- Не хуже клеток. Так отчего ж ты славить-то больше не пойдешь?.. Разве это плохо: шататься по домам, собирать куски, а? Видел, сколько всякой всячины мать напекла? А у других еще больше и вкуснее.
- Я не нищий, чтобы собирать. - Юрка даже привстал па локоть. - Это все равно, что милостыню просить. Ходить и клянчить. Нет, я больше не пойду! - Он опять лег и отвернулся.
Аркадий с улыбкой смотрел на сердитый профиль брата, но не спешил поддерживать его и одобрять, а равнодушно заметил:
- Как хочешь.
Юрка резко сел.
- Да ты же сам говорил! Сам говорил, что пасха, бог, водка - это болото! Помнишь? Ты говорил, что я не понимаю. А я понимаю.
- Да не кричи, стариков разбудишь. Ложись.
Юрка не лег, но голос сбавил до шепота:
- Думаешь, я не понимаю? А ты знаешь, что пасха - это божий день? Нам Катька говорила… А знаешь, что всякие попы в этот день всех больше людей обдуривают? Знаешь?
- Знаю.
- Ну и вот.
- Ну и что?
- А то, что я больше не пойду славить. И Валерка не пойдет. Мы с ним договорились. Мы и Катьке запретили.
- Ну и молодцы! А она что?
- Смеется.
- Тоже молодец!.. Ложись.
Мальчишка лег, но тут же приподнялся на локте.
- Мы и к нам никого не пустим. Встанем у ворот с палкой и будем отгонять.
- Зачем же палкой?
- А чем же? Только палкой!
- Попробуйте словами убеждать.
- Словами не убедишь.
Некоторое время братья молчали.
- Ну и потом - я ведь теперь пионер, - сказал Юрка негромко. - Я должен бороться с религией. У нас собрание было, так знаешь, как Нелька Баева раскричалась. Гайворонский с Терениным, кричит, нечестно поступили, что молчали о сектантах, что в одиночку Катю защищали, надо было рассказать всему классу, всей школе, тогда бы мы, кричит, живо расправились со всякими этими… Галине Владимировне пришлось объяснять, что дело было сложное, шуметь было нельзя, а на этом, мол, не закончилась борьба с религией, много еще верующих на Перевалке, так что пионерам хватит работы.
- Верно, - заметил Аркадий.
- И все же я думаю, Аркаша, что на Перевалке стало меньше болота, - со смущением от сознания, что его суждение может оказаться неправильным, проговорил вдруг Юрка.
- Почему?
- А смотри: Поршенникова раскрыта и чуть не посажена в тюрьму - раз. Дядя Вася не лупит Валерку ремнем - два. Да-да, не лупит, он его на киловатты садит. Папка, наверное, научил. Он уже два раза по десять киловатт отсиживал, последний раз - в эти каникулы, когда мы в оперный ходили… Значит, два… Ну, и вообще я чувствую, что меньше стало. Ага?
- Вы завтра славить не пойдете - три, - сказал Аркадий. - В самом деле атмосфера прочищается.
- Вот.
- Знаешь, у тебя мысли верные.
- Мама бы еще не верила богу…
- Она и не верит. Так, было что-то неясное в душе, вот и не выветрилось.
- Зачем же она яйца красит и стряпает всякие эти…
- Чтобы нас накормить лучше да красивей.
- Нас? Мы бы и так поели. - Юрка задумался, потом сказал: - А вообще-то да-а. Помнишь, когда она увидела шкафчик с лентами и узнала эти божьи дверцы, она только головой покачала.
Стало жарко, и Аркадий откинул одеяло. Юрка посмотрел на его голый крепкий торс, ткнул пальцем в бугор грудной мышцы и завистливо произнес:
- Вон какие!.. Твои плечи, наверное, в два раза шире моих. Ты знаешь на кого похож?.. На этого, которые в оперном под потолком вокруг зала стоят.
- На бога?
- Ну. На одного там особенно, у которого рука вот так поднята.
- На Аполлона?.. Ну, спасибо, уважил, брат. Вознес меня в собственных глазах.
А Юрка, стукнув по груди его кулаком, еще раз выразил свое восхищение. Сам же мальчишка, в великоватой майке и с выпирающими ключицами, не представлял особого интереса, как атлет.
- Ну, спать?
- Нет еще, - быстро ответил Юрка и замолчал в какой-то нерешительности.
Дело в том, что мальчишкам показалось мало только отбросить славление Христа. Им хотелось сделать что-то большее, устроить, например, демонстрацию против бога, митинг, которые раньше устраивались против царя. Но их смущало, что, в общем-то, верующих, очевидно, мало, да и те неизвестно кто и где живут. Против кого же митинговать? Но тем не менее мальчишки на всякий случай решили приготовиться. И эту подготовку Юрка взял на себя и кое-что уже придумал - плакат с острой надписью. Но брат мог посоветовать что-нибудь лучше, только вот не осудит ли он всю их затею?.. После некоторых колебаний Юрка все же спросил:
- Что бы ты, Аркаш, написал на плакате или на листовке против бога?
- Против бога?
- Да.
- Длинно?
- Нет. Два-три слова.
- "Долой Христа!"
- Нет, что-нибудь сильнее, чтобы с рисунком.
- Знаешь, я завтра состряпаю, а? Страшно спать хочется.
- Надо сегодня. Сейчас же.
- Тогда "Христос - миф" или "Христос - свинья".
Мальчишка понял, что от брата ничего дельного не добиться - он почти спит. Юрка вздохнул.
- Согласен? - тихо спросил Аркадий, не открывая глаз.
- Да.
- Тогда спать?
- Спать.
Юрка выскользнул из-под одеяла, выключил лампу, натянул в темноте штаны и вышел в кухню. "Ну что ж, - подумал он, - изображу свою фигуру". Он зажег свет, достал пол-листа ватмана, тушь с кистью и задумался, как все это лучше совершить. Фигурой его была фига, гениальная комбинация из трех пальцев, громадная фига с надписью "Вот вам, на пасху!". Рисовал мальчишка плохо, а кукиш - вещь непростая, живая кисть живого человека, а не многогранник и не круг с выступами… Но задача решилась просто и блестяще. Юрка поставил табуретку прямо под лампочкой, спроектировал свою левую руку, собранную фигой, на лист ватмана, так что она занимала почти весь лист, и обвел тень карандашом. Дорисовать детали с натуры было уже делом не столь трудным, и часа через полтора готовый плакат подсыхал на остывающей печке. Кукиш общим очертанием напоминал голову старухи с толстым мясистым носом и с запавшим ртом, в платке, торчащем надо лбом. Юрка подумал, что если бы не этот торчащий платок и не запавший рот, то фига походила бы на Поршенникову. Вверху было написано "Вот вам", а внизу "на пасху!". Долго сох восклицательный знак, особенно точка. Когда наконец тушь потускнела, мальчишка свернул ватман рулончиком, спрятал его, прибрал за собой и, радостный, отправился спать.
Вскочил Юрка спозаранок, спросил тревожно Василису Андреевну, не приходил ли кто из "христосников", быстро оделся и, захватив с собой плакат, помчался к Валерке. Тот был уже на ногах.
- Где же твой "Христос воскрес"? - спросил вдруг Василий Егорович.
Юрка вопросительно глянул на друга, мол, как это понимать: в шутку или всерьез? Валерка улыбнулся.
- Он испытывает. Я все рассказал.
- У тебя, парень, что-то уверенности нет.
- Есть! - весело ответил Юрка. - Еще как есть. - Он хотел было развернуть перед Василием Егоровичем ватман, но в последний миг раздумал.
Когда вышли, Валерка спросил:
- Готово, значит?.. Ну-ка. Аркаша придумал?
- Сам. Ты сейчас упадешь! - Юрка сорвал газету и показал рисунок.
Валерка даже отшатнулся от кукиша, а потом схватился за шапку и расхохотался.
- Пойдет?
- Что ты! Замечательно! Как напечатано. Слушай, Юр, а как мы его пристроим?
- Потом решим. Пошли к Катьке.
За ночь подстыло, но по всему было видно, что зима отступает. Тысячи миниатюрных дзотов, миллионы бастионов вытаяли горячие лучи в снегу - солнце вооружало весну.
Юрка сунул в рот один палец и пронзительно свистнул. В четырех-пяти соседних домах отозвались собаки. Испуганно спрыгнул в сугроб сидевший на заборе кот, осыпал с шуршанием льдинки и, испугавшись еще сильнее, большими прыжками помчался по огороду. Ворона, тяжело и низко летевшая над домами и голодно посматривавшая вниз, каркнула и отпрянула в сторону.
Но всего этого мальчишки не заметили. Они ждали Катю.
Они всегда ждали ее с боязливой напряженностью: а вдруг не выйдет, вдруг Поршенничиха не отпустит? Катя выбежала, на ходу застегивая пальто.
- Христос воскрес! - сказала она мальчишкам, улыбаясь.
- Я те дам Христоса! - пригрозил Юрка, тоже улыбаясь. - Вот мы какую пилюлю ему приготовили.
Мальчишка огляделся по сторонам и развернул плакат. К сожалению, фига не оказала на Катю такого действия, которое произвела на Валерку. Наоборот, она вроде бы нахмурилась, рассматривая рисунок. Юрка даже сам сбоку глянул на него - уж не превратился ли кукиш каким-нибудь чудесным образом во что-то иное. Нет, все было на месте.
Прочитав подпись, Катя подняла глаза на Юрку:
- Это кому?
- Это?
- Ну.
- Как - кому? Всем, кто… это… верит богу.
- Прячь! - быстро прошептал Валерка. - Дядька.
Юрка живо свернул плакатик. И ребята медленно пошли вдоль улицы, так и не решив, что же они будут делать с этой фигой и что они вообще будут делать. Юркин боевой дух был несколько сбит Катиным холодком и тем, что все, еще вчера казавшееся таким определенным и четким, стало вдруг совсем неопределенным и нечетким. Они должны были выйти и врезаться в толпу богопоклонников и начать с ними драку. Но вот они вышли, а на улице ни души. Кого ошарашивать кукишем? С кем драться? Что за самообман за такой случился?
Юрка даже непроизвольно гоготнул от радости, когда впереди показались две девчонки. По небрежно накинутой одежде, по торопливым жестам - по всему их виду Юрка понял, что они шныряют по дворам, не пропуская, очевидно, ни одной калитки.
- Эй, куклы! - крикнул он. - А ну, кончай побираться! Ишь разбегались. Марш отсюда! А то…
Девчонки, не дойдя до калитки соседнего дома, остановились, растерянно замерли на какой-то миг на месте, сбитые с толку, затем, осознав, что им грозят, попятились и свернули в переулок.
- Вот так мы их и будем! - весело сказал Юрка, ободренный первой победой. - Всех подряд!.. Хорошо бы Фомку поймать да накормить его грязным снегом.
- Да, он уже, наверное, промышляет, - проговорил Валерка.
- Ничего. Утро большое, всю улицу пройдем! - К Юрке возвращалась решимость.
Он опять подумал, как все же использовать плакат. Конечно, можно было его прибить к чьему-либо забору, можно было приделать к палке и поднять над головой, как это представлялось вчера, но сейчас это оказалось неприемлемым - просто их посчитали бы за дураков. "Зря старался", - решил мальчишка, ничего не придумав.
Навстречу ребятам, пошатываясь, медленно и в обнимку, двигались две ряженые, известные переваловские пьяницы, которые рядились не только под рождество, а по любому случаю, когда предчувствовали выпивку. На голове одной была сетка, с которой ходят за хлебом; на второй - шляпа, вывернутая наизнанку; на плечах обеих - что-то серое, изодранное, свисающее клочьями; на ногах - четыре разных обувки: сапог, резиновая галоша, туфля и пим. Женщины горланили частушки.
- Вот бы кого нарисовать надо, - проговорил Валерка.
- Нарисуем! Всех болотных образин нарисуем!
Раз десять видел Юрка этих баб. И всегда он с ребятами только потешался над ними, дразнил их, преследовал, и только сейчас мальчишка вдруг почувствовал, как они противны.
Ряженые между тем свернули в чей-то двор и, сталкивая друг друга с тропинки и вспахивая полуголыми ногами снег, направились к дому.
- Как нищие, - заметила Катя и вдруг тревожно, вспомнив что-то, быстро посмотрела на друзей.
Но они не уловили ее настороженности, потому что забыли, что Катя сама походила когда-то на нищенку. Сейчас она была для мальчишек своим человеком, подругой.
Юрка шел в какой-то злой задумчивости, и, когда увидел возле ворот своего дома "христосников", собиравшихся войти, он встрепенулся и коршуном налетел на них, крича, что они дураки, что бога нет и пасхи нет, что яйца красят синькой, от которой можно отравиться, и что в плюшках тоже возможен яд. Катя молча прислонилась к забору, а Валерка вмешался. Вдвоем они, забыв о плакате, начали плести такую околесицу, что повергли всех в раздумье не столько доводами, конечно, сколько напористостью.
Аркадий, стоявший подле окна с раскрытой форточкой и слышавший все, увидел, как один мальчишка, с опаской отойдя от этих неожиданных трибунов, остановился неподалеку, вытащил из карманов яйца, оглядел и вдруг, размахнувшись, шмякнул о дорогу - они оказались, видимо, синими. Аркадий рассмеялся и подозвал отца. Вместе с Петром Ивановичем подошла и Василиса Андреевна.
Юрка стоял в распахнутых воротах и кричал, что всех, кто сегодня будет славить, завтра же вытурят из пионеров.
- Куда ж деться, - сказала Василиса Андреевна. - Коммунисты на Перевалке растут.
В кухню неслышно вошли два паренька. На обоих были большущие шапки, нахлобученные ниже бровей, и мальчишки держали головы запрокинутыми. Их подбородки и щеки были уже вымазаны клюквенной начинкой. Один, что повыше, заглянул на стол, увидел тарелку с яйцами, толкнул дружка, и они разом выпалили:
- Христос воскрес!
- Это что за партизаны? - воскликнул Петр Иванович, подходя к ним и улыбаясь. - Какую стражу обошли, а!.. Так как же это Христос-то воскрес?
- Вознесся, - робко ответил старший.
- Откуда же он вознесся? - вмешался Аркадий. - Что, из могилы?
Ребятишки часто заморгали и ухватились за дверную ручку.
- Так я жду объяснений, - продолжал Петр Иванович.
Малыши испуганно посматривали то на Василису Андреевну, то на Аркадия, а младший начал постукивать каблуком сапога по двери, чтобы открыть ее.
- Будет уж вам, - сказала Василиса Андреевна. - Нате вам, родненькие, по яичку… Вы как сюда шли? Небось огородами?.. Ну и опять огородом идите, а то на дороге там мальчишки сердитые караулят да кулаками машут. Ну, ступайте.
Ушли.
- Да-а, - проговорил Петр Иванович. - Правильно говорил директор школы, как его… Константин Андреевич, на суде: сами мы толкаем детей к вере в бога. Вот, пожалуйста, сопляки - и уже "вознесся" говорят. Откуда это? Конечно, мать или отец научили… Давайте-ка за стол… Я думаю, что все эти пасхи, страстные недели да святые пятницы когда-то народ придумал с одной целью: повеселиться да отдохнуть от забот, честное слово, а поскольку отдыхать ни с того ни с сего трудовому человеку стыдно, вот он и прилепил разные вывески: пасха, рождество, пятое, десятое, черт, дьявол…
- Да, возможно.
- А что? Так оно и есть. И все это было бы хорошо, по-человечески, если бы не примазались сюда попы. И все, конечно, испортили, прохвосты, все шиворот-навыворот сделали. И от всего хорошего остался пшик. А теперь, понятно, надо бороться с богом. Пацаны правильно начали.
- Они продолжают, - заметил Аркадий. - Начали они давно.
- Ну, хватит вам обсуждать. Берите стаканы… С воскресеньем, родные мои! - Василиса Андреевна поцеловала мужа и сына, пригубила рюмку и сморщилась, зажав рот ладонью. Потом накинула на плечи фуфайку, взяла тарелку с гостинцами и вышла, чтобы раздать их детворе.
В садике перед окнами Василиса Андреевна остановилась. Ждала ли она, пока угомонятся мальчишки, слушала ли их мрачные напутствия, засмотрелась ли на тающий снег, поддалась ли весеннему обаянию воздуха, или просто о чем-то задумалась, неизвестно, только не спешила она раздаривать свои плюшки, которые, может быть, показались ей слишком жалкими в сравнении с половодьем свежести и солнца.
Глава седьмая
НАВОДНЕНИЕ
Мальчишки в ожидании наводнения не находили себе места. Они грезили им, бегали несколько раз на берег, страшно слившийся со вздутой рекой, и с восторгом вспоминали прошлогоднее наводнение, полное всяких происшествий. У Юрки так и стояла перед глазами картина одного позднего вечера. Они с Валеркой забрались на коньки своих домов и при лунном свете осматривали пепельно-черные силуэты изб и блестящие, схваченные тонким льдом каналы улиц. На пологой крыше сеней одного подтопленного дома горел костерок, разложенный, очевидно, на шиферном листе или на кирпичах. Вокруг костерка сидели люди и пели протяжно и, похоже, хмельно. Где-то, может быть тоже на крыше, старый патефон играл старую "Рио-Риту". По улицам, впритирку к заборам, прошел танк-амфибия, дизелями взорвав неуютный переваловский покой. На бугре Нового города гирляндой красных огней означалась недостроенная телевизионная мачта. Странный мир…
И вот река, неделю шедшая в уровень с берегами и дававшая людям надежду на мирный исход своего весеннего буйства, все же выплеснулась наружу.
Это случилось в ночь на Первое мая.
Аркадий, поутру отправившийся в Новый город за хлебом, вскоре вернулся и с порога закричал:
- Потоп! Юрка, потоп!
- Начался?
- Мы уже в плену!.. Где мои резиновые сапоги?
- Ура-а! - Юрка отбросил книжку и выскочил из-под одеяла. - Ура!
Он почти впрыгнул в штаны, живо обулся, схватил пальтишко с шапкой и, одеваясь на ходу, выбежал из дому.
- Ну все. Только его теперь и видели, - сказала Василиса Андреевна. - И про еду забудет… Вставай, Петруша, картошку надо вытаскивать. Эх ты, горе…
А Юрка, поздоровавшись во дворе с Тузиком, влетел к Терениным и с ликованием выложил новость. Валерка так и подпрыгнул. Он мигом собрался, сунул в карман кусок хлеба, и они выскочили на улицу. Небо, пасмурное почти пятидневку, вдруг расчистилось - солнцу, будто мальчишке, захотелось посмотреть на половодье.
Наводнение не было бедствием для переваловцев, поэтому они встречали его, несмотря на некоторые хлопоты, больше с удовольствием, чем с опасением, - оно разбивало привычно однообразную жизнь.
Мальчишки побежали прежде всего к меандру - проверить, поднимается ли уровень. Уровень поднимался. Тонкий ночной лед уже не соприкасался с берегом, и гуси с утками блаженно хлюпались возле его кромок. Ребята кинули по камешку, вскользь - лед отозвался неожиданно красивым резким звоном.
- Айда к Катьке! - воскликнул Юрка.
- Она же в городе.
- Ах, да, елки, забыл. Их же подтапливает… Жмем к мосту тогда. Там сейчас самая суматоха.
За мостом было более низкое место, и вода прежде всего устремлялась туда. Луг справа от линии уже затопило. Торчали только отдельные высокие кочки, словно пни. На них садились радостные и удивленные воробьи и искоса поглядывали на движущуюся мутную воду, на всякие щепки и палки, проплывавшие мимо, а то вдруг, как настоящие искатели приключений, опускались на какой-нибудь медлительный горбыль, высунувший свою спину, скакали по нему взад-вперед, пробовали воду и тут же о край чистили носы.
Несколько домов с выставленными рамами стояли пустыми - хозяева заблаговременно покинули их, перебравшись, видимо, к знакомым, но пожитки, наверняка, припрятав на чердаке и оставив кого-нибудь для присмотра, - иначе мальчишки непременно завладеют жильем и превратят его в морскую крепость.