- Да ладно, - отмахнулся Васька, - про ентого, про Маугли читай. То и мне занятно. И Жеке нравится. Знаешь, в позатот день он мне вдруг и говорит: "Давай, Вась, пойдем в лес жить, к волкам. Тараса тоже возьмем. Ты Маугли будешь, а я так, с тобой. С людьми дюже плохо жить, может, с волками лучше?" Чуешь как, да? Соображает! - Последнее Васька произнес с гордостью, не замечая, наверное, что противоречит сам себе, и добавил все с той же взрослой усталостью: - Глупый еще. Несмышленыш.
* * *
Бывают такие дни, когда все кажется обыкновенным. Обыкновенные серые дома, обыкновенные троллейбусы с пыльными окнами, по обыкновенным грязным улицам ходят некрасивые люди в обыкновенной одежде и говорят друг другу обыкновенные слова. И все в эти дни как всегда. Как всегда, ругаются в автобусах, как всегда стоят в очередях, как всегда спят в школе на уроках, как всегда не замечают друг друга на улицах. И ничего необыкновенного в такие дни ну просто совсем произойти не может. И увидеть ничего необычного нельзя, как ни старайся.
А бывают дни - наоборот. Совсем другие.
Я раньше думала, что это и правда сами дни такие. Делятся где-то и кем-то на обычные и необычные, а потом к нам приходят. Но потом, когда подросла, поняла, что все это у меня внутри и мой самый обыкновенный день для кого-то может оказаться самым-пресамым необыкновенным.
То воскресенье, когда мы с Васькой и Жекой собрались на прогулку, было необыкновенным. Все дома были розовыми, желтыми, белыми и голубыми, все люди - красивыми, а когда мы проходили по аллее вдоль Университета, то вдруг услышали музыку. Подняли головы и увидели, что в глубине сада у раскрытого окна стоит женщина в широком халате и играет на трубе. Что-то такое радостное и печальное одновременно.
- Чего это такое? Больница, что ль? - спросил Васька.
- Нет, роддом, - ответила я, взглянув на вывеску.
- Вот это да! - не то удивился, не то восхитился Васька и, подумав, добавил: - Должно, музыкантом будет…
Мы шли по городу, вокруг было полно всяких памятников. Я как-то никогда не задумывалась над тем, как их много, и сейчас прямо поразилась. Куда ни глянь - везде памятники или здание какое-нибудь историческое. Жека шел задрав кверху голову, постоянно спотыкался и везде в лепных украшениях домов видел каких-то зверюшек, которых мы с Васькой не замечали.
- Ой, смотрите, какой лев!.. Ой, орлы какие страшные! А это кто такие - на задние лапки встали? Кошки, да? Куницы? А чего это они держат?
Я, как могла, объясняла и видела в этот день гораздо больше, чем обычно. Благодаря Жеке и тому, что был такой день.
Проходя по улицам, я все время пыталась вспомнить, что я слышала про эти дома и памятники от мамы, во время экскурсий, на которые таскала меня бабушка, и что читала в книге "Знаешь ли ты свой город?". И мне было очень стыдно, потому что оказалось, что я не помню почти ничего, а если что и помню, то все какие-то мелочи, не имеющие к делу никакого отношения. Самое главное - кто и когда построил - я забыла начисто. На всякий случай я перечислила Ваське всех известных мне архитекторов, а Васька спросил, был ли среди них хоть один русский. Я поднапряглась и вспомнила, что был, - Захаров. Васька очень обрадовался и спросил, что этот Захаров построил. Я наугад сказала, что Адмиралтейство.
Васька несколько секунд, сощурясь, смотрел на блестящий адмиралтейский шпиль, потом сплюнул сквозь щель в передних зубах и сказал:
- Ничего! Подходяще!
На площади Декабристов я вспомнила, что Медного всадника делали целых два скульптора - мужчина и женщина.
- Представляешь, все - мужик, а голову - женщина, - сказала я Ваське. - Жаль только, фамилии забыла.
- Ничего, - сказал Васька. - А чью голову, лошади или этого - Петра?
Я смутилась, потом подумала и честно сказала:
- Не знаю. Но, наверное, лошади. Она, наверное, специалистка была по лошадям. А Петра - что ж, если все остальное сделал, чего голову-то кому-то другому отдавать?.. А еще знаешь, - почему-то вспомнила я, - есть такая картина - "Мишки в сосновом лесу". Так там тоже два художника рисовали. Один, Шишкин, лес, а другой - мишек. Видно, Шишкин мишек рисовать не умел.
- Шишки в сосновом лесу, - сказал Жека и засмеялся.
Мы с Васькой тоже улыбнулись.
Про Медного всадника я вспомнила еще, что он стоит на трех точках опоры, третья - хвост, но никто этого не замечает и все думают, что на двух. Про здание двенадцати коллегий - нынешний Университет, что Меншиков вместо двенадцати отдельных домов построил один большой, а на сэкономленные деньги отгрохал себе шикарный дворец.
- Молодец! - восхитился находчивостью Меншикова Васька. - Ловкий мужик!
Для Жеки я рассказала, как разводятся мосты и для чего зажигают факелы на Ростральных колоннах. Больше всего Жеку поразила колонна Александрийская. Он долго ходил вокруг нее и все спрашивал:
- Это андел, да?
Про колонну я уж совсем ничего приличного не помнила, только смешное: будто в одном из старых путеводителей по Петербургу было написано, что ангел на колонне изображен в натуральную величину. Я рассказала это Жеке и Ваське, и они оба совершенно одинаково пожали плечами - не поняли, что тут смешного.
Тогда я наконец вспомнила, что колонну поставили в честь победы русской армии над Наполеоном.
- Слушай, - спросил Васька. - А ты чего, когда вырастешь, этой будешь, которые экскурсии водят?
- Экскурсоводом, что ли?
Васька кивнул.
- Да нет, не собиралась вроде.
- Жаль! - сказал Васька.
- Чего это?
- А так… - Васька смотрел куда-то в сторону. - Я себе так представил: вот приехал я из Сибири. Ну, взрослый уже. Сажусь, на ентом, на пароходике покататься. А там - ты. Тоже, ясно дело, взрослая. "Посмотрите направо, посмотрите налево…" Потом все уже разошлись, а я сижу. Тогда ты мне говоришь: "Гражданин, немедленно покиньте пароход!"
- Ну, а ты? - заинтересовалась я.
- А я и говорю: "Неужто не признала меня, Ольга?"
- А я говорю: "И чего это я вас должна признавать?" - включилась в игру я.
- А я и говорю: "Эх, Ольга, как была дурой, так дурой и осталась… То ж я, Васька!"
- Ну я, конечно, сразу обрадуюсь, расспрашивать начну: "Как ты? Где ты?"
- И мы с тобой опять на ентом пароходе поедем. И ты все опять будешь рассказывать. Мне. Вот как сейчас… А у меня к тому времени в Сибири уже работа дельная будет и от людей уважение… И дом там… И огород…
- И жена, и двое детей, - щедро дорисовала я, - Мальчик и девочка.
Внезапно Васька нахмурился.
- Не будет у меня никакой жены, - мрачно сказал он.
- Почему? - удивилась я.
- Не будет, и все.
- Ну и как хочешь. - Я даже обиделась немного. - А только ничего в этом такого нет. Все женятся, когда вырастают.
Васька зло сощурил глаза и хотел было что-то сказать, но тут в наш разговор вмешался Жека, до сих пор внимательно прислушивавшийся.
- А я где тогда буду? - с каким-то даже испугом спросил он.
- Ну вот мы встретимся с Васькой, покатаемся на пароходе, а потом пойдем вдвоем к тебе в гости, - придумала я. - Твоя мама испечет пирог, а ты напоишь нас чаем…
- И мы пойдем в гости к Родьке! - быстро докончил Жека.
- Ага, - с удовольствием согласилась я, украдкой наблюдая за Васькой - злится он еще или нет.
Но Жека, к моему удивлению, не кончил.
- …В Невскую лавру, - продолжал он. - А Родька к тому времени станет главным попом и будет ходить в золотом плаще, и все другие попы, и кто в церковь приходит будут его слушаться. А тут он увидит нас и как закричит: "А! Вот и вы пришли! Наконец-то и вас Бог принес!"
Рассказать, что будет дальше, Жеке не удалось, потому что мы с Васькой захохотали и повалились на ступеньку у подножия Александрийской колонны.
У эрмитажного крыльца я остановилась и, протянув руку, сказала:
- Вот! Атланты! Те самые.
- Сила! - прошептал Васька, задрав голову.
Жека долго молчал, потом погладил огромный блестящий палец и сказал тихо и задумчиво:
- Какие они… прекрасные…
И я почувствовала, что после Жекиных слов мне говорить ничего не надо.
У Адмиралтейства Жека долго не хотел уходить от фонтана, стоял как зачарованный и смотрел наверх, туда, где переламывалась и рассыпалась в бесчисленные брызги прозрачная холодная струя.
- Он чего, фонтанов никогда не видел? - спросила я у Васьки.
- Откуда ж ему? - Васька пожал плечами.
- Летом в Петергоф съездим, - пообещала я Жеке. - Там фонтанов этих… ну, как поездов на вокзале. И все разные.
На Невском было столько народу, что Жека крепче вцепился в мою руку, а Васька вжал голову в плечи и тревожно оглядывался по сторонам. Прямо на тротуаре сидели художники и рисовали портреты со всех желающих.
- А ну пойдем поглядим, - решительно сказал Васька и, схватив меня за руку, потащил в самую толчею. - В жизни живых художников не видал.
Васька с Жекой долго разглядывали портреты и картины, выставленные для продажи. Я разглядывала людей. Вдруг один из художников, молодой и длинноволосый, дернул другого за полу полосатого пиджака и сказал, указывая пальцем на Ваську:
- Мить, ты глянь, какой типаж! Ты глянь, Мить!
Второй художник рисовал портрет крашеной блондинки с лиловыми губами. Наверное, ему было очень трудно, потому что лично я ни за что бы не разобралась, что у нее на лице свое, а что поверх нарисованное.
- Пошел ты со своим типажом, - равнодушно сказал второй художник первому и нарисовал блондинке три длиннющие черные ресницы.
- Да нет, ты посмотри, Мить, - не унимался первый. - Какое лицо! Какие страсти! Ну, я понимаю, если бы ему было лет девятнадцать, ну, семнадцать, на худой конец. Но ему же и четырнадцати нет! Чистый Вертер!.. Мальчик! Мальчик! - позвал он Ваську. - Поди сюда, я тебя нарисую.
Васька внимательно осмотрел художника с головы до ног и спросил:
- За пятерку, да? Сам себя рисуй!
- Да нет, нет! - Первый художник с досадой махнул рукой. - Я тебя даром нарисую. У тебя, понимаешь, очень интересное лицо…
- Не надо меня рисовать, - отмахнулся Васька и, ткнув в меня пальцем, спросил: - А ее задаром нарисуешь?
- Не, - рассмеялся художник. - Тебя - задаром, а ее - за пятерку. Ты - интересный тип, а она - миленькая, но совершенно обыкновенная девочка.
- Пошли отсюда! - резко сказал Васька и, не глядя больше на художника, начал продираться сквозь толпу.
Мы с Жекой поспешили за ним. Некоторое время шли молча. Потом Васька сжал левой рукой пальцы правой и сказал, глядя в сторону:
- Ты, это, его не слушай. Ты, если хочешь знать, самая необыкновенная… Взять хотя бы и то, что с нами возишься. А я пятерку достану, и твой портрет чтоб нарисовали. Я его себе заберу.
- Зачем тебе мой портрет, Васька? - удивилась я.
- Значит, надо! - отрезал Васька.
- С ума сойти! - улыбнулась я. - Сколько тебя знаю, ничего, кроме ругани, не слыхала. И вдруг что-то хорошее мне сказал. Я прямо балдею…
- Смейся, смейся, - зло прервал меня Васька. - С чего это я буду всякие хорошести говорить, если мне в жизни никто никогда доброго слова не сказал? А? Вот только художник ентот - типаж, говорит. Дак то еще тоже неясно - похвалил или обругал?..
- Вась! - с чувством сказала я. - Хочешь, я тебе много-много слов хороших скажу? Я так сразу не могу, но ты чуть-чуть подожди, и я придумаю. У меня фантазия богатая…
- Пошла ты со своей фантазией! - окончательно обозлился Васька и надолго замолчал.
- Я устал, - сказал Жека и потянул меня за рукав. - Пойдем вон там посидим, на скамеечке.
- Пойдем, - согласилась я, сворачивая к Казанскому собору.
Жека, конечно, вполне мог устать, но, скорее всего, он просто хотел вволю насмотреться на фонтан. Мрачный Васька плелся следом за нами.
Я присела на краешек скамейки и огляделась. Почти все скамейки были заняты. На них сидели разноцветные люди и все что-то ели или пили. Мне тоже захотелось есть. Но денег у нас не было. Я отвернулась от жующих людей и посмотрела вбок и назад. Там два мальчика-грузина фотографировались в игрушечном старинном автомобиле. Они толкали друг друга - наверное, спорили, кто сядет за руль. Поодаль стояла высокая женщина в темном платье, наверное их мать, и с улыбкой смотрела на них. Улыбка у нее была грустная и такая мудрая, как будто она видела насквозь все, что было, и все, что будет. Мне вдруг захотелось подбежать к ней, упасть на колени и просить ее помочь мне, то есть Жеке и Ваське. Это было страшно глупое желание, и я заставила себя не смотреть в сторону грузинской семьи.
Жека сидел на бортике бассейна и, раскрыв рот, смотрел на фонтан. Мимоходом обнюхав мои ноги, бесшумно пробежал коричневый сеттер с янтарными глазами. В сеттере было что-то ненастоящее.
- Смотри, он похож на тень отца Гамлета, - сказал кто-то рядом.
Я подняла глаза и увидела, что рядом с нами сидят Боб и девушка с пушистой косой. Они ели мороженое. Боб грыз его белыми зубами, поднимая губы, а девушка осторожно слизывала розовым язычком. Девушке, кажется, совсем не нравился Боб. Когда он сказал про сеттера, она чуть пожала плечами и отвернулась, показывая, что ей вовсе не смешно. Тогда, чтобы поддержать авторитет Боба, я громко рассмеялась. Девушка и Васька взглянули на меня с удивлением, а Боб с благодарностью.
Жека убежал за колоннаду, и мы с Васькой пошли за ним. Оглянувшись, я увидела, что девушка с пушистой косой и Боб тоже поднялись со скамейки. Они не смотрели друг на друга, но почему-то чувствовалось, что они вместе. Словно ниточка какая-то была натянута между ними…
В тени колоннады на ступенях сидело несколько парней. У одного из них в ушах висели просверленные серебряные монеты. У другого на стриженой голове была выбрита дорожка, похожая на пролив в озерных камышах.
- Чего это они? - громко спросил Жека, указывая на парней пальцем.
- А-а! Дурят! - отмахнулся Васька и покрутил пальцем у виска.
- Чего-чего?! - Один из парней приподнялся и выразительно упер руки в колени, а я подивилась Васькиной бездумной храбрости. - Чего это он нарывается?
- Хочешь, ноги на уши навешу? - почти ласково спросил парень с монетой в ухе.
- Велик почет! - нагло усмехнулся Васька. - А ты лучше серьгу подари!
- А на что тебе? - заинтересовался парень.
- А вот им, - Васька указал на нас с Жекой, - мороженого куплю.
- А чё? - сочувственно спросил парень. - Мамаша не субсидировала?
- А я детдомовский, - сказал Васька. - У меня мамаши нет. И у него тоже.
Парень внимательно оглядел Ваську, нахмурился, внезапно снял монету с крючка и на открытой ладони протянул Ваське:
- На, бери!
- А я возьму! - Васька сжал монету в кулаке.
- Только, слышь, ее пожалуй, не возьмут, - неуверенно сказал хозяин серьги. - Порченая она. С дыркой.
- Ну, это мы мигом, - вступил в разговор полубритый парень, выплюнул на ладонь жвачку, отобрал у Васьки монету и быстро заклеил дырку. - Во! Как новая! Иди, пользуйся!
- Пошли! - сказал Васька и зашагал прочь.
- Спасибо! - вежливо сказала я странным парням.
- На здоровье! - захохотали они.
Жека прыгал вокруг Васьки, стараясь разглядеть картинку на монете.
В кафе мы отстояли довольно большую очередь.
- Три по сто с сиропом, - сказал Васька и протянул пять рублей продавщице.
Она швырнула монету на тарелочку и уже почти взялась за круглый черпачок, которым достают мороженое, но что-то то ли в Ваське, то ли в бывшей серьге привлекло ее внимание, и она снова взяла в руки злополучные пять рублей. Ковырнула ногтем залепленную дырку, изумленно взглянула на вылезшую жвачку и вдруг закричала пронзительно и визгливо:
- Ой, да вы ж поглядите, люди добрые! Это чего ж такое деется! Это ж с каких лет они обманывать-то начинают?! Это что ж ты мне, аспид, подсунул?!
- В милицию надо, - нерешительно сказал кто-то в очереди.
На крик из кухни выглянула старушка-посудомойка в клетчатом переднике и кожаных тапках, в каких ходят в школе мальчишки-первоклашки.
- Истинно распустились, - закивала она. - Истинно. И милиция тоже распустилась. Совсем не глядит за порядком-то…
Васька выхватил из рук продавщицы монету и выбежал из кафе. Мы с Жекой вышли за ним, стараясь не привлекать ничьего внимания.
Парни по-прежнему сидели на ступенях и курили. Мне показалось, что они даже не изменили позы.
- На, получи обратно. - Васька сунул серьгу хозяину.
- А чего? Не взяли? - огорчился тот. - Ну вот, я же говорил… Да оставь себе. На память.
- На хрена мне от тебя память? - грубо спросил Васька и повернулся, чтобы уйти.
- Эй, пацан! - позвал один из парней. - Постой! Возьми настоящую пятерку!
- Пошел ты со своей пятеркой! - крикнул Васька.
Я виновато улыбнулась парням, смягчая Васькину грубость.