-Почему? - Мехриниса не сводила с мальчика глаз.
-А потому, что остался Сережа под бомбой,- спокойно сказал Витя.
-Неужели умер? - воскликнула Мехриниса, всплеснув руками.
-Сгорел весь вагон.
-Целый вагон, ты говоришь? - Мехриниса почувствовала, что задыхается.
-Бомба упала на Сережин вагон... А здесь никогда не падали бомбы? - тревожно спросил Витя.
-Наш город от фронта далеко. Сюда фашисты не прилетят, не бойся.- Мехриниса хоть и успокаивала мальчика, но продолжала думать о его рассказе, и на душе у нее было горько.
Махкам-ака сидел у сандала, прислонившись к подушке. И ему стало жутко от всего, что говорил Витя. "Как хорошо, что не увидит он больше этого. Несчастные дети, сколько они перенесли",- думал Махкам-ака.
Мехриниса сняла с Вити" носки, затвердевшие от грязи, размотала портянки, и мальчик вошел в комнату. Махкам- ака приподнял одеяло, которым был накрыт сандал, указал ему место рядом с собой. Витя уселся, но мучился, не зная, куда деть ноги. Махкам-ака засмеялся, показал ему на перекладину у столика.
-Протяни ноги, поставь их вот сюда, и все тело у тебя согреется.
Витя вытянул ноги и тут же испуганно отдернул их.
-Ой, обожгусь!
-Не обожжешься, сынок. Угли-то в яме. А ну-ка, иди сюда! - Махкам-ака посадил Витю себе на колени.
Тем временем Мехриниса поспешно готовила обед и грела воду на кухне. И тут вдруг появилась соседка Таджихон. "Вот некстати",- подумала Мехриниса и вяло поздоровалась с соседкой.
-Не найдется ли полпиалушки маша? Не смогла выкроить время, чтобы сходить на базар,- сказала Таджихон, с любопытством заглядывая в дом.
-Найдется,- односложно ответила Мехриниса, взяла у нее пиалу и ушла в кухню.
-Эй, Мехриниса, а кто это сидит в комнате, не пачча ли? - Таджихон взяла пиалу с машем, но не уходила.
-Да вы проходите в дом,- не очень любезно пригласила Мехриниса.
-Нет уж, пойду. А кто там у него на коленях? - Таджихон так и распирало от любопытства.
-Мой новорожденный,- серьезно ответила Мехриниса.
-Когда же вы успели родить? - съязвила Таджихон.
-Сегодня.
-Вот оно что! Взяли из привезенных? Сиротка, значит? - догадалась Таджихон.
-Не успели еще расспросить. Как знать, может, и есть кто-нибудь из близких.
-Сирота он, миленькая, сирота. Разве родители отпустили бы свое дитя из-под крылышка? А сирота, Мехриниса, сколько его ни корми, сколько ни старайся, все равно не станет своим.
Мехриниса раздраженно слушала соседку, с трудом сдерживаясь, чтобы не оборвать ее. Таджихон подошла к айвану, приставила руку козырьком ко лбу, вглядываясь в комнату.
-Витя,- позвала Мехриниса,- пришла апаки навестить тебя. Иди поздоровайся.
-Что вы, какая я апаки ему, русскому? - тут же возразила Таджихон.
Разморенный от жара сандала, успевший уже вздремнуть на коленях у Махкама-ака, Витя открыл глаза и тупо уставился на женщину, стоящую во дворе, не понимая, чего от него хотят.
-Ну, что же ты не поздоровался? - напомнила ему Мехриниса, но про себя подумала: "И не стоишь ты того, Таджихон, чтобы здоровались с тобой".
Витя продолжал, насупившись, молчать.
-Вот видите, миленькая, и на его языке вы говорите с ним, а он хоть бы что. Измучитесь, пока научите правилам приличия.
Махкаму-ака от речей Таджихон стало невтерпеж.
-Ну, скоро у тебя там, жена, обед? - спросил он, давая понять соседке, что ей пора уходить.
-Сию минуту, отец.
-Что вы сказали? Отец? Без труда, без хлопот...- Таджихон рассмеялась.
Тут уж Мехриниса вышла из себя. Бросила взгляд на мужа - хорошо, если он все же не услышит! - и, нахмурив брови, подскочила к Таджихон.
-Не можете обойтись без гадостей! Звали вас сюда? И откуда только черт вас принес! - яростным шепотом выпалила она и быстро скрылась в кухне.
-Ой, что я вам сказала? Ничего особенного не сказала! Будь он неладен, мой язык. Скажет правду, а я в ответе. О аллах!..- уходя, причитала Таджихон.
Махкам-ака подложил Вите под голову подушку и вышел на айван.
-Заснул? - спросила Мехриниса из кухни.
-Пусть немножко отдохнет. Ну как, скоро у тебя? Что ты сегодня готовишь?
-Плов приготовила. Уже накрыла.
-Хорошо! Он, наверное, давно не ел ничего вкусного.
-Повезло ему. Ведь и мы давно плова не ели.
-Пусть же будет у него всегда хлеб насущный!.. Ушла эта?.. Ай, до чего неприятная! О аллах, я раньше и не знал, какая она.- В голосе Махкама-ака звучало откровенное презрение.
-Не обращайте внимания. Была бы у нее совесть, не стала бы и заходить: я ведь с ней давно поссорилась! Просто ее любопытство мучает!
Только умолкла разволновавшаяся Мехриниса, как хлопнула калитка и вошли одна за другой соседки.
-Поздравляем вас, Мехриниса,- пророкотала басом крупная, полная женщина.
-Спасибо, спасибо.
-Увидели, как привел за руку ваш муж мальчика, вот И пришли,- пояснила другая.- Хорошо вы сделали... А как зовут ребенка?
-Витя. Посидел немного у сандала и задремал. Разбуди-ка, Мехри,- сказал Махкам-ака.
-Нет, нет, не надо,- забеспокоились гостьи и осторожно прошли в прихожую.- Пускай спит. Поглядим на него отсюда.
-Бедные дети, сколько мук и страданий пришлось им испытать!
-Будь она проклята, эта война!
-Пусть никогда больше не испытает он таких мучений! Пусть найдет счастье в этом доме.- Женщины говорили наперебой, но тихо, чтобы не разбудить Витю.
-Да сбудутся ваши слова.- Мехриниса приложила руку к груди, поклонилась соседкам.- Проходите, проходите в комнату, и обед у меня готов.
-Зайдем в другой раз, Мехриниса-апа. Все равно этим вам не отделаться,- пошутила одна из женщин.
-Приходите, пожалуйста.
Мрачное настроение Мехринисы как рукой сняло, она повеселела, проводила женщин до калитки. Женщины вышли на улицу, разговаривая между собой, и увидели Таджихон, стоявшую у своего дувала. Таджихон не была бы Таджихон, если б тотчас не вступила с ними в беседу.
-Хорошо она сделала, говорите? Но, миленькие, разве сирота станет помнить добро!
Женщины приостановились - так поразили их слова Таджихон.
-Не совестно ли вам говорить такие вещи? - спросила одна.
Таджихон решила чуть отступить:
-Я о Батыре, их племяннике, пекусь. Мехриниса успела привязаться к нему. А теперь этот, чужой...
Женщины прошли мимо Таджихон, не удостоив ее болтовню своим вниманием.
На душе у Мехринисы было радостно. Все еще под впечатлением визита соседок, который так поднял ее настроение, она расстелила дастархан на широком табурете, поставила круглое медное блюдо и поглядела на мальчика, сладко посапывающего во сне.
-Искупать его перед едой надо,- сказала она вошедшему мужу.
-Ты готовь воду, а я разбужу.
Махкам-ака осторожно погладил Витю по голове.
Мехриниса налила два ведра теплой воды в таз, потом
открыла сандал с одной стороны. Засучив рукава и заткнув подол за пояс шаровар, она вмиг искупала Витю, поначалу испуганно глядевшего на эти приготовления.
Одежда Вити была грязной, и Мехринисе пришлось надеть на него рубаху мужа, хотя она, правда, была ему ниже колен. "Поищу еще в сундуке. Авось найдется что-либо подходящее!" - подумала Мехриниса.
Рассматривая свой новый наряд, Витя тихонько посмеивался.
Выкладывая плов из котла на блюдо, Мехриниса думала о мальчике. Ей казалось, что сейчас вся махалля только и говорила о том, что она стала матерью, и вот-вот снова придут соседки поздравлять ее.
-Чистенький ты стал, славненький. А теперь мы покушаем,- сказал Махкам-ака Вите, принимая блюдо из рук жены.
Они уселись вокруг сандала. Махкам-ака нарезал на мелкие куски мясо и первый начал есть плов, поддевая его пальцами.
-Ну, бери, Витя. Эта еда называется пловом.
Витя полез в плов всей пятерней, обжег пальцы и тут же отдернул руку.
-Что, горячий, что ли? Мехри, надо дать ему отдельно, в чашке.
Мехриниса достала с полки касу, положила в нее плов. Витя поставил касу перед собой, попробовал есть рукой, но плов сквозь пальцы сыпался на одеяло. Махкам-ака засмеялся, стал утешать огорченного Витю.
-Ничего, сынок,- сказал он, очищая одеяло.- Не привык ты, научишься еще. Ну-ка, дай ему ложку, мать.
Витя начал есть деревянной ложкой, то и дело роняя рисинки. Подражая старшим, попробовал и редьку. Она пришлась ему по душе: хрустела и была очень вкусной.
-Что это?
-Редька это, сынок. Неужели никогда не ел? - удивился Махкам-ака.
-Горькую редьку ел, а эта сладкая какая-то.
-Да, сладкая редька.
-А разве сладкая редька бывает?
-Вот ведь ешь сам,- рассмеялась Мехриниса.
-А плов у меня уже кончился. Съел я раньше всех. Первый.
Мехриниса переглянулась с мужем - " Нельзя с голодухи переедать",- но все же положила мальчику несколько ложек в касу. Витя и это съел и вновь посмотрел на супругов. Они рассмеялись, не в силах сдержаться. Вместе с ними залился звонким смехом и Витя.
-Если дадите еще, я и еще съем,- гордо сказал мальчик.
-Ладно, пусть ест. Надо, чтобы глаза его насытились, и напои его как следует чаем.- Махкам-ака протянул Мехринисе касу.
В это время с улицы послышался мужской голос: "Уста, эй, уста!" Махкам-ака вытер руки и вышел на айван. Там стоял участковый милиционер Артыкбай.
-Поздравляю, уста! Будет теперь у вас весело!
-Да благословит вас аллах! Ну, Артыкбай, прошу, проходите.
-Спасибо, очень спешу.- Артыкбай увидел Витю, который вышел на айван и ел редьку.- Ого, какой богатырь!
-Поздоровайся, сынок, с дядей.
-Здравствуйте,- с опаской поглядывая на милиционера, сказал Витя и тут же повернул назад, вбежал в комнату, бросился к Мехринисе: - А зачем он пришел? Куда он меня поведет?
-Никуда не поведет. Пришел навестить тебя. А когда ты спал, приходили наши соседки. Они тоже навещали тебя. Еще придут,- ласково объяснила Мехриниса.
-А зачем им меня навещать?
-Ну, как же! Ты приехал из тех мест, где идут бои, ты столько повидал ужасов... Ты гость...
Витя задумался. Что-то собрался сказать, но тут Мехринису позвал Махкам-ака. Витя принялся осматривать комнату. Вдруг снова быстро вошла Мехриниса. Она взяла с полки сложенный вчетверо лист бумаги, развернула его, пробежала глазами и вышла на айван. Витя, внимательно следивший за Мехринисой, расценил это по-своему. Он с опаской выглянул через дверь во двор, но милиционера уже не было. Муж и жена о чем-то озабоченно разговаривали, словно позабыв о нем. Витя увидел недоеденный плов, и невольно его рука потянулась к блюду. Он все еще хотел есть. Подражая Махкаму-ака, мальчик ухватил щепотку плова и... уронил его на одеяло, положив в рот только рисинки, оставшиеся на кончике пальцев. Затем с опаской взглянул в сторону двора и торопливо начал подбирать рассыпанный плов.
Муж и жена вернулись в комнату в крайне удрученном состоянии. Витя подбирал с одеяла рисинки и бросал их в рот. Но сейчас ни Мехриниса, ни Махкам-ака не обратили на это внимания. Усаживаясь на свое место, Махкам-ака сердито посмотрел на жену, обеспокоенно сказал:
- Если она вручила сама, то откуда же услышал Артыкбай?
Мехриниса помрачнела еще больше. Витя, не понимая, в чем дело, смотрел то на Махкама-ака, то на Мехринису, попробовал заговорить с ними, но понял, что разговор сейчас не получится. Боясь, что происходит что-то касающееся его и что его вот-вот уведут из этого дома навсегда, мальчик весь сжался в комок. Однако к плову его тянуло точно магнитом. Он взял ложку, взглянул на Мехринису, затем на Махкама-ака, упавшим голосом спросил:
-А можно еще поесть?
-Ешь, ешь, пожалуйста.- Махкам-ака подвинул блюдо с пловом поближе к мальчику и обратился к жене: - Когда ты вернулась, где было письмо?
-Валялось прямо под калиткой. Наверное, Салтанат бросила в щель.
Мехриниса скрыла от мужа, что показала письмо Икбал- сатанг, и теперь это угнетало ее. "Лучше заняться чем-нибудь и отвлечься..." Мехриниса встала, собираясь убрать дастархан.
-Хватит, сынок, переешь - живот будет болеть,- объясняла Мехриниса мальчику, для пущей убедительности поглаживая себя по животу.
-Теперь чаю попьем.- Мысли Махкама-ака опять вернулись к Вите.
-Я буду лучше пить воду.
-Горячий чай полезнее. Пища быстрее переварится. Ну, как, останешься у нас? - Махкам-ака взял Витю на руки и заглянул ему в глаза.
-На сколько дней? - насторожился Витя.
-Совсем!
-А тетя сказала, что я гость. Разве гость остается совсем? - недоверчиво спросил Витя.
-Когда в дом приходит новый человек - он гость. И ты сейчас гость, сынок,- пояснил Махкам-ака.
-А вы не выгоните меня? Я совсем-совсем не уйду, да?
-Зачем же тебе уходить? Ведь ты стал моим сыном.
-А папой вас можно называть? - Мальчик широко раскрыл глаза, замер в ожидании ответа.
Махкам-ака почувствовал, как застучало сердце у него в груди. Он видел настороженные, сверкающие детские глаза. И они заслонили в эту минуту для Махкама-ака все на свете.
-Конечно! Я же взял тебя в сыновья. По-узбекски "папа" будет "дада", а "мама" - "ойи".
Витя вдруг обнял Махкама-ака за шею и начал целовать в щеки, приговаривая "дада", "папа". Мехриниса вошла с самоваром и остановилась, не понимая, что происходит. Ставя самовар на место, она заметила, что Махкам-ака незаметно вытер навернувшиеся на глаза слезы, потом подмигнул Вите, указывая на жену.
Витя подошел к Мехринисе, взял за руку, глядя снизу вверх ей в лицо.
-Дада сказал, что я гость только сегодня. А завтра я уже сын моего дады. Он никогда меня не выгонит! Вы тоже не выгоните?
-Как же это можно? Почему? - растерялась Мехриниса.
-Скажите правду, не выгоните? - не отступал мальчик.
-Да нет же, нет!
-Можно я вас назову мама, нет - ойи? - Витя прижался к руке Мехринисы.
-Голубчик ты мой маленький!
Мехриниса была взволнована нахлынувшим чувством материнства. Такое же блаженство, какое она ощутила, когда обнимала Батыра, охватило ее и сейчас. Она прижала к себе Витю и, глянув на мужа, рассмеялась сквозь слезы.
-Не бойся, сынок. От радости плачет твоя мать,- сказал Махкам-ака, видя, что мальчик с беспокойством смотрит на заплаканное лицо Мехринисы.
Глава десятая
Как-то под вечер Махкам-ака навестил приятеля. Тот работал слесарем в депо. Весело беседуя за чаем, Махкам-ака и хозяин решили, что надо посадить яблоню в честь Вити. Как раз есть место - рядом с яблоней Батыра.
Домой Махкам-ака вернулся в приподнятом настроении, но тут его ожидало странное известие. Жена подала Махкаму повестку из милиции. Махкам-ака заволновался: зачем его вызывают? Знают ли об этом Артыкбай и Абдухафиз? Хорошо, если знают, а если не знают? Сказать бы им! А вдруг что-нибудь секретное и никому нельзя говорить о вызове? Тогда что делать?
Махкам-ака долго стоял в растерянности, зажав в одной руке повестку, в другой - саженец. Мехриниса не сводила с него глаз, все вспоминала Икбал-сатанг.
Обычно Мехриниса никогда и ничего не скрывала от мужа и сейчас мучилась оттого, что впервые утаила от него правду про письмо Батыра. Вдруг мужа вызывают по этому поводу? Вдруг Икбал-сатанг проболталась? Что подумают тогда о жене Махкама-ака? Как сложатся после этого их отношения?
Наконец Махкам-ака пришел в себя. Он положил повестку в карман, взял в руки кетмень и понес саженец в конец двора.
Мехриниса тоже успокоилась. Муж занялся посадкой саженца, глядишь, все и обойдется. Она поднялась на айван и села возле Вити.
-Смотришь картинки, сынок? А это что? - Мехриниса заглянула в книгу, которую Витя держал в руках.
-Верблюд же это! Ойи, вы видели живого верблюда?
-Конечно, сынок.- Мехриниса улыбнулась наивности мальчика.
-Настоящего? - не поверил Витя.
-Видела настоящего. Приводили к нам.
-Ой, в этот двор приводили? И уместился?
-Да,- кивнула Мехриниса.
-Почему же вы не оставили его себе?! - спросил мальчик, удивленно и взволнованно глядя на Мехринису.
-Хозяин не отдал, сынок.
-А еще придет к нам верблюд? - Витя даже привстал, ожидая ответа.
-Вот твой дада купит на базаре саман, погрузит на верблюда и привезет.
-Саман? Какой саман? Что вы делаете с саманом? - не понял Витя.
-Саман - это резаная солома, сынок. Ее добавляют в глину, которой смазывают крышу,- пояснила Мехриниса.
-Пусть верблюд привезет саман, ойи,- попросил Витя и, увидев отца, побежал к нему.
-Дада, привезите саман,- затеребил он рукав халата Махкама-ака.
-Саман? Зачем тебе саман, сынок? - наклонился к Вите кузнец.
-Замесим глину, а я увижу настоящего верблюда.
Махкам-ака засмеялся: разговор мгновенно развеял его
думы о повестке.
-Саман я привезу как-нибудь потом, а вот саженец я уже принес и посадил. Смотри!
-Ой, правда саженец! Он похож на яблоню Батыра- ака! - радостно закричал Витя.
-Вот ты вырастешь, и яблоня станет большой, и на ней созреют яблоки.
-Здорово! - Вертясь волчком и приплясывая, Витя подбежал к матери.
Мехриниса обняла Витю, улыбнулась, но на душе у нее было смутно и тревожно. "Сколько беспокойства доставила всем нам эта Салтанат! - думала Мехриниса.- А может быть, что-нибудь другое? Уж не стряслось ли что-то в артели и мужа из-за этого вызывают в милицию?"
Всю ночь не спала Мехриниса - мучилась в раздумьях и в конце концов решила не отпускать мужа одного, идти с ним вместе. Не спал и Махкам-ака. Тревожно билось его сердце. Никогда еще не вызывали кузнеца в милицию. Утром супруги наспех позавтракали и ушли, оставив Витю развлекаться с игрушками и пообещав привести ему верблюда, если встретится, а в крайнем случае купить леденцового петушка.
В отделении милиции Махкаму-ака сказали, что его ждут в отделе розыска... Супругов встретила молоденькая женщина, назвавшаяся лейтенантом Сабировой. Она усадила Махкама-ака и Мехринису на диван, сама села на стул напротив и принялась расспрашивать их о здоровье, о житье- бытье - как самая близкая знакомая. Поздравила она их с усыновлением мальчика. Сабирова расспросила о работе Махкама-ака в артели и о том, как привыкает к новой семье Витя. Под конец лейтенант извинилась, что не сумела выкроить время и зайти к ним сразу, как только привели мальчика.
Вежливая, непринужденная беседа успокоила Мехринису, да и Махкам-ака, казалось, забыл уже, где он находится. И тут вдруг лейтенант спросила:
-Мехриниса-апа, вы хорошо знали Салтанат?
Мехринисе сразу стало не по себе, она взглянула на мужа.
Сабирова, заметив ее взгляд, добавила:
-Я хочу сказать, апа, давно ли вы ее знаете?
-Знаю, что это дочь Кандалат-апа, она всегда здоровалась со мной. Последний раз я ее видела, когда она вручала мне письмо,- сбивчиво ответила Мехриниса.
-В каком она была состоянии, когда вручала вам письмо? Расстроена? Спокойна?