СКОРПИОН
Казак Ксенофонт Горшок втерся к Разину в доверие. Началось все незаметно, по мелочам. То прочистит Горшок атаману трубку, то пыль из кафтана выбьет, то подведет под уздцы коня. Понадобится что-то Разину - Горшок тут как тут. Даже в баню ходил со Степаном Тимофеевичем, тер атаманскую спину.
- Средство мое надежное, - говорил казакам Горшок. - Я своего добьюсь. Я первой особой при отце - атамане стану.
И правда. Не заметил Разин и сам того, как стал при нем Горшок человеком незаменимым, во всех делах чуть ли не первым советчиком. Но самое страшное - стал Горшок шептуном. Трет он в бане атаманскую спину, а сам:
- Отец - атаман, а сотник Тарас Незлобии выпил вчера лишку вина и словом недобрым тебя помянул.
Наговорил на Тараса Горшок. Вот что сказал Незлобии: "Зазря отец - атаман дал Ксенофонту большую волю".
Прочищает Горшок атаманскую трубку, а сам:
- Отец - атаман, а башкирец Амирка тоже дурное о твоей атаманской особе молвил.
А на самом деле вот что сказал Амирка: "Я бы быстро Горшка отвадил".
Подводит Горшок атаману коня, а сам и тут незаметно про кого‑то Разину шепчет.
Вспыльчив Степан Тимофеевич. Крут на расправу. Попали в немилость к нему и сотник Тарас Незлобии, и башкирец Амирка. Пострадали без особой вины и другие.
Приобрел Горшок небывалую силу. Робели перед ним казаки. Боялись его доносов. Знали: если невзлюбит кого Горшок, несладко тому придется.
Правда, лихой казак Епифан Гроза пригрозил Ксенофонту расправой. Однако угроза Епифана бедой для него же самого обернулась. Исчез куда‑то Гроза, словно в воду канул. Притихли и вовсе теперь казаки. Шептуна за версту обходят.
И вдруг однажды пропал Горшок. Искали его, искали. Разин был в страшном гневе, шкуру грозился спустить с любого. Не помогло. Не нашелся Горшок, словно и вовсе на свете нежил.
Лишь через неделю, когда стих атаманский гнев, признались разинцы атаману: утопили они доносчика.
Но теперь уже Степан Тимофеевич не ругал казаков, не спустил, как грозился, шкуру. Разобрался за эту неделю Разин во всем. Сам тому подивился, как так могло случиться, что при нем, при боевом атамане, и вдруг скорпион прижился.
Мало того, через несколько дней, когда новый казак решил занять при Разине то же самое место и, как Горшок, зашептал атаману на ухо: "Отец - атаман, а десятник Фома Ефимов про тебя недоброе слово молвил…" - Разин кликнул к себе казаков и тут же при всех приказал отрезать доносчику язык.
РАЗИН И КАЛЯЗИН
- Батюшка Степан Тимофеевич!
- Ну что?
Сотник Титов запнулся.
- Что же молчишь?
- Боязно говорить, отец - атаман. Гневаться очень будешь.
- Ну и ступай прочь, если боязно.
Однако Титов не уходил. Уходить не уходил, но и сказать о том, ради чего пришел, тоже никак не решался.
Посмотрел удивленно на сотника Разин. Титов - казак храбрый.
Что же такое могло случиться, чтобы казак оробел с ответом?
Наконец сотник отважился.
Выслушал Разин, минуту молчал. И вот тут‑то гадай: то ли взорвется сейчас атаман, то ли шутку какую бросит.
Неожиданно Разин расхохотался.
- Не врешь?
- Провалиться на месте, Степан Тимофеич.
- Так все и было? Назвался Разиным?
- Так все и было. Атаманское имя твое использовал.
- А ну волоки сюда.
Через минуту в шатер к Разину ввели человека.
Глянул Разин - вот это да! Атаман настоящий стоит перед Разиным. И даже внешне чем‑то похож на Разина. Шапка с красным верхом на голове. Зеленые сапоги из сафьяна на ногах. Нарядный кафтан. Под кафтаном цветная рубаха. Глаза черные - черные, огнем горят.
- Чудеса! - произнес Степан Тимофеевич. - Так ты, выходит, Разин и есть?
Вошедший зарозовел, смутился. Даже глаза потупил.
- По правде, Степан Тимофеич, имя мое - Калязин.
- Казак?
- Нет. Мужицкого рода.
- Чудеса! - опять повторил Разин. Переглянулся с Титовым, вспомнил недавний его рассказ.
Ходил Титов с группой казаков куда‑то под Шацк. Заночевал однажды в какой‑то деревне. От мужиков и узнал, что объявился где‑то под Шацком Степан Тимофеевич Разин. "Какой еще Разин? - подумал сотник. - Откуда тут Разин?"
- Разин, Разин, казак, с Дона он, - уверяли крестьяне.
Разыскал Титов того, кого крестьяне называли Разиным.
- Ты Разин? - спросил.
- Разин, Степан Тимофеевич.
Понял Титов, что это самозванец. Потянулся было за саблей. Хотел вгорячах рубануть. Однако на самосуд не решился.
Схватил он с казаками шацкого Разина и привез его к Р а зину настоящему.
Смотрит Разин на "Разина":
- Волю людишкам дал?
- Дал.
- Работящих людей не трогал?
- Не трогал, отец - атаман.
- Народу служил с охотой?
- Ради него на господ и шел.
- Нужны атаманы, нужны, - проговорил Разин.
- Молодец! Ну что ж, ступай. Стал атаманом - ходи в атаманах. Желаешь - будь Разиным. Желаешь - Калягиным. Зовись хоть горшком, хоть ухватом. Не дело на имени держится. Имя на деле держится.
КРИКУН И КРАСАВЧИК
На одной из стоянок казак Мишка Бычок раздобыл петуха.
- Стянул?! - полезли к нему казаки.
- Нет, - озорно отвечает Мишка. - Мне бабка одна дала.
Однако все видят, что врет шельмец - стянул петуха, конечно.
Петух оказался особенный. Внешне очень неказист. В какой‑то драке лишился перьев на шее. На одной лапе не хватает пальца.
Зато…
Петушиное племя вообще непривязчиво. А этот сразу привык к казаку. Ходил за Мишкой, словно телок за маткой. II если, бывало, с Бычком кто‑нибудь заговорит, сразу на того сердится. Расправит крылья. Идет как воин. Спеши отойти, а то немедля разбойник клюнет.
Куры воду не очень любят. Сторонятся прудов и рек. А этот словно из утиного яйца народился. Даже, представьте, плавал. Мишка в воду - и он за ним. Мишка на струг - и петух тенью за Мишкой.
А главное, голос у петуха оказался на редкость звонким. Своим пронзительным криком будил он всех ни свет ни заря. Сердились вначале разинцы. Хотели крикуна придушить. Однако привыкли скоро. А привыкнув, даже полюбили. На поминал им крик петушиный родные донские станицы, далекие хаты, детей и баб.
Петух погиб неожиданно, но геройской смертью. Запомнился разницам этот день. Сидел петух на борту. День был жаркий. Палило солнце. Петька, прикрывши глаза, дремал. И вдруг привстал он на ноги, раскинул крылья и разразился особым каким‑то криком. Глянули люди. Не поняли сразу. Потом разобрались. Вдоль борта ползла змея. Кто несмелый - тут же отпрянул. Другие схватились за сабли. Но Петька опередил. Налетел на гадюку. Клювом - по черепу. Пришиб он ползучую тварь.
Однако, видать, не до самой смерти. Ухитрилась гадюка ужалить его в шею. Успела смертью ответить на смерть.
Откуда на струге взялась змея? Сама заползла ли во время стоянки? Кто‑то случайно с грузом ее занес? А может, был тут недобрый умысел, кто‑то нарочно подбросил? Струг атаманский. Всякое может быть.
Грустили в тот день казаки. Словно что‑то ушло родное.
Вскоре разинцы завели нового петуха. Но этот оказался неголосист. Воды как огня боялся. Всюду, паршивец, гадил. И хотя с виду красавцем был, однако только на суп годился.
Съели его казаки.
ТАК И ОСТАЛСЯ
Лазутка Дятлов роптал на Разина. Что бы Разин ни сделал, как бы ни поступил, выходило, со слов Лазутки, что сделал Степан Тимофеевич неверно, что как раз по - другому тут стоило поступить.
Когда в начале похода дал Разин команду идти на Астрахань, Дятлов сразу начал мутить людей:
- Зазря мы идем на Астрахань. Не туда атаман ведет. Напрасно тратим время. Нам бы сразу идти на Москву, на север. Там царь и главные силы дворянства сидят.
- Нет, верно, что раньше идем на юг, - отвечали Лазут- ке разинцы. - Прав Степан Тимофеевич. Астрахань сильная крепость. Нельзя, чтобы у похода осталась она за спиной, боярским ножом торчала. Если Астрахань будет нашей, вся Волга у нас в руках.
Когда в Царицыне Разин приказал чинить кремль, Дятлов и здесь, как петух, шумел:
- Да чего же его чинить! Город мы взяли. Зачем нам стены? Нет бы, бревна раздать на дрова людишкам.
- Эх, Лазутка, Лазутка, местом сидячим думаешь, - отвечали Дятлову разинцы. - Пока на Руси боярство, стены и нам нужны. Рано рушить валы и крепости. Правильно сделал Разин.
Тем, что Степан Тимофеевич дал команду равнять крестьян с казаками, Дятлов и вовсе был недоволен. Ходил среди казаков, кричал:
- Да как же так можно равнять казака с мужиком? Мужик отродясь холоп, казак с малолетства вольный. Как же так, меня и холопа в одну телегу!
- Нет твоей правды, нет, - отвечают Лазутке разинцы. - В том и великая сила похода, что равняет Степан Тимофеич людей. Оттого и прут к нему новые тысячи. Мужик ли, казак, горожанин - каждый для воли и счастья рожден на свет. Вот и выходит, что Разин прав.
Не унимался Дятлов:
- Не так, не так поступает Разин.
По любому поводу с осуждающим словом Лазутка лезет.
Ругал он Разина и за то, что очень крут атаман с теми, кто засыпал в дозорах:
- Не жалеет людишек Разин, не ценит казацкую кровь!
И за то, что, заметив склонность к спиртному, приказал
Степан Тимофеевич всыпать кнутов Гавриилу Копейке.
- Что же, выпить нельзя казаку?
И даже за то, что заставил Разин Гуся и Присевку заниматься грамотой.
- Зачем же мучить зазря казаков? Что мы - поповского роду - племени! Да я бы…
- Ты бы, - смеялись в ответ казаки.
Все знали, что Дятлов завидовал Разину. Лазутка и сам норовил в атаманы. Мечгал стать хотя бы сотником, хотя бы десятником.
Только не избирали люди почему‑то его в атаманы. Даже в сотники, даже хотя бы в десятники. Был он Лазуткой, да так и остался.
ТРУБКА
Была у Разина трубка. Любимая. Из ясеня.
И вот обронил Степан Тимофеевич трубку. Стоял у борта на струге. Шлепнулась трубка в воду. Буль - и пошла на дно.
- Эка напасть! - ругнулся Степан Тимофеевич. - Примета к тому же недобрая.
Трубка досталась ему от отца. А отцу, говорят, от деда.
- Да мы ее враз! - тут же вызвались казаки.
Остановили разинцы струг. Разделись. И в воду. Ныряли, ныряли. Доставали до самого дна. А Волга - река не мелкая. Запыхались. Измучились. Нет атамановой трубки. ч - Весла в воду, - скомандовал Разин.
Так и осталась трубка на дне речном.
Погрустил, конечно, Степан Тимофеевич. Да что же делать. "Что с воза упало, то пропало" - не зря в народе так говорят.
И вот как‑то явились к Разину три казака:
- Получай, батюшка - атаман!
Глянул Разин - трубка. Та самая, отцовская, дедова.
Не поверил вначале Степан Тимофеевич. Покрутил в руках, посмотрел. Вот и зарубка, вот и щербинка. Вот и кольцо из меди - на месте разъема.
- Она. Та самая. Ну и лешие! - произнес Разин. Посмотрел на казаков: - Да как вы ее? Откуда?!
Переступают с ноги на ногу казаки. Пожимают плечами.
Мол, гадай, атаман, как желаешь. Как достали - дело второе.
Главное - трубка есть.
- Спасибо, - сказал Степан Тимофеевич. Отпустил казаков с поклоном.
Отпустил, а сам снова за трубку. Получше ее рассмотрел и понял, что трубка не та. Та и не та. Схожа - тут спору нет.
Две капли воды так не схожи. И все же не та.
Усмехнулся Степан Тимофеевич.
Хотел разыскать казаков. Однако того не сделал. Решил не смущать умельцев.
Курит Степан Тимофеевич трубку. Струится над ней дымок. Струится, уходит в небо. Тает в бездонном небе.
РАЗИНКА
В бою под Симбирском Разина тяжело ранило в голову.
Верные казаки везли атамана домой, на родную донскую землю. Между Волгой и Доном заночевали они на маленьком хуторе. Бережно перенесли больного в избу.
Вскоре к Разину подошел мальчик - подросток, протянул яблоко:
- Откушай, Степан Тимофеевич… Разинка.
- Что?!
- Разинкой называется, - объяснил мальчик
Брови Разина от удивления приподнялись. Задумался атаман…
Было это в 1667 году, при первом походе Разина с казаками на Волгу. Вот и тогда он ночевал на этом же самом хуторе.
Старик хозяин поутру возле дома высаживал яблони. Засмотрелся Степан Тимофеевич:
- Давай помогу.
- Доброе дело, - ответил старик.
Выкопал Разин ямку. Посадил яблоньку. Маленькую, еще без листочков. Хиленький, тоненький стебелек
- Приезжай, Степушка, через три года. Отведаешь ра- зинку, - приглашал атамана старик
И вот прошло не три, целых четыре года. "Привела все же судьба, - подумал Разин. - К хорошим делам приводит".
- А где же дедусь? - спросил он у мальчика.
- Помер дедусь. Еще по весне. В самый садовый цвет. А как помирал, все кликал тебя, Степан Тимофеевич. Все про яблоньку говорил. Беречь ее и нам, и тем, что после родятся, наказывал.
Утром Разин глянул на дерево. Стояло оно молодое, пышное, сильное. Разбросало крепкие ветви в стороны. И висели на нем яркие, крупные - в два казацких кулака, душистые яблоки.
"Разинка", - произнес про себя Степан Тимофеевич. Попросил он отнести себя на могилу дедову, поклонился холмику низко - низко и скомандовал трогаться дальше в путь.
Всю дорогу Разин говорил о садах.
- Красота‑то какая. По всему Дону, по всей Волге, по свету всему посадим такую прелесть. Скинем бояр - за сады возьмемся. Чтобы полыхало по весне белым огнем вокруг. Чтобы к осени ветки до корня гнулись. Да что сады - жизнь перестроим. Перепашем, перевернем сошником. Травы дурные - вон. Колос - наружу. Чтобы в радость великую людям. Чтобы счастье всему народу.
Не дожил атаман до счастливого времени, не удалось восставшим сбросить царя и бояр. После возвращения на Дон Разин был схвачен богатыми казаками. Его заковали в цепи, привезли в Москву и казнили на Красной площади.
Взлетел над головой топор палача. Взлетел. Опустился…
Погиб Степан Тимофеевич Разин. Погиб, а память осталась. Вечная память, вечная слава.
РАССКАЗЫ О ПАРЕ ПЕТРЕ И ЕГО ВРЕМЕНИ
КАПИТАН БОМБАРДИРСКОЙ РОТЫ
Русская армия шла к Нарве.
"Тра - та - та, тра - та - та!" - выбивали походную дробь полковые барабаны.
Шли войска через старинные русские города Новгород и Псков, шли с барабанным боем, с песнями.
Стояла сухая осень. И вдруг хлынули дожди. Пооблетали листья с деревьев. Размыло дороги. Начались холода. Идут солдаты по размытым дождем дорогам, тонут по колена солдатские ноги в грязи.
Трудно солдатам в походе. На мосту при переправе через небольшой ручей застряла пушка. Продавило одно из колес гнилое бревно, провалилось по самую ось.
Кричат солдаты на лошадей, бьют кнутами. Кони за долгую дорогу отощали - кожа да кости. Напрягаются лошаденки изо всех сил, а пользы никакой - пушки ни с места.
Сгрудились у моста солдаты, обступили пушку, пытаются на руках вытащить.
- Вперед! - кричит один.
- Назад! - командует другой.
Шумят солдаты, спорят, а дело вперед не движется. Бегает вокруг пушки сержант. Что бы придумать, не знает.
Вдруг смотрят солдаты - несется по дороге резной возок.
Подскакали сытые кони к мосту, остановились. Вылез из возка офицер. Взглянули солдаты - капитан бомбардирской роты. Рост у капитана громадный, лицо круглое, глаза большие, на губе, словно наклеенные, черные как смоль усы.
Испугались солдаты, вытянули руки по швам, замерли.
- Плохи дела, братцы, - произнес капитан.
- Так точно, бомбардир - капитан! - гаркнули в ответ солдаты.
Ну, думают, сейчас капитан ругаться начнет.
Так и есть. Подошел капитан к пушке, осмотрел мост.
- Кто старший? - спросил.
- Я, господин бомбардир - капитан, - проговорил сержант.
- Так‑то воинское добро бережешь! - набросился капитан на сержанта. - Дорогу не смотришь, коней не жалеешь!
- Да я… да мы… - заговорил было сержант.
Но капитан не стал слушать, развернулся - и хлоп сержанта по шее! Потом подошел опять к пушке, снял нарядный с красными отворотами кафтан и полез под колеса. Поднатужился капитан, подхватил богатырским плечом пушку, Солдаты даже крякнули от удивления. Подбежали, навалились. Дрогнула пушка, вышло колесо из пролома, стало на ровное место.
Расправил капитан плечи, улыбнулся, крикнул солдатам: "Благодарствую, братцы!" - похлопал сержанта по плечу, сел в возок и поскакал дальше.
Разинули солдаты рты, смотрят капитану вслед.
- Ну и дела! - произнес сержант.
А вскоре солдат догнал генерал с офицерами.
- Эй, служивые, - закричал генерал, - тут государев возок не проезжал?
- Нет, ваше высочество, - ответили солдаты, - тут только и проезжал бомбардирский капитан.
- Бомбардирский капитан? - спросил генерал.
- Так точно! - отвечали солдаты.
- Дурни, да какой же это капитан? Это сам государь Петр Алексеевич!
БЕЗ НАРВЫ НЕ ВИДАТЬ МОРЯ
Весело бегут сытые кони. Обгоняет царский возок растянувшиеся на многие версты полки, объезжает застрявшие в грязи обозы.
Рядом с Петром сидит человек. Ростом - как царь, только в плечах шире. Это Меншиков.
Меншикова Петр знал с детства. Служил в ту пору Меншиков у пирожника мальчиком. Ходил по московским базарам и площадям, торговал пирогами.
- Пироги жареные, пироги жареные! - кричал, надрывая глотку, Меншиков.
Однажды Алексашка ловил рыбу на реке Яузе, напротив села Преображенского. Вдруг смотрит Меншиков - идет мальчик. По одежде догадался - молодой царь.
- Хочешь, фокус покажу? - обратился Алексашка к Пет - Схватил Меншиков иглу с ниткой и проткнул себе щеку, да так ловко, что нитку протянул, а на щеке ни кровинки.
Петр от неожиданности даже вскрикнул.
Более десяти лет прошло с того времени. Не узнать теперь Меншикова. У царя первый друг и советчик. "Александр Данилович", - почтительно величают сейчас прежнего Алексашку.
- Эй, эй! - кричит сидящий на козлах солдат.
Кони несутся во весь дух. Подбрасывает на неровной дороге царский возок. Разлетается в стороны липкая грязь.
Петр сидит молча, смотрит на широкую спину солдата, вспоминает детство свое, игры и потешное войско.
Жил тогда Петр под Москвой, в селе Преображенском. Больше всего любил военные игры. Набрали для него ребят, привезли ружья и пушки. Только ядер настоящих не было. Стреляли пареной репой. Соберет Петр свое войско, разделит на две половины, и начинается бой. Потом считают потери: одному руку сломало, другому бок отшибло, а третьему и вовсе голову пробило.
Приедут, бывало, из Москвы бояре, начнут Петра за потешные игры бранить, а он наведет на них пушку - бух! - и летит пареная репа в толстые животы и бородатые лица. Подхватят бояре полы расшитых одежд - и в разные стороны. А Петр выхватит шпагу и кричит: