* * *
Васька сидел у стены на корточках и, водя пальцем по строчкам, читал книгу "Сын полка".
- Ты чего, заболела, что ли? - спросил он, мельком взглянув на меня.
- Ага, заболела, - обрадованно подтвердила я. Мне очень понравилось, что Васька сам читает.
Васька поднял голову, вгляделся в мое лицо и изумленно присвистнул:
- А это чего?
- С врачом подралась! - честно ответила я.
• Точно? Ну гляди… - произнес Васька с угрозой, которая, как я поняла, относилась не ко мне, а к моим возможным обидчикам.
- Как Жека? - спросила я. Васька нахмурился.
- Да так, ничего, - неохотно сказал он. - Ест, спит, температуры нет, кашель тоже послабже… Только припадки вот… Вчера был сильный… Сегодня меньше…
- Плохо, - сказала я, опускаясь на корточки рядом с Васькой. Он был такой печальный, что мне захотелось утешить его. - Знаешь, Достоевский, между прочим, тоже болел этой, эпилепсией. Так он даже писателем стал. Его книжки во всем мире читают…
- Да ну? - живо заинтересовался Васька. - А где он сейчас?
- Ну, где… - смутилась я. - Умер, конечно.
- Вот видишь! - Васька безнадежно махнул рукой.
- Васька! Да он же когда жил-то! - начала я, но Васька яростно замотал головой, показывал, что не желает слушать никаких возражений, а потом резко сказал:
- Не нужен нам ваш Достоевский!
- Слушай, Васька! - обиделась я. - А почему ты все время так говоришь: у нас, у вас… Мы же с тобой в одной стране живем, в одном городе…
- Это ты живешь в стране, в городе, - устало сказал Васька. - А мы - в этой, как ее, в "полосе отчуждения".
Я не нашла, что возразить, и замолчала. Васька посмотрел на меня взрослым взглядом и тихо сказал:
- Жека спит.
И тут же из сарая донесся тоненький голос:
- И вовсе я не сплю!
- Кто тебе вставать разрешил, ублюдок! - заорал Васька, вскакивая. - Убью, отродье!
- А вот и не убьешь! - бесстрашно сказал Жека, высовывая в щель лохматую голову. - А ты картохи полил?
- А ну быстро на место! - рявкнул Васька.
Жека хихикнул и скрылся.
- Обнаглел, пока болел, - объяснил мне Васька и усмехнулся. - Пошли внутрь. А то он все равно там не усидит, если мы снаружи будем.
- Пошли, - согласилась я.
Жека примерно лежал в "постели", аккуратно сложив руки на груди, и только глаза его хитро поблескивали.
- Ты картохи полил? - спросил он, увидев Ваську.
- Полил, полил, - проворчал тот. - Только мне и делов…
- А ты хорошо полил? - настойчиво продолжил Жека. - У стенки тоже?
- А ну, заткнись! - крикнул Васька, и Жека быстро прикрыл рот ладошкой, но тут же перевел глаза на меня и из-под ладошки попросил:
- Расскажи сказку!
Я смутилась:
- Да я сказок не знаю…
- Хорошо, - тут же согласился Жека. - Тогда я расскажу. А ты слушать будешь. Ладно?
- Конечно, конечно, - обрадовалась я.
Васька фыркнул, взял три дощечки, молоток и ушел в угол.
- Знаешь, есть такой город, - полуприкрыв глаза, начал Жека. - Там все дома золотые. То есть не по-настоящему золотые, а как бы… Блестят. А все улицы выложены белым камнем. Такой гладкий, даже чуть розовый…
- Мрамор, - подсказала я.
- Да, да, мрамор, - согласился Жека. - А на каждом углу из того же мрамора бассейны. Посередине такого бассейна бьет фонтан. И вода в бассейнах голубая-голубая. Как небо. Все дети, которые живут в этом городе, каждый день купаются в бассейнах, а туч на небе никогда не бывает. И всегда светит солнце, а золотые дома и фонтаны сверкают так, что даже вечером не зажигают фонари. А вдоль улиц на газонах растут розы…
- Красные, - подсказала я.
- Нет, - решительно возразил Жека. - Красные - это слишком… на кровь похоже… Розовые! Вот! И белые тоже. И еще желтые такие. Красивые!
- Хорошо, хорошо, - согласилась я. - Красные и вправду слишком ярко.
- Утром взрослые ухолят на работу, а дети ходят по улицам, играют с большими добрыми собаками, купаются в бассейнах…
- А школа? Разве они не учатся? - спросила я.
Жека на секунду нахмурился, но тут же улыбнулся и сказал:
- Те, которые хотят, учатся. В школах там большие окна, от пола до потолка, пальмы растут в бочках, а все учительницы добрые, как анделы, и ходят в длинных белых платьях. А на руках у них такие золотые браслеты, и по ним все узнают, что они учительницы, и если что кому непонятно, то спрашивают у них прямо на улице. И они всегда отвечают…
- Здорово! - искренне восхитилась я. - Красивый город! Это ты сам придумал или тебе кто-нибудь рассказал?
- Он есть! Есть! - с обидой сказал Жека. В глазах его блеснули слезы, и я поспешно подтвердила:
- Есть, конечно, есть! - и погладила Жеку по жестким спутанным волосам.
Подошел сумрачный Васька и начал молча прилаживать на стене сколоченную им полочку.
- Посуда вся на полу валяется, - пояснил он. - Грязь одна. Тебе домой не пора?
Я взглянула на часы и поднялась:
- Пора.
- Ну пошли. Мне как раз на вокзал заглянуть надо.
Васька посмотрел на Жеку и свирепо вытаращил глаза:
- Гляди у меня! Встанешь - убью!
- Красивый у Жеки город, правда? - спросила я, шагая вдоль сараев рядом с Васькой. - Он тебе тоже рассказывал?
- Век бы не слыхать! - огрызнулся Васька.
- Почему?! - удивилась я.
Васька долго молчал, потом вдруг сказал:
- Он припадки любит.
- Как любит? - не поняла я. - Он же не должен ничего помнить.
- А он и не помнит, - подтвердил Васька. - А перед тем как покатиться, бывает в ентом городе, с золотыми домами. Чудится ему, ясно? Потому и припадки любит.
- Ах, вот что, - сказала я только для того, чтобы что-нибудь сказать. И подумала о том, как все странно и сложно.
С тех пор как я познакомилась с Васькой и Жекой, мне стало казаться, что существуют два слабо связанных между собой мира. Один - это тот мир, в котором я жила раньше. Это - школа, мама, бабушка, папа, Инка Колесова, Наташа Громова, Ленка Макаренко… Другой - это Жека и Васька, Жар-Птица, Моня-искатель, Родька - Божий человек…
Но в тот момент, когда Васька объяснил мне происхождение Жекиного города, я как-то вдруг поняла, что была не права, и есть только один мир, в котором все смешивается. И от этого мне почему-то стало легче. Хотя в общем-то понятно почему. Ведь если миров два, то в каком же из них живу я сама?
* * *
Шли дни. Жека поправлялся и стал как-то даже веселее, чем раньше. Часто смеялся чему-то, рассказывал какие-то истории, строил замки из моих старых кубиков. Иногда вдруг замолкал и с мечтательной улыбкой смотрел куда-то вдаль, туда, где, исчезая, сплетались рельсы и провода. И, казалось, видел там что-то, недоступное нам с Васькой.
Бабушка и мама особенно ко мне не приставали. Правда, однажды вечером, выйдя гулять, я заметила, что мама следит - за мной, прячась за водосточными трубами. Я легко запутала след и скрылась от нее - недаром я почти год играла в индейцев.
Однажды мы всем классом ходили в театр, смотрели балет "Щелкунчик". Мне балет очень понравился, но я все время жалела, что Васьки и Жеки нет рядом. А перед театром мы зашли к Ире Смирновой. Она, оказывается, живет совсем рядом со школой. И сама позвала меня к себе.
В маленькой Иркиной комнатке стояло два огромных шкафа, плотно набитых книгами.
- Это все твои? - удивленно спросила я.
- Да, мои, - гордо ответила Ирка.
- И ты их все прочитала?
- Ага.
- Ты, Ирка, наверное, страшно умная, - искренне восхитилась я. - Мне б столько и за всю жизнь не прочесть!
- А мне ничего другого не оставалось, - непонятно ответила Ирка, нырнула в платяной шкаф, покопалась в нем и выкинула на диван голубую, с большим воланом кофту и темно-синюю плиссированную юбку. - Как ты думаешь, подойдет? - спросила она меня.
- Ага, нормально, наверное, - равнодушно согласилась я, но тут же испугалась, что обидела Ирку, и добавила: - Очень даже красиво.
- Вот и славно. - Ирка вздохнула с облегчением, достала голубую комбинацию и тоже бросила ее на диван. Потом через голову стянула школьное платье.
Я рассматривала книги и обернулась к Ирке, чтобы спросить ее о… и все слова застряли у меня в горле. Я смотрела на Ирку, которая стояла передо мной в одних трусах и глупо хлопала глазами.
На груди у Ирки, почти точно посередине, багровел огромный страшный рубец, простеганный по краям двумя рядами красных точек.
- Ирка, что это?! - прошептала я.
- А, это? - Ирка спокойно ткнула себя пальцем в грудь. - Это мне операцию делали. На сердце. Ты разве не знала?
- Очень больно было? - Вопрос был страшно глупым, но молчать было еще страшнее.
- Нет, когда резали, не больно, - охотно объяснила Ирка. - Это ж под наркозом, ничего не чувствуешь. А вот потом, когда проснулась… ничего себе так…
Теперь я сразу поняла все. И почему Ирка не ходит на физкультуру, и почему ее так редко вызывают к доске, и почему ей не оставалось ничего, кроме чтения книг. "Черт возьми, ей же, наверное, волноваться нельзя, - подумала я. - Тогда Нина Сергеевна не хотела, чтобы она шла в детдом. Поэтому. А я, дура, рассказала ей про Ваську и про все. Вдруг ей плохо от этого было? И тогда в детдоме… Она же бежала за мной. Бежала! А ей же наверняка нельзя этого ни в коем случае. Она же умереть могла! И все равно… Чтобы мне помочь…"
- Ирка! - отчаянно сказала я.
Ирка посмотрела на меня с удивлением. Она как раз надевала юбку. Мне хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я ничего не могла придумать и ненавидела себя за это. Вот если бы гадость надо было сказать… тут бы я быстро… пожалуйста… А хорошее… никогда никому не приходилось. И никто меня этому не учил. Только из книг: "Милостивый государь мой! Примите уверения в совершеннейшем моем почтении…" Ну, это явно не годится! Но должно же быть что-то взамен! Но что?! И я еще смею обижаться на Ваську за то, что он только ругается… Если даже я хороших слов не знаю, то уж ему-то откуда… Ирка выжидающе смотрела на меня. Ненадетая юбка висела у нее на шее.
- Ирка! - повторила я. - Хочешь, я тебе книжку подарю? Сент-Экзюпери? "Планета людей". Там и "Маленький принц" есть. Хочешь?
- Нет, нет, нет! Что ты! Что ты! - Ирка быстро замотала высовывавшейся из юбки головой.
- У меня - два. Один бабушка купила, другой - на день рождения, - отчаянно врала я. - Зачем мне два-то?
- Правда? - Ирка недоверчиво улыбнулась.
- Конечно, правда! - подтвердила я. - Я тебе завтра принесу. Ту, которая поновее… И ты… ты прости меня, Ирка! Я ж не знала…
- Простить? - изумилась Ирка. - За что это?
- Ну, за то, что я тебя… ну, волновала… Тебе ж, наверное, волноваться нельзя…
- Можно, - твердо и грустно сказала Ирка. - Мне даже нужно волноваться. Иначе я вообще никогда человеком не стану…
- Ты и так человек, что ты говоришь такое! - пришла моя очередь удивляться.
Ирка стояла, опустив руки и глядя в пол. Юбка болталась на ней, как огромный старинный воротник.
И я спросила то, что меня давно интересовало:
- Ир, а почему ты в классе ни с кем не дружишь? Я - ладно, я - из другой школы, а ты?
- Со мной никто не хочет дружить, - спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, сказала Ирка. - То самое, про что ты говорила. Волноваться нельзя, бегать нельзя, играть ни во что нельзя. Неинтересно со мной.
Мне захотелось как-нибудь утешить Ирку, но я не знала, как это сделать. Сначала я хотела просто сказать: "Давай, если ты не против, я буду с тобой дружить", - но потом подумала, что это как-то очень глупо. В самом деле, нельзя же дружить по заказу… И тогда я сказала:
- Ну и что? Зато ты вон сколько книг прочитала… И родители тебя, наверное, никогда не ругают. Нельзя же…
- Я их ненавижу, - опять же спокойно сказала Ирка. - Они Марью убили.
Я вздрогнула и приготовилась услышать что-нибудь уж вовсе кошмарное. После багрового шрама на Иркиной груди, который все еще стоял у меня перед глазами, я чувствовала, что ничему не удивлюсь. Ирка молчала.
Тогда я спросила шепотом:
- А кто это - Марья?
- Марья - это моя овчарка, - сказала Ирка, и голос ее чуть дрогнул. - Она меня любила. Они обещали мне, что не тронут ее, а пока я была в больнице, ее усыпили. Им кто-то сказал, что мне вредно… Я пришла, а ее нет… И подстилки нет, и ошейника на гвозде, и мячика резинового - ничего… Как будто и не было. И мне, понимаешь, захотелось… тоже…
- Что - тоже? - одними губами переспросила я.
- Чтобы меня тоже не было…
Лицо у Ирки было совершенно спокойное, только веснушки проступали все отчетливее, а губы, наоборот, почти слились с голубым кофтиным воланом.
- Знаешь, Ирка, - собравшись с силами и отвернувшись, проворчала я. - Не надо этого, ладно? Жалко пса, конечно, чего говорить… Так чего же теперь, топиться, что ли?.. Мало ли что в жизни бывает!
- Да, - сказала Ирка. - Много. Я теперь знаю. И очень благодарна тебе.
- Мне?! - изумилась я.
- Тебе, конечно. - Ирка пожала плечами. - Ты меня, можно сказать, спасла. Пока ты мне не рассказала про Ваську, я все думала… думала… В общем, теперь не важно, о чем… А теперь не думаю. И даже если ты теперь со мной вообще разговаривать не захочешь, я все равно никогда не забуду того, что ты для меня сделала.
"Вот это да! - смущенно и восхищенно подумала я. - Получается, что не я Ирке, а она мне комплименты говорит. Да еще как ловко! Вот что значит читать много!"
- А теперь пойдем поскорее, - сказала Ирка, видя, что я уже открыла рот. - А то в театр опоздаем.
* * *
За ужином я спросила:
- Мама, а ты могла бы усыновить ребенка из детского дома?
Мама почему-то смутилась и дажа начала крошить булку на стол, за что всегда ругала меня.
- Да нет, мне как-то тебя хватает…
- Ну, а если бы меня почему-нибудь не было? Тогда могла бы? - не унималась я.
- Все не так просто, Ольга, как тебе кажется, - громко и четко сказала бабушка.
Я. не знаю людей, которые говорили бы четче, чем она. Бабушка произносит все буквы в каждом слове, даже те, которые в школьном учебнике числятся непроизносимыми. Я думаю, что эта привычка образовалась у нее от долгого общения с обалдевшими родителями больных детей.
- Конечно, усыновить и воспитать чужого ребенка - это благородное, достойное уважения дело. После войны, когда осталось много детей-сирот, некоторые давали свою фамилию шестерым, даже десятерым детям. Я сама знала такую женщину. Она была уже немолодая, и на войне у нее погибли двое сыновей и дочь. В их городе разместился эвакуированный детский дом. Она брала к себе заболевших детей, и, выздоровев, они оставались у нее жить. Так у нее стало шестеро детей. И еще одного мальчика-сироту привез с войны ее муж. Вот так… Но сейчас все сложнее…
Я фыркнула в чашку.
Мама возмущенно вскинула брови, а бабушка сказала железным голосом:
- Ничего смешного. Для меня эта женщина - почти святая.
Я фыркнула совсем по другому поводу, но оправдываться не стала. Та женщина, про которую рассказывала бабушка, конечно, замечательный человек, но вот насчет того, что ей после войны просто было воспитывать семерых детей… тут бабушка явно переборщила.
- Сейчас в детдомах совсем не тот контингент, что был после войны, - продолжала бабушка. - Много детей больных, умственно отсталых. Ты девочка уже большая, сама должна понимать…
- А что же, - спросила я, - если он больной или, к примеру, припадочный, так он уже и не человек, что ли?
- Ну почему же не человек? - терпеливо объясняла бабушка. - Просто когда усыновляешь здорового ребенка - это огромная ответственность. А что же говорить про больного?
- Хорошо, бабушка, спасибо, я поняла, - сказала я и вышла из-за стола. Хотя на самом деле я ничего не поняла. Если кто-то ребенка усыновил, то он за него и отвечает. Это понятно. А если ребенок остался в детдоме, то за него никто не отвечает. Так, что ли?
Когда я вышла за дверь, мама сказала бабушке:
- Не нравится мне все это.
- Все в порядке, - ответила бабушка, составляя посуду в мойку (я слышала звон). - Просто девочка впервые задумалась о том, что ей придется когда-нибудь создавать семью. Помню, когда я была маленькая, то тоже думала о том, чтобы взять на воспитание сиротку. Потом, как видишь, прошло…
- Да нет, дело не в этом, - с досадой возразила мама. - Я недавно виделась с Юлей. Так вот она сказала мне, что встретила Ольгу на Невском с двумя какими-то мальчишками…
- Ну и что? Почему она обязана дружить именно с девочками?
- Да не в этом дело, мама! Как ты не понимаешь! - почти крикнула моя мама. - Если хочешь знать, Юля охарактеризовала этих мальчиков так: один оборванец, а другой - так просто олигофреник какой-то…
"Так, - подумала я, ложась на диван и раскрывая на коленях книгу. - Значит, какая-то мамина подруга видела меня с Жекой и Васькой. Ну что ж. Может быть, это и к лучшему". И я стала обдумывать, что хорошего в том, что мама и бабушка узнают про моих друзей, и что плохого. Думать так меня научила Ира Смирнова. "Вот какая бы ни случилась пакость, - говорила она, - если подумать немного, всегда можно придумать, почему это хорошо. И сразу легче делается. И с плохим справиться проще". Я уже несколько раз пробовала. Помогает, правда.