицом.
- Не надо от нас открещиваться, мы вам зла не желаем, - заговорил летчик, но старуха вырвала локоть и опять закопошилась, расклинивая сгрудившихся пассажиров, однако стена еще более уплотнилась подоспевшими любопытными. - Вы погодите, не вырывайтесь… Ребята говорят, что эта девочка учится…
- Учится, - перебил Юрка. - Она с нами учится, в третьем классе, и вот уже с полмесяца или больше не ходит в школу.
- Вот как? А я уже с полмесяца или больше встречаю ее в вагонах вместе с этой слепой женщиной.
- Слепой? - вдруг переспросил Юрка, как-то забыв, что бабка действительно прикинулась слепой. Он быстро глянул на старуху, представил ее глаза открытыми и злыми, как тогда, на огороде, и крикнул: - Она же не слепая! Она врет!
Вагон ахнул. Над столпившимися возник второй ярус, от вставших на сиденья.
- Ах, даже вон как! - проговорил летчик. - Вот видите, как интересно получается, а вы, гражданочка, спешили скрыться… Да откройте, откройте глаза, а то веки вон в самом деле дрожат, устали. - Летчик присел перед Катей. - Девочка, а мама у тебя есть?
- Ироды! - прошипела вдруг старуха, открывая глаза и окатывая людей ненавистью. - Ироды! Пустите меня!
И она полезла прямо на людей, размахивая руками как попало и нервно исторгая из горла какие-то прерывистые звуки. Но пройти было совершенно невозможно. И бабка в бессильной злобе, все более и более подвывая, начала колотить в грудь стоявшего первым паренька. Сперва он как-то смущенно и даже с улыбкой загораживался руками, но, когда старушечий сухой кулак каким-то образом проскользнул и угодил ему в зубы, паренек энергичным движением сцапал ее руки и сжал, багровея от гнева. Старуха в полной истерике хотела было грохнуться на пол, но, поскольку парень держал ее крепко, только повисла и задрыгала ногами, брякая кружкой и рассыпая мелочь.
Катя заплакала навзрыд. Летчик прижал ее к своим коленям, успокаивая.
- Ишь ведь что выплясывает, старая ведьма! Почуяла неладное и забрыкалась, - проговорила какая-то женщина. - И про Христа забыла.
- Шарлатаны проклятые, что делают!
- Девчонку-то, девчонку как настропалила!
- Да отпусти ты ее, пусть лбом поколотится - скорее в себя придет.
Но, запрокинув голову, бабка продолжала разыгрывать припадок. И никто уже не знал, что же, собственно, предпринять, как вдруг сзади послышалось поспешное, распорядительное:
- Разрешите… Дорогу… Дорогу, товарищи… У меня кстати оказался с собой шприц. Сейчас мы этой голубушке… позвольте… вспрыснем успокоительное.
Все обернулись. К середине, к этому кратеру своеобразного вулкана, пробирался человек, подняв над головой саквояж. Старуха, услышав о шприце, мгновенно успокоилась, подобрала ноги и встала, с силой рванув свои кисти из цепких пальцев парня.
- Издеватели! Что мы вам сделали, что вы над нами измываетесь?
Наконец тот человек, с саквояжем, протиснулся. Он оказался пожилым, в шляпе и в очках.
- Встала уже? Вот видите. Будь у меня на самом деле шприц, я бы ей непременно чего-нибудь вспрыснул, хоть и не доктор.
- Вы не доктор? - спросил летчик.
- Что вы, я бухгалтер. И, как заметили, очень находчивый бухгалтер. Дело в том, что и я не раз видел эту особу с девочкой, и всегда у меня щемило сердце… Я благодарен этим молодым людям за их решимость… - кивнул он на Юрку и Валерку. - А вас, уважаемая, нужно немедленно в милицию, немедленно!
- В милицию ее. Где живет, прямо там в милицию и сдать! - поддержали пассажиры.
- Ну что, ребята? - спросил летчик. - Что будем делать? Где, вы говорите, они живут?
- На Перевалке. Это остановка Мостовая. Обратно ехать.
- Обратно?.. Ну что же, давайте тогда к выходу. На первом же полустанке сойдем… Бабушка, прошу.
- Может, помочь? - спросил бухгалтер.
- Справимся, - ответил летчик. - Нас трое. Спасибо, что истерику сорвали.
- По-моему, мать этой девочки тоже… штучка. Разберитесь.
Пассажиры пропустили их, провожая советами и напутствиями.
На остановке, где был лишь дощатый навес, электричка замерла на десять секунд и покатилась дальше, постепенно тая в мутной и жухлой осенней дали.
- Отлично, пойдемте под навес, тут холодно, и подождем встречную. Она будет вот-вот.
И они отправились под навес, где уже укрылась старуха. Покосившись на нее, летчик вдруг проговорил:
- Эх, знали бы вы, как мне, пилоту, вот эта штука не по нутру, вот эти побирушки… И еще похоронные процессии, особенно те, что с музыкой, - ужас!.. Пилот владеет небом, он, можно сказать, бог всесильный, и вдруг видит, что люди могут быть и нищими, и могут умирать. Нет, это не для меня.
- Понятно, - сказал Валерка - Я тоже не люблю похороны. У меня аж мурашки по коже бывают.
- Вот именно… Так уточним нашу задачу. Приезжаем на Мостовую. И потом?
- Сдаем в милицию, - сказал Юрка.
- Все же в милицию?.. Ну что ж, в милицию так в милицию. Я, правда, ни разу не имел дел с милицией.
- Мы тоже, - заметил Валерка.
- Вот видите. Ладно, как-нибудь провернем. А вы знаете, где милиция?
- Знаем. Возле лесозавода.
- Отлично.
Катя стояла между летчиком и Юркой, съежившись, в латаном пальтишке. Платок почти развязался и надвинулся на глаза, но девочка не поправляла его. Она в самом деле походила на нищенку, сироту бездомную. Юрка все порывался спросить, как так получилось, что она стала шататься по вагонам, но сдержался, чувствуя, что Катя все равно ничего не ответит, а то еще и разревется.
Глава пятая
ПОРШЕННИКОВА ВЫСКАЗЫВАЕТСЯ
Показалась электричка.
- Бабушка, прошу.
Ехали молча. Народу было мало, и почти все дремали. На окнах скапливалась изморось и стекала вниз волнистыми струйками. Юрка размышлял над вопросом, сколько лет каторжных работ дадут старухе: десять или двадцать. Наверное, двадцать, потому что она сбила Катьку с правильного пути, оторвала от школы, а это, конечно, величайшее преступление.
На Мостовой они сошли. Навстречу неслась электричка, пронзительно воя, и летчик придержал хотевших было перескочить пути мальчишек. Замелькали, притормаживая, зеленые вагоны.
- Ребята! Ребята! - послышалось вдруг.
И мальчишки увидели на одной из приступок проехавших вперед вагонов Галину Владимировну.
- Галина Владимировна!.. - крикнул во все горло Юрка. - Дядя, это наша учительница. И Катькина тоже. Вот здорово!
Следом за Галиной Владимировной с подножки электрички спрыгнул Аркадий. Юрка побежал к ним.
- Галина Владимировна, мы Катьку нашли. Вон она с Валеркой и с дяденькой стоит, и со старухой. Они по вагонам ходили, милостыню собирали.
- Кто милостыню собирал?
- Катька с бабушкой.
- Ничего не понимаю.
Она направилась в сторону мужчины с ребятами, а Юрка на ходу тараторил, оборачиваясь то к учительнице, то к брату: и как они с Валеркой ехали в Толмачихинскую, и как услышали нищенку, и как признали Катьку, и как летчик помог задержать старуху…
- Здравствуйте. Катя, ты разве не болела?
Девочка, опустив голову, промолчала.
- Да не болела она! - выпалил Юрка.
- Погоди ты, суфлер, - сказал Аркадий.
Галина Владимировна оглядела всех: старуху, которая косилась на электричку, летчика, ребят, Катю - и пожала плечами.
- Не понимаю ничего.
- Да я же вам все рассказал, Галина Владимировна, - опять не выдержал Юрка.
- Я не знаю, что он рассказал, - проговорил летчик. - Но, кроме того, что произошло, трудно, наверное, рассказать что-нибудь другое. Вот все мы налицо, все действующие лица, так сказать, светлые и темные силы. И мы, собственно, уже идем в милицию.
- Ну хорошо, а как же… - Галина Владимировна хотела что-то спросить, но путаница мыслей сбила вопрос, и она опять только пожала плечами да, наклонившись, сдвинула платок со лба Кати.
Электричка, на которой прикатили ребята, уже ушла, уже прогремел мост, и сирена донеслась с того берега. Семеро стояли и молчали. Стояла и вторая электричка, точно ждала какого-то разрешения этого странного кризиса.
- По-моему, теперь вы обойдетесь без меня, - сказал наконец летчик.
- Да, пожалуй, - согласилась Галина Владимировна и обернулась к Аркадию.
- Конечно, - проговорил Аркадий.
- Мы вам благодарны, очень, - сказала Галина Владимировна.
- Ну, что вы, право… Если я буду нужен как свидетель, пожалуйста. Мой адрес прост: Толмачихинский аэропорт, Дятлов - и всё. И днем и ночью. Только пометьте, куда мне явиться.
- Хорошо, - кивнула Галина Владимировна.
Летчик поднял руку к козырьку, слегка поклонился, глянул отдельно на Юрку, подмигнул ему и встал на подножку. Диспетчер будто этого и ждал, дал зеленый свет, и электричка, прогудев, дернулась.
- Дятлов! - крикнул летчик. - От слова "дятел".
Юрке в этот миг показалось, что уши у дяденьки шевельнулись.
- Ну? - спросил Юрка.
- Значит, вы шли в милицию? - заговорил Аркадий.
- Конечно. Сразу ведь в тюрьму не принимают.
- Язвы! - выкрикнула старуха и направилась к лестнице, почувствовав себя свободной без того провожатого, без летчика, в котором она признавала силу и которому невольно подчинялась.
- Э, э! - окликнул Юрка, догнал старуху и схватил ее за пальто. - Куда пошла?
Старуха резко обернулась, отбила Юркину руку и торопливо застучала ботинками по ступенькам. Юрка растерянно остановился на площадке.
- Это соседка Поршенниковых, - сказал Валерка. - Мы ее видели, когда приходили про петуха узнавать.
- Милицию впутывать, по-моему, пока не стоит, - проговорил Аркадий. - Нужно самим разобраться. Пойдемте к Поршенниковым. А вы следуйте за старухой.
Аркадий и Галина Владимировна взяли Катю за руки и начали спускаться. Лестница тянулась лишь до дамбы, примыкавшей к насыпи и защищавшей ее от размыва весенними водами. Ниже чьи-то сердобольные руки сложили ступеньки из крупных камней, во множестве валявшихся по откосу и у подножия.
- Понимаете, Аркадий, ее мать представила мне справку о том, что дочь больна, а вот видите… Катя, ты нисколько не болела?
- Нисколько.
- Почему же ты не ходила в школу? Тебя не пускали?
После некоторого молчания еле слышно, сдерживая слезы, девочка проговорила:
- Боженька это… будет жарить на сковородке.
- Господи, - прошептала Галина Владимировна, вздрогнув.
Аркадий нахмурился и спросил:
- Кто это говорил - мама?
- Мама.
- А бабушка говорила?
- Говорила.
- А еще кто-нибудь говорил?
- Дяденька.
- Какой дяденька?
- Который это… Я боюсь… - голосом, переходящим в плач, прошептала девочка, и по щекам ее покатились слезы.
- Ну-ну, Катя, не плачь, не надо.
- Успокойся, Катя, и ничего не бойся.
- Меня бить… будут, - всхлипывая, проговорила девочка.
- Никто тебя бить не будет. Мы тебя не дадим бить… Тише, Катя. Успокойся. Ну… Вот так… Не бойся, - говорила Галина Владимировна, пытаясь улыбнуться.
Оба взрослых человека понимали, что нельзя более ни расспрашивать Катю, что с ней произошло, ни говорить об этом самим.
Между тем Юрка с Валеркой почти наседали старухе на пятки. Она шла проворно, несмотря на неимоверно скользящую илистую дорогу. В кармане ее тяжело встряхивалась мелочь. Изредка бабка оглядывалась и ворчливо бросала что-то невразумительно злое.
Юрка то и дело свистел, чувствуя неуемное желание издеваться над ней.
- Скоро всех таких бабок соберут в одну кучу, сунут в ракету и выстрелят на Луну. Там нету воздуха, и все они задохнутся! - проговорил он громко. - Мы скажем, что у нас тут есть одна и чтобы ее вообще мимо Луны пустили, а то она на Луне начнет побираться и всех лунатиков обдурит.
- Язвы! - сказала старуха, обернувшись. - Антихристы!.. Учат еще дураков, прости господи…
Юрка хихикнул. Валерке тоже передалось нагловато-задиристое настроение друга, но на бабку он все еще глядел с робостью и с ожиданием от нее какой-нибудь необычайной выходки.
А Юрка продолжал высказываться:
- Скоро всех таких старух спалят на костре. Уже дрова заготавливают… Польют керосинчиком, спичку - чирк! - и нет старух.
Не доходя до калитки Поршенниковых, бабка свернула во двор, в конце которого стоял маленький, словно сарайчик, дом, покрытый и жестью, и досками, и шифером, с трубой, увенчанной ведром без дна. Вход был, видимо, с той стороны.
- Вот она где живет, - сказал Юрка. - Ясно. Теперь она в ловушке.
Это же он повторил, когда подошли учительница, Аркадий и Катя. Толкнув ногой воротца, Юрка пропустил всех и снова забежал вперед. Катя с каким-то ужасом смотрела на окно родного дома.
В лицо опять пахнуло смрадом.
Поршенникова сидела за столом и ела целую селедку, бегая по ней губами, точно играя на губной гармошке. Перед ней стоял блестящий электрический чайник, стакан в серебряном подстаканнике, и еще что-то было разложено на газете.
- Здравствуйте.
- Пожалуйте, - быстро сделав глоток и глянув на ввалившуюся компанию с непониманием и тревогой, ответила Поршенникова. - Завсегда пожалуйте. Вы ведь у меня частые гости… И с каждым разом вас все больше и больше приходит. - От избытка приветливости хозяйка даже улыбнулась.
- А мы всё с тем же, - проговорила Галина Владимировна в тон Поршенниковой ласково. - Где все-таки ваша дочь? - Галина Владимировна надеялась, что Поршенникова ничего не видела в окно.
Катя стояла за спиной Аркадия.
- Так и я же ничего нового не скажу, окромя того, что говорила.
- Болеет все еще?
- Вы же и справку с медицинской печатью взяли, и уж вы по всякому с меня требовали. Ведь не семь же пятниц на неделе я вам буду сочинять.
- Ну хорошо. - Учительница за руку вывела девочку вперед. - Узнаёте?
- Катька?.. Боже ж ты мой! Как же ты? - Поршенникова вскочила, взяла дочь за руку и утянула к столу. - Чего же ты поднялась, дура? Тебе ведь лежать надо… И приперлась. В этакую, батюшки, даль приперлась, да еще в непогодь… Продрогла, поди? Сейчас мы чаю…
Она засуетилась, забегала, всплескивая руками и не зная, за что схватиться.
- Бросьте корчить из себя невинность! - проговорил вдруг Аркадий. Ему стало противно вот так по-дурацки стоять перед этой женщиной. Он прошел к столу, взял табуретку, поставил перед Галиной Владимировной, а сам сел на другую, у печки. - Чего вы распелись? Мы только что вырвали Катю из рук старухи нищенки, которая таскала ее по вагонам, выдавая за сироту, так что представление не разыгрывайте!
Поршенникова знала Аркадия, как и всех, живущих на Перевалке. Она знала, что он студент и больше ничего.
- А чего вы кричите? - возмутилась хозяйка. - Разве есть такой советский закон, чтобы в чужих избах кричать?
- Послушайте. - Неприязнь сообщила словам Аркадия вкрадчивость, неспешную выразительность. - За каким дьяволом вы отрываете девочку от школы? Зачем вы отдали ее этой старухе, которая прикидывается слепой и побирается? Что, проценты вам идут с побираний, что ли?
- Какие такие проценты? Вы мне не приписывайте. Я самостоятельная, с нищими не якшаюсь.
- Юрка, сбегай за бабкой!
- Мы сами видели, как бабка с Катькой просили милостыню! - из дверей уже крикнул Юрка.
Его разбирало зло. Надо же так врать в глаза. И ведь не краснеет и не отворачивается. До чего же постылая тетка. Юрка вспомнил летнюю встречу с ней на лесозаводе, и ему стало до горечи досадно, что они с Валеркой оказались заодно с Поршенниковой, воруя доски. "Нет, уж лучше трижды переплатить, чем быть с такими заодно, и вообще…" Юрка двинул ногой калитку и быстро направился к ветхому домику.
А Поршенникова между тем возмущалась:
- Они видели!.. Чего только они у меня не видели. Никто не видит, только они большеглазые. То петуха какого-то в сенях, то теперь Катьку с нищей. Давайте еще чего-нибудь разглядите…
- А что это за дяденька вбивает Кате в голову мысли, что бог накажет за учение? - спросил Аркадий. - Не тот ли?
- Какой - тот? - Поршенникова резко повернула голову.
- Да который тут прирабатывал ходил.
- Никакого я дяденьку не знаю, и не плетите вы мне…
- Как же это не знаете? Вы же сами говорили, что дали ему гостинцев или чего там, - напомнила Галина Владимировна.
- Ну так что? Дала, да и с богом.
- Ну хорошо, - проговорил Аркадий. - Того вы не знаете, а сами зачем девочке в голову дурь вбиваете?.. Да, да, Катя нам призналась. Несмотря на все запугивания, призналась. И не глядите на нее такими глазами.
Катя всхлипнула.
- Довели ребенка! Больного! До слез!.. Я ведь сообщу куда надо. Не думайте, что раз неграмотная, так уж всё. Я законы знаю. И нищих вспомню, и петуха, и все поприпомню.
Вернулся Юрка.