-В прифронтовом районе сбросили бомбу на роддом. И дети и матери погибли. Из всех малышей уцелели только трое. Под непрерывным огнем вражеских орудий два бойца сберегли новорожденных в землянке. Как-то о разгроме родильного дома и об уцелевших трех малютках удалось сообщить в Москву. И из Москвы прислали специальный самолет за этими тремя новорожденными!
-За малютками?
-Самолет приземлился, забрал детей, поднялся благополучно в воздух. И тут враг открыл огонь по самолету.
-Ну и подлецы, ну и палачи!
-А самолет все-таки прилетел в Москву. Весь в дырах, как решето. Но все трое детей, говорят, остались целы и невредимы.
-Вот это геройство - спасти малышей! Вы правы, Исмаилджан! Раз Москва посылает специальный самолет, чтобы спасти трех младенцев, значит, нельзя одолеть нас. Молодцы фронтовики! А передавали по радио об этом? Я думаю, и в газетах напишут. Правда, Исмаилджан?
-Непременно напишут! Вчера я рассказал об этом дома. Мать моя как завоет! Не рад был. что рассказал.
-Кому ж такое не причинит боли, Исмаилджан!
-Моя мать наказала: "Узнай,- говорит,- как здоровье этих сирот. Может быть, нам взять их под свое крыло? " Я смеюсь: "Не хватит ли тебе своих? Шесть внуков у тебя уже бегают, а седьмому еще не исполнилось и сорока дней". А она свое: "В такое лихолетье чужих детей нет, все обездоленные дети свои". Ну и старушка у меня!
-Они не чужие, нет. Ни в коем случае не говорите так, братец! Если бы они были чужие, разве мы с вами работали день и ночь? Подумайте, Исмаилджан! Разве отправили бы на фронт наших джигитов? Если бы они были чужими, разве весь народ встал бы на борьбу? О, да что уж там говорить! Ваша старая мать - умная она женщина. И что же вы сделали?
-Пока ничего. Но все время вертится в голове эта мысль.
Махкам-ака прислонился к наковальне, в задумчивости поглаживая короткую, жесткую бороду.
"А ведь я действительно выжил из ума. Как же эта мысль мне-то не пришла в голову? Старушка, окруженная столькими детьми, обо всем подумала, а мне и на ум не пришло: ведь нам-то как раз и следовало бы..."
-Растревожили вы меня, братец,- взволнованно сказал Махкам-ака.
-Что, уста, что с вами? - забеспокоился Исмаилджан.
-Нет, ничего. Думал я над этим, переживал, а вот такое не приходило в голову. Хорошо, что подсказали!
Исмаилджан даже смутился. Ему показалось, что Махкам-ака понял его рассказ о детях из роддома, о своей старушке матери как намек.
-Я не к тому говорил, уста. Она ведь тоже от жалости только сказала. Разве справится...
-Нет, нет. Так и надо поступить. Сделайте одолжение, братец, подскажите, как действовать. Куда идти?
-Не знаю, уста, честное слово, не знаю,- сказал, улыбаясь, Исмаилджан.- Пришел сюда за работой, а вижу - создал вам лишнюю заботу. И потом, вам же необходимо поговорить с женой. Неизвестно еще, что скажет она... Не спешите.
-Нет, Исмаилджан, это дело нельзя делать не спеша. Это самое нужное сейчас дело. И жена не станет возражать. А будет возражать - сам вынянчу. Помогите мне, скажите, куда идти?
-Толком и я не знаю. Говорят, будто создана особая комиссия по приему эвакуированных детей-сирот. Говорят, сам Аксакал возглавляет эту работу.
-Кто, Юлдаш-ака?!
-Именно он.
-Вот видите, Исмаилджан! У Аксакала государственных дел по горло, а занимается детьми сам, никому не доверяет. А я-то, Махкам, и народных дел не выполняю, и детьми не обременен - сижу сложа руки. Жена тоже здорова, полна сил. Способна вон гору свернуть, а только и знает собирать яблоки да подметать двор...
-Уста...
-На голове у меня чалма, подпоясан платком, считаю себя человеком. Надо же! И о чем я думал? Такой большой человек, как Ахунбабаев, встречает детей с распростертыми объятиями, а я...
Проводив Исмаилджана до калитки, Махкам-ака больше не вернулся в кузницу. Поднялся на айван и позвал жену. Говорил Махкам-ака так, будто сам видел все: бомбежку роддома, землянку, окутанную огнем и дымом сражения, самолет, увозящий трех младенцев... Ничего он не забыл из рассказа Исмаилджана: ни просьбу его старухи матери привезти тех малюток к ним в семью, ни почин Юлдаша-ака, возглавившего работу по устройству спасенных детей. И о своих думах не умолчал Махкам-ака, выложил все без утайки.
Мехриниса слушала, не спуская с мужа глаз, потом опустила голову и уткнулась лицом в край курпачи.
Глава седьмая
Когда Салтанат поступила на работу, кое-кто посмеивался: "Потеха! Салтанат училась, училась, а выучилась только на почтальона!" Особенно допекала Салтанат ее бывшая одноклассница Азада. Шлепнув как-то по наполненной до отказа сумке девушки, она прошла мимо, сморщив нос и прошипев: "Профессорша!" Вечером Салтанат, волнуясь и чуть не плача, рассказала об этом Батыру. Батыр выслушал ее и весело расхохотался.
-А, и ты смеешься надо мной! - Салтанат обиженно отвернулась.
-Чудачка ты! Надо было объяснить: поступила, мол, на почту для того, чтоб свои послания Батыру-ака не передавать через соседских мальчишек.- Батыр говорил, не сдерживая смеха.
-Теперь писать не буду, и передавать будет нечего! Разве тебе нужны мои письма? - сказала Салтанат, искоса поглядывая на Батыра.
-Когда ты сама рядом, писем мне твоих не надо!
-Значит, не стал бы и читать, порвал бы? - Голос Салтанат задрожал.
Батыр понял, что его шутки могут кончиться плохо.
-Салтанат, нельзя же все принимать так близко к сердцу,- заговорил он серьезным тоном.- Быть работником связи не позорно. Редкая семья теперь не ждет вестей с фронта. Что может быть благороднее, чем доставлять письма людям, у которых каждый стук в калитку будит надежду: а вдруг принесли им весточку от близких! Кроме того, идет война, и не время разбирать, большая или маленькая работа, хорошая или плохая. Ведь, если так рассуждать, и я могу сказать: "Я студент, мне нет дела до войны, не пойду в солдаты..."
Тихонько отведя в сторону прядь волос Салтанат, Батыр оторвал от ее самодельных бус из гвоздики один цветочек и положил в рот.
Салтанат вздрогнула, отстранилась, удивленно глядя на Батыра. Он, как ребенок-лакомка, чмокая, сосал гвоздику.
-Так моих бус надолго не хватит. Посмотри, осталось совсем мало.- Салтанат кокетливо усмехнулась, теребя бусы, и ее обида быстро прошла.
-От этого запаха я просто пьянею. Ну, идем.
Сколько дней минуло после этой встречи с Батыром!
Но Салтанат помнила все до мельчайших подробностей. Тогда они шли именно по этой улице, под сенью вот этих же талов. Рука девушки непроизвольно потянулась к шее, словно она хотела дотронуться до тех самых бус из гвоздики... Теперь Салтанат не надевала их. Сняла в ту ночь, когда вернулась с проводов Батыра, и больше не надевала. Ради кого их носить? Батыр так любил ее самодельные бусы, что даже в письме вот не забыл вспомнить об этом незатейливом украшении.
Салтанат, вне себя от радости, все перечитывала и перечитывала письмо, воображая, что Батыр стоит рядом и с ним можно разговаривать сколько хочешь. Какое теплое письмо он написал ей... Салтанат замедлила шаги, остановилась под талом, достала письмо и еще раз прочла его, хотя почти наизусть знала каждую строчку. Затем, аккуратно сложив, спрятала.
Достав из сумки другое письмо, она долго всматривалась в конверт, надписанный знакомой рукой Батыра. Оно было адресовано семье Махкама-ака. "Вот они обрадуются! Правильно сказал тогда Батыр-ака: приятно доставлять людям добрые весточки. Сама-то я как обрадовалась!" И это письмо Салтанат положила в сумку и торопливо зашагала по улице.
Неподалеку от дома Махкама-ака она остановилась. Как поступить дальше: войти прямо во двор или постучаться в калитку и вручить письмо, не входя? Знает ли Мехриниса-хола об ее отношениях с Батыром? Если что-то знает, то совсем неудобно. "Ну и что же? Прямо и войду. Ведь я почтальон. Если не сегодня, то в следующий раз придется войти. Ведь от Батыра-ака еще много будет писем..." Раздумывая об этом, Салтанат вдруг увидела Мехринису. Та, появившись из-за угла, шла ей навстречу.
-Ассалому алейкум, хола! - выпалила Салтанат, приближаясь к Мехринисе и чувствуя, как загорелись ее щеки.
-Здравствуйте! Как поживает ваша мама? - спросила Мехриниса, не замечая смущения девушки.
-Жива-здорова...- уже еле слышно ответила Салтанат.- Хорошо, что я вас встретила. Я шла... Я к вам собиралась.- Салтанат волновалась, путаясь в словах.- Вам...- Ей хотелось сказать "от Батыра-ака", но она не выговорила имени и промямлила: - Письмо...- Вынула из сумки сложенное треугольником письмо и подала Мехринисе.
-От Батырджана?
-Наверное.
У Мехринисы засияли глаза, вмиг она вся как-то преобразилась. Салтанат почувствовала это и еще больше смутилась:
-До свидания, хола. Я пойду.
-Ну, почему же? Идемте, идемте к нам.- У Мехринисы даже голос стал веселее и громче.
-Спасибо! Разнести все это надо.- Салтанат кивнула на сумку, битком набитую газетами и письмами, и попятилась на шаг, не решаясь сразу отойти от Мехринисы. Но той было сейчас не до переживаний Салтанат. Она ничего не замечала, сжимая в руке письмо.
Салтанат вежливо попрощалась и как-то боком, неуверенно пошла по улице. Когда она скрылась за углом, Мехриниса наконец взглянула на адрес. Но волнение застилало 'ей глаза, буквы прыгали, и она ни строчки не могла прочитать. "Любит же он поболтать!" - подумала Мехриниса о муже. Махкам-ака проходил мимо чайханы и, по-видимому, задержался у Арифа-ата. Она хотела дождаться мужа, чтобы прочитать письмо вместе с ним, но нетерпение жгло ее. Мехриниса подождала еще минуту и начала читать.
"Моя любимая Салтанат! Ты заждалась письма, знаю. Маленькое письмецо, которое я отправил еще с дороги, и телеграмму ты, наверное, получила. Не обижайся, что задержался с этим письмом. О, если б была возможность, писал бы каждый день, передавал бы в строчках сокровенные чувства, наполняющие мое сердце... Ты не верила, смеялась, когда я говорил, что ты отняла половину моего сердца. Оказывается, я ошибся. Ты отняла у меня все сердце, целиком. Мысли мои заняты только тобой. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Как прекрасны сновидения! Только теперь я начинаю понимать это. Не знаю, что было бы со мной, если бы не сны. Сердце бы разорвалось!"
-Что, миленькая, слиток золота, что ли, нашли?
Мехриниса была так увлечена письмом, что не слышала, как подошла Икбал-сатанг. Она бросила быстрый, невидящий взгляд на приятельницу, и та с изумлением увидела сиявшие, как у молоденькой девушки, восторженные глаза Мехринисы, ее улыбающееся лицо.
-Да что это с вами, миленькая? Стоите вы, словно красавица, поджидающая возлюбленного...
-Вы угадали, апа,- задумчиво ответила Мехриниса.- Вспомнила свое девичество.- Она хотела было скомкать и спрятать письмо, но аккуратно расправила листки бумаги.
-Ах, усохнуть моей памяти, похоже, что письмо-то от паренька! Ну, ну, что он там пишет? - Икбал-сатанг нетерпеливо заглядывала в листок.
- Послушайте, апа. Вот она, молодость,- с ласковой усмешкой сказала Мехриниса.- Эта рассеянная девушка, почтальонша, отдала мне письмо, адресованное ей самой.
Икбал-сатанг, любившая острые сюжеты, так и вспыхнула от любопытства.
-Что же он там пишет? - Она протянула руку, хотела взять письмо, но Мехриниса не отдала его. Ей вдруг показалось, что у нее хотят отобрать все ее сокровенные думы, всю ее радость. Улыбка сошла с лица Мехринисы, она помрачнела.
-Погодите, апа! - Она отвела руку с письмом.- Как же, ведь это чужое письмо, нехорошо...
-Какой он вам чужой? Слава богу, душенька, он сын ваш. Даст аллах, и девушка станет вашей невесткой. А тайны молодых вам знать не мешает!
-Не знаю...- Мехриниса в смятении прижала письмо к груди.
-Добра им желаю! Приедет Батыр живым-здоровым, будет свадьба. Сама же и помогу, миленькая.
При этих словах Мехриниса сразу оттаяла. В самом деле, кто знает, может быть, вот-вот и в ее дом войдет невестка...
-Ну-ка, давайте! - Икбал-сатанг вырвала у Мехринисы листок, не слушая возражений.
-Ой, я еще и сама не дочитала, апа.
-Вместе прочитаем.- Икбал-сатанг шарила рукой по карманам.- Ой, усохнуть моей памяти, очки-то забыла! Читайте сами, ну...
Мехриниса взяла письмо. "Может, и вправду пусть лучше знает Икбал-сатанг сердечную тайну молодых",- подумала она и, пропустив ту часть письма, которую уже прочла, стала читать дальше:
-"...Салтанатхон! Те незабываемые минуты, когда мы ходили в кино, на праздник тюльпанов, и то утро..."
Мехриниса запнулась. А все-таки, пожалуй, дальше читать не следует. Она принялась растягивать слова на каждом слоге. Икбал-сатанг, сетуя на отсутствие очков, всматривалась в письмо, но разобрать ничего не могла...
-Утро... Так... утро... Читайте же дальше. Пропустите одно слово, раз неясно! Что же вы так волнуетесь? Не иначе там какая-то тайна! А вы не хотите сказать! Ну читайте же, порадуйте старуху. Ну, значит, утро... а что потом?...
-"...То утро, когда мы вместе встретили зарю,все проходит перед глазами. Салтанатхон! Милая моя, мой болиш..."
-Мой болиш, говорите? Как она покорила его сердце! Бедный Батыр! - воскликнула жалобно Икбал-сатанг.
-Погодите же, мешаете читать, апа,- с легким раздражением сказала Мехриниса.
-Любопытно больно, миленькая! Ну, ну, читайте дальше...
-"Я, наверное, допустил одну бестактность. В ночь, когда ты провожала меня, помнится, твоя голова упала мне на грудь..."
Мехриниса стала читать все тише и тише, ощущая какую- то тревогу. Икбал-сатанг вся превратилась в слух и уже не прерывала ее.
-"...Немного погодя ты подняла голову и так хорошо улыбнулась, что я до сих пор помню твое лицо в этот миг.
Улыбаясь, ты снова положила голову мне на грудь, крепко обняла, я и не знал, что ты такая сильная. Правда! Я успокоился и попрощался с тобой... Эх, война... Стать бы мне сказочным богатырем - полетел бы я сквозь ночную тьму, нашел бы и задушил проклятого Гитлера, стер фашизм с лица земли, а затем помчался бы прямо к тебе, обнял бы тебя, как в ту ночь... Не смейся, в эту минуту во мне кипит такой гнев, такая сила... Дорогая моя, родная! Пиши, обо всем пиши... Если я правильно угадал, обрадуй и меня..."
Ни Мехриниса, ни Икбал-сатанг не заметили, что по противоположной стороне улицы к ним бежала Салтанат. Увидев, как Мехриниса и Икбал-сатанг уткнулись в письмо, она остановилась точно вкопанная. Икбал-сатанг что-то объясняла Мехринисе, размахивая рукой.
Салтанат закрыла лицо ладонями и горько заплакала, потом обхватила руками телеграфный столб, постояла, прижавшись к нему, минуту, и не разбирая дороги побежала назад.
Мехриниса словно почуяла сердцем что-то и, не в силах подавить волнение, схватила Икбал-сатанг за руку.
-Aпа! - воскликнула она и не смогла выговорить больше ни слова.
Икбал-сатанг, делая вид, что ничего не замечает, удивилась:
-Что такое, милая, что с вами? Почему вы так побледнели? Нечего опасаться. Соскучился, вот и пишет, что взбредет ему в голову... Ну, допустим даже, что она беременна. Пока это один аллах знает... Что еще он пишет?
На углу улицы появился Махкам-ака.
-Пусть будет жив-здоров Батыр, передайте и от меня привет,- поспешно пробормотала Икбал-сатанг и отошла от Мехринисы, потеряв надежду услышать конец письма. Поравнявшись с Махкамом-ака, она поклонилась ему и с независимым видом двинулась дальше.
-Хорошо, что поговорил с Арифом-ата, многое узнал,- сказал Махкам-ака, приближаясь к жене.
Мехриниса стояла молча, растерянная и подавленная.
-Что, поссорились, что ли? - удивленно спросил Махкам-ака и обернулся вслед Икбал-сатанг.
-Нет, нет. Просто разговаривали.
-А что у тебя в руке? Не письмо ли?
-Письмо.
-От кого?
-От Батыра...- Мехриниса не поднимала глаз.
-Ах, вот оно что! То-то, я вижу, изменилось ты в лице. Ну, что там, жив-здоров ли он? - Махкам-ака протянул руку за письмом.
-Это не вам. Другому,- уклонилась Мехриниса.
-Кто этот другой? А ну, дай-ка сюда!
-Оставьте. Зачем вам вмешиваться в женские дела? - сказала Мехриниса, пряча письмо в карман.
-Женские дела? Какое они имеют отношение к письму? - Махкам-ака начал сердиться.
-Все-таки до чего же вы любите поговорить! Еще смеетесь над женщинами. Сами, как с кем встретитесь, пропадете на два часа! А я вас жду здесь, жду.- Мехриниса попыталась перевести разговор на другую тему, но Махкам-ака, грозно нахмурив брови, подошел к ней вплотную.
-Не хитри, жена. Что случилось? Покажи письмо.
-Письмо это другому. Девушка-почтальон перепутала. Как только обнаружит ошибку, принесет то, что написано нам. А у Батыра все благополучно. Доехал. Проходит подготовку.
Махкам-ака посмотрел на жену и вроде поверил ей. Правда, удрученный вид Мехринисы настораживал, вызывал какие-то сомнения, но Махкам-ака решил больше ни о чем ее не расспрашивать. "Если что-нибудь серьезное, все равно долго скрывать не сумеет. А может быть, и в самом деле что-то женское..." - думал он.
Супруги молча зашагали к вокзалу вдоль трамвайных путей.