- Да. Я сыграю этюд из "Ромео и Джульетты", трагедии Вильяма Шекспира, родился в 1564 году, умер в 1616-м, он написал еще "Гамлет", "Сон в летнюю ночь", "Отелло", "Макбет" и другие пьесы, например "Виндзорские проказницы" с Фальстафом в главной роли и…
- Прекрасно! - прервал меня Романов. - Я вижу, ты хорошо знаешь Шекспира. А теперь сыграй нам этюд.
- Пожалуйста, - сказал я. - Только кто будет Джульеттой?
Его взгляд остановился на Росице:
- Роси, поможешь Энчо сыграть этюд?
- Хорошо, - согласилась она. - А что надо делать?
- Ничего, - объяснил я. - Будешь только лежать бездыханная на полу, а потом… - Я чуть было не сказал: "Потом ты должна проснуться, увидеть, что я лежу мертвый, прийти в ужас, поцеловать меня в губы и пронзить себя кинжалом", но вовремя спохватился и добавил лишь: - Потом встанешь, и всё.
- Тогда приступим! - сказал Романов, откинулся на спинку стула и так впился в меня взглядом, будто хотел загипнотизировать.
4. Продолжение второго тура. Этюды
Под этим пристальным взглядом мне сразу вспомнились уроки Фальстафа: как мы по десять раз подряд повторяли сцену в склепе, как он ложился на пол в образе Джульетты, а я подходил к нему, выпивал яд и умирал. Поэтому я показал комиссии на пустое пространство посередине зала и объяснил:
- Это склеп. Джульетту принесли сюда в гробу, но она не мертвая, она выпила не настоящий яд, а снотворное. Я вхожу, вижу, что она лежит бездыханная, и начинаю… Давай, Роси, ложись!
Мишо Маришки расстелил на полу чей-то плащ, а я на минутку вышел за дверь. Там напустил на себя героический и скорбный вид, как у Ромео, и вошел в склеп.
Росица лежала на плаще и казалась такой по-настоящему мертвой, что я перепугался. Стал метаться, выть от горя, раздирать на груди свой хитон, рвать на себе волосы. Потом наклонился над ней, вроде как бы поцеловать, и тут заметил, что она смотрит на меня сквозь полуопущенные веки и неслышно смеется. У меня внезапно опять схватило живот, и чувствую - немеет язык. Но я все же выудил из кармана пузырек с ядом, выпил его до дна, зарыдал и сквозь рыдания прочитал заикаясь:
Лю-лю-бовь м-моя, п-п-пью за т-т-тебя!
О че-честный Ап-ап-ап-текарь!
Бы-бы-быстро действует т-вой яд.
В-в-вот так я уми-уми-раю с по-по-поцелуем.
И замертво рухнул на Росицу. Она лежала не двигаясь - не знала, что ей полагается уже проснуться и поцеловать меня в губы.
Но зато смеялась уже в голос…
Я открыл глаза.
Смеялись все, даже добрая Голубица Русалиева.
Я поднялся на ноги. Надо же, чтобы именно в такую минуту напало на меня это чертово заиканье! Теперь все пропало, комиссия скажет: "Спасибо, вы свободны!", и когда мама узнает об этом, ее хватит инфаркт.
Но никто мне не сказал: "Спасибо, вы свободны!" Наоборот, сценарист Романов хлопал себя по коленям и кричал: "Потрясающе! Вот это этюд!" У него даже слезы на глазах выступили. А я приободрился и благосклонно (новое слово, очень красивое!) посмотрел на Росицу.
- Что скажете? - сквозь смех обратился Романов к комиссии. - По-моему, мы сделали настоящее открытие. На Тоби, конечно.
- Не уверен, - отозвался Маришки, который смеялся поменьше, чем другие. - Беда в том, что он проделал все это не вполне сознательно. С такими сложно работать.
- Согласен, - ответил Романов. - Но если найти подход, у тебя будет первоклассный комик. Естественно, придется убрать все эти кудри, вернуть ему прежние уши…
Мишо Маришки разглядывал меня более чем критически и после долгой паузы спросил:
- Кто тебя научил так играть, Энчо?
- Фальстаф, заслуженный артист, - ответил я.
- Из Стара Загоры?!. - изумился он.
- Да.
- Тогда все ясно… - И шепнул Романову: - Фальстаф - прозвище одного забулдыги, актера из стара-загорского театра. - Потом опять обратился ко мне: - А другого этюда ты, случайно, не подготовил? Сам, без Фальстафа? Нет? Прекрасно. Я сейчас дам тебе тему, и ты нам сыграешь. Договорились? Значит, так: ты ужасно обижен на нас за то, что мы над тобой смеемся, и раздумываешь, как бы нам отомстить. Замечаешь на столе графин и мгновенно принимаешь решение. Наливаешь в стакан воды и со злостью выплескиваешь ее нам в лицо. Потом разбрасываешь все эти бумаги, рвешь их, топчешь ногами. Понял?
- Понял, - сказал я. И чарующе улыбнулся.
- Перестань ты улыбаться, как манекен на витрине! - сердито прикрикнул на меня Маришки.
- Хорошо, - произнес я и опять невольно улыбнулся той же идиотской улыбкой: не зря же мама меня столько времени тренировала!
- Начинай!
Комиссия уже не смеялась, а вот Росица и остальные кандидаты продолжали тихонько хихикать. Меня это вправду здорово обозлило, и я заорал:
- Вы что, издеваетесь надо мной, да? За что? Что я вам сделал? Прекратите сейчас же! - Схватил графин, наполнил стакан до краев и выплеснул им в лицо. Вода потекла вниз, на рубахи и галстуки, толстое платье у Голубицы спереди намокло, шерсть разлохматилась…
Комиссия застыла - все сидели, выпучив глаза, как Тошо Придурок из нашего класса. И не шевелясь, словно я облил их не водой, а быстросхватывающимся бетоном марки 350.
Естественно, что я на этом не остановился. Быстро шагнул к столу, схватил лежавшие там бумаги, сценарии, карандаши и принялся разбрасывать в воздухе, топтать ногами, не переставая орать:
- Злодеи! Кретины! Ненавижу! Всех проткну шпагой!..
И так до тех пор, пока не истоптал все. На этом этюд закончился. Я тяжело дышал. И даже охрип.
Комиссия по-прежнему таращила на меня глаза, как загипнотизированная Квочка Мэри. Голубица промокала платье носовым платком. Петров-Каменов вытирал свой голый череп и скалил зубы - я не мог понять, доволен он мной или нет.
И когда уже решил, что дела мои плохи, Мишо Маришки встал, обнял меня за плечи и торжественно произнес:
- Энчо, мальчик мой, это было прекрасно. Этюд разыгран совершенно правдоподобно. Честно говоря, я еще не знаю, в какой роли ты у нас снимешься, но обещаю обязательно взять тебя на картину. Такого экземпляра я еще ни разу не встречал… Орфеем ты, конечно, не будешь, предупреждаю заранее. И во избежание недоразумений, ребята, давайте-ка я вам кое-что объясню… - Он присел на краешек стола и продолжал: - Хотя наш фильм называется "Детство Орфея", он вовсе не о том Орфее, которого мы знаем из мифологии. Он не имеет ничего общего ни с давней фракийской эпохой, ни с Эвридикой и ее похищением из ада. Эта тема уже разработана во многих произведениях - песнях, операх, романах, опереттах… Наша картина - это забавная музыкальная история, которая происходит в Софии в наши дни во время ассамблеи "Знамя мира"… Сюжет ее в двух словах такой: в Софию для участия в ассамблее приезжает из небольшого провинциального города детский ансамбль песни и пляски "Хрустальные колокольчики". Солист в этом ансамбле - талантливый и красивый мальчик, которого все называют Орфеем за его музыкальность, голос и обаяние. Одновременно в Софии проходят гастроли детского ансамбля из Греции. У них солистка - красивая смуглая девочка, которую автор назвал Эвридикой. Вначале Орфей и Эвридика выступают как соперники - их ансамбли борются за первое место, из чего проистекает ряд веселых приключений, перерастающих в небольшую войну. Но другу Орфея, лукавому весельчаку Тоби, удается уговорить обе стороны заключить мир. Между Орфеем и Эвридикой возникает нежная дружба. Оба получают первую премию и вместе поют на заключительном концерте. А вечером после концерта Эвридика неожиданно исчезает - есть опасение, что ее похитили. Все в тревоге. Начинается крупная спасательная операция. Орфей и Тоби водят участников обоих ансамблей по городу, проникают во всевозможные уголки, где может оказаться юная гречанка, и всюду поют свои песни в надежде, что она услышит и отзовется. Разумеется, в финале Эвридика найдена. Где и как - я вам пока не открою, а то вам будет не интересно… Поверьте, что вас ожидает множество сюрпризов… Ну как, нравится?
Все закричали:
- Нравится, нравится!
Один я молчал.
Как мне могло нравиться, когда Лорелея готовила меня совсем к другому фильму? Мы-то думали, что действие будет происходить в Родопах, среди лесов, скал и горных вершин, что там будут нимфы, добрые и злые божества, а я буду зачаровывать зверей и растения, потом встречу Эвридику, полюблю ее, но ее укусит змея, и она умрет, попадет в подъемное царство, и так далее, и так далее… Как я скажу Лорелее, что картина совсем не про это? А если с ней будет инфаркт?.. И надо ли ей говорить, что играть я буду не Орфея, а кого-нибудь другого, скорее всего - шутника или шута Тоби?.. Тогда инфаркт, возможно, будет не такой страшный, а как у дяди Иордана в позапрошлом году, правда, потом с ним случился второй и третий, и он скоропостижно скончался.
Хорошенько подумав, я решил маме ничего не говорить. Ведь рано или поздно нам все равно пришлют письменное решение комиссии. Пусть хоть до тех пор останется здорова.
А Мишо Маришки между тем продолжал:
- Готовьтесь, ребята, к третьему туру. К тому времени сценарий уже будет распечатан, вы сможете прочесть его и получить совершенно четкое представление о будущей картине. Имейте в виду: третий тур будет проходить в костюмах и гриме, перед камерой и микрофоном… А теперь послушаем кандидата номер восемь.
Вперед вышел один карапуз и, не ожидая дальнейших приглашений, стал читать стихотворение "Я маленький болгарин" - вернее, не читать, а бубнить, никто ни слова не понял. Мишо Маришки на середине прервал его, сказал: "Спасибо, ты свободен", и карапуз, шмыгая носом, ушел.
Потом прослушали девятый, десятый и одиннадцатый номера. Девятый просто-напросто окаменел, не мог выдавить из себя ни звука. Десятый разревелся посредине песни, а одиннадцатый - высоченный верзила - то пищал женским голосочком, то переходил на бас. Я почти их не слушал, потому что раздумывал над моей злосчастной судьбой - ведь если меня не берут на Орфея, то мне не быть вместе с Росицей, не поплавать с нею в водохранилище. Поэтому когда подошла ее очередь - номер тринадцатый! - я изо всех сил мысленно пожелал, чтобы она тоже провалилась, не стала Эвридикой. Тогда мы останемся друзьями, а я вернусь в Берлогу к Черному Компьютеру и буду строить нашу Машину.
Для этого я решил загипнотизировать ее на расстоянии, заставить окаменеть, как окаменел девятый номер, внушить, что она забыла весь свой репертуар. Впился в нее магнетическим взглядом, вложил в него всю свою энергию и стал посылать мозговые сигналы: "Роси, ты ничего не знаешь! Ты все забыла! У тебя несчастливый, тринадцатый номер! Застынь, окаменей!
Однако она была словно защищена броней, совершенно непробиваемой для моей энергии (возможно, тут действовал закон сохранения энергии, надо будет потом изучить его поглубже), и преспокойно, без запинки, прочитала басню Стояна Михайловского "Павлин и Ласточка":
У Ласточки, весь день парящей в вышине,
Спросил Павлин, играя опереньем:
"Хотелось бы мне знать, какого мненья
Вы, птицы разные, ну, скажем, обо мне?"
"Что ж, - Ласточка Павлину отвечала,-
Я о тебе от птиц не раз слыхала,
Одно и то же о тебе твердят".
"Что я красив? Что пышен мой наряд?"
"Да нет, не то". - "Так что же?"
"Уж не сетуй:
Что ты глупец, богато разодетый!"
До чего же замечательно декламировала Росица! Сколько раз я читал и слушал эту басню и только тут до конца понял ее. Росица, когда читала, время от времени улыбалась, но не как манекен с витрины, вроде меня, а по-человечески, и мочки у нее на щеках подрагивали, и она была обалденно красивая. До того красивая, что моя психическая энергия растопилась без остатка.
И тут меня пронзила страшная мысль: а что Стоян Михайловский, да и Росица, что они хотят этой басней сказать? Что я глупый, завитой, разодетый Павлин, который распустил хвост, чтобы понравиться Ласточке и другим птицам? А Ласточка - это Росица, не зря же она так насмешливо мне улыбается?.. Неужели я правда Павлин?
Времени поразмыслить над этим вопросом не было, потому что Росица запела. Запела ту самую песню, которую учил я, - "Весенний ветер". Но исполнила ее в сто раз лучше, хотя голос у нее, как считает моя мама, не особенный. Зато она совершенно не ломалась и очень изящно пританцовывала в такт музыке. Неужели ее тоже заставляли таскать на голове энциклопедии?
Ей дружно аплодировали. Я тоже захлопал в ладоши, напрочь забыв про свои гипнотические опыты: Росица - это ведь мне не Квочка Мэри, большая разница… А вот я, наверно, Павлин…
- Я вижу, девочка, - сказал Романов, - что ты не разучилась ни петь, ни танцевать. Молодчина!
Но Мишо Маришки не похвалил Росицу. Он критически разглядывал ее.
- Тебе уже сколько исполнилось? - спросил он.
- Четырнадцать.
- Быстро растешь, Роси. - Тон у него был такой, словно Росица виновата в том, что растет так быстро.
Он зашептал Романову на ухо, но благодаря моему сверхострому слуху я все расслышал:
- Через два-три месяца она будет выглядеть взрослой девицей. Посмотри на фигуру… Представляешь, в разгар работы выяснится, что больше ее снимать нельзя. Что тогда? Искать другую?
- И все же не решай пока окончательно. Посмотрим ее на третьем туре… - шепнул в ответ Романов.
Маришки недовольно вздохнул:
- Так и быть, дней десять подождем. Тем не менее я буду искать Эвридику… А вы, ребята, - обернулся он к нам, - можете идти. До свиданья! И пригласите следующих, с пятнадцатого номера по двадцатый!
Голубица Русалиева снова угостила нас шоколадными конфетами, Юлиан Петров-Каменов свирепо оскалил зубы, хотя это наверняка означало вполне дружелюбную улыбку, сценарист Романов помахал нам рукой и крикнул вдогонку: "Готовьтесь к третьему туру!", а Мишо Маришки вынул из кармана расческу и протянул мне:
- Расчеши волосы, Энчо. Если хочешь знать, мне твои кудри совершенно не нравятся. И перестань вечно улыбаться, не надо. Ты не манекен и не… Павлин, верно ведь? И захвати вот это! - Он сунул мне в руку свернутые в трубочку ноты. - Это серенада, которую ты исполнишь Эвридике. К третьему туру выучи наизусть! А теперь иди, до свиданья!
- До свиданья! - автоматически произнес я, как робот с дистанционным управлением, и опять, совершенно невольно, чарующе улыбнулся.
Со стены смотрел на меня Прометей. Он не улыбался.
5. После второго тура
Лорелея ждала меня на лестнице. Лицо у нее было синее, как баклажан, глаза смотрели неподвижно, губы побелели. Такое состояние доктор Алексиев называет прединфарктным.
- Ну? - пискнула она, как мышка.
- Нормально, мамочка… - с жалкой улыбкой ответил я.
Она кинулась ко мне, стала обнимать, целовать…
- Я знала, знала! - воскликнула она. - С первой же минуты знала, что мы победим! - И потянула меня в сквер, не переставая твердить: - Победа, победа! Орфей - наш!.. Идем, идем, ты мне все расскажешь! Пока будем дожидаться твоего папочку, который куда-то исчез и не знает, какие у нас новости.
Она села на скамейку, обняла меня и вдруг расплакалась, краем глаза поглядывая на небо:
- Благодарю тебя, господи! - Вынула из-за пазухи золотой крестик на цепочке, поцеловала. - Благодарю тебя!
Как вам уже известно, я не суеверен, ни в бога, ни в иконы, ни в крестики не верю. Слова Лорелеи - еще одно доказательство, что истинны только наука и изобретательство, ведь ни крестик, ни господь бог не помогли мне на отборочной комиссии. Но как сказать об этом маме? А инфаркт?
- Рассказывай же, рассказывай! - приставала она, пряча крестик за вырез блузки. - Как все было?
- Хорошо было… - ответил я. - Сперва я сыграл "Ромео и Джульетту", потом спел арию Орфея…
- И?
- Понравилось. Композитор даже спросил, кто меня научил так хорошо петь. Потом я сыграл этюд с водой. Вышло совсем по-настоящему. Режиссер сказал - очень правдоподобно.
- Сыночек ты мой дорогой, умница ты моя! А под конец?..
- Под конец… Под конец режиссер пообещал, что обязательно возьмет меня сниматься…
- Еще бы! Как же иначе?
- …и что они письменно сообщат о третьем туре. Он будет в костюмах и гриме, перед камерой и микрофоном. А это - серенада Эвридике, я должен ее к тому времени разучить.
- Замечательно! Это мы быстро… И успеем еще поработать над твоей головой, чтобы стала точь-в-точь как у Орфея.
Я нащупал в кармане расческу, которую мне дал Мишо Маришки, и вспомнил басню о павлине. Трагически вздохнул. И даже зажмурился, представив себе, что будет с мамой, когда она узнает про то, что я уже не Орфей.
На соседней скамейке сидели Росица с мамой. Лорелея метнула в них иронический взгляд и шепотом спросила меня:
- А как дела у этой гусыни?
- Не знаю… Она прочитала басню "Павлин и Ласточка"… Но режиссер считает, что она чересчур для Эвридики взрослая, и он будет искать еще кого-нибудь на эту роль.
- Естественно, раз у нее тринадцатый номер! Да и какая она Эвридика - такие толстые ноги!
Ноги у Росицы вовсе не толстые, мама всегда преувеличивает. Мне в Росице все нравится. И я еще не потерял надежду, что мы с ней поплаваем где-нибудь вместе… Правда, до тех пор мне надо научиться плавать.
- Товарищ Петрунова! - no-театральному весело окликнула ее Лорелея. - Слышали новость? Мой Рэнч будет сниматься. Ему твердо обещали.
- Да, я знаю, - ответила мама Росицы. - Поздравляю. Это большой успех.
- Мы и не сомневались! А у вас как дела?
- Придется ждать третьего тура… Но если Росицу и не возьмут, мы не будем устраивать трагедии… как некоторые, которые считают себя лучшими артистами на свете. Всегда найдется кто-нибудь еще лучше.
- Разве Росица не собирается поступать в театральный? - удивилась Лорелея. - Или в консерваторию?
- Это она сама решит, когда вырастет. Пока что ее больше тянет к медицине. Она может стать врачом или хотя бы медицинской сестрой.
- Боже! - Лорелея вздохнула так, словно теряет сознание. - Медицинской сестрой? С утра до вечера кровь, бинты и трупы! О нет!
Это "нет" относилось ко мне, хотя я никогда и не собирался идти в медсестры, меня больше интересует техника.
- Неужели вы думаете, - сказала мама Росицы, пересев к нам, - неужели вы думаете, что актерская профессия легче? Оглянитесь вокруг: сколько актеров совсем молодыми уходят из жизни!.. Помните Карамитева, Спаса Джонева, Йордана Матева… А Жерар Филипп? Элвис Пресли? Мэрилин Монро? Могу вам назвать еще десятки… Театральная сцена и экран - это прекрасно, но вместе с тем губительно для сердца и нервов.
- У моего Рэнча здоровое сердце и железные нервы.
- Дай бог, дай бог… И все же позвольте один совет: не принуждайте своего сына идти в артисты.
Лорелея слегка рассердилась и язвительно спросила:
- Откуда вы знаете, как живется артистам?
Росицына мама не без горечи улыбнулась и ответила:
- Я сама актриса… в нашем драматическом театре… - И переменила тему: - Скажите, пожалуйста, кто вам вышил этот дивный воротничок?
Они заговорили о вышивках и кружевах, а мы с Росицей побежали покупать мороженое.
- Роси, - спросил я, - почему ты смеялась, когда я играл Ромео?