Однако мать не слишком доброжелательно относилась к изобретательским склонностям Раи. Во-первых, она не верила в них; во-вторых, считала, что изобретательство требует не только способностей, но и очень основательных знаний, - словом, что это серьезное и трудное дело, доступное только взрослым, а никак не детям. Детям же, по ее мнению, оно могло только вредить в учебе и вселить в них самомнение, которое помешает им в жизни. Позиция в этом отношении была у матери твердая, и это часто было причиной долгих и горячих споров между Раей и Александрой Михайловной.
Вот почему мать сначала рассмеялась, поздравив Раю с новой идеей, но тут же оборвала смех и сказала достаточно холодно:
- Оставь это, Раечка. Подожди, вырастешь, будешь инженером, тогда и сделаешь.
Рая смолчала. Она хорошо знала этот холодный, несколько утомленный тон матери. Он действовал на Раю больше, чем любые аргументы, которыми время от времени Александра Михайловна пыталась убедить дочку в том, что та стоит на неправильном пути.
Машина для очистки борон, так близко промелькнувшая перед мысленным взором Раи, сразу отдалилась и безнадежно расплылась. Однако сдаваться Рая не хотела.
- Разве обязательно надо быть взрослым, чтобы что-либо изобрести? - сказала она упрямо. - Томас Альва Эдисон начал работать над своими первыми изобретениями, когда ему еще не было семнадцати лет.
- Ты ссылаешься на великих людей? - отозвалась мать. - Так вспомни, что великий драматург Шекспир написал свою первую удачную пьесу, когда ему было тридцать лет.
Мать преподавала литературу, и примеры из этой области казались ей наиболее убедительными, даже если речь шла об изобретательстве.
- А великий реалист Бальзак написал свой первый роман тоже в тридцатилетием возрасте, - решила добить Раю мать.
Но и этот пример тоже слабо воздействовал на дочку, которая никак не могла похвастать близким знакомством с великим реалистом.
- Генри Форд, - горячо сказала Рая, - в восемнадцать лет уже работал в механической мастерской и думал над своим автомобилем. И к тому же ни Эдисон, ни Форд инженерами никогда не были.
- Ну, нашла кого сравнивать - автомобильного фабриканта с великим писателем! - протянула мать.
Тут спор прервала Лена.
- Дождь уже кончился, - крикнула она, - мы опоздаем на поезд. Побежали!
Подхватив Женю, Эдуарда и корзинки с фиалками, путешественницы пустились к станции. Вопрос об изобретательстве Раи остался открытым.
4. Турнир водоплавающего с парнокопытным
Это было в один из тихих и теплых весенних вечеров, вскоре после осмотра дачи. Во дворе городского дома собралось много ребят. В центре стояли Рая и Лена Горские со своим поросенком Эдуардом и гусем Тюльпаном.
Очередным аттракционом, как торжественно объявила зрителям Лена, было: "Тюльпан против Эдуарда, или же водоплавающий против парнокопытного".
Участники турнира - гусь и поросенок - стояли друг против друга, крайне смущенные и взволнованные. Жили они мирно, личных счетов между ними никаких не было, и ни малейшей охоты нападать друг на друга они не имели. Оба тревожно поглядывали на тесный круг обступивших их зрителей, и оба желали только одного: как-нибудь прорваться через этот круг и удрать подальше.
Тогда на арену выступили пикадоры - Рая и Лена. Они, правда, не стали колоть противников пиками, чтобы разъяренные животные скорее ринулись на врага, как это делается на боях быков в Испании. Вместо этого они просто начали подталкивать Эдуарда к Тюльпану, а Тюльпана к Эдуарду, стараясь таким образом разжечь боевой дух в их сердцах.
Но ничего не получалось. Как только пикадоры выпускали бойцов из рук, водоплавающий с парнокопытным дружно поворачивал назад и разбегались в разные стороны.
- Пиль!
- Куш!
- Тубо! - кричали зрители, вспоминая по очереди слова, более или менее подходяще к данному случаю. Однако никакие слова не помогали.
- Они же не собаки, - серьезно заметила Лена зрителям. - Это с собаками нужно так разговаривать. А они этого не понимают. Вы лучше гоните их от себя, когда они к вам приблизятся, а натравить их друг на друга уж сумею сама.
Тут поднялся такой крик, что жильцы начали открывать окна и встревоженно выглядывать во двор. Ребята, которым не терпелось поскорее увидеть необычайное зрелище, дико размахивали руками, подпрыгивали, топали ногами, свистели и чмокали языками.
- Пошел вон!
- Брысь!
- Киш, киш!
- Но, но! Вперед!
- Цобе, цобе! - кричали они во весь голос и совсем оглушили жену профессора, сидевшую у окна с вязаньем в руках и с любопытством смотревшую на детей.
Однако ничто не могло сломить твердости гуся и поросенка. Они не хотели драться.
- Прошу извинения! - сказала Лена тоном неудачного конферансье. - Вы их не запрягали, и они опять же не лошади и даже не быки. Они этого не понимают!
Тут зрители начали смеяться уже не над участниками турнира, которые забавляли всех своей растерянностью и нерешительностью, а над самими устроителями неудачного состязания водоплавающего с парнокопытным.
- Ничего из этого не получится. А жаль! - сказал один, иронически усмехаясь.
- Конечно, это просто глупая выдумка! Никогда они не пойдут один на другого, - подхватил другой.
- Ни за что! - пискнул какой-то малыш.
- Разумеется, ведь они так же трусливы, как и их хозяйки.
Это было уже слишком, и терпение у Лены лопнуло.
- Кто сказал - трусливы? - обернулась она. От оскорбления уши ее залились краской, и она едва сдерживала свой гнев. - Так кто это трусы? - переспросила она грозно.
- И меня этот вопрос очень интересует! - выступила вперед Рая, засучивая рукава.
Зрители дружно замолкли. Никто не решался выступить прямо и накликать на себя гнев сестер Горских.
Тогда Рая подошла к сестре и прошептала ей что-то на ухо. Та усмехнулась и кивнула головой в знак согласия.
- Так вы, друзья мои, - сказала Лена ехидно, - уверены, что стычка между Тюльпаном и Эдуардом не состоится? Вы уверены, что они ни за что не пойдут один на другого? Хорошо, я готова держать пари с любым из вас! Ставлю об заклад свою синицу вместе с клеткой, ручную ящерицу Майю, умеющую ловить мух, и зеленую древесную лягушку которая предсказывает погоду и может заменить барометр. Лягушку отдаю вместе с банкой и лестничкой. Ну, кто согласен спорить? Только предупреждаю: будьте осторожны - все равно выиграю!
Лена рисковала самыми драгоценными своими сокровищами. Охотников завладеть синицей, ручной ящерицей Майей и лягушкой, которая может служить барометром, оказалось много. Уверенные в своей легкой победе и полные азарта, ребята щедро предложили Лене: канарейку, двух голубей, перочинный нож с шилом и штопором, котенка, четыре шоколадки и другие вещи.
Когда все эти ценности были принесены и переданы в надежные руки свидетелей, Лена подмигнула Рае и сказала со злорадством в голосе:
- Ну, мои бедные друзья, теперь пеняйте на себя! Поиграли - и хватит. Турнир водоплавающего с парнокопытным начинается! Шире круг!
Тут Лена достала из кармана большой кусок свежего хлеба, раскрошила его и бросила Тюльпану и Эдуарду, которые, соскучившись за время спора, сошлись вместе и дружелюбно стояли рядом.
Жена профессора, внимательно наблюдавшая всю эту сцену, оставила вязанье и высунулась в окно, чтобы лучше видеть, что будет дальше.
Поросенок и гусь, очевидно, не были голодны и начали есть хлеб без особой жадности, собирая рассыпанные на земле крошки. Никаких враждебных намерений один к другому они попрежнему не проявляли. Сердца ребят, которым не терпелось поскорей завладеть синицей, ящерицей и лягушкой, наполнились преждевременной радостью победы.
- Довольно! Довольно! Хватит! - закричали они возбужденно. - Турнир не состоится. Ты проиграла, отдавай заклады!
Но радость их умерла так же быстро, как и родилась. Собирая крошки, предусмотрительно рассыпанные полоской, Эдуард и Тюльпан сблизились и ели уже из одной кучки, мешая друг другу и наступая один на другого.
Лена хорошо знала своих воспитанников. Расчет ее был прост и точен. Хотя хлеб не очень привлекал их, но ни один из них не захочет уступить другому, и, несомненно, произойдет столкновение.
Эдуард открыл военные действия первым. Стараясь достать крошки, на которые наступал Тюльпан, парнокопытный начал отталкивать водоплавающего в сторону. Но гусь не обращал на это внимания и опять возвращался на то же место.
Тогда Эдуард обозлился. Он подсунул свое рыло гусю под бок и сильным толчком отбросил беднягу так, что тот перекувыркнулся и упал на спину, беспомощно дрыгая в воздухе своими красными лапами.
Не считая больше гуся достойным внимания, Эдуард продолжал как ни в чем не бывало собирать крошки. Но водоплавающий не мог простить обиды парнокопытному. Он подбежал к Эдуарду, уже успевшему забыть своей наглости, с громким гоготаньем налете на него сзади и изо всех сил впился клюва в лихо закрученный кверху хвост парнокопытного.
Оглушенный и перепуганный Эдуард подскочил, визжа от боли, и кинулся прочь, потянув за собой гуся, крепко державшего его за хвост. Хвост натянулся, как струна, наверное, зазвенел бы, если бы кто-нибудь в это время к нему прикоснулся.
Поросенок мчался во всю прыть, но Тюльпан не выпускал хвоста, хотя и принужден был распустить крылья, чтобы сохранить равновесие.
Ужас придал новые силы Эдуарду, и с гусем на буксире, как с планером, еще быстрее помчался по кругу перед удивленными необычным зрелищем ребятами.
Профессорша смеялась до слез, глядя на эту скачку, и поспешила позвать мужа, сидевшего у своего рабочего стола. Тот поднялся, подошел к окну и стал рядом с женой.
Эдуард подскакивал и выворачивался изо всех сил. Он делал крутые и неожиданные повороты, стараясь освободиться от гуся. Гусь хлопал крыльями, подлетал, но хвоста не выпускал. Тогда Эдуард вдруг остановился на полном ходу как вкопанный, гусь с разбегу наскочил на него сзади, и они оба покатились кубарем, сбившись в один клубок.
Вырвавшись наконец из этого клубка, Эдуард прорвал круг зрителей и ошалело помчался в другой конец двора, а рассвирепевший Тюльпан ринулся вслед за ним. Водоплавающий был мстителен; он хлопал крыльями и с шипением и гоготаньем бежал вслед за парнокопытным, горя желанием уничтожить его окончательно.
- Мне это нравится, - сказал профессор, не удержавшись от улыбки.
- Конечно. Теперь ты можешь спать спокойно. Гусь отомстил за тебя твоему врагу, - едко сказала жена, которая любила пошутить над мужем, когда тот был свободен и в хорошем настроении.
- Это всё соседские дети и они живут над нами? - опасливо спросил профессор, указывая на человек двадцать зрителей, которые столпились вокруг Раи и Лены.
- Что ты? Вряд ли их может быть так много, - усмехнулась профессорша. - Не все они, конечно, живут над нами. Но эти две девочки, которые стоят посредине, наверное. Зато они сто́ят всех остальных, вместе взятых. Это они устроили состязание.
Лена, держа на руках все еще гневно шипевшего победителя, принимала выигранные заклады и по очереди передавала их Рае. Покончив с этим, она обратилась ко всем проигравшим пари, печально смотревшим на утраченные сокровища:
- Я предупреждала, чтобы вы не жадничали, потому что я все равно выиграю. Вы не послушались меня. Я считаю, что имею полное право на все свои выигрыши. Но если кому-нибудь из вас очень жалко своих вещей или кто-либо считает, что я выиграла и нечестно, пусть скажет, и я верну тому его заклад.
Разумеется, всем проигравшим было очень жаль своих вещей, но признаться в этом было бы стыдно, а в нечестности упрекнуть Лену они не могли. В результате никто не решился воспользоваться этим благородным предложением, и все сокровища перешли в законное владение сестер Горских.
Все же Лена, чтобы окончательно успокоить партнеров, а еще больше собственную совесть, взяла у Раи выигранный шоколад разделив его на одинаковые кусочки, угостила всех присутствующих.
- Ловко сделано! - засмеялась жена профессора. - Вот кто мне действительно нравится. Такие девочки что угодно устроят, к ним не подкопаешься!
Профессор промолчал и нахмурил брови. Действительно, от таких девочек можно было ожидать многого. К тому же он, вероятно, вспомнил приключение с Эдуардом, очутившимся в его автомобиле, узнал теперь, чьих рук это было дело, и понял, что его ждет еще немало сюрпризов и неожиданностей от девочек, рядом с которыми придется жить все лето…
* * *
Рая и Лена возвращались домой с богатой добычей. Они несли двух голубей, нож со штопором и шилом, маленького серого котенка и одну шоколадку, оставленную для Шуры, Жени и матери. Канарейку Лена вернула назад ее прежнему владельцу, увидев, как дрогнули у того губы, когда он отдавал клетку.
- Знаешь, Рая, как хочешь, а мне все-таки неловко было брать наши выигрыши… Будто мы из-за этого устраивали состязание, - заметила Лена.
- Ничего, ничего! Пусть знают, как говорить, что Горские трусливы. Ты тоже рисковала синицей, ящерицей и лягушкой, - отозвалась Рая, которой принадлежала мысль о заключении пари с маловерами.
5. Профессор и мышеловка
Поглощенные турниром сестры не заметили, что профессор и его жена смотрели на них из окна. Это, несомненно, несколько испортило бы им настроение и уменьшило радость победы. Профессора они не любили.
В доме, где жили Горские, профессор Кранцев поселился недавно, и его еще мало знали.
Сестры могли о нем сказать лишь то, что у него свой автомобиль и что владелец этого автомобиля достаточно неприветливый и вспыльчивый человек. Они немного побаивались профессора и были настроены к нему враждебно за грубое обращение с Эдуардом.
Рая, влюбленная в автомобили, разумеется была готова на что угодно, лишь бы установить дружеские отношения с хозяином легковой машины. Но, к сожалению, это было абсолютно невозможно. Для этого не было никакой почвы, никаких оснований. Все складывалось так, что рассчитывать на какое-либо сближение не приходилось. Девочки знали, что своим шумом и криком они беспокоят профессора и мешают ему работать.
Чувствуя себя виноватыми перед профессором, сестры решили, что он относится к ним недоброжелательно, и дружно отвечали ему тем же, наделяя его всеми неприятными и страшными свойствами, которые только приходили им в голову, тем более что этот солидный пожилой человек действительно внешне казался несколько суровым и неприступным.
Александра Михайловна Горская знала о профессоре несколько больше. Она часто слышала его имя на заводе. Ей известно было, что Кранцев - видный ученый, известный специалист в области дизелей и их применения в сельском хозяйстве. Однако и на заводе имя профессора Кранцева было окружено некоторой таинственностью. Мало кто знал, что́ он делает в своей лаборатории, вход в которую был строго воспрещен.
Квартира профессора, находившаяся под квартирой Горских, выглядела тоже не совсем обычно. На полу в светлом и просторном кабинете лежала большая тигровая шкура - возможно охотничий трофей времен молодости профессора, так как на одной из стен висели охотничьи ружья, а над ними были прибиты оленьи рога с надписью: "Никольск-Уссурийск. 1900".
Кабинет был разделен на две половины, которые очень отличались одна от другой, и трудно было представить, что они принадлежат одному человеку.
Первая половина - та, где перед большим кожаным диваном лежала тигровая шкура, - была своего рода домашним музеем. Здесь висели фотографии, казавшиеся иллюстрациями к приключенческому роману.
На одних, еще молодой, Кранцев шел с ружьем, в тропическом шлеме между пальмами и лианами Цейлона, на других карабкался на памирский ледник в одежде альпиниста и с ледорубом в руках, на третьих сидел в компании красивых молодых женщин на палубе океанского парохода, мчался на собаках через снежную пустыню, стоял на улице Нью-Йорка, застроенной небоскребами, или же, полуголый, греб большими веслами, сидя со смеющимися неграми, в длинной и узкой лодке…
Рядом с письменным столом, на котором разноцветные тропические раковины заменяли пепельницы, стоял шкаф, полный разнообразных и удивительных вещей. Там была ржавая модель какой-то машины, бронзовый сухощавый египетский бог, зуб мамонта, привезенный из Австралии, китайская трубка для курения опиума, корень женьшеня, похожий на сморщенного человечка… Все говорило о том, что хозяин этих вещей много путешествовал и немало видел в своей жизни.
Вторая половина кабинета выглядела очень просто. Рядом с книжной полкой, закрывавшей почти всю стену, стояли два стола: один чертежный, а другой письменный, на котором были навалены рукописи, справочники, какие-то инструменты, счетные линейки, чертежи и технические фотографии. Свободным от всего этого на столе было лишь место, где стояли фотографии жены и дочери и лежала толстая записная книжка, исписанная цифрами.
В эту часть кабинета вход воспрещался даже жене профессора, прожившей с мужем уже тридцать пять лет. Профессор сам подметал здесь пол, вытирал раз в год пыль и всегда носил с собой ключи от стола.
Жизнь жены профессора, Анны Павловны, вообще была достаточно сложной. Так, например, неизвестно почему, ей категорически запрещалось не только входить, но и заглядывать в задернутый занавеской угол между книжной полкой и стеной, где, как она хорошо знала, потому что, несмотря на запрет, ежедневно делала уборку в кабинете, лежали: гири и другие спортивные принадлежности.
Если бы было с кем поделиться, жена профессора, вероятно, пожаловалась бы, что за последние годы характер ее мужа резко ухудшился. Он мало разговаривал даже с ней; много работал, иногда по месяцу не отрываясь от своих книг. А когда он работал, лучше было его не трогать.
В тот вечер, когда во дворе происходил турнир водоплавающего с парнокопытным, профессор был не очень занят и настроение у него было неплохое. Поэтому он спокойно глядел вместе с женой на дворовые события и остался у окна, даже когда турнир закончился и ребята разошлись.
Смеркалось. Небо из синего превратилось в фиолетовое, и на горизонте один за другим загорались и начинали мерцать огни большого города, на окраине которого был расположен тракторный завод и заводской поселок.
Изменчивый теплый ветерок, насыщенный запахом свежей земли и первой зелени, доносил то тихое ритмичное гудение гиганта-завода и звон трамваев, идущих в город, то мечтательные весенние песни лягушек в недалекой речке, то гудки паровозов с железнодорожной станции.
Жена профессора с удивлением заметила, что ее мужу не хочется возвращаться к письменному столу. Неужели на него, так же как и на нее, повлиял этот теплый весенний вечер?
А ей стало почему-то грустно. Она чувствовала, что стареет, и вот так в сумерки все чаще подступало к ней чувство одиночества. И, казалось, его еще острее подчеркивала эта веселая, беззаботная весна, которая тысячами голосов и запахов врывалась в раскрытые окна и приносила воспоминания о далеком прошлом.
Вспоминалась молодость, далекие путешествия и экспедиции, в которых она принимала участие вместе с мужем, тогда молодым инженером; маленькая дочка Валентина, забавно коверкавшая слова…
Быть может, на жену профессора так подействовали веселые выдумки этих живых и ловких девочек с их поросенком и гусем? Она снова вспоминала свою дочь Валентину, теперь уже врача, жившую в Ленинграде с мужем и сыном, единственным внуком профессорши - Валей.