Руководительнице группы продленного дня ужасно влетело. Но она хоть была виновата, что не уследила. А вот тетя Нонна пострадала, можно сказать, ни за что. Митька-то объяснил, что его заперли в библиотеке. Но тетя Нонна это сделала ненарочно. Откуда ей было знать, что у нее там Будка остался. В общем, ей вкатили строгий выговор и впредь обязали перед уходом тщательно осматривать всю библиотеку.
Третьекласснику за вранье досталось, но несильно. Потому что Митька вообще о нем не сказал ни слова. Правда, они потом с Винокуром все-таки для порядка морду ему начистили. Он с той поры к Будке на пушечный выстрел не подходил. Но речь не о нем, а о тете Нонне. Я сильно сомневался, что появление Будки на школьной сцене вызовет в ее душе умиление. Так что Митькины шансы от ее присутствия в отборочной комиссии, пожалуй, даже уменьшались. Но я, конечно, ничего об этом ему не сказал. Зачем человека расстраивать раньше времени.
А вот кто действительно продолжал возмущать меня, так это Васька. Видите ли, он будет оценивать нас и отбирать в студию! Но тут ничего не поделаешь. По сообщению все того же Будки, этот Лосев ходит в больших любимчиках у Изольды. Она убеждена, что он бешено талантлив и его ждет большое будущее на сцене и в кино. Словом, главные роли во всех школьных спектаклях Ваське обеспечены.
Наконец наступила долгожданная суббота. С самого утра нашу школу у Сретенских ворот лихорадило. Полагаю, в тот день учителя наставили рекордное количество двоек. О занятиях никто из нас даже думать не мог. Все жили в предвкушении прослушивания, даже те, кто в нем не участвовал.
Наконец наступил час икс. Наш огромный актовый зал мигом набился народом. Часть зрителей пришла просто поболеть за друзей, знакомых или просто одноклассников. Отборочная комиссия сидела в первом ряду.
Занавес на сей раз был раздвинут. Сцена и впрямь оказалась просторной. Когда в зале все уселись, из-за кулис вышла длинная худая девица из десятого класса и громким противным голосом произнесла:
- Начинаем отборочный просмотр в нашу школьную студию. Первой выступит… - Она сверилась с бумажкой. - Ксюша Мыльникова из пятого "А". Приготовиться Лене Крюковой из шестого "Б".
- А почему не по алфавиту вызываете? - выкрикнул кто-то из публики.
- Вызываем в порядке записи, - пояснила девица с противным голосом. - Кто раньше записался, тот раньше и выступает.
- Агата, а как же мы? - тихонько прошептал я. - Ты ведь раньше меня записалась.
- Пойдешь вместе со мной, - уверенным голосом отозвалась она. - Я уже обо всем договорилась.
"Ну-ну, - пронеслось у меня в голове. - Значит, и тут без Васи не обошлось!" От одной мысли об этом мне стало ужасно мерзко и захотелось уйти. Но в следующий миг я не без злорадства сообразил: "Ведь если Агата с ним договаривалась, значит, он в курсе, с кем в паре она будет играть. Что ж, пусть полюбуется".
На сцену под аплодисменты зала вышла пигалица с огромной гитарой. Долговязая девица с противным голосом семенила следом за ней и тащила стул. Стул поставили. Пигалица уселась на него. Долговязая девица опустила микрофон. Ксюша Мыльникова тоненьким голосом пропищала:
- "Не уходи". Романс.
Гул в зале смолк. Пигалица громко, но не слишком хорошо аккомпанируя себе на гитаре, неожиданно низким басом запела:
Не уходи, побудь со мною,
Я так давно-о тебя люблю,
Тебя я страстью огневою
И обожгу, и утолю.
По залу пронеслись смешки. Ксюша, однако, была полностью поглощена романсом и, ничего не замечая, продолжала. Смех усиливался. На очередном "не уходи" кто-то из задних рядов простонал:
- Нет, лучше уйди. Иначе я сейчас умру.
И тут, словно бы по его заказу, Ксюша пропела:
Пылает страсть в моей груди,
Восторг любви нас ждет с тобою,
Не уходи, не уходи!
Зал зарыдал… от смеха. Ксюша поклонилась и вышла. Публика благодарно захлопала. На сцену вылетела разъяренная девица с противным голосом.
- Если еще кто-то будет мешать и кричать, выведем из зала, - гнусаво предупредила она.
Следующие несколько выступающих оказались очень скучными. Девочки и мальчики нудно читали стихи из школьной программы. И вообще, мы с Агатой ждали, когда вызовут нас. И, естественно, волновались. Несколько развлекла нас одна девочка, фамилию которой я прослушал. Она сделала сальто, а потом долго ходила по сцене на руках. И при этом не проронила ни слова. Я, честно сказать, не понял, зачем ей нужна театральная студия. Ей бы художественной гимнастикой заняться или, например, в цирк пойти. Пока я об этом думал, объявили следующего кандидата и велели приготовиться Будченко.
Митька сидел с нами рядом. Ткнув его в бок, я спросил:
- Что еще за дела? Мы с тобой вместе записывались, а Агата раньше.
- Не знаю, - пожал плечами тот. - Наверное, так Василий решил. Ладно, ребята. Пойду готовиться. А то очень волнуюсь.
И, не удостоив нас больше ни словом, Будка направился за кулисы.
- Видала? - посмотрел на Агату я.
- Ничего не понимаю, - пожала плечами она. - Видно, наш Будочка как-то к Васе подкатился. Но что теперь поделаешь. Подождем.
Впрочем, мне было даже интересно, как и с чем выступит Митька.
Перед Будкой вышел Костя Петриченко из седьмого "А". Сперва его заклинило, и он минут пять торчал столбом посреди сцены. Тогда долговязая ведущая начала ему что-то бубнить из-за кулис. Костя затравленно поглядел на нее и как-то по-крабьи, боком, двинулся в противоположный край сцены. Там он вновь на какое-то время замер. Затем, вытянув тонкую шею, поглядел вниз и, испуганно воскликнув: "Ой!" - ретировался назад.
- Ну, наконец-то настоящий комик! - узнал я голос Сереги Винокурова.
Зал в предвкушении чего-то веселого обрадованно загудел. Однако мы все ошиблись. Костя оказался совсем не комиком. Он вдруг вытаращил глаза. Рот у него скривился, будто бы он внезапно вывихнул челюсть. Костя начал отбивать чечетку. Более душераздирающего зрелища трудно себе представить.
Немного поразвлекав нас подобным образом, Петриченко махнул рукой и бегом убежал за кулисы. И тут же с другой стороны из-за кулис вышел на четвереньках Будка. Зал разразился аплодисментами. Будка в ответ громко залаял, поднялся на ноги, еще раз как следует гавкнул в микрофон и объявил:
- Позвольте начать? Ну так вот, меня зовут Пес Бутс. По-английски это значит "сапожки". Я - сын Килдонана Брога. Он - кандидат в чемпионы нашей породы шотландских терьеров. А живу я с моим Повелителем. Хозяин у меня просто отличный.
Все засмеялись. Будка и впрямь был очень похож на собаку. То опускаясь на четвереньки, то изображая, будто почесывает бок ногой и обнюхивает другого пса, он принялся излагать, как познакомился на прогулке с еще одним скотчтерьером по имени Слипперс, что в переводе с английского означает "тапочки".
Митька потрясающе показал, как эти два пса сперва поговорили, принюхиваясь друг к другу. Затем Будка, изображая сперва Бутса, а потом Слипперса, подошел на четвереньках к микрофону и поднял ногу.
- Слушай, - повернулась ко мне Агата. - Ну, кто бы мог подумать, что наша Собачья Будка такой гений.
- Никто, - в свою очередь ошеломленно ответил я.
Меня изумило сразу несколько вещей. Во-первых, Митька чувствовал себя на сцене как дома. Во-вторых, похоже, мог изображать что угодно. И в-третьих, спокойно заучил текст в прозе. Выходит, этот Васька не зря ему сказал насчет фактуры? Неужели он что-нибудь понимает?
Будка раскланялся и ушел, но к нам почему-то не вернулся. Куда он исчез? Сколько я ни оглядывал зал, так нигде и не обнаружил его присутствия. Зато после потрясающего выступления Митьки следующие кандидаты казались совсем убогими. Несколько человек опять читали стишки из школьной программы. Потом одна девчонка жонглировала мячиками, причем весьма скоро они все упали на комиссию и один даже попал Ваське по голове. Девочка сделала книксен и с чувством выполненного долга удалилась.
В общем, у меня постепенно складывалось впечатление, что половина учеников нашей школы вообще понятия не имеет о театре и чем там занимаются. Наконец вызвали Зойку и велели приготовиться нам.
- А почему все по одному, а они вдвоем? - немедленно поинтересовались из зала.
- Так надо! - отрезала ведущая. По-моему, она и сама была не в курсе, почему.
Пробираясь за кулисы, мы с Агатой смотрели Зойку. Бурно жестикулируя и как-то странно подвывая, она читала письмо Татьяны к Онегину. Глядя на Адаскину, я начал по-настоящему волноваться.
"Она-то хоть выступает одна, - в панике размышлял я. - А нас будет двое. Вдруг окажется, что мы смотримся, как Зойка в квадрате".
Эта мысль привела меня в полный ужас, и к тому моменту, когда мы наконец достигли кулис, у меня начали трястись коленки.
Зойка закончила выступление. Раздалось несколько нестройных хлопков. Она вышла за кулисы и, даже не заметив нас, пролетела куда-то дальше.
- Пора, - объявила нам долговязая девица.
- Пошли, Клим, - тронула меня за руку Агата.
И я на трясущихся ногах двинулся к сцене.
Глава IX. РОМЕО, ОТЕЛЛО И ДРУГИЕ
ыйдя из-за кулис, я испытал настоящий мандраж. Последний раз мне довелось выступать на сцене еще в младших классах. По-моему, это было на Восьмое марта. Я в составе хора орал какую-то песню. Но одно дело хор, и совсем другое, когда стоишь посреди освещенной сцены, а на тебя смотрят десятки глаз. Вернее, смотрят они на нас с Агатой, но это ничего не меняло. Теперь мне стало ясно, что испытывал несчастный Костя-чечеточник! И я проникся к нему невольным сочувствием.
Бездна зала при нашем появлении зашумела аплодисментами. Но меня это совершенно не ободрило. Ноги мои теперь не тряслись, но зато почему-то перестали сгибаться. Только не думайте, что я стоял на месте. Ничуть не бывало. Наоборот я, как на ходулях, двинулся на негнущихся ногах по маршруту Кости-чечеточника.
- Куда тебя несет? - слышал я за своей спиной панический шепот Агаты.
Однако остановиться было выше моих сил. То есть в результате я, конечно, остановился. И, что примечательно, снова на том же самом месте, где замер Костя. И, как он, глянул вниз. В следующий миг мне потребовалось все напряжение воли, чтобы не воскликнуть: "Ой!" Сцена неожиданно оказалась очень высоко.
- Вы будете выступать или нет? - вывел меня из ступора противный голос ведущей.
- Б-будем, - заикаясь, откликнулся я.
Дальше я выкинул совсем уж неожиданный для себя номер. На по-прежнему не гнущихся ногах я задним ходом двинулся обратно к Агате. Мне почему-то показалось, что так будет удобнее.
Из зала раздался совершенно идиотский, по моему мнению, гогот.
"И чего ржут? - медленно двигаясь задним ходом к намеченной цели, размышлял я. - Сами бы попробовали".
Наконец я прибыл в пункт назначения и, с трудом развернувшись лицом к Агате, зачем-то громко и радостно сообщил:
- А вот и я!
Наконец я прибыл в пункт назначения и, с трудом развернувшись лицом к Агате, зачем-то громко и радостно сообщил:
- А вот и я!
Смех в зале усилился. А у Агаты глаза сделались вполлица, и она дрожащими губами прошептала:
- Это провал.
Ее слова разом привели меня в чувство. Страх куда-то ушел, и я, повернувшись лицом к залу, уже почти уверенным голосом произнес:
- Сцена на балконе из трагедии Шекспира "Ромео и Джульетта".
По залу пронесся недоуменный гул. Я публику не осуждал. Наоборот, вдруг подумал: припрись Ромео в сад Капулетти таким же макаром, как я сейчас выпер на сцену, никакой бы трагедии и не было. Вернее, Джульетта могла бы умереть, только от хохота, а Ромео в свою очередь, вполне вероятно, не вынес бы стыда. Но если бы они оба это выдержали, то наверняка им предстояла бы долгая жизнь до глубокой старости, причем совершенно отдельно друг от друга.
Размышляя в подобном духе, я терпеливо выждал, когда смех в зале стихнет. Затем шепнул Агате:
- Ты готова? Тогда начинаем.
Она молча кивнула. Однако, судя по взгляду, который она бросила на меня, в успех ей уже не верилось. И все же она начала:
Как ты попал сюда? Скажи, зачем?
Ведь стены высоки и неприступны.
Смерть ждет тебя, когда хоть кто-нибудь
Тебя здесь встретит из моих родных.
Слушая ее, я совершенно не представлял, как смогу без смущения произнести свою реплику. Но взгляд мой невольно упал на наглого Василия. Он с высокомерной ухмылкой уставился на Агату. Меня это так обозлило, что я пылко и яростно объяснил Джульетте:
Я перенесся на крылах любви.
Ей не преграда каменные стены.
Любовь на все дерзает, что возможно,
И не помеха мне твои родные.
В зале, кажется, захохотали. Но мне уже было все равно. Наверное, это и называется - войти в роль. Теперь я видел перед собой только Агату, и еще там, у самой сцены, в первом ряду, маячила рожа ненавистного Васьки. Словом, когда мы завершили выступление, зал разразился овациями и даже криками "бис!". А тетя Нонна вытирала платочком слезы. Но самое большое удовольствие мне доставила физиономия Василия. Теперь, после нашего выступления, она была не наглой, а кислой.
Нас вызывали на сцену раз пять. Наконец долговязая ведущая заявила в микрофон:
- У нас, между прочим, тут не концерт, а прослушивание. Перестаньте хулиганить!
Только после этого нас отпустили, и мы вернулись в зал.
- Может, пойдем? - предложила Агата. - Все равно результаты до понедельника не объявят.
- Нет, - возразил я. - Я хочу посмотреть Женьку.
- Ах да! - хлопнула себя по лбу Агата. - Совсем забыла. Тогда останемся.
В зале к нам тут же подсел Винокур:
- Ну, вы, ребята, даете! И вообще, наш восьмой "Б" всех урыл. Сперва Будка, а после вот вы.
- А кстати, где Будка? - поинтересовался я.
- Сначала его не было, - сообщил Сере-га. - А теперь вон там сидит.
Он указал в конец зала. Митька сидел рядом с Лешкой Ключниковым и что-то говорил ему.
- Наверное, объясняет про театр, - фыркнула Агата. - Но вообще, - продолжала она, - я от Будки такого не ожидала.
- И я, - энергично кивнул Винокур. - Чего ж от Будки-то ожидать. А теперь выходит, что с нами учится, как его… дарование.
Мы с Агатой усмехнулись.
- А что, я разве не прав? - уставился на нас Винокур.
- Да нет. Все нормально, - хлопнул его по плечу я.
На нас зашикали, потому что начались новые выступления. Несколько человек оказались очень даже ничего. Я сделал интересное для себя открытие: смотреть чьи-то выступления просто в качестве зрителя - это совсем другое, чем смотреть после того, как сам удачно выступил. Откуда ни возьмись появляется, с одной стороны, доброжелательность, а с другой - снисходительность.
Женьку очень долго не вызывали. У меня даже закралось опасение: "Вдруг она в последний момент испугалась и передумала?" Но выяснилось, что я зря волновался. Женьку наконец объявили. Не знай я заранее, что это моя родная сестра, нипочем бы не догадался. На сцену выплыло существо, облаченное в длинную белую рубаху до пят. Женькина голова была обтянута черным чулком. Руки - в черных перчатках.
Зал загудел. Отелло-Женька уверенно вышла к самому краешку сцены, но, вдруг хлопнув себя по лбу, вновь убежала за кулисы.
- Это чего, так надо? - громко спросил Винокур.
Я подтвердил, что надо, ибо догадался: Женька забыла куклу. Впрочем, сестра моя тут же вновь появилась, волоча одной рукой стул, а в другой держа куклу.
Стул Женька поставила посреди сцены. Посадила на него куклу.
Тут Винокур громко осведомился:
- Это чего, будут дочки-матери в Африке?
Публика благодарно заржала. Я сунул под нос Винокуру кулак и сказал:
- Заткнись. Это моя сестра.
- Ну, извини, - смутился Серега. - Не сообразил.
На Женьку ни его реплика, ни последовавшие за ней смешки не произвели ровно никакого впечатления. Она даже бровью не повела. То есть, я думаю, что не повела, потому что на ее лице ничего не было видно, кроме черного чулка.
Повернувшись к микрофону она объявила:
- Шекспир. "Отелло". Сцена в спальне Дездемоны.
Потом ей не понравилось, как стоит стул с куклой, и она передвинула его поближе к микрофону. Затем трагическим голосом начала монолог Отелло, обращенный к спящей Дездемоне, которую он укоряет в неверности:
Я задушу тебя - и от любви
Сойду с ума. Последний раз, последний…
Сестра моя это так сказала, что зал замер. А когда Женька, придушив Дездемону, выхватила неизвестно откуда огромный нож и со словами: "Еще жива? Я изувер, но все же милосерден. И долго мучиться тебе не дам!" - воткнула его в несчастную жертву, зрители охнули. Кстати, ножик был мой, со специальным лезвием, уходящим в рукоятку.
В общем, Женька сорвала такие аплодисменты, которыми не награждали ни нас с Агатой, ни даже Будку. Винокур вообще был в восторге:
- Ну, как он ее! То есть она - его. Вернее, она - ее. Фу, черт. Совсем запутался. В общем, прикольная у тебя сеструха. Слушай, Круглый, а я забыл, она у тебя в каком классе?
- В одиннадцатом, - ответил я.
- А-а-а, - разочарованно протянул Винокур. - Далеко.
- Бывает, - ответил я.
После Женьки было еще несколько выступлений. В результате мы с Агатой досидели до самого конца. Когда мы наконец покинули зал, она с досадой проговорила:
- Теперь еще ждать результатов. До самого понедельника.
- Ну, тебя-то точно возьмут, - ни секунды не сомневался я.
- Тогда и тебя, - ответила она. - Ты не хуже меня эту сцену играл.
- Не знаю, не знаю, - пожал плечами я.
А про себя добавил: "Если я попаду в студию, то только благодаря тете Нонне и еще потому, что мальчиков мало".
На выходе из зала нас поджидал Будка:
- Молодцы, - похвалил он. - Только ты, Круглый, в самом начале чего-то не по делу суетился. Но вообще это… талантливо.
Кажется, наш Будка уже вообразил себя мастером сцены. Хотя, наверное, у него какое-то право на это было. Я честно признался:
- Ты гораздо лучше нас выступил. Кстати, откуда у тебя такой классный текст про пса?
- Дома нашел, - широко улыбнулся Будка. - Мне книгу давно подарили, вот она и лежала. А теперь я прочел и понял, что это как раз то, что надо. И текст запомнился как-то сам собой. А книгу написал Киплинг. Называется "Ваш покорный слуга Пес Бутс".