- Конечно, есть, - категорически заявил Володя. - Чтоб у шпиона да не было оружия? Смешно! Им выдают и пистолеты, и гранаты, и еще кое-что. Но это не страшно. Надо сразу за руки схватить, тогда он ничего не сделает.
- Идет!.. - передали от окна.
Вся ватага подступила к дверям. Половина стала с одной стороны, половина - с другой.
Незнакомец на пороге достал из пачки папиросу, сунул в зубы, не останавливаясь, чиркнул спичкой, прикурил. И в этот миг на него набросились ребята. Как и договорились, они схватили его за руки и за ноги. От неожиданности незнакомец вытаращил глаза, раскрыл рот. Папироса упала Володе за воротник. Он завизжал, однако не отпустил руки.
Связывать его поясами не было необходимости: и так не вырвется. Да он и не пытался вырываться. Ошеломленно смотрел на мальчишек, не мог ни пошевельнуться, ни произнести слова.
- Поведем? - спросил Володя Бориса.
- Погодите… погодите… - наконец заговорил незнакомец. - Чего вы меня держите? Пустите! - дернул плечами.
- А ну, не брыкайся! - прикрикнул Володя. - Уже не убежишь… Так куда поведем?
- В школу! К директору! - закричали ребята.
- Нет, в школу не годится, - сказал Борис, крепко уцепившись за левую руку бородача. - Надо бы сразу в милицию.
Услышав шум, из чайной выбежали Песькин, официантки, кухарка и девушки.
- За что меня в милицию? - спросил незнакомец. - Объясните, ребята, в чем дело?
Песькин и все выбежавшие с ним из столовой тоже заинтересовались, чего это мальчишки окружили человека.
- Шпиона словили, вот что! - объяснил Володя.
- А-а! - испуганно ойкнули женщины и девушки. - Кто бы подумал!..
- Конечно, шпион, - многозначительно протянул Песькин. - У него и башмаки не наши. Давайте поведем в милицию.
Незнакомец кисло улыбнулся:
- Вот это да!.. А я думал: чего они?.. Дорогие мои, вы ошиблись. Никакой я не шпион…
- Увидим, - ехидно перебил Володя. - Ребята, чего вы? Повели!
Процессия тронулась в направлении милиции.
В это время из-за угла дома вышел знакомый почти всем ребятам работник районной газеты "Червона Лубенщина". Увидев в толпе бородача, он громко окликнул:
- Товарищ Цурка! Что это ты за митинг устроил?
Тот повернул голову на голос, ответил смущенно:
- Оказия приключилась. Ребята думают - я шпион…
Процессия остановилась.
- Шпион?! - удивился сотрудник редакции.
- Ведут меня в милицию.
- Он, дядя, и есть шпион, - сказал Володя, - рассматривал на станции военный эшелон.
Сотрудник редакции рассмеялся:
- Так говоришь - шпион? Эшелон рассматривал?
- Ага, - кивнул головой Володя. - И записывал что-то в блокнот… Вот Борис его подстерег.
Журналист еще громче рассмеялся. Володя с Борисом переглянулись. Чего он хохочет? Сотрудник редакции, перестав наконец смеяться, серьезно произнес:
- Должен вас, ребята, разочаровать. Этот дядя никакой не шпион, а корреспондент из военной газеты. Ему можно все рассматривать, писать и даже фотографировать - это он для своей газеты. Пускай все читают, видят, какая сила на врага идет… Отпустите его, он покажет вам свое удостоверение.
Ребята неохотно оставили незнакомца - не хотелось верить, что так ошиблись.
Бородач вытащил из внутреннего кармана пиджака красную книжечку и протянул Володе.
Володя взял, подержал ее в руках, прочитал на обложке название известной военной газеты, показал Борису.
- Убедились? - спросил сотрудник редакции.
- Все правильно, - еле слышно произнес Володя.
- Вот и хорошо… Но вы не расстраивайтесь. Молодцы, что такие бдительные, это сейчас необходимо, - попытался он успокоить ребят.
Но это не помогло. Мальчишки были огорчены. Особенно Борис и Володя. Думали, что выследили настоящего шпиона, а тут оказалось совсем не то…
После этого случая товарищи не раз подтрунивали над Борисом и Володей, называли их грозой шпионов и диверсантов.
…Они еще завтракали, когда снова скрипнул замок и открылась дверь. В камеру вошли сначала две овчарки, за ними Вольф, в пальто на меху, в рыжей лисьей шапке, в теплых кожаных перчатках, с тонким гибким хлыстом в руке.
Ребята положили на стол хлеб и колбасу.
- Ну, как здесь? Тепло?.. Кормят?.. Как спали?.. Это я приказал поместить вас в эту камеру. Да она, как видите, и не похожа на камеру. В ней держим только тех, которые немного проштрафились. Конечно, как здесь ни хорошо, а дома лучше. Но что поделаешь!.. Потерпите, потерпите…
Вольф осторожно поставил хлыст в угол у печки, снял перчатки и сунул их в карман пальто. Овчарки легли у двери.
- Выводил собак на прогулку. Решил проведать вас. Вчера были измученные. Я сначала не догадался, вы не сказали… Теперь вижу, немного бодрее. Почему перестали завтракать? Ешьте, ешьте.
Расстегнув пальто, шагнул к кровати, на которой спал Борис, сдернул одеяло. Наверное, собирался сесть, но потом почему-то передумал. Заложив руки за спину, начал ходить по камере.
- Никак не мог я уснуть. Прикидывал и так и сяк, как бы получше сделать, чтоб спасти вас.
Анатолий нечаянно столкнул локтем на пол недоеденный кусок колбасы. Кусок подкатился к самой морде крайней овчарки. Но она даже не понюхала его.
- Не возьмет без разрешения, - сказал Вольф, заметив удивление на лицах у ребят. - Ученая… А вы чего не едите? Стесняетесь? Напрасно. Не беспокойтесь, я сейчас уйду. Еще поразмыслю над вашим делом. А вы ешьте, отдыхайте да как следует обдумайте эту неприятную историю. А вечером подробно расскажете. Если что потребуется - может, добавки в еде или еще чего, - так вы не стесняйтесь, скажите надзирателю.
Застегнув пальто, Вольф взял в углу возле печки хлыст и направился к двери.
Овчарки тут же поднялись и встали по обе стороны от хозяина.
Теперь, покидая камеру, Вольф шел впереди, собаки - сзади.
…В коридорчике на табуретке стояла медная кружка. Мать нечаянно задела ее, и она, ударившись об пол, загудела, как колокол.
- У-у, окаянная!..
Подняла, поставила ее на место, потом осторожно прикрыла дверь в комнатку. Так и есть, разбудила.
- Спи, сынок, спи. Еще рано.
- Да нет, буду вставать.
Анатолий сбросил с себя полосатое рядно, сел, свесив с кровати ноги, потянулся.
- Окаянная кружка! - не могла успокоиться мать.
- Я уже выспался, мама.
- Где там выспался! Лег поздно. Пока перегладили белье. Говорила тебе - не помогай. Мне ведь сегодня не надо идти на работу. Медсанбат выехал.
- Ничего, такое случается не каждый день.
Да, не каждый, но почти каждый. Сколько помнит Анатолий, мать все время работала прачкой. То в больнице, то в гостинице, то в детском доме, а когда началась война, сначала - в военном госпитале, потом - в медсанбате. Работа нелегкая, а заработок небольшой, денег не хватает на двоих. Приходится и дома кое-кому стирать. Анатолий всегда помогает: носит воду из колонки, выкручивает, сушит, гладит постиранное. Раньше все это делал - и ничего, теперь же, когда целый день роет в Засулье противотанковый ров, стало тяжеловато. Покидает с утра до вечера землю, придет домой, хочется сразу завалиться в кровать, но нельзя, надо матери помочь, ведь она не меньше его устает на работе.
- Что приготовить на завтрак?
- Сварите, мама, картошки.
- Очищенной или в мундире?
- Если в мундире, так я и с собой возьму.
Пока заправлял Анатолий кровать, умывался, одевался, мать отварила на примусе чугунок картошки. Одну половину съели с растительным маслом и зеленым луком, вторую мать положила в кошелочку, в которой носил еду Анатолий. А еще поставила туда бутылку молока, завернула в полотенце четверть буханки хлеба, пучок лука, соль в спичечном коробке.
- Ты смотри, сынок, не храбрись, - попросила мать. - Увидишь самолет, сразу прячься.
- Хорошо, спрячусь, - пообещал Анатолий.
На площади уже собралась довольно большая толпа. Всё больше женщины, пожилые мужчины, ученики старших классов. Были среди них и однокашники Анатолия.
Увидев его, ребята издали замахали руками:
- Буценко, быстрее! Машина едет!
От толпы отделился и вперевалку двинулся, пошел навстречу толстошеий неуклюжий паренек - Васька с базара, как называли его лубенцы.
Точно никто не знал, на самом ли деле Васька не в своем уме или только прикидывается таким, но все равно его принимали за дурачка. Родители Васьки умерли в голодный тридцать третий год. Жил он одиноко в маленькой хатке-мазанке на окраине города - в Осовцах. В школе совсем не учился, нигде не работал, зато умел здорово деньги считать. Пользуясь попустительством милиции и горожан, накупал Васька вне очереди в магазинах мелкого ходового товара, а потом слонялся по базару, чтобы повыгоднее перепродать. Но сейчас и его заставили работать - рыть за городом противотанковый ров.
- Слыхали? - остановив Анатолия, шепотом спросил Васька.
- Чего? - насторожился тот.
- Ха-га…
- Ну чего ты? Говори.
- Только по секрету, - прищурил глаз Васька. - Кременчугу уже хана.
- Как "хана"? - не понял Анатолий.
- Ну, того… немцы взяли.
- Когда?
- Еще три дня тому назад.
- Неправда! В газете нет. И по радио не передавали.
- Ха-га! А мне передавали… Корешок ночью посылку из Полтавы привез. Такие иголочки - глотать можно! Твоей матери надо? Хоть сотню продам… Так вот, он и говорил: Кременчугу крышка, уже не ходят туда поезда. Ясно?
- Откуда он знает?
- Ха-га! Он все знает. Кочегарит на паровозе.
- Болтун твой корешок, как и ты! - отрубил Анатолий и направился к толпе.
И все-таки разговор с Васькой встревожил Анатолия. Нахмурив брови, он молча сидел в машине.
Работа землекопа не мудреная, но тяжелая: ставь лопату лезвием на грунт, нажимай ногой, поддевай кусок - выбрасывай на кучу. Ставь… нажимай… поддевай… выбрасывай… И так час, другой, третий… Эти движения давно уже привычны, и о них не надо думать. Думалось о другом. Собственно, об одном и том же.
Как долго продлится эта война? Уже третий месяц пошел. А были уверены: советские войска разобьют фашистов за неделю, ну, самое большее за две, и где-то там, на границе… А оно вон куда, до самого Днепра дошли фашисты. Теперь все уверяют: дальше ни шагу, скоро начнется наступление. Странно, зачем тогда копать этот ров? Лубны по эту сторону Днепра, почти за двести километров… Заводы вывозят, скот из колхозов угоняют на восток, документы всякие сжигают, и сажа от бумаг, словно черный снег, падает на город. Раньше здесь летали только наши самолеты, фашистские изредка появлялись, и то ночью, теперь же шныряют в небе когда хотят. Бомбят если не Лубны, так Ромодан, Пирятин, Гребенку. На станции женщину какую-то убило, в Засулье бомба попала в хату: вся семья погибла, один только маленький ребенок жив остался. Уже несколько раз пролетали и надо рвом, строчили из пулеметов, бросали листовки. Хотя до сих пор никого не убило, но страха набрались все. Женщины больше не покрывают голову белыми платками, все одеваются в черное и серое. А когда заметят самолет, разбегаются, прячутся в кустах…
Анатолий загнал лопату в суглинок, расправил плечи, посмотрел вдоль рва, туда, где вырытая траншея подходила к дороге. Уже ров глубокий, скоро закончат. Еще день, два. С противоположной стороны тоже такой роют. В случае чего перекопают перешеек, и танки не пройдут. Но разве фашистов сюда, в Лубны, пустят? Нет, сто раз нет! Пускай там что хочет болтает Васька, дальше Днепра враги не пройдут. Это только паника.
Потер огрубевшие ладони, взялся за лопату.
- Старайся, старайся, - ехидничал стоявший в стороне Васька. - Этот кончим, пошлют другой копать.
"И всегда он присоединится ко мне! Ребята стали насмехаться, говорят, что я взялся его перевоспитывать. Прельстил, вишь, его, поделился едой, так теперь он каждый день становится рядом, знает - и ему что-нибудь перепадет из кошелочки".
- Ну и что, пускай посылают! - сердито посмотрел Анатолий. - Если потребуется, то и будем копать.
- Помогут они, рвы… Читал, что в листовках пишут? "Придут наши таночки и зароют ваши ямочки…" Ха-га!..
- Чего радуешься?.. Брехню написали, а ты веришь.
- Эге, брехню… - ухмыльнулся Васька. - Слышал, какие у них танки?
- Какие?
- Вон как школа!
- Брехня брехней! Не бывает таких танков.
- Я не видел. Люди говорят.
- Вот такие и говорят, как ты.
- Да разве я что… Я не о том. Осточертело уже здесь пропадать.
Анатолий с презрением посмотрел на него и отвернулся.
Обедать сел вместе с ребятами. Выложили из кошелок, котомок, узелков все, что каждый с собой взял, ели сообща.
Васька долго ходил вокруг мальчишек, но никто не пригласил его в компанию. Тогда он побрел к выездной лавке, купил там булку, кружок колбасы, бутылку лимонада и устроился за кустом.
Еще не все и пообедали, как на южном горизонте показалась маленькая черная точечка. Первым заметил ее из-под куста Васька.
- Смотрите, летит! - закричал он, чуть не подавившись колбасой.
Все повернули головы в ту сторону, куда он показывал пальцем.
Точечка все увеличивалась и увеличивалась, постепенно вырисовываясь в самолет.
- Немецкий! Рама! - сразу закричало несколько человек.
Женщины и девушки побежали к кустам.
- Не бойтесь! - закричали им ребята. - Это разведчик. Он не стреляет.
Самолет и в самом деле не стрелял. Даже не снизился. Высоко покружил над дорогой, над мостом, пролетел вдоль рва и повернул туда, откуда появился.
Анатолий возмущался: почему разрешают так свободно летать здесь, в тылу, вражеским самолетам? Почему не посылают истребителей, чтоб их сбивать? Почему молчат зенитки?..
С утра но дороге мчались военные машины, ехали в Полтаву беженцы на крытых фанерой и брезентом подводах, погонщики гнали на восток стада коров и отары овец. Потом к обеду движение приостановилось. Разве что изредка проедет подвода из соседнего села, пронесется велосипедист или пройдет пешеход. Что бы это значило? Ведь раньше такого не случалось. И вчера и позавчера дорога целый день была запружена.
В полдень с востока донеслись далекие орудийные выстрелы.
Прислушались. Подумали - зенитки.
Вскоре на дороге появился всадник. Пригнувшись к гриве, бил сапогами взмыленного вороного жеребца.
На перешейке возле рва остановился.
- Немцы! Немцы идут!.. - закричал истошно.
Услышав крик, от неожиданности люди словно оцепенели…
Высокий, худой, как сухая вобла, милиционер, распоряжавшийся среди работающих, вмиг оказался возле всадника.
- Чего орешь? - крикнул сердито.
- Говорю, немцы идут! - повторил всадник немного потише. - Бегите!
- Ты кто такой? А ну слезай! - Милиционер схватил коня за уздечку.
- Погонщик я. Из Вил.
Вокруг быстро собралась большая толпа.
- Проверьте документы, - посоветовал кто-то.
- Граждане, идите по местам! - обратился милиционер к народу. - Сам разберусь.
Но к совету прислушался: спросил у всадника паспорт.
- У, батюшки! - ударил тот себя по коленям. - Разве ж и так не видно, кто я? Не теряйте время попусту. Бегите скорее!..
- А ну замолчи, не паникуй! - прикрикнул на него милиционер. - Говорю, паспорт давай!
Всадник сунул руку за пазуху, вынул вчетверо сложенный лист бумаги, протянул милиционеру:
- Вот справка колхозная. Нам паспортов не выдают.
Милиционер долго читал написанное на бумаге, внимательно рассматривал печать и штамп, наконец возвратил справку.
- Все правильно… Поезжай! Да больше паники не наводи, а то…
- Родимый мой, - сложил всадник руки на груди, - никакой паники я не навожу, правду говорю: немцы близко. Уже Покровскую Богачку заняли. Не слышите - громыхает? Из танков бьют.
- То наши стреляют - практикуются, а ты испугался.
- Если бы наши, не убегал бы… Как ударили по стаду, с десяток коровок упало. Потом по погонщикам стали строчить из пулеметов или черт их знает из чего. Мы и дали стрекача, кто куда…
Тревожно загудела толпа. Одни верили всаднику, другие не верили, однако все были взволнованы.
А потом вслед за погонщиком примчался на мотоцикле вспотевший, запыленный старшина-связист. Не выключая мотора, он наклонился, опершись одной ногой в землю, лихорадочно забегал глазами по толпе.
- Чего митингуете? Немцы недалеко!
Милиционер растерянно уставился на него, раскрыл от удивления рот, но долго не мог произнести ни слова.
- Да я им уже говорил, товарищ командир, а они не верят, паспорт требуют, - обиженно сказал погонщик.
- Бежим, - шепнул Анатолию Васька.
Анатолий хотел ему что-то ответить, но Васька уже исчез.
За ним, словно в погоню, бросилось еще несколько человек.
- Кто… кто тебе раз… разрешил сеять панику? - рассердившись, набросился на старшину милиционер. - Я буду жаловаться. Я тебя отдам под трибунал!..
- Ты чудак-человек! - сердито ответил старшина. - Почему не веришь? Говорю: прорвались танки! С Хорола… Отпусти людей! Они уже ничем тут не помогут. Надо мосты взрывать!..
Утих в толпе шум - прислушивались к их спору.
- Диверсия! Вражеская диверсия!.. - громко закричал милиционер. - Где ты служишь? Из какой части?
Вдруг кто-то крикнул испуганно:
- Самолет!..
Все посмотрели в небо.
Южнее Солониц вынырнул фашистский самолет и стал снижаться над железной дорогой.
Протяжно загудел паровоз.
И в это время где-то возле железнодорожного переезда один за другим встряхнули воздух и землю три сильных взрыва. Самолет развернулся и взял обратный курс.
Тут же от переезда стали доноситься более слабые, но частые взрывы.
Отчаянно, тревожно гудел паровоз.
- Вот гад! - выругался старшина. - Попал в вагон со снарядами… - Поправил на голове пилотку, выровнял мотоцикл. - Ну что ж, счастливо оставаться, товарищи! Мне надо ехать. Советую вам немедленно отсюда убираться.
- Пока не поздно… - отпуская поводья лошади, добавил погонщик.
На какое-то мгновение толпа замерла, глядя на дорогу, по которой мчались к мосту мотоциклист и всадник, потом сразу зашевелилась и тронулась вслед за ними. Последним шел поникший милиционер.
Прошли мост, выбрались на середину спуска. Остановились, чтоб посмотреть на Хорольскую дорогу, на железнодорожные пути, пересекающие ее недалеко от Засулья.
Возле переезда на железной дороге валил дым. Наверное, горели военные вагоны, в которые угодил вражеский самолет. Взрывов уже не было слышно.
Дорога была непривычно пуста. Только где-то под Войнихой высоко вверх поднималось сизое облако дорожной пыли, розоватой в предвечернем солнце. Анатолию казалось, что облако медленно движется к Лубнам.
Другие тоже заметили это.
- Танки идут, - сказал кто-то из мужчин.
- Чьи танки? - обеспокоенно спросила женщина, стоявшая рядом с Анатолием.
- Да, наверное, немецкие, - ответил тот же голос. - А наших что-то не видно. Не вышли встречать…
- Ой, горюшко! - вскрикнула женщина. - Так они скоро и сюда придут! Бегите, люди добрые!