- Не гневись, не гневись, атаман, подумай, - отвечают ему казаки. - Да разве в аршинах дело. Воровскую голову с плеч - лишь польза народу. Тут бы и нам, и внукам, и правнукам дело такое попомнить. Не гневись, атаман.
Остыл Разин.
- Ладно, ступайте. "Нужен, нужен купец народу, - рассуждал про себя Степан Тимофеевич. - Нельзя без торгового люда. Но и беда от него немалая, когда Окаемовы в нем заводятся. Может, и правильно решили люди".
КАЗАЦКОЕ СЛОВО
Два молодых казака, Гусь и Присевка, заспорили, кто больше народному делу предан.
- Я, - кричит Гусь.
- Нет, я, - уверяет Присевка.
- Я жизни не пожалею, - бьет себя Гусь в грудь кулаком.
- Я пытки любые снесу и не пикну, - клянется Присевка.
- Хочешь, я палец в доказ отрежу.
- Что палец. Я руку себе оттяпаю!
Расшумелись казаки, не уступают один другому.
Разин в это время проходил по лагерю и услышал казацкий спор. Остановился. Усмехнулся.
Заметили спорщики атамана. Притихли.
Посмотрел Степан Тимофеевич на молодцов.
- Ну и крикуны: жизнь, пытки, палец, рука. Хотите себя проверить?
- Приказывай, атаман! Слово даем казацкое.
- Грамоте учены?
- Нет, Степан Тимофеевич.
- Так вот. Кто первым осилит сию премудрость - тому настоящая вера.
Смутились казаки. Не ожидали такого. Ну и задал отец- атаман задачу. Однако что же тут делать? Назад не пойдешь. Слово казацкое брошено.
Не зря говорил про грамоту Разин. Нужны ему люди, умеющие писать и читать. Мало таких. Трудно крестьянскому войску.
Пошли казаки в церковь, разыскали дьячка:
- Обучай, длинногривый.
Сели они за буквы. Пыхтят, стараются казаки. Только трудно дается наука. Неделя проходит, вторая.
- Нет больше моих силушек, - плачет по - детски Гусь.
- Уж лучше бы смерть от стрелецкой пули, - стонет Присевка.
Проходит еще неделя.
- Голова моя, голова раскалывается. Помру я на этом деле, - убивается Гусь.
- За что же муки такие адовы? - причитает Присевка.
Стонут, проклинают судьбу свою казаки. Стонут, а все же стараются. Слово казацкое дадено.
Прошло целых два месяца.
- Ну, ступайте, - произнес наконец дьячок.
Словно ветром сдуло казаков - помчались быстрее к Разину.
- Осилили, отец - атаман, премудрость!
- Да ну! - не поверил Степан Тимофеевич.
- Проверяй!
Протянул Разин Гусю писаный лист бумаги.
- Читай‑ка.
Читает Гусь. Правда, не так чтобы очень гладко. Однако все верно, все разбирает.
- Молодец, казак! - похвалил Разин.
Достал он лист чистой бумаги, протянул Присевке.
- Пиши‑ка.
Пишет Присевка. Правда, не так чтобы очень быстро. Однако все верно. Буквы не путает.
- Молодец, казак, - подивился Разин.
Приблизил Степан Тимофеевич к себе казаков. Приставил к разбору важных бумаг и сообщений. Дельными оказались они помощниками.
- Молодцы, молодцы, - не нахвалится Разин. - Не опозорили честь казацкую.
Смущаются Гусь и Присевка.
- А как же - дело народное.
РАЙСКАЯ ЯГОДА
Взяв Самару, Разин дальше пошел - на север, к Симбирску.
Идет вверх по Волге Разин. А в это время следом за ним поднимается струг с виноградом. Это астраханцы решили послать атаману гостинец.
- Пусть отведает отец - атаман. Пусть и казаки ягодой этой побалуются.
Виноград отборный - райская ягода. Грозди одна к одной.
Добрался струг до Царицына. В Царицыне Разина нет. Ушли уже отряды к Саратову.
Филат Василенок, старший на струге, подал команду трогаться дальше в путь.
Добрался струг до Саратова. В Саратове Разина нет. Ушли отряды уже к Самаре.
Призадумался Филат Василенок. Лето жаркое. Дорога дальняя. Портиться стал виноград. Половина всего осталась.
- Ну и прытко идет атаман!
Подумал Филат, все же решил догнать Разина.
- Налегай, налегай! - покрикивает на гребцов.
Налегают гребцы на весла.
Прибыли астраханцы в Самару. В Самаре Разина нет.
- О Господи праведный! - взмолился Филат Василенок. - За какие грехи наказал ты меня, несчастного?
От винограда и десятой доли теперь не осталось. Гребцы к тому же устали. В струге течь появилась.
Думал, думал Филат Василенок, крутил свою бороду. В затылке и правой и левой рукой чесал. Прикидывал так и этак. Ясно Филату - не довезет он Разину гостинец в сохранности.
Решил Василенок дальше не плыть. "Эх, была не была, раздам я виноград самарцам. Детям, - подумал Филат. - Вот кому будет радость".
Так и поступил.
Для самарцев виноград - ягода невиданная. Собрались на берегу и мал и стар.
Раздавал Василенок виноград ребятишкам, приговаривал:
- Отец - атаман Разин Степан Тимофеевич жалует.
То‑то был праздник в тот день в Самаре! Виноград сочный, вкусный. Каждая ягода величиной с грецкий орех. Набивают ребята рты. Сок по губам, по щекам течет. Даже уши в соку виноградном.
Вернулся Василенок в Астрахань. Рассказал все как было. Не довез, мол, виноград Разину. Раздал его в Самаре ребятам.
- Как! Почему? - возмутились астраханцы.
Обидно им, что их гостинец не попал к Степану Тимофеевичу. Наказали они Филата. А к Разину послали гонца с письмом.
Написали астраханцы про струг с виноградом, про Филата, про самарских ребят. В конце же письма сообщили: "Бит Филат Василенок нещадно кнутами. А будет воля твоя, отец- атаман, так мы посадим его и в воду. Отпиши".
Ответ от Разина прибыл.
Благодарил Степан Тимофеевич астраханцев за память, за струг. Написал и о Филате Василенке. Это место астраханцы читали раз десять. Вот что писал Разин:
"А Филатке Василенку моя атаманская милость". Далее шло о том, что жалует Разин Филата пятью соболями, то есть пятью соболиными шкурками, казацкой саблей и шапкой с малиновым верхом. "Дети, - значилось в разинском письме, - мне паче себя дороже. Ради оных и бьемся мы с барами. Ради оных мне жизни своей не жалко".
ДЕЛО БЫЛО В КРУТЫХ ЖИГУЛЯХ
Дело было в крутых Жигулях. Избили разинцы товарища.
Началось все с того, что собрались они на высокой круче. Смотрели оттуда на даль и ширь. Простором речным любовались. Потом незаметно завязался у них разговор. Слово за словом. Шутка за шуткой. Кончилось тем, что заспорили разницы вдруг, что бы делал каждый из них, если бы стал ца рем. Вот до чего додумались.
- Я бы досыта ел, - заявил один.
- Я бы досыта спал, - заявил второй.
- Я бы ведрами брагу пил, - прозвучал и такой ответ.
- Я бы в кафтане ходил малиновом.
Пятый тоже мыслишку под хохот вставил:
- Ой, братцы! Если бы только я стал царем, я бы на персидской княжне женился.
Потом ответы пошли посерьезнее.
- Я бы все поменял местами. Простых людишек боярами сделал, бояр превратил в холопов.
- А я бы, как батька наш Степан Тимофеевич, волю любому и землю дал.
- Я бы дворянство извел под корень.
Увлеклись, размечтались не на шутку разинцы. Начали уже говорить и о том, что не под силу царю любому, будь ты хоть первым из первых царь. В голову лезут всякие фантазии.
- Я бы скатерть завел самобранку. Бросил ее на землю. Эй, набегай, людишки, любого рода, любого племени - турок, башкир, казак. В обиде никто не будет.
- Я бы дивный город построил. Чтобы стены его - до неба, крыши - из хрусталя. Живите на славу, люди!
- А я бы так сделал, чтобы люди не знали смерти.
- Я бы придумал живую воду, чтобы поднять из могил погибших в боях казаков.
- Дал бы я людям крылья, чтобы люди выше орлов летали.
Шумно ведется спор. О красивой жизни народ мечтает. И только парень один молча стоит, прислонившись к сосне, смотрит на других удивленно и глупо глазами хлопает.
- Ну а ты бы, - полезли к нему казаки, - что бы ты сделал, если бы стал царем?
- Я‑то? - переспросил парень.
- Ты‑то.
- Я бы купил корову.
Сбил он ответом разинцев. Хоть и понятны его слова. В жизни парень, видать, намучился. Да не к месту его ответ. Зачем в такую минуту он с дурацкой коровой сунулся?
Обозлились на парня разинцы.
Дело было в крутых Жигулях. Побили товарища разинцы.
КАЧЕЛИ
Быстро шел вверх по Волге Разин. Истомились войска в походе. И вот в приволжском большом селе стали они на отдых.
В первый же день казаки соорудили качели. Врыли в землю столбы - в каждом по пять саженей. Выше деревьев взлетали качели.
Сбежалось к берегу Волги все село.
Визгу, смеху здесь было столько, что даже Волга сама дивилась, привставала волной на цыпочки, смотрела на шумный берег.
В полном разгаре отдых. Три дня кругом веселье.
- Эх, простоять бы нам тут неделю! - поговаривают казаки.
К Волге, к качелям, вышел и Разин.
- А ну‑ка, батька!
- Степан Тимофеевич!
- Место давай атаману! Место! - кричат казаки. Потащили его к качелям:
- Красоту какую кругом увидишь!
Усмехнулся Степан Тимофеевич:
- А вдруг как не то с высоты увижу?
- То самое, то, - не унимаются разинцы. - И Волгу, и плес, и приволжские кручи. Над лесом взлетишь, атаман. Как сокол распрабишь крылья.
Залез на качели Разин. Вместе с девушкой местной, Ду- няшей. Замерло сердце у юной Дуняши. Вцепилась она в веревки.
Набрали качели силу. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз. Разгорячился Степан Тимофеевич. Разметались под ветром кудри. Полы кафтана, как крылья, дыбятся. Глаза черным огнем горят.
Все выше и выше взлетают качели. Режут небесную синь.
- Вот это да! По - атамански, по - атамански! - кричат казаки.
Побелела совсем Дуняша:
- Ух, боязно! Ух, боязно!
- Девка, держись за небо! - смеется какой‑то остряк.
Состязаются весельчаки:
- Отец - атаман, бабку мою не видишь?
- Может, ангелов в небе видишь?
- Как там Илья - пророк?
- И ангелов вижу, и бабку вижу. А вона едет в карете Илья - пророк, - отвечает на шутки Разин. А сам все время на север смотрит - туда, куда дальше идти походом. Даже ладонь к глазам подводит.
Заприметили это разинцы.
- Что там, отец - атаман?
Молчит, не отвечает Степан Тимофеевич.
- Что видишь, отец - атаман?
Молчит, не отвечает Степан Тимофеевич.
Недоумевают внизу казаки. Может, пожар атаман увидел? Может, боярские струги идут по Волге? Или вовсе какая невидаль? Прекратилось вокруг веселье. Обступили качели разинцы.
- Что видишь, отец - атаман?
Выждал Разин, когда все утихло:
- Горе людское вижу. Слезы сиротские вижу. Стоны народные слышу. Ждут нас люди добрые. На нас надеются.
Кольнули слова атамана казацкие души.
Замедлили мах качели. Спрыгнул на землю Разин. Подошел к нему сотник Веригин:
- Правда твоя, атаман. Не ко времени отдых выбран.
- Верно, верно, - загудели кругом казаки. - Дальше пошли походом.
Поднялось крестьянское войско. Сотня за сотней. Отряд за отрядом. Вздыбилась дорожная пыль.
Остались в селе качели. Долго еще на них мальчишки взлетали в небо. И, замирая на высоте, вслед ушедшим войскам смотрели.
ЕПИФАН КУЗЬМА - ЖЕЛУДОК
Снятся боярам страшные сны. Снится им грозный всадник - Разин верхом на коне.
В тревоге живут бояре. И в Твери, и в Рязани, и в Орле, и в Москве, и в других городах и селах.
Послышится цокот копыт по дороге - затрясутся осинкой боярские ноги. Ветер ударит в окна - боярское сердце замрет и екнет.
Боярин Епифан Кузьма - Желудок боялся Разина не меньше других.
А тут еще боярский холоп Дунайка рассказывал ему что ни день все новые и новые страсти. И как назло, всегда к ночи.
Много про Разина разных слухов тогда ходило. И с боярами лют, и с царскими слугами крут. И даже попов не жалеет. А сам он рожден сатаной и какой‑то морской царицей.
В общем, нечистое это дело.
- Пули его не берут, - говорил Дунайка. - Пушки, завидя его, умолкают. Перед ним городские ворота сами с петель слетают.
- Ох, ох, пронеси, Господи! - крестился боярин Кузьма- Желудок.
- А еще он летает птицей, ныряет рыбой, - шепчет Дунайка. - Конь у него заколдованный - через реки и горы носит. Саблю имеет волшебную. Махом одним сто голов сбивает.
- Ох, ох, сохрани, Господи!
- А еще, - не умолкает Дунайка, - свистом своим, мой боярин, он на Волге суда привораживает. Свистнет - и станут на месте струги. Люди от погляда его каменеют.
- Ох, ох, не доведи свидеться!
Живет боярин как заяц - в страхе. Потерял за месяц в весе два пуда. Постарел сразу на десять лет. Последних волос на голове лишился.
Молился боярин Кузьма - Желудок, чтобы беда прошла стороной.
Не услышал Господь молитвы.
И вот однажды ночью случилось страшное. Открыл бедняга глаза - Разин стоит у постели.
Захотел закричать боярин. Но не может.
И Разин молчит, лишь взглядом суровым смотрит.
Чувствует боярин, что под этим взглядом он каменеет.
Вспомнил слова Дунайки. Двинул рукой - не движется. Двинул ногой - не движется.
- О - о!.. - простонал несчастный. Но крик из души не вышел.
Утром слуги нашли хозяина мертвым.
- С чего бы?
- Да как‑то случилось!
Не понимают в боярском доме, что с барином их стряслось.
- Что‑то рано Господь прибрал.
- Жить бы ему да жить.
- Может, выпил боярин лишку?
- Может, что‑то дурное съел?
- Сон ему, может, недобрый привиделся? Уж больно всю ночь стонал.
… Снятся боярам страшные сны. Снится им грозный всадник.
КРАСАВЕЦ ЛЕВКА
Красавец Левка заснул в дозоре. Полагалась за это у разинцев смерть.
Однажды отправился Разин проверять, как службу несут караулы.
Ночь стояла темная. Звезд не было. Луны не видно. Небо в тучах. Выбрал Степан Тимофеевич время перед рассветом, когда дозорных особенно клонит в сон.
Идет Разин от поста к посту. То тут, то там вырываются из темноты голоса:
- Стой! Отзовись!
Отзывается Степан Тимофеевич. Узнают разинский голос дозорные:
- Здравия желаем, отец - атаман!
Надежно службу несут караулы. Доволен Степан Тимофеевич.
Прошел он шесть дозорных постов. Остался седьмой, последний. Тут и дежурил Левка. Красавец он потому, что кончик носа у него обрублен. В шутку окрестили его так казаки. Когда‑то ходил он походом в Ногайские степи. В одном из боев и лишился носа.
Стоял Левка в дозоре у самой реки, на волжской круче у старых сосен.
Вышел Разин к речному откосу. Никто не отозвался на звонкий шаг.
"Что такое?" - подумал Разин. Остановился. Тихонько свистнул. Минуту прождал ответа. Свистнул погромче. Опять тишина.
Прошел Разин вдоль откоса шагов пятнадцать и тут услышал какой‑то звук. Застыл атаман. Прислушался.
Да это же казацкий храп!
Приблизился Степан Тимофеевич к спящему. Левку признал в нерадивом. Казак сидел на земле. Прислонился к сосне спиноЮ. Что‑то приятное снилось Левке. Он улыбался. Голова чуть склонилась на дуло пищали. Шапка сползла на лоб.
Стал заниматься рассвет. Спит беззаботно красавец Левка. Храпит на весь берег. Не чует нависшей над ним беды.
- Эка же черт безносый! - обозлился Степан Тимофеевич. Хотел разбудить казака. Потом передумал. Взяло озорство атамана. Решил он вынуть из Левкиных рук пищаль. Интересно, что Левка, проснувшись, скажет!
Легонько притронулся Степан Тимофеевич к дулу. Только потянул на себя пищаль, как тут же казак очнулся. Мигом вскочил на ноги. Разин и слова сказать не успел, как размахнулся казак пищалью. Оглушил прикладом Разина. Свалился Степан Тимофеевич с ног.
Пришиб казак человека и только после этого посмотрел, кто же под руку ему попался.
Глянул - батюшки светы! Потемнело в глазах у Левки.
Бросился Левка к Разину.
- Отец - атаман, - тормошит. - Отец - атаман! Боже, да как же оно случилось?
Не приходит в себя Степан Тимофеевич. Удар у Левки пудовый.
Помчался Левка с откоса к Волге, шапкой воды зачерпнул. Вернулся. Бежит, спотыкаясь. Склонился над Разиным. Протирает виски и лоб.
Очнулся Степан Тимофеевич. Шатаясь, с земли поднялся. В тот же день атаманы решали судьбу казака. По всем статьям за сон в дозоре полагалась ему перекладина. Однако Разин взял казака под защиту.
- Для первого раза довольно с него плетей.
- Почему же, отец - атаман?!
- За то, что пищаль удержал в руках, достоин казак смягчения.
- Да он ведь чуть не порушил твою атаманскую жизнь.
- Так не порушил. Помиловал, - усмехнулся Степан Тимофеевич, проведя рукой по темени: там шишка была с кулак.
Однако неделю спустя, когда заснул в дозоре другой казак, Разин первым сказал:
- На виселицу!
Строг был Степан Тимофеевич. Ой как строг! Умел миловать, умел и карать.
ДЕСЯТЬ И СОРОК
Не был Разин святым. Мог и сам выпить. Однако приходил в страшный гнев, когда люди перепивались.
А такое случалось.
Особенно падок на вино был казак Гавриил Копейка.
Встретил Степан Тимофеевич однажды Копейку. Разило от казака спиртным, словно из винной бочки.
Почуял Степан Тимофеевич запах.
- Пьян?!
- Никак нет, отец - атаман! - нагло ответил Копейка.
А вранья Разин и вовсе терпеть не мог.
Встретил Степан Тимофеевич казака второй раз. Еле стоит на ногах Копейка. Глаза мутные - мутные. Осоловело на Разина смотрит.
- Пьян?!
- Никак нет, отец - атаман! И не нюхал.
Не тронул Разин и на этот раз казака. Но пригрозил расправой.
Не помогло.
И вот как‑то казак до того напился, что уже и идти не мог.
Полз Копейка на четвереньках. Полз и наткнулся на Разина.
- Ирод! Ты снова пьян?!
- Ни - ни‑как нет, о - о-тец - ата - та - ман. - Язык у казака заплетался. - Я - я ки - ки - сет обронил в тра - тра - ве.
- Ах, ирод! Ах, тараруй! - обозлился Степан Тимофеевич страшно. - Эй, казаки, плетей!
При слове "плетей" хмель из Копейки будто выдуло ветром. Повалился он Разину в ноги.
- Прости, атаман.
- Умеешь пить, умей и похмелье принять, - сурово ответил Разин.
Когда притащили лавку и плети, Степан Тимофеевич скомандовал:
- Десять ударов!
Всыпали.
- А теперь еще сорок!
- За что же, отец - атаман?
- За вранье, за тараруйство, - ответил Разин.
Не любил Степан Тимофеевич врунов. Ложь самым великим грехом считал.