Все рассмеялись. И Аркадий предложил уступить просьбе. Ребята запалили костер, принесли картошки и стали печь ее, поддерживая огонь сухими подсолнуховыми дудками, стаскивая их со своих и с соседних огородов. Обгорелая палка, которой Юрка выкатывал из углей черные картофелины, походила на кочергу, а сами картофелины - на что-то совершенно несъедобное. Но когда с них, как панцири, сдергивали корки, они ударяли таким ароматом, что мальчишки аж крякали от удовольствия. Валерка предложил и землекопам угоститься. Те, оставив лопаты, съели по картофелине. Потом мальчишки уселись на торпы заборных столбов близ ямы и стали следить за тем, как на широких отцовских спинах играли жгуты мускулов, напрягаясь и расслабляясь в каком-то сложном ритме. Юрка вдруг сам невольно задвигал плечами, воображая, что на его спине тоже волнуется мускулатура.
Вечером, раздевшись до трусов, взрослые мылись на озере.
Меандр заглох совершенно. Камыш на мелководье и у берегов скосили, лишь отдельные широколистые пучки его сохранились, странным образом прижавшись на глубине. Когда с мостков, разогнав дном ведра тину, брали воду, ряска уже не колебалась, до того ее слой был толст, и почти не смыкалась, как раньше, за утками. Тут и там виднелись эти просветленные утиные коридоры-тропы, исчезавшие только после дождя.
Юрка ведром подносил воду. Валерка поливал сразу двумя ковшами. Вода была желта, прозрачна и прохладна, но пахла дурно. Присев, мальчишки видели в ней какие-то крошечные существа, которые то угловато двигались, то повисали неподвижными пылинками.
- Я думаю: вот соседи мы, а живем как-то не по-соседски, - проговорил Василий Егорович. - Вроде как на разных планетах. Огород и то в разное время засаживаем, будто боимся друг друга увидеть.
- Да, - огорченно согласился Петр Иванович, - нету контакта.
- А вот почему оно так? Люди мы вроде не очень большие, стоим вроде где-то на одной ступеньке, а всё почему-то на одном здравствуй - до свиданья выезжаем…
- Да, чертовщина какая-то получается, - опять согласился Петр Иванович.
- Вы это из-за мамки с тетей Верой, - сказал вдруг Юрка.
- Не выдумывай! - заметил Петр Иванович строго, но не сердито, а Василий Егорович промолчал.
Чувствовалось, что в душе мужчины согласны с Юркой, но открыто не хотели говорить об этом, потому что уж больно несолидной была причина этого холодка меж ними.
А у женщин действительно не было дружбы. Теренины купили дом и переехали на Перевалку два года назад, на восходе лета. И уже на следующий день произошел тот вроде бы малозначительный разговор, который привел к решительному расколу. Вера Сергеевна с Валеркой по одну сторону забора, а Василиса Андреевна с Юркой по другую сторону вскапывали свои огороды. Мальчишки, познакомившись, разумеется накануне, складывали попадавшихся червей в общую банку, поставленную между заборных планок. Вот тут-то Василиса Андреевна вдруг сказала, обращаясь к Вере Сергеевне, что поскольку они, Теренины, люди тут новые, то им следует тотчас разобраться в соседях, чтобы знать, как себя с кем держать, и что она, Гайворонская, может подсобить в этом деле, и сразу же не очень лестно отозвалась о Сугатовых, чей дом был по другую руку от Терениных.
Вера Сергеевна неожиданно перебила, мол, простите, конечно, но о своих соседях она привыкла узнавать не с чужих слов, а при личном общении, и это, поверьте, гораздо лучше, а вот она, Гайворонская, показывает себя с худшей стороны.
Василиса Андреевна крайне смутилась, накричала что-то на Юрку и, сказав, ну что ж, мол, как хотите, удалилась с огорода. Так возникла эта отчужденность, бросившая тень и на мужчин. Только мальчишки были неразлучны.
- Ну, как дела? - спросил Аркадий Юрку, когда все цепочкой возвращались домой.
- Хорошо.
- А в школе?
- И в школе.
- Сейчас покажешь мне дневничок. Я ведь теперь как-никак за тебя отвечаю перед Галиной Владимировной.
- Пожалуйста.
У ворот Василий Егорович предложил Гайворонским зайти к нему. У него-де где-то завалялись "остатки былой роскоши" - пол-литра. Аркадий сказал, что не хочет, а Петр Иванович уверил, что придет тотчас, только сменит штаны.
- Так-с… Где тут двойки? - проговорил Аркадий, принимая от брата дневник и начиная листать его. - Четверка… Четверка… Тройка. Ага-а, сейчас и до двоек доберемся.
- Не доберешься. Двоек нету.
- А это что?
- Где?
- Вот.
- Это тройка.
- Допустим. Так… А это?
- Тоже тройка.
- Нет, брат, третья тройка - это уже двойка, так сказать потенциальная.
- Нам таких не ставят. Раз тройка, значит, тройка.
- Ставят, только вы не догадываетесь. Потенциально означает: сегодня - тройка, завтра - тройка, а послезавтра - двойка… А это что? Опять тройка. Ну, братец, так дело не пойдет. Что, тебе времени не хватает?
- А ты перелистни еще раз, - сказал Юрка.
- Да что тут перелистывать - сплошная посредственность… У, пятерка. Ну, это заблудшая овца.
- А сегодня четверку получил, только в дневник не поставили.
- Все равно худо. Придется поговорить с учительницей, посоветоваться… Нет-нет, ты меня не разубеждай. Сказано - сделано.
Но Юрка не собирался ни в чем разубеждать брата. Он чувствовал, что новая встреча Аркадия с Галиной Владимировной, как и первая, ничем особенным ему не грозит. За собой мальчишка знал одну правду: он не ленился, старался учиться, ему нравился этот неспешный процесс познания, это путешествие, как говорила Галина Владимировна. К тому же он понимал, что все его мальчишеское благополучие или, если хотите, счастье зависит именно от того, как он учится: хорошо - живи по личным планам, плохо - тебя моментально опутают всякими присмотрами, проверками, нотациями, и чудо-жизнь превратится в каторгу. Но, как Юрка ни старался, троек в дневнике оказывалось больше, чем хотелось бы. Успокаивала мальчишку единственная спасительная мысль о том, что лучше твердая тройка, чем шаткая пятерка, а все пятерки Юрка считал шаткими. Получать их - все равно что ходить по канату: покачнулся - и слетел. Когда же он сам зарабатывал "отлично", от всей этой теории оставались только щепки, затем она опять срасталась и делала свое дело - помогала Юрке жить.
Вернулся чуть захмелевший Петр Иванович. Проверил, чем заняты сыновья, пожелал каждому отдельно спокойной ночи и удалился в темную горницу, откуда Юрка услышал его бормотание о том, что Василий хороший мужик и что надо бы им, бабам, наладить меж собой контакты, хватит сердиться.
Когда Юрка ложился, родители уже спали. Петр Иванович дышал шумно. "Наверное, устал, - подумал мальчишка. - Вон как мышцы вздувались". И ему вдруг явилась мысль, что хорошо бы завтра до прихода мужчин с работы покопать колодец и приятно поразить их. Валерка будет не против.
Да, Валерка был не против. И сразу после школы мальчишки взялись за дело. С трудом притащили от Терениных толстую широкую плаху и надвинули ее на яму. Потом принесли ведро с веревкой и лопату. Яма была уже глубокой. Дно представлялось подозрительным. Не скопилось ли за ночь воды по пояс? Бросили лопату - не хлюпнуло.
- Давай я первым. Через десять, нет, лучше через пятнадцать ведер поменяемся.
Юрка лег животом на плаху, сполз, поболтал ногами, отцепился и плюхнулся в грязь.
- Елки-и-и!..
Валерка спустил ведро.
- Куда ты мне на голову ставишь?! В сторону отведи… Вот. Полное накладывать?
- Клади.
Юрка наворотил даже с шапкой и скомандовал:
- Пошел!
Но ведро присосало.
- Ты сам, что ли, прицепился? - спросил с натугой Валерка.
- Я не бешеный. Сейчас… Ну, взяли!
Ведро пошло вверх. Но при третьем перехвате веревка проскользнула в руке, ведро дернуло, и Валерка чуть не нырнул вниз.
- Не могу, - выдохнул он. - Сейчас отпущу.
- Эй-ей-ей!
- Юрка, отходи!
Юрка испуганно дернул ногу и вытянул ее из грязи, но без сапога.
- Ой! - крикнул Валерка, и тотчас ведро плюхнулось в жижу.
Были у Юрки чистые штаны, и не стало чистых штанов. Не стало и сапога - его ведром вбило в грязь.
- Елки! - сказал Юрка. - Не мог удержать! Что мне теперь, босиком тут сидеть?.. Подтяни-ка чуть-чуть.
Юрка выудил сапог из-под ведра. Голенище сжалось гармошкой, замазалось. Мальчишка с трудом обулся и сказал:
- Лучше через десять ведер переменимся.
Он убрал лопатой изрядную часть грязи. Лишь тогда Валерка осилил груз и, согнувшись дугой, поволок ведро в сторону. Юрка осторожно, точно боясь укуса, обшарил сумрачные стенки колодца. На уровне груди они были еще сухие, но ниже появлялась осклизлость. Сапоги наполовину утонули в густом месиве, и, кажется, постепенно их всасывало глубже. Если так стоять долго, то можно погрузиться по горло, как в трясину. Юрка вздрогнул.
- Эй, Валерка, ты чего долго?
- Сейчас.
Валерка мучился, потому что грязь не вываливалась. Он и катал ведро, и лупил по бокам пятками, наконец перевернул вверх дном и несколько раз стукнул по дну каблуком сапога. Безрезультатно. Не зная, что дальше делать, он сдвинул к локтю рукава и руками стал выгребать холодные липкие комки.
Дело наладилось. Но от рук загрязнилась веревка и заскользила. Поэтому ведро, прежде чем попасть на помост, частенько устремлялось вниз и замирало перед Юркиным носом.
Через десять ведер мальчишки поменялись местами. Юрка сразу же понял, что наверху работать интереснее. Только веревка вот предательски скользит. Была бы цепь - хватался бы за звенья. Юрке пришла в голову мысль. Он задержал ведро и принялся навязывать на веревке узлы через полметра.
- Чего ты там? - спросил Валерка, подняв лицо.
Юрка случайно спихнул с плахи ошметок грязи. Ошметок упал Валерке на лоб и прилип.
- Ладно-ладно, - проговорил Валерка, - я тебе тоже закачу.
Юрка не услышал друга и, кончив дело, столкнул ведро в колодец.
Вытаскивать стало удобнее.
Они менялись местами снова и снова.
Перебрасывая руки от узла к узлу, Юрка чувствовал прямо наслаждение. Он представлял себе, что, налегая на весла, четкими взмахами гребет на шлюпке.
Поясница заныла неожиданно. Юрка сморщился, прогнулся - позвонки хрустнули. И сразу исчезли и шлюпка и весла, осталось только грязное, с помятыми боками ведро. Желание работать улетучилось моментально, словно его и не было.
- Валерка, хватит!
- Почему?
- Хватит. Надоело.
- Тебе осталось последнее ведро.
- Все. Я сматываю удочки.
Юрку сейчас не заставила бы никакая сила вытянуть еще ведро, ни какая сила. Пусть бы отец посадил его на сто киловатт-часов, на тысячу, он бы рукой даже не шевельнул. Вот до чего вдруг опостылела эта работа!
Когда Валерка выбрался на плаху, Юрка спросил:
- По-твоему, заметно нашу работу?
Валерка заглянул вниз, потом осмотрел кучки вынутого грунта, раскинутого где попало, и пожал плечами.
- Да-а, - вздохнул Юрка. - Нужно было нашу землю отдельно класть, чтобы виднее было. Ну ничего. Смотри, какие у меня руки.
- А у меня?
- А сапоги?.. Сразу видно, что работали. Давай ходить в грязных сапогах.
- Давай.
Подошла Василиса Андреевна и, радостная, стала хвалить ребят с оханьем и аханьем. Заглянула в колодец, ничего там не увидела и вроде как в удивлении всплеснула руками, а затем пригласила мальчишек в дом - пить чай с вареньем.
Польщенные, они слегка растерялись, но вторичного приглашения ждать не стали. Когда Василиса Андреевна поставила перед ними банку, повязанную тряпицей с буквой "г", что означало - "глубничное", Юрка вдруг подумал, что происходит что-то особенное, что-то небывалое до сих пор. Их с Валеркой угощают, их кормят не потому, что они проголодались и хотят есть, а потому, что они заслужили, заработали… Мурашки зашевелились у Юрки на лопатках. Он почувствовал, что в него входит странное ощущение собственной значимости. Получается, он не просто Юрка Гайворонский, умеющий делать клетки, таскать из соседских огородов подсолнухи и кидаться на уроках галошами, не просто бесшабашная голова, но еще и человек, могущий сделать что-то нужное, за что люди и угостить его не прочь.
- Сколько ж это примерно ведер вы достали? - спросила Василиса Андреевна, садясь против ребят.
- Ведер? Хм!.. Раз, два, три… Валерк, сколько раз мы менялись?
- Раз восемь.
- Восемь? Так. Умножить на десять - восемьдесят ведер.
- Ах ты, батюшки! Давайте я вам чайку подолью.
- Там, где мокрая земля, - все это мы вытаскали.
После чаепития мальчишки снова сходили в огород - в самом ли деле наберется восемьдесят ведер, не многовато ли они насчитали. Но, как и сперва, мизерность сделанной работы обескуражила их.
- Какие тут восемьдесят! - вздохнул Юрка.
- Да ведь мы по полведра тянули, значит, сорок.
- Тут и сорока нету. Какие тут сорок!
- И потом, мы ведь не всё выскребали из ведра, на дне знаешь сколько оставалось, да и на стенках.
- "На стенках"! Пошли… Давай снимем сапоги. Чего мы, как дураки, в грязных сапогах шляемся.
Переобувшись, Юрка взял "Родную речь", недоделанную клетку, плоскогубцы с мотком проволоки и залез на чердак.
Какого только хлама не было на чердаке! Рваные галоши, оскаленные ботинки без язычков, вырванных для рогаток, истоптанные пимы, целые пимы, мотки изношенных штанов, гора поллитровых банок и бутылок, сломанные, помятые коробки из картона и фанеры и еще что-то в кучах и разбросанное так. Посередине чердака, словно удавившийся человек, висела огромная, от конька до шлаковой засыпки, шуба, пугавшая всех, кто сюда заглядывал. Юрка отклонил ее рукой и осторожно, чтобы не поднимать пыль, прошел к окошку, где стояли две перекошенные табуретки; одну из них он опрокинул набок, а на другой разместил принесенные предметы.
Юрке нравился чердак. Нравился не до такой степени, чтобы торчать там отшельнически постоянно и чтобы иметь там какие-нибудь тайны и секреты. Нет. Он поднимался туда, когда на душе становилось неспокойно и хотелось одиночества, тишины и сумрака. И всякий раз, видя чердачный хаос, Юрка думал, что дрянь эту нужно разобрать, выбросить, а годное припрятать за трубой да прикрыть мешками, что эту дурацкую шубу следует давно сдернуть и что вообще из чердака можно сделать комнатку. Но, увлекшись тут же делом, он забывал про свои планы.
На уровне окошка пошатывались вершины двух молодых тополей, на которые мальчишка вывешивал свои клетки. Висела клетка и сейчас.
Юрка приподнялся и глянул вниз - пусто. Подветренные стороны деревьев оголились совершенно и казались по-зимнему неживыми, с других сторон листья еще трепетали, желтые насквозь, - тополя делали последние вздохи. Последние! Зима вот-вот. Она бы могла уже наступить, могла бы уже сковать опустошенные огороды, слякотные дороги и мокрые крыши, да поверженное лето, собрав остатки сил, вдруг приподнялось на локте и обдало мир безрассудной теплынью и мягкостью перед тем, как пасть замертво.
Плоскогубцы соскользнули с проволоки и прикусили палец. Под кожей вздулся кровоподтек. Юрка, морщась, поболтал кистью. "А к вечеру наша земля высохнет начисто, - зло подумал он. - И совсем не будет видно, копали мы колодец или нет. Елки! И солнце как нарочно печет".
За час до прихода отца Юрка сбегал с ведром за водой и полил те горки грязи, которые они натаскивали с Валеркой и которые уже действительно нельзя было отличить от прочих горок.
Петр Иванович сразу, кинув когти на крыльцо, проследовал в огород. Юрка, ждавший этого, кубарем скатился с чердака и догнал отца.
- Это не вы ли копали? - увидев свежие кучки, спросил Петр Иванович.
- Мы!
- Ведром?
- Ведром.
- Молодцы!
- Восемьдесят ведер достали.
- Вот видишь что! - Петр Иванович заглянул в колодец, прикрыв ладонью глаза от света, потом опять на кучки. - Значит, восемьдесят, говоришь?
- Да. Около…
- Молодцы! Выходит, воду не дармовую будете пить, а свою кровную.
Пришел и Василий Егорович. Не мешкая, взрослые понатащили к колодцу досок для сруба, дали ребятам мерку, по которой следовало эти доски пилить, и, пока подчищали дно и выравнивали стенки ямы, мальчишки наготовили изрядную кучу ровных плашек.
Усталое солнце тянулось к горизонту, как к постели. Казалось, оно и не зайдет, а лишь опустится до земли и тотчас заснет.
Петр Иванович спросил мальчишек, не знают ли они, где найти какую-нибудь тяжесть, чтобы прикрепить к журавлю для противовеса. Юрка вспомнил сразу вагонное колесо у моста, а Валерка - треснутую паровую батарею у школьного крыльца.
- А поближе? - поинтересовался Петр Иванович.
- Надо подумать, - ответил Юрка.
- Давайте.
И ребята, погруженные в думы, как философы, удалились. А мужчины принялись сколачивать сруб.
Ребята сперва метались по берегу озера, предполагая, что там где-то что-то должно валяться, однако ничего не обнаружили и направились вдоль улицы. У одних ворот Юрка увидел метровый кусок рельса. Взяв его за концы и при этом охнув, мальчишки потащили рельс.
Василий Егорович и Петр Иванович уже спустили короб в яму и засыпали пазухи. Мальчишескую находку они одобрили.
- Юрка, тащи-ка стеклянную банку. Пробу снимем.
- А журавель?
- Журавель после. Тащи.
- Мам! - крикнул Юрка. - Мам!.. Тащи стеклянную банку. Пить будем.
Почти одновременно из калиток вышли Василиса Андреевна и Вера Сергеевна. Они строго поздоровались и направились каждая по своей тропе к колодцу, не глядя друг на друга. Василий Егорович подцепил ведром первой колодезной мути и наполнил литровую банку. Петр Иванович поставил ее на столб забора. И люди молча стали следить, как, ходя кругами, муть медленно оседала и над нею уверенно ширилась прозрачность.
Глава четвертая
НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Ребята спрыгнули с электрички на ходу и выбежали на асфальт проспекта. Они спешили на первый сеанс в кинотеатр "Пионер", где шел мультипликационный фильм.
- У тебя сколько денег? - спросил Юрка.
- Полтинник, - ответил Валерка. - Да еще отец велел на булку хлеба оставить, а то, говорит, жирно получится.
- А у меня рубль, - показал Юрка бумажку.
- А сколько обратно вернуть?
- Почем ты знаешь - вернуть или не вернуть?
Валерка пожал плечами. Но Юрка вздохнул, спрятал деньги и хмуро ответил:
- Семьдесят копеек вернуть… Все они такие. Попробовали бы сами на тридцать копеек съездить в город, посмотреть кино, купить мороженое, напиться газводы и еще чего-нибудь. - Для доказательства явной нелепости этого жеста взрослых - давать тридцать копеек - Юрка хотел предложить массу мероприятий, которые совершенно необходимо провести, раз уж попадешь в город, но на душе стало тоскливо от одной этой мысли, и он замолчал.
- Папка мне хочет баян купить, - вдруг проговорил Валерка.