Глава 16
Павлуша Завгородный снова рассказывает, что он делал в тот день и в ту ночь
Приехал я с острова Переэкзаменовки, где оставил своего друга Кукурузо на двадцать восемь лет два месяца и девятнадцать дней. Вытащил лодку на берег. И сразу принялся чинить её. До обеда провозился, но все дырки заново зашпаклевал и просмолил хорошенько. Работал с упорством - это же наше, общая с Кукурузо лодка, из которой мы еще подводную лодку хотели сделать, пусть это наша лодка будет в порядке. Я словно исполнял какой-то свой долг перед Кукурузо.
Пока занят работой, то еще ничего, а вот как закончил, как вышел после обеда на улицу, как взглянул на высокий тополь за воротами, возле которого мы встречались с Кукурузо рано утром, чтобы не расставаться до позднего вечера, то такая меня тоска взяла, хоть плачь. Такой пустой казалась мне улица, все село, весь мир - словно остров необитаемый. Есть люди - и нет их, потому что среди них нет друга моего лучшего.
И собаки будто бы не гавкают. И петухи не поют. И коровы не мычат. Как будто пропали звуки в мире - как это в кино бывает…
Слоняюсь по селу, места себе не нахожу. И каждый уголок, каждый кустик и деревце каждое мне о нём напоминают. Вот тут мы в чижа всегда играли. В этих кустах прятались, когда щеглов ловили. На этом дереве устраивали соревнования верхолазов. Помнишь, как тогда еще ветка подо мной сломалась и вверх ногами на сучке повис, а потом упал просто на голову и думал, что голова моя в плечи совсем ушла - вздохнуть не мог. Хи-хи! А ты не смеялся. Ты мне искусственное дыхание делал. Думаешь, я забуду!
А вон старый колодец, из которого мы, нет, из которого ты Собакевича вытащил. Не думай, я о нем забочусь. Вот только что вот такой вот кусок мяса ему дал. За обедом не съел, для него приберег. Так что не волнуйся.
А вон домик Фарадеевича, где мы… Из калитки выходит кружок юннатов во главе с Бардадымом. О чём-то оживленно говорят.
- Глобулус… наш глобулус… киевские юннаты… профессор… блестящие результаты… только бы не осрамиться… - долетают до меня фразы.
А, зачем мне ваш глобулус, ваши результаты, если нет со мной друга моего единственного! Если он на необитаемом острове…
Всё равно мне, всё равно.
- Гррр… грузовик проехал. Кнышев. И в кабине рядом с Кнышем - Бурмило. Куда это они?..
А, пускай едут куда хотят!
Был бы ты, мы бы обязательно прицепились бы сзади. А как же! А одному… Неинтересно мне одному. Не ловят шпионов в одиночку. Коллективное это дело. Как толока.
До позднего вечера бродил я в одиночестве по памятным для меня местам.
Наконец лег спать.
Я лежу, и мне не спится. Я думаю. За окном темно - хоть глаз выколи. На небе ни звездочки - облачно.
Что делает там, на необитаемом острове, мой друг Кукурузо? Спит ли? Вокруг никого. Догорел костер. И во всех сторон надвигаются черные странные тени. А он один-одинешенек, не с кем словом перемолвиться, лишь слушает, как бьётся его сердце.
А что, если уже с ним что-то случилось, какая-то беда, и кричит, зовёт он на помощь, и никто-никто не слышит, только лупоглазые лягушки квакают равнодушно в ответ, и селезни крякают в камышах, и луна катиться-катиться плавнями и не докатывается до людей, теряется, застревает в густых камышах. Кто же ему поможет, кто спасет?!
Я лежу, напрягшись, затаив дыхание. И вдруг показалось мне, что далеко-далеко где-то раздалось тонкое и жалобное: "А-а-а-а-а!". То ли едва слышный гудок тепловоза на далёком полустанке, то ли и правда голос - разве разберешь. Но сердце уже бешено бьётся в груди, и уже почему-то уверен я, что друг в беде. А никто же, никто не знает, где он. Кроме меня. И никто туда дороги не найдет. Кроме меня. И никто не поможет ему. Кроме меня.
Нет, не могу я спокойно спать, когда друг в беде. Не могу.
- Мама, - говорю, - пойду я на улицу спать. На сене. Душно очень.
Я беру одеяло и выхожу из хаты. И сразу окунаюсь в густую и даже, кажется, липкую темноту. Иду почти на ощупь, как слепой. Чтобы ненароком не скрипнуть калиткой, прокрадываюсь в сад и уже там перелажу через забор. Иду по селу, словно по лесу, - темнота и тишина. Только в одном месте мигает огонёк. Это на столбе возле сельсовета горит фонарь. Ветер качает его, и круглое светлое пятно взад-вперед скользит по земле, как качели. А дальше снова темнота. Я дважды уже споткнулся и едва не упал. А вот и речка. Тут немного светлее. Тускло поблескивает вода. Я сажусь в лодку, осторожно, чтобы не намочить, кладу на нос одеяло (зачем я его взял - сам не знаю) и отправляюсь. Руки мои - словно не мои. Гребут механически - я их едва чувствую. И всё тело не мое, какое-то деревянное. И голова деревянная. Словно не по правде всё происходит, а в бреду. Шелестят камыши, как будто по коже моей шелестят.
Только бы не сбиться с пути, только бы не заблудиться. Первый плёс. Стружка. Второй плёс. Теперь направо. Вон тот гнилой островок, возле которого затонул Кукурузо. Правильно плыву. Из-за облаков выглянул месяц, и не только в плавнях, а и на душе моей стало светлее и веселее. Еще немного, еще. Уже близко. Вот еще эта стружка. Дальше поворот и - словно из узенькой улочки выехал я на огромную площадь. Широкий ровный плёс отразил рогатый месяц и серебряные пряди залитых сиянием облаков, и показалось вдруг зеленая груда острова гигантской сказочной горой среди бескрайнего моря, и до горы той далеко-далеко, аж на горизонте она, а сам я маленький-маленький, как муравей. Казалось мне, что я даже вижу чарующе-прекрасные города на склонах горы, с церквями, с дворцами, с высокими башнями(это причудливо переплелись ветки вербы) и всадников даже вижу, что скачут по извилистым горным дорогам (не птица ли какая-то встрепенулась в зарослях), и даже слышу цокот копыт (это звенела в ушах тишина). Вот так вот изменяет иногда масштабы и заморачивает голову месяц-волшебник.
И тем невероятнее и фантастичнее показалось мне то, что я вдруг увидел. А увидел огромную серую фигуру на лодке у самого берега - словно сказочный великан Гулливер попал в страну лилипутов. Я вздрогнул от неожиданности. Кто это? Кукурузо? Но у него нет лодки. Рыбак какой-то Но рыбаки же никогда так далеко не заплывают в плавни, да еще ночью. Рыба и возле села прекрасно ловится…
Кныш? Бурмило?
Сердце у меня покатилось-покатилось куда-то вниз… Тем временем незнакомая лодка исчезла за прибрежными камышами. Мне захотелось повернуть и как можно быстрее удрать. Но я сдержался. Ведь там, на острове, Кукурузо, мой друг, совсем одинокий. Я плыву ему на помощь. И может, именно в эту минуту моя помощь ему нужна как никогда. Ведь у меня лодка. И если незнакомец, которого я только что видел, действительно Кныш или Бурмило и хочет причинить зло моему другу, я спасу его - мы удерем на лодке. Быстрее, быстрее! Я налег на весло и направил лодку к берегу, - конечно, с другой стороны, нежели незнакомец. Пристал, вылез и осторожно начал пробираться в глубь острова. Кукурузо, наверно, в шалаше, - может, и спит, потому что не слышно ни звука. Звать его небезопасно - сразу привлечешь внимание того типа.
Ох, как темно, какие же заросли! Ничего не видно…
Вдруг где-то там, за камышами, где был незнакомец, что-то плюхнулось в воду. Сердце замерло. Что Это?.. Что?.. Ой! А что, если это… он уже утопил моего друга! Холодный пот выступил у меня на лбу. Прошла минута, другая. Я стоял в полной темноте, вытянув перед собой руки (так я шёл) и не мог пошевелиться. И вдруг… вдруг на мои руки кто-то наткнулся. Огромный, как медведь. Руки мои сами собой невольно конвульсивно сжались, вцепились в его грудь, отпихивая. В следующий миг я почувствовал страшный удар по ногам и полетел на землю. Но почему-то не назад, а вперед, на него. Наверно, он подсёк меня и бросил на себя. Я завопил и бешено замолотил руками и ногами, вырываясь. Царапнув по чему-то мягкому, кажется, по лицу, рванулся изо всех сил, вскочил на ноги и бросился наутёк. Я мчался сквозь заросли, ломая ветки, спотыкаясь и наталкиваясь на деревья. Но я не чувствовал боли ни от царапин, ни от ударов. С разгону вскочил в лодку и, схватив весло, изо всех сил начал отгребать от берега. Я никогда не грёб так быстро - лодка летела, как ракета. Всё время я панически оглядывался - не гонится ли он за мной. Нет! Погони не было. Опомнился я лишь тогда, когда пристал к берегу у села. Я всё время дрожал от напряжения, от усталости, от страха. Не обращая внимания от усталости, по селу я тоже не шел, а бежал - в полной безопасности я мог чувствовать себя только в своём дворе.
Мокрый конец одеяла (я всё же намочил его) хлопал меня по спине, будто подгоняя. Как бревно, я упал в сено возле сарая и долго лежал совсем неподвижно - отдыхиваясь. В голове, словно в сломанном телевизоре, мелькали отдельные кадры только что пережитого и мысли. Что же это произошло? Кто это был? Неужели Кукурузо погиб? Что делать? Может, разбудить отца, всё рассказать, собрать людей и туда… А если Кукурузо не погиб? Ведь я не уверен в этом. Тогда тайна его раскроется и выйдет, что я предатель. О нет! Предавать друга - это ужасно. Я никогда не пойду на предательство. Всё что угодно, но не это. Что же делать? Долго я мучился над этим вопросом, но так ничего и не придумал. Наконец усталость и сон одолели меня и я заснул.
Ночное происшествие было настолько невероятным, что когда я проснулся, то даже подумал сначала, не приснилось ли это мне.
Но вот ко мне мама подошла, наклонилась:
- Ну, как спалось во дворе, сынок? О что это одеяло мокрое? Разве ночью дождь был? Или, может… - мама усмехнулась.
Я густо покраснел.
- Да что вы… это… это… я… воды захотелось, кувшинчик сюда взял и разлил ненароком.
Хорошо, что мама спешила доить корову и не стала допытываться.
Ночное происшествие снова вспомнилось мне со всеми подробностями. Но теперь оно не казалось мне таким ужасным, как ночью. Может, потому что утро было солнечным и веселым, а, как вы знаете, все ночные страхи проходят утром. Ночью все кажется страшным потому, что темно и люди спят. А утром светит солнце, гомонят птицы, звенят ведрами бабы у колодца, и вокруг люди. Я был бодрый и энергичный. На остров! Немедленно надо на остров! Узнать, как там - живой ли…
Быстро умывшись, я побежал в хлев. Мама еще доила.
Теленок лез к корове. Мама отгоняла его: "Уйди! Уйди!".
- Мама! - попросил я. - Дайте молока, пожалуйста, быстрее, а то я убегаю.
- Куда это ты? Сейчас завтракать будем.
- Да потом. Я не хочу. Я молока только. Я с ребятами договорились пойти на рыбалку.
- Да хоть хлеба отрежь.
Выпил я стакан молока, отрезал большой ломоть хлеба - за пазуху - и на улицу со всех ног. За ворота выбежал и с разгона на деда Вараву наскочил - не заметил. Он даже пошатнулся.
- Тьфу на тебя! - буркнул сердито. Ишь, разогнался!
- Извините! Здравствуйте, дедушка!
- Здорово. Куда тебя несет? Прешь, как немой в суд. Людей с ног сбиваешь.
- Да я на речку, с ребятами договорился о рыбалке.
- Проспал, лодырь? - уже сочувственно и укоризненно спросил дед: сам же рыбак - понимает.
- Ага! Ну я побегу! Извините! - А сам думаю: "Эх, не знаете вы, ничего не знаете, куда я спешу. Если бы знали, не так бы запели…".
Глава 17
"Сегодня ночью…" Тайна вот-вот раскроется
С неспокойным сердцем отплывал я на остров. И чем ближе подплывал, тем сильнее трепетало моё сердце: живой или неживой, живой или неживой…
И вдруг радость отчаянным криком забулькала в моём горле, как вода в закипающем чайнике:
- Ого-го-го-го-го!
Я увидел его. Живехонький и целехонький стоял мой друг Кукурузо на берегу, высунув голову из кустов и радостно мне улыбаясь. Только нос у него был облупленный и правую щёку наискосок пересекала свежая царапина. Но что такое царапина на щеке такого героического парня, как Кукурузо? Ничего!
Когда я пристал к берегу, мне захотелось броситься и обнять его на радостях, но я сдержался. Я лишь ткнул его в плечо и спросил:
- Ну как? Как ты тут?
- Ничего, - хлопнул он меня по животу и сразу добавил, взявшись рукою за щеку и качая головой. - Тут такое было-о-о…
- Что? - спросил я, словно ничего и не подозревал.
- Ты не поверишь. Подумаешь, что я вру.
- Ну?
- Шпионы на меня напали ночью. Вот тебе и ну! Я дрался. Так дрался, как никогда в жизни. Думал, что пропаду. Вот видишь, - он ткнул пальцем в царапину на щеке, потом задрал рубашку и показал синяк на ребрах.
- Ну? Ну? - нетерпеливо спросил я. - Как же это было?
- Подожди… Я все по порядку. - И Кукурузо начал рассказывать мне то, что вы уже знаете.
Когда он дошел до трагического описания схватки с незнакомцем - как он лягнул ногами, как незнакомец упал на него и начал царапаться - у меня в животе неожиданно что-то засмеялось, прощекатало в горле и вырвалось изо рта коротким смешком.
Кукурузо обиженно выдохнул:
- Ты что - глупый? Тебе, конечно, смешно. Попробовал бы ты.
- А ну повтори, как это было - эта драка, - попросил я.
Кукурузо повторил. Я покивал головой, вздохнул и сказал:
- Это был я.
Кукурузо вытаращился на меня.
- Это точно был я… Смотри. - Я закатал штанину и показал на ноге под коленом здоровенный синяк. - Твоя работа.
И я рассказал всё, что случилось со мной этой ночью. Кукурузо только глазами хлопал:
- Так выходит, что это… что это… дрались мы с тобой? В мне казалось, что был кто-то такой здоровенный.
- А мне думаешь, нет? Просто великан.
Мы взглянули друг на друга и как захохочем вдруг!
- Вот это класс!
- Вот это да!
- И как я мог тебя не узнать?
- А я?
- Хоть бы слово сказал.
- А ты чего - как воды в рот набрал?
- От испуга.
- От испуга!
- А незнакомец что - и не вылазил из лодки?
- Не вылазил.
- А куда же он потом делся?
- Исчез где-то. Уехал. Я на дерево с перепугу вскарабкался - всю ночь на ветке, как обезьяна, просидел, аж до рассвета. И глаз не сомкнул. Вот только когда рассвело, вниз спустился и задремал немного.
- А зачем он приезжал, как ты думаешь?
- А я знаю? Не в гости ко мне во всяком случае.
- А ты слышал, как в воду что-то бултыхнулось?
- Слышал, конечно. У меня даже в животе ёкнуло.
- Может, кого-то утопили? А?
- Кто его знает.
- Так. может…
- Цыц! - Кукурузо вдруг схватил меня за руку. - Пригнись.
Еще не зная в чём дело, я послушно пригнулся.
- Смотри! - прошептал Кукурузо. На плёс выплыла лодка. В ней сидел Кныш. Лодка плыла тем самым "курсом", что и незнакомец ночью. Обогнула остров и исчезла за прибрежными кустами.
Мы упали в траву и поползли - туда. За теми кустами остров заканчивался. Никого там не было. Кныш проплыл мимо.
- В лодку!
Мы рванулись к плоскодонке.
Кукурузо вдруг остановился:
- Взять ружье?
- Не надо! - попросил я, потом добавил: - Некогда.
Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью исчез незнакомец. И хотя сейчас было утро и светило солнце, сердца у нас бились тревожно - мы не знали, что ожидает нас там, за кустами. А что, если и вправду нечто ужасное…
За кустами начиналась узенькая стружка. А вокруг - сплошные камыши. Путь был один.
Мы въехали в стружку. Она была узкая, но почти ровная и никуда не сворачивала.
Вскоре мы выплыли по небольшой плес и увидели остров. Я удивленно посмотрел на Кукурузо. Это был Высокий остров. Вон и шалаш Бурмилы - "президенция" - как раз у берега. Я и не знал, что этой стружкой можно попасть к Высокому острову и что он так близко. Мы всегда добирались до него другим путём.
Мы осторожно подплывали к берегу. У берега стояли две лодки.
Из-за шалаша раздавались хорошо слышимые голоса Кныша и Бурмило. Их не было видно. Они, наверно, сидели у костра - вился синий дымок…
- Нехорошо это… - укоризненно говорил Бурмило. - Нехорошо…
- Молчи уже - "нехорошо!". Моральный кодекс нашелся! А ятеря ночью кто ставит?
- Да что ты! Парочка ятерьков каких-то, гнилых, едва живых. Туда и рыба не идет. Чтоб я света белого не видел.
- Ничего-ничего! За это тоже советская власть по головке не гладит.
- Но же… Да это же совсем другое…
- Ну, если ты такая цаца, то мотай отсюдова, не вмешивайся! Чтобы я тебя тут не видел! Сегодня ночью я это сделаю - и квиты! И смотри мне!
- Да хватит уже! Только сейчас ты иди отсюда, а то понаедут юннаты с этим стариком! Кому это нужно!…
Я схватился за весло.
- Гребем отсюда - он сейчас поплывет.
Хорошо, что лодки наши с двух концов одинаковы - что носом плыть, что кормою (корма тоже заострена). А то бы мы не развернулись - узко. Да и не успели бы. А так нажали мы - и задним ходом в стружку что есть сил, к острову Переэкзаменовки. И только когда уже хорошо замаскировали лодку в камышах возле берега своего острова - отдышались и пришли в себя.
Так вот оно что! Значит, это Бурмило ночью был, ятеря ставил. А едва не поубивали друг друга.
Но что же сегодня ночью будет делать Кныш на Высоко острове?! Что его даже Бурмило отговаривал. Уверен, что не в чижа играть!
- А может, он хочет глобулус украсть и за границу передать? - говорит Кукурузо.
- А разве он секретный?
- А что же ты думал, может, и секретный…Во всяком случае, кроме глобулуса, на этом острове красть нечего. Не лягушек же.
Неужели глобулус?..
И вдруг я вспомнил…
Это было месяца полтора назад. Я поехал с мамою на базар. Она просила помочь привезти ей корзины.
Базар у нас в райцентре, двенадцать километров от села. Раньше туда лодками по речке плавали. А теперь больше на велосипедах. Так быстрее.
Поехали мы. Мама - на "Украине", я - на своем "Орлёнке". Не люблю я базаров, но что поделаешь.
Отвез я корзины, собираюсь назад ехать. И тут вижу - Кнышиха. Торгует в ряду, где продают семена, сушеные травы да разные "специи". К крыше ларька, в котором она она торговала, пришпилен портрет космонавта Поповича.
Хорошо поставленным базарным голосом Кнышиха выкрикивает:
- А кому лёбули, кому лёбули? Двадцать копеек пучочек! Кому лёбули? Чистая лёбуля! Сто процентов витаминов! Все витамины! А!Б!В!Г!Д! Больше не купите нигде! Навались, у кого деньги завелись.
Её окружают покупатели. Торговля идет полным ходом.
- Как чаёк заваривают, - поясняет Кнышиха какой-то молодице. - От рожи хорошо помогает… От сглаза… От… - шепчет что-то молодице на ухо.
- Ну?! - удивленно-радостно говорит молодица. - Дай три пучёчка.
- Уступили бы немного, тётка… Дорого, - торгуется другая молодица.
- Дорого-мило, дёшево-гнило, моя дорогая! Не могу меньше… - И Кнышиха уже задуривает голову какой-то пожилой дачнице. - Можно и в борщ… Вкуснота! Берите, дама, не пожалеете. Муж вам ноги целовать будет.
И снова завелась звонкоголосо:
- А ну - водоросль! Целебная водоросль от всего! Вкусная приправа для холодного и горячего! Можно в чай! Можно в водку! Можно сушить! Можно варить! Можно для дальней дороги! Еда космонавтов! - ткнула оттопыренным большим пальцем вверх, на портрет Поповича. - Тридцать копеек пучок! Украинский женьшень!
Покупатели посмеивались, но брали.