Герои этой повести - обыкновенные деревенские хлопцы - Ваня и Санька. Их деревню оккупировали фашисты в первые месяцы войны. Тяжелые испытания выпали на долю этих хлопцев, на долю их родных и близких. Дети видят расстрелы односельчан, грабеж, насилие и хотят мстить. Но вот несчастье - не выросли. Не берут их в партизаны, не доверяют им взрослые своих дел.
Но хлопцы не теряются. Они помогают раненому комиссару, запасаются оружием и в любом случае стараются навредить врагу…
На республиканском конкурсе на лучшую книгу для детей, посвященном 50-летию Советского государства, 50-летию Белорусской ССР и 100-летию со дня рождения В. И. Ленина, эта повесть удостоена второй премии.
Содержание:
-
1. СТАРАЯ ШКОЛА 1
-
2. "ЭЙ, ПО ДОРОГЕ…" 2
-
3. В НОВОЙ ШКОЛЕ 3
-
4. ЧАПАЕВЦЫ 3
-
5. МЫ С САНЬКОЙ - БЕЗОТЦОВЩИНА 4
-
6. ГЕРОЙСКИЙ КАБАНЧИК 5
-
7. МЫ СОБИРАЕМСЯ В ПОХОД 6
-
8. НА СЛУЧАЙ РАНЕНИЯ… 7
-
9. А ЧЕГО ЖЕ Я ХОТЕЛ ОТ НЕМЦЕВ? 7
-
10. МЫ БУДЕМ "СКУСЫВАТЬ БЫРКИ" 8
-
11. МЫ ПРИСМАТРИВАЕМСЯ, ЧТО К ЧЕМУ 9
-
12. ИЩЕМ БЕДУ НА СВОЮ ГОЛОВУ 10
-
13. ДЕД МИРОН НА НАС НАДЕЕТСЯ 11
-
14. КОМИССАР И КОМАНДИРЫ 12
-
15. КОМИССАР УХОДИТ НА ВОСТОК 13
-
16. ПЕЙ, ФАШИСТСКАЯ МОРДА 14
-
17. ПУЛЕМЕТ ПОД КРЕСТОМ 15
-
18. ШИШКА НА РАДОСТЬ 16
-
19. КАК НАС ПОДВЕЛ КОТ 17
-
20. А МОЕЙ МАМЕ УЖЕ НЕ ХОЛОДНО 17
-
21. МОЙ КОЖУШОК И ГЕРМАНИЯ 18
-
22. НЕМЕЦКИЕ ШУТОЧКИ 19
-
23. "НА КОЙ ЧЕРТ МНЕ ТВОЙ ЦУРИК?" 21
-
24. ШТАНЫ С ОРЛОМ 21
-
25. ВЕЧЕРА У СКОКА НА ЗАВАЛИНКЕ 22
-
26. МЫ С САНЬКОЙ - СЕНЬОРЫ 23
-
27. КАК САНЬКУ "ЖЕНИЛИ" 24
-
28. Я ПОВТОРЯЮ ПОДВИГ СУСАНИНА 25
-
29. НА ПЛЕСАХ 26
-
30. САНЬКА ОБЕЗОРУЖИВАЕТ ВРАГА 27
-
31. ЗАСАДА 28
-
32. Я ИДУ В ПАРТИЗАНЫ 28
-
33. НОЧНОЙ ПОБЕГ 29
-
34. САНЬКА ОБВИНЯЕТ ВОРОБЬЕВ 30
-
35. Я ВСТУПАЮ В МАРИНИНО 31
-
36. СВЯТЫЕ УДИВЛЯЮТСЯ 31
-
37. "ЗА МНОЮ СТАНЬ - ОТ ВЕТРА ЗАТИШНЕЙ БУДЕТ" 32
-
38. "ХОТЬ И НЕМЕЦ, А ЧЕЛОВЕК" 33
-
39. ИДУ ДОБРОВОЛЬЦЕМ 34
-
40. ПИСЬМО ОТ ОТЦА 35
-
Примечания 36
Иван Киреевич Серков
Мы с Санькой в тылу врага
1. СТАРАЯ ШКОЛА
Недавно у нас начали строить новую кирпичную школу. Место для нее выбрали красивое, высокое - на площади за бывшей церковью, в которой теперь клуб. Наша учительница Антонина Александровна говорит, что осенью мы пойдем уже в новую школу, в четвертый класс.
А пока мы учимся в старой и заканчиваем третий. Старая школа - это почерневшее от времени деревянное строение на высоком фундаменте. Когда-то крепкие, смолистые бревна стен потрескались, местами поросли мхом. Лишь отремонтированная недавно жестяная крыша в солнечные дни весело поблескивает новыми цинковыми заплатами.
Возле школы выстроились в ряд седые, отжившие свой век тополя. Кору с них мы давно ободрали на кораблики, и деревья светят голыми боками. На самой высокой сухой верхушке поселились аисты. Неподалеку от их гнезда всегда чирикают задиристые воробьи.
Мой отец рассказывал, что прежде, еще до революции, когда он сам был учеником, в нашей школе размещалась волость. А бабушка так и сейчас еще школу называет волостью. Придет из колхоза домой на обед и начинает:
- Встретила это я ноне возле волости Агату, ту, что за Халимоном…
- Возле школы, баб, - поправляю я.
А она только отмахивается:
- Отцепись, смола! Вот я тебя вышколю…
И снова за свое: волость да волость.
Что такое волость, я уже хорошо знаю - от стариков слыхал. Там сидели волостной старшина и писарь. Они как-то тянули из людей жилы и куда-то уводили их коров. А еще в волости сидел полицейский пристав. Усатый такой, с саблей и плеткой. Он сек мужиков розгами и сажал их в холодную.
Та холодная есть и сейчас. Она находится прямо под окнами учительской. Это большущий каменный подвал с тяжелой дубовой дверью, на которой всегда висит ржавый замок. Часто на переменах мы, мальчишки из третьего "Б", спускаемся по стертым кирпичным ступеням к этой двери и дергаем замок - вдруг отомкнётся? Замок не отмыкается. Тогда мы по очереди заглядываем в щель меж досок, покрытых зеленоватой плесенью. За дверью темно, хоть глаз выколи, оттуда несет сыростью и перекисшей капустой. Но каждый из нас что-то видит в этом мраке, и каждый - свое.
- С-с-скелет, - таинственным шепотом сообщает Коля Бурец, смуглый, с бойкими, как у цыганенка, глазами. Его дразнят Храбрый заяц. И кличка эта прилипла к нему не случайно. Однажды на уроке Колю вызвали читать. Он откашлялся и начал:
- "Храбрый заяц". Кхм. Жил в лесу заяц, и всего он боя…
Как раз тут от потолка отвалился кусок штукатурки и упал прямо перед ним. Весь класс засмеялся, а Коля заплакал. И стал заикаться. С тех пор и носит он свою кличку.
После Коли к двери прилипает Санька. Он смотрит долго и внимательно, заслоняясь от света руками. Мы стоим, затаив дыхание, и ждем, что он скажет. Мне кажется, что Санька забыл про меня: вот-вот прозвенит звонок и придется бежать в класс, не поглядев в щель. Наконец и Санька нагляделся.
- Скелет-драндулет, - насмешливо проговорил он и авторитетно добавил: - Цепи там, вот…
Теперь пришла моя очередь. Сколько я ни всматривался, ни скелета, ни цепей не увидел. И все же, чтобы не отстать от других, заявил:
- Ага, вижу…
И мы помчались в класс.
А после уроков снова собрались возле холодной. На этот раз нам повезло: дверь таинственного подвала была распахнута во всю ширь. Кто ее отворил, мы не знали, видели только, как школьная уборщица тетя Марья волокла через дорогу какую-то кадку к колодцу. Мы, словно кочаны, скатились по каменным ступеням. Санька первым шмыгнул в черный проем двери. Спустя минуту внизу что-то загремело, и вслед за этим послышался приглушенный Санькин голос:
- У, черт… нагородили тут!..
За Санькой полез я, а потом и Коля Бурец. Оказалось, что за дверью было еще несколько цементных ступенек, которых Санька в темноте не разглядел. Теперь он стоял возле перевернутого корыта и смущенно потирал лоб. У него всегда так: не успеет одна шишка сойти - набьет новую. Представить себе Саньку без шишки на лбу просто невозможно.
Ничего страшного в холодной мы не обнаружили: не было здесь цепей, которыми, по мнению Саньки, приковывали к стене борцов за свободу, и тем более не валялись скелеты. Над нами нависал сырой кирпичный свод, наши голоса гудели, как в пустой бочке. На полу валялось старое, разбитое корыто, стояло ведро с тряпками, которыми тетя Марья моет полы в классах. Под ногами хрустели ростки проросшей картошки, в углу лежали два кочана капусты, оставленные, верно, для высадки на семена, да несколько покрытых пылью бутылок то ли из-под керосина, то ли из-под постного масла.
- А все же тут страшно было сидеть, - заметил я, когда мы выбрались из подвала.
Санька на это ничего не ответил, лишь сердито засопел, как будто мы были виноваты, что он набил себе шишку, зато Коля пренебрежительно хмыкнул:
- П-подумаешь, страшно! М-мой отец когда-то тут сто раз сидел…
Ну и задавака же этот Заяц! Что ему ни скажи, он сразу:
- П-подумаешь!
- Скажи еще, тысячу, - не стерпел я.
В черных живых Колиных глазах вспыхнули злые огоньки, а курносый нос задрался еще больше.
- Не веришь? - возмутился он и стал доказывать: - При буржуях сидел? Сидел. Он одному п-пану п-по морде как дал, его и п-посадили. Потом его б-беля-ки расстрелять хотели. Снова сидел. А п-потом убежал… Мой отец матросом был, вот… Он белых знаешь как бил? Из пулемета - тра-та-та-та…
Что правда, то правда: Колин отец был когда-то матросом. У них в хате, на стенке, убранной вышитыми ручниками, и сейчас висит фотокарточка красивого молодого мужчины с черными усами, в бескозырке. На бескозырке написано: "Быстрый". Мы с Санькой, когда дома не было взрослых, залезали на стол и сами читали. Из пулемета он тоже, наверно, белых бил, потому что на груди его лежали крест-накрест пулеметные ленты.
Колин отец погиб лет десять назад. Застрелили из обреза ночью. Он был председателем сельсовета.
- А моего деда при буржуях розгами секли, потому что он шапку не хотел снимать, - похвастался вдруг Санька и с такой гордостью посмотрел на нас, будто это не дед, а он, Санька, не снимал перед буржуями шапки. Его облупившийся нос блестел, как намазанный салом. Он даже забыл про свою шишку.
Тут уж и я не смолчал. Правда, моего деда не секли розгами и отец не был матросом, но мне тоже нашлось что сказать.
- А мой отец, - сообщил я, - когда ходил в школу, кочергу в классе возле двери поставил. Поп шел на урок, дверь отворил, а кочерга по лбу ему ка-ак треснет!..
Санька расхохотался, а Коля спросил:
- Ну и что такого?
- А то, что шишка у попа была побольше, чем у Саньки. А поп схватил отца за ухо да в угол. Коленками на гречку.
- А розгами не секли? - поинтересовался Санька.
- Нет, только дома веревкой.
И так всю дорогу, пока не разошлись по домам, мы спорили, защищая честь своих отцов и дедов.
2. "ЭЙ, ПО ДОРОГЕ…"
Наша с Санькой парта лучше всех в классе: она стоит у окна. Сидеть тут куда интересней, чем в любом другом месте. Пройдет ли кто-нибудь школьным двором, проедет по дороге грузовик или подвода, опустится в свое гнездо аист - все мы видим. Зато и замечания Антонины Александровны сыплются на наши головы как горох.
- Маковей, не вертись!
Это Санька засмотрелся на безногого кузнеца, деда Тимоха, который на своей трехколесной "лисапеде" подкатил к сельмагу.
- Сырцов, тебе неинтересно на уроке?
Это уже я наблюдаю, как рыжая кошка уборщицы тети Марьи подкрадывается к воробью.
А сегодня нам и подавно не сидится: скоро прозвенит последний звонок, после которого мы на все лето станем вольными орлами. Завтра уже каникулы!
У Антонины Александровны тоже приподнятое настроение. Она пришла в класс торжественная и радостная. В ее гладко причесанных волосах сегодня как будто меньше седины, как будто разгладились и морщины на лице. В новом синем платье, маленькая, худенькая, она ходит между партами и тоненько говорит:
- Дорогие мои мальчики и девочки. Вот и еще один год прошел. Мы с вами на пути к вершинам науки поднялись еще на один пригорочек. Пусть он и небольшой, но…
По-праздничному блестят стекла ее очков, которые как-то сами собой, без дужек, держатся на носу. У нас с Санькой так не получается. Сколько раз мы делали из тонкой медной проволоки такие очки - и все впустую. Едва нацепишь на нос, они тут же и свалятся.
- …но и на каникулах не забывайте, что вы школьники, - продолжает щебетать Антонина Александровна, а Санька толкает меня локтем под бок и показывает глазами на окно.
Там, на улице, возле трансформаторной будки, которую недавно построили рядом со школой, вышагивает колхозный электромонтер Иван Буслик. Если б и захотел, лучшей фамилии Буслику не придумаешь. Ноги у него тонкие, длинные, как у аиста - бусла, по-нашему. Он шаг сделает, а обычный человек - два.
Буслик высоко задирает голову и что-то рассматривает вверху, в переплетении проводов. На животе у него широкий пояс с цепью, а на плече железные когти, которые он всегда цепляет на свои длиннющие ноги, когда хочет залезть на столб.
Электричество для нас еще новинка, можно сказать, - чудо. Его провели с полгода назад, и все мы, дети и взрослые, диву даемся, как это по железной проволоке бежит огонь, как он залезает в лампочку и горит там без керосина и чада. Моя бабушка так только плечами пожимает:
- И придумают же…
А Ивану Буслику все это понятно, как свои пять пальцев. Вот почему он, считай, самый уважаемый человек в глазах деревенских мальчишек. Вот почему мы всегда с затаенным дыханием следим, как он лезет на столб или открывает дверь трансформаторной будки. Зайти бы туда самому да поглядеть, что делается за дверью, на которой прибита табличка с надписью: "Не трогать. Смертельно". Но Буслик нас и близко не подпускает. Единственное, что нам позволено, - это носить за ним тяжеленные железные когти.
Остальные классы уже отпустили, а наша учительница все никак не может с нами расстаться, будто мы не просто расходимся на каникулы, а улетаем, как птицы в теплые края.
Она советует нам собирать гербарии, засушивать разные цветочки, листики. Все это нам пригодится, когда мы придем в четвертый класс.
А под окном стоит Митька Малах из третьего "А", или, как мы его зовем, Монгол, и машет полотняной сумкой с книгами. Митька страшно рад, что он уже на улице. Его толстые губы расплылись в счастливой улыбке, вместо глаз - две масляные щелочки.
Я показал Митьке кулак, а он мне - язык. Тут в самый раз было бы крикнуть:
- Малах, Малах! В рябых штанах!
Да в классе не крикнешь.
- А осенью, когда вы придете в четвертый класс, у нас будет новая школа, - продолжает Антонина Александровна. - Новая, просторная, светлая.
В этот момент Митька-Монгол почему-то потерял интерес к нашему окну. Минуту-другую он стоял неподвижно, прислушивался, а потом пустился вприпрыжку к сельсовету - ни дать, ни взять жеребенок.
Там с церковной площади на улицу вышла колонна допризывников. Парни дружно топают и старательно отмахивают в такт шагу руками. Впереди строя какой-то военный идет задом наперед и что-то кричит. А за допризывниками, поднимая босыми ногами пыль, мчатся мальчишки. Только нас с Санькой там нет. Мы сидим в классе, и наши сердца гложет черная зависть.
Наконец Антонина Александровна говорит:
- Ну, дети, до свидания. До первого сентября.
- До свидания, - радостно отзывается класс, и вот перед нами улица, солнце, ветер и буйная мальчишечья воля: беги, куда хочешь, весь белый свет - для тебя.
Допризывников мы догнали уже за околицей. Они шли в Лисьи рвы на стрельбище. Военный, как и прежде, то идет задом, то забегает сбоку и все время надрывается:
- Ать-два! Левой, левой! Не частить! Шатило, не тяни ногу!
В первой шеренге Митькин брат Панас. Несмотря на жару, он в новом суконном пиджаке, увешанном разными значками. Там и Осоавиахим, и Красный Крест, и МОПР, но самый главный из них - "Ворошиловский стрелок" на тонких медных цепочках. Каждый из нас отдал бы что угодно, только бы иметь какой-нибудь из этих значков. Иной раз, когда Панас в хорошем настроении, он дает нам потрогать свои регалии - тогда радости на целый день.
Сегодня Панас горд и неприступен, На плече у него единственная на всех винтовка-мелкокалиберка. Еще больше дерет нос наш приятель Митька-Монгол. Он просто растет на глазах.
- Ага, а мой брат нынче в Красную Армию пойдет!
У Саньки брата нет, поэтому он пропускает слова Монгола мимо ушей. У меня есть брат, да что это за брат? Он пойдет в школу только через два года, а пока даже не все буквы выговаривает. Зовут его Гришка, а он говорит - Глыжка. Так мы его и зовем - Глыжка.
Зато у меня есть дядя Назар, и я, чтоб Митька не больно задавался, напоминаю ему:
- А мой дядя в Испании был!
Тут и Санька бросился мне на подмогу:
- Вот! У него дядя - летчик!
- У него орден! - добавил я.
Митька сдался. Он ничего не ответил и побежал перегонять допризывников. Да и что тут скажешь, если у человека такой дядя?
Дядя Назар приезжал к нам в гости года два назад. На нем была военная форма с иголочки, скрипучие ремни. Отцу он привез новые командирские сапоги, матери - большой теплый платок в клетку, а мне подарил свою пилотку. Правда, она была великовата и лезла на глаза, но мать ее немного ушила, и получилось что надо. Хлопцы со всей улицы просили померять.
А еще он привез патефон с блестящей никелированной ручкой. Каждый день его ставили на раскрытое окно, и по улице разливалась песня:
У огурца-гурочка
Четыре листочка,
Не видала я милого
Четыре годочка.
Возле нашей хаты останавливались молодицы, девчата и, когда песня кончалась, просили:
- Иван, пусти еще разок!
И я снова принимался крутить блестящую ручку. Мои друзья стояли на завалинке и завидовали: им тоже хотелось хоть прикоснуться к патефону.
- Ой, доиграется он - не починишь, - беспокоилась мать.
А дядя только посмеивался:
- Ну и пусть! Новый купим.
Целый месяц я ходил за дядей, как привязанный. Эх, и насмотрелся тогда кино! А конфет поел столько, что Митьке и не снилось.
К нам часто приходила всякая родня. Все угощались, пели песни, а я, навострив уши, ловил каждое слово. Дядя рассказывал неохотно и все словно бы загадками:
- Жарко там было… Пока что их взяла…
Однако нет-нет да и удавалось мне услышать отдельные слова: "республиканцы", "фашисты", "Гренада"… Что они означают, я толком не знал, но догадывался - за ними скрывается что-то очень важное.
А отцу он сказал открыто:
- Был в Испании…
Одним словом, Митькиному брату до моего дяди еще далеко скакать.
- Ать-два, ать-два! Левой! - не унимается командир допризывников.
Полем идут нам навстречу девчата и женщины с мотыгами. Они собрались на обед. И тут парни не выдержали, запели:
Если завтра война,
Если завтра в поход,
Если темная сила нагрянет…
А девчата в ответ:
Скоро в армию поедет
Мой миленок дорогой,
Но два года - не неделя,
Мне полюбится другой.
Девчата поют громче - нашего запевалы почти не слышно. И тут мы с Санькой пришли допризывникам на помощь:
Как один человек,
Весь советский народ
За великую Родину встанет.