- Товарищ Маринова, - заговорил он, - я пришел узнать, что с вашим сыном. Он уже несколько недель не ходит в школу, вы присылаете мне какие-то медицинские справки, по городу ходят слухи о том, что Энчо приглашен в кино… - Только тут он внимательней взглянул на меня. И вытаращил глаза: - Простите, это Энчо?
- Д-да… - заикаясь ответил я.
Лорелея поспешила объяснить:
- Он в образе юного Орфея и теперь таким останется.
- Вы шутите? - не поверил географ.
- Ничуть. Мы готовим его заранее, чтобы свыкся со своей ролью. Вы разве не читали? Марлон Брандо, перед тем как сняться в картине "Крестный отец", долго носил искусственную челюсть и ходил переодетый гангстером, чтобы полностью войти в образ мафиози. Вот и Энчо тоже…
- А что, он действительно будет сниматься в главной роли?
- Конечно! - ответила она. - Он занял первое место, оставил позади две тысячи девятьсот девяносто девять конкурентов. Верно, Рэнч?
- В-в-зерно, - подтвердил я. Меня подмывало сказать: "Нет, неверно", но я не посмел - ведь рядом со мной стоял Закон, могущественный и беспощадный Закон.
- Что ж, поздравляю, - сказал он. - Но это не освобождает Энчо от необходимости посещать школу. Я вижу, он поет и танцует - следовательно, вполне здоров и, значит, обязан завтра же появиться в классе. Иначе он еще больше отстанет, да еще в конце учебного года.
- Извините, товарищ Боянов! - безапелляционно (прекрасное, очень выразительное слово!) возразила Лорелея. - Я не могу послать его завтра в школу. И послезавтра тоже. И еще девять дней, когда состоятся кинопробы в костюмах. А после этого… посмотрим… увидим…
- К тому времени он будет исключен из школы.
- Исключен?! - воскликнула мама. - Оставьте, пожалуйста! А как же другие дети-кинозвезды, которые снимаются в фильмах?
- Они имеют специальное разрешение от соответствующих инстанций.
- Мы тоже получим такое разрешение. Кто его может дать?
- Гренчаров из отдела просвещения.
Лорелея загадочно улыбнулась.
- Не волнуйтесь, товарищ Боянов, - сказала она. - Через день-два я пришлю вам такое разрешение. А теперь позвольте вас угостить по случаю нашего торжества.
И пошла на кухню варить кофе, а географ тем временем спросил меня:
- Что с тобой происходит, Энчо? В школе тебя нет, с друзьями не видишься, ушел из хора, забросил футбол и, как я слышал, даже не бываешь у инженера Чернева…
Я трагически вздохнул и спросил:
- А как он себя чувствует?
- Чуть лучше. Состояние было критическое, но, к счастью, и на этот раз выкарабкался.
- Инфаркт?
- В этом роде. Ты бы навестил его. Знаешь ведь, как он к тебе относится.
Мой мозг вдруг заработал на полных оборотах, как включенный в сеть мотор, и я быстро заговорил:
- Товарищ Боянов, я мечтаю прийти к вам и рассказать про все, что со мной происходит здесь и в Софии, как меня с утра до вечера учат петь, играть на гитаре, актерскому мастерству, и я уже не знаю, как быть, мне, честное слово, очень хочется навестить инженера Чернева, но не могу, мама никуда не выпускает из дому, не отходит ни на шаг, залепляет мне уши пластырем…
- Что ж, Энчо, раз ты не можешь прийти ко мне и обо всем рассказать, то сядь и напиши. И пришли мне по почте… или передай через Бобби, например…
Роскошная мысль! Я сразу за нее ухватился:
- Хорошо, я вам обо всем напишу.
С того дня я начал, как писатель, описывать свои переживания и приключения. Каждый вечер перед сном, после того как мама залепит мне уши, а папа контрабандой принесет из кухни бутерброд с двойной порцией ветчины, я беру тетрадку и при свете карманного фонарика, чтобы из другой комнаты не заметили, пишу. Написал все то, что вы прочли, и все дальнейшее, вплоть до самого конца, драматического и счастливого одновременно. Вот только послать свои тетрадки товарищу Боянову по почте или через Бобби не удалось - помешали, как вы увидите из следующих страниц, некоторые обстоятельства.
Мама вернулась с кофе и кексом, угостила товарища Боянова. Уходя, он многозначительно, как сообщник, посмотрел на меня - мол, помни о конспирации…
8. В действие вступают средства массовой информации
Товарищ Боянов ушел вовремя, потому что буквально через минуту после него притащился Фальстаф.
- Ну что, Энчо, уложил на обе лопатки этих киношных обалдуев? - пробасил он и поцеловал меня в щеку.
- Да, - ответила за меня мама, - и с ними две тысячи девятьсот девяносто девять соперников!
- С таким педагогом, как я, иначе и быть не могло, - убежденно заявил он.
Мама угостила его кексом, потом принесла копченой колбасы и пива, и он остался очень доволен.
- Ты сказал там киношникам, кто тебя обучил актерскому мастерству, Энчо? Ну а они что?
- Они сказали: кто же не знает Фальстафа из Стара Загоры!
- Прекрасно! - обрадовался он. - Может, хоть теперь догадаются пригласить меня сыграть несколько ролей в их дурацких фильмах, чтобы повысить наконец уровень нашего кино… Ну, что сегодня репетируем?
Лорелея объяснила, что в картине речь не о прежнем Орфее, а о другом, юном, из маленького городка, который разыскивает свою Эвридику не в подземном царстве, а в Софии. Фальстаф слушал, насупив брови, потом как вскочит:
- Постойте! Да ведь я эту картину уже где-то видел!.. Да, да! Вспомнил! Это было лет двадцать назад. Едва ли не последняя картина, какую я видел, потому что с тех пор в кино - ни ногой. Там тоже юный певец разыскивает Эвридику в карнавальной толпе… Нет, вы посмотрите только на этих киношников! Воруют сюжеты среди бела дня, как разбойники с большой дороги. Сегодня же напишу в газету, разоблачу…
Мама побелела от ужаса. Схватила Фальстафа за руки, чуть не со слезами взмолилась:
- Ради бога, не делайте этого! Картину могут закрыть, и тогда Энчо лишится роли. А вы… ваши уроки уже не понадобятся!
- Да, пожалуй… - пробормотал он. - Возможно, вы и правы… Я, конечно, могу прикрыть этот фильм, мне ничего не стоит… Ну да ладно, пускай сотворят и нашего, болгарского Орфея! - великодушно согласился он, хлебнул пива и добавил: - Мадам, я преклоняюсь перед вашей любовью к искусству!
Он и не представлял себе, как велика эта любовь! А мама, успокоившись, сказала:
- У нас осталось всего восемь дней, товарищ Фальстаф. К этому сроку вы должны окончательно отшлифовать моего Рэнча, чтобы у режиссера и сценариста не возникло никаких претензий…
Она не успела договорить, потому что в дверь позвонили - в эти дни к нам в дверь звонили каждые десять - пятнадцать минут…
Вошел незнакомый человек, по виду пеликан, да и только: такая же длинная, тонкая шея, крохотное узкое личико, выпученные глазки. И немигающий взгляд.
- Я редактор газеты "Зов", - проговорил он птичьим голосом.
- Ах, как приятно! - ахнула мама. - Прошу вас, прошу! Мы уже готовы.
Он сел за стол, мама мгновенно подала ему шоколадный кекс - она столько их напекла, что уже не знала, кому скормить. Фальстаф тоже подсел к столу и стал наворачивать. Редактор не удостоил его внимания, впился в меня своими выпученными глазками и заговорил:
- Ты Энчо Маринов? Прекрасно. Сейчас мы с тобой проведем интервью. Я тебе задам несколько вопросов, ты коротко и откровенно ответишь. С помощью этого интервью я извещу весь город о том, какой у нас появился талант, и обрисую его физический, духовный и артистический облик, который, без всякого сомнения, является отражением особенностей нашего славного города. Итак, вопрос первый: кто вы такой, Энчо Маринов?
- Энчо Маринов, - ответил я, удивленный его дурацким вопросом (хотя такие вопросы иногда задают и по телевидению).
- Понятно, - сказал он, - ну а еще?
Этого я не знал и потому ничего не ответил. А вот мама знала и ответила сразу:
- Рэнч Маринер с ударением на Ма. Ему тринадцать лет, он родом из прогрессивной семьи потомственных артистов и певцов. Еще его дедушка по материнской линии пел на сельских площадях, а бабушка - тоже по материнской линии - играла во многих спектаклях. Есть сведения, что прадедушка по материнской линии был знаком с нашим национальным героем, борцом за свободу Василом Левским и прятал его от преследователей у себя в погребе, а прабабушка по материнской линии вышила знамя для повстанческого национально-освободительного отряда, сражавшегося против поработителей - турок…
Так она говорила и говорила битый час. О себе, о том, что пела в опере, что меня запишет на пластинку фирма "Балкантон", а после фильма я, вероятно, поеду в Париж и Москву, пока будет утрясаться вопрос с Голливудом, что в дальнейшем я попробую свои силы в режиссуре и на сценарном поприще, чтобы стать всесторонне развитой личностью, и так далее, и тому подобное… Редактор старательно все записывал, а под конец сказал:
- Не хотите ли и вы что-нибудь написать в мой блокнот? Какую-то свою мысль, принцип, пожелание?
Мама с готовностью что-то написала, а подпись велела поставить мне. Редактор прочитал вслух:
- "Из всех искусств для нас важнейшее - кино".
- Благодарю вас за кекс, - сказал он, поднимаясь. - Очень вкусный. Пойду готовить завтрашний номер. Но мы видимся не в последний раз. Насколько мне известно, через несколько дней - проба в костюмах. Прошу сразу же по возвращении позвонить мне, мы сделаем более подробный материал, с фотографиями.
- Непременно! - сказала мама. Мы с большим уважением относимся к средствам массовой информации. - И чарующе улыбнулась.
Я улыбаться не стал. А Фальстаф мрачно пробасил:
- А обо мне вы писать не собираетесь? Ведь своей актерской подготовкой мальчик обязан мне!
- Тем не менее редактор опять же не удостоил его внимания и удалился, подпрыгивая на своих тощих пеликанских ножках.
9. Драматическая встреча с ковбоем Жоржем
На другой день "Зов" вышел с очерком о моей персоне под заголовком: "Чудо-ребенок, гордость нашего края". На все вопросы там отвечала не Лорелея, а лично я, причем напечатано это было жирными буквами на первой полосе, под конец же сообщалось, что продолжение следует, причем с моими портретами в роли героя фильма "Детство Орфея".
Мама с утра пораньше послала папу скупить во всех окрестных киосках двести экземпляров газеты, половину из них спрятала в папку для семейного архива, а вторую сотню разослала почтой родным и знакомым по всей стране.
Все следующие дни она чувствовала себя такой счастливой, что даже давала мне на завтрак кусок кекса, и я наконец-то наелся досыта, хотя он теперь мне до смерти опротивел.
Формально уроки с Бобби и Фальстафом продолжались, но к нам приходило столько гостей, что не оставалось времени ни на серенаду, ни на "Ромео и Джульетту". После очерка в газете я стал еще знаменитее. Теперь телефон звонил уже каждые три минуты, звонили знакомые и незнакомые. А в гости приходили двоюродные братья и сестры, дяди, тети, посаженые отцы и матери, их двоюродные, троюродные, четвероюродные братья и так далее. У нас перебывали все мамины сотрудники и сотрудницы, почтово-телеграфно-телефонное отделение в полном составе во главе с заведующим, который во имя любви к нашему славному городу продлил маме отпуск еще на пятнадцать дней. И пока они расправлялись с кексом, я им пел:
В эту тихую ночь
Ждать тебя мне невмочь,
О Эвридика!
Меня ласкали, целовали, некоторые даже приносили в подарок импортный шоколад, и вскоре я стал весить пятьдесят кило, если не больше.
На третий день поток гостей поубавился, и мама позволила мне поспать, но из дома все равно не выпустила. Я использовал это время, чтобы написать несколько страничек моих мемуаров. У меня заполнены уже две тетрадки. Если так пойдет дальше, то скоро все опишу. Проблема в том, как переправить эти тетрадки товарищу Боянову.
Я думал засунуть их в пластмассовую флягу и выбросить через окно, как делают при кораблекрушении моряки. Но как потом узнаешь, кто ее подобрал и как поступил с ней? Ведь я, как вы сами видите, изливаю тут душу, не скрываю даже своих любовных метаний между Миленой и Росицей. Поэтому я решил дождаться более благоприятной минуты, завернул исписанные тетрадки в полиэтиленовую пленку, перевязал и спрятал в печке. У нас теперь центральное отопление и печку больше не топят.
Было около шести вечера, когда я услыхал, что мама с папой разговаривают в гостиной. Они не ссорились. Мама была веселая, рассказывала про гостей, а папа недовольно сопел, бурчал что-то вроде: "Не слишком ли ты торопишься? Не по душе мне эта газетная шумиха. Подождала бы до третьего тура. Цыплят по осени считают…" На что мама ответила: "Куй железо, пока горячо, Цветан!" - и папа замолчал, сраженный железным аргументом Закона.
Но вскоре они все-таки заспорили - насчет справки, которую надо выпросить у начальника отдела просвещения.
- Нельзя этого делать, понимаешь? - убеждал папа. - Энчо не должен бросать школу. Это ему дорого обойдется. Не хватало еще остаться на второй год! Зачем тебе полуграмотный сын? Ведь завтра ты захочешь, чтобы он поступил в университет!
- Не в университет, а в Театральный институт! - возразила мама. - Или даже в Парижскую киношколу. Там не требуется ни математика, ни физика, там нужен только талант! А таланта нашему мальчику не занимать. Не упрямься, Цветан, завтра же отправляйся к Гренчарову. В конце концов, наши успехи - это его успехи, его служебный актив. Глядишь, благодаря нам еще повышение получит!
В этот момент свершилось нечто вроде чуда - телефон зазвонил, мама взяла трубку, и я услышал:
- Алло?.. Кто?.. Товарищ Гренчаров?.. Ах, как мило с вашей стороны! Готовы ли мы вас принять? Помилуйте, зачем же спрашивать? Наши двери всегда для вас открыты… Через час? Ждем!
Она положила трубку и в страшном возбуждении закричала:
- Ты слышал, Цветан? Видишь, какую честь нам оказывают городские руководители? Надо принять его так, как подобает родителям кинозвезды. О господи, на кого я похожа! Прическа - ужас! Быстренько прибери в квартире, а я поставлю в духовку кекс и приведу в порядок голову.
Потом ворвалась ко мне:
- Энчо, сыночек! (Даже забыла, что меня теперь зовут не Энчо, а Рэнч!) Через час к нам придет один очень важный человек, от которого многое зависит. Помойся, причешись, только смотри не испорть завивку. И надень хитон! Пусть он увидит тебя таким, каким ты был на отборочной комиссии! И не забывай улыбаться, как я тебя учила!
Лорелея засновала между ванной и кухней, одновременно поправляя себе прическу и замешивая тесто. А папа побежал в магазин за бутылкой виски.
Что касается меня, то, по правде говоря, я был в полной панике. Как себя вести, когда Большая Шишка заявится к нам? Если он узнает, что я замешан в ту историю, мне конец!.. Ой, только бы не узнал!
Я пригладил немного волосы, влез в свой хитон и снова стал похож на павлина. Хорошо, хоть дедушка Энчо не видит, как я тут распускаю хвост!
Ровно через час, когда весь дом пропах кексом, приехал гость. Мама кинулась открывать, мы б папой почтительно ожидали в гостиной.
Когда я увидел, кто переступает порог, у меня мгновенно свело живот, а горло будто перехватило проволочной петлей: гостей было двое, и один из них - ковбой Жорж!
- Милости просим, милости просим! - щебетала мама, пододвигая им кресла. - Как я счастлива, что вы…
Гости сели. Ковбой Жорж скользнул по мне взглядом и уставился на наш магнитофон. Выходит, не узнал! А его папаша откашлялся в ладошку и с важностью произнес:
- Мы тоже решили наконец познакомиться с нашим юным талантом! Прочитали в газете об его успехах, он у всех на устах, начальство и говорит: "Поезжай, Гренчаров, познакомься и доложи, действительно ли он - наша надежда, и если да, надо оказать ему всестороннее содействие…"
Большая Шишка оказалась и вправду большой, даже огромной. На лице усищи, на шее, несмотря на жарищу, крахмальный воротничок и галстук. А голос масленый, как у попа.
Папа поставил на стол виски, мама - кекс.
- Товарищ Гренчаров, - сказала она, улыбаясь еще более чарующе, чем обычно, - у вас не глаза, а рентгеновский аппарат, вы прочитали мои сокровеннейшие мысли и желания. Нам действительно позарез нужна ваша помощь.
Папа наполнил стаканы, подал один и ковбою Жоржу. А мне - нет.
- Со встречей! - сказал он, поднимая свой стакан.
Ковбой Жорж собрался отпить, но Важная Шишка остановила его:
- Нет, нет, Жорж! Никакого алкоголя, пожалуйста!
Жорж надул губы, однако послушно отставил стакан.
А Большая Шишка объяснила:
- Детям пить нельзя. Знаете, пока я был за границей, у нас дома произошла колоссальная неприятность. Дружки Жоржа перепились, устроили драку, разгромили мне квартиру. Не дуйся, Жорж, не дуйся! Бери пример вот с этого мальчика, который так целеустремленно идет по светлому творческому пути. Пью за таланты, которых рождает и будет еще рождать наш прекрасный край! - И он осушил стакан до дна.
Ковбой Жорж взглянул на меня, чтобы по совету отца взять пример с юного дарования.
У меня еще сильнее свело живот: узнает он меня или не узнает?
Он не узнал. И принялся наворачивать кекс кусок за куском.
- Товарищ Маринова, - масленым голосом спросила Большая Шишка, - что же такое у вас стряслось, почему вам потребовалась моя помощь?