***
Он проснулся в пятом часу, с восходом солнца. Прислушался: в доме было тихо - отец и мать еще спали. Одеваясь, сунул руку в карман брюк - заготовленная с вечера записка была на месте. Вышел на крыльцо, потянулся. Пригнувшись, прошел мимо окон спальни, открыл дверь летней кухни. Предстояло сделать два дела: положить на стол записку и запастись съестным. На столе стояла посуда. Степка собрал тарелки, перенес на подоконник. Затем вытер стол тряпкой и бросил посредине развернутую записку. "Папа и мама, - было написано на листе крупными красными буквами. - Я уехал с Кузьмой Петровичем на острова. Знал, что вы меня не отпустите, а потому и не сказал. Вернусь дня через два. Не волнуйтесь. Степа".
Отошел к двери, проверил, увидит ли мать записку сразу, как только войдет в кухню. Решил, что увидит. А если и не увидит сразу, то потом, когда сядет завтракать, - обязательно. Теперь оставалось сделать последнее: завернуть во что-нибудь кусок свиного окорока и буханку хлеба. На глаза ему попался целлофановый пакет из-под отцовской нейлоновой рубашки.
- Прекрасно! - воскликнул Степка. - То, что надо.
Часы показывали пять, когда Степка вышел со двора. Он не торопился: до берега, где стояла лодка Кузьмы Петровича, было не более пятнадцати минут ходу. А отчаливать раньше шести Кузьма Петрович не собирался.
Отличное настроение было у Степки. И утро было отличное: ясное, тихое. На обочине дороги, ведшей к морю, паслись в лебеде перемазанные желтой пыльцой телята. Воробьи купались в отсыревшем за ночь песке. Тяжелые белые мартыны летели со стороны моря на поля за добычей. Лениво переговаривались: "Гав-ва, Гав-ва!"
- Гав-ва, гав-ва! - передразнил Степка. Мартын, пролетавший над ним, повернул голову, посмотрел на него внимательным черным глазом. - Что? - засмеялся Степка. Стайка молодых серебристо-серых скворцов расхаживала по бугорку у лимана - собирала уснувших комаров. Степка постоял, поглядел на них, похвалил: - Молодцы.
Лиман был тих, блестел. Но вот послышался слабый всплеск, и тонкое кружево разбегающихся колец заплелось на зеркальной глади - какая-то резвая рыбешка выпрыгнула из воды в погоне за мошкой. Степка не разглядел ее - может, это был пескарик, может, бычок.
А море словно исчезло. Будто прямо с берега, от кромки желтого песка начиналось небо. Не голубое, а какое-то таинственно темное. Бездна проглядывала сквозь голубизну. Там был край земли. К этому краю, казалось, можно было подойти и увидеть, что дальше ничего нет. Совсем ничего, пустота.
Но так казалось только издали. Потому что хоть и стоял на море штиль, у самого берега вода плескалась, словно море выбрасывало на гладкий песок прозрачные щупальца. И шорох был похож на спокойное дыхание спящего, а на песке оставались лежать студенистые, почти прозрачные пятачки маленьких медуз.
- Степка, стой! - услышал он вдруг голос Алешки и обернулся. Алешка бежал к нему, закатывая на ходу рукава рубашки.
Степка икнул от неожиданности и уронил пакет с едой.
- Ну вот, - сказал Алешка, переводя дух, - вот ты и попался, Степушка, или как там тебя кличет Смоляковская, Стен Клименс. Куда идешь?
- Так просто, - соврал Степка.
- Так просто? А это что? - Алешка поднял с земли пакет. - Рубовочка? Позавтракаем, - и принялся развязывать пакет.
- Не для тебя, - сказал Степка и вырвал пакет из Алешкиных рук. - Квас не про вас.
- Та-ак! - Алешка поглядел по сторонам. - Не про нас, значит? Так, так, - и вдруг схватил Степку за плечи. В одно мгновение он оказался на Степкином животе, вдавливая коленками в песок его руки. - Вот такой коверкот, Степушка, - проговорил он дыша Степке в лицо. - Вот в такой дружеской обстановке мы и проведем с тобой часок - пока Кузьма Петрович не отчалит. Ясно?
- Пусти! - попробовал вывернуться Степка, но не тут-то было. Алешка лишь сильнее навалился на него. Степка попытался ударить Алешку ногой в спину, но и это не удалось.
- Еще раз дрыгнешь, получишь по носу, - предупредил Алешка. Потянулся за пакетом, положил его Степке на грудь, развязал и вынул окорок. Понюхал, осмотрел со всех сторон, сказал с притворным вздохом: - Придется мне одному съесть.
- Лопнешь, - ответил Степка.
- Значит, тебе повезет, - Алешка отломил кусок хлеба и принялся есть.
- Чавкаешь, как свинья, - заметил Степка.
Алешка лишь грозно повел глазами, потому что рот был набит, но чавкать перестал.
Окорок он не осилил. Сунул остатки обратно в пакет, прижал руку к животу:
- Объелся, кажется, - заключил он. - Попить бы теперь. Жалко, что ты водички не прихватил. Хотя - да! Вода уже в лодке, в белой канистре. - Алешка завязал пакет, положил его на песок перед Степкиным лицом. - Отнесешь домой. То место, где я грыз, обрежешь, а остальное скушаешь. Запомнил?
Он издевался, а Степка ничего не мог сделать. Руки его, вдавленные Алешкиными коленками в песок, совсем онемели. Даже пальцы шевелились с трудом. И дышать было трудно, оттого что Алешка, тяжелый, как мешок с камнями, сидел у него на животе.
- Вот такие дела, Стенчик, - разглагольствовал между тем Алешка. - Посадил однажды какой-то старикашка репку, и выросла она величиной с бочку... Рассказать тебе сказочку? Не желаешь? По лицу вижу, что не желаешь. - Алешка наклонился и подул Степке на лоб, сгоняя капельки пота.
- Заботишься? - процедил сквозь зубы Степка.
- Просто смотреть неприятно, - ответил Алешка. - А вообще мне тебя, конечно, жалко. Не хотел бы я быть на твоем месте. Я не против тебя. Ты это пойми. Я против некоторых... Вот такие дела, Стенчик. Потерпи еще немного, - он приподнялся на коленках, отчего у Степки хрустнуло в запястье, и поглядел в сторону островов. Кажется, отчалил Кузьма Петрович...
Степка напряг все силы, рванулся и боднул Алешку в живот. Алешка охнул и повалился. Степка вскочил, но Алешка успел поймать его за ногу. Сцепившись, они покатились по песку к воде. Степка укусил Алешку в плечо. Алешка отпрянул и, еще стоя на коленях, стукнул Степку кулаком по лицу.
Степка сел, потер рукой под носом и увидел на ней кровь. Алешка стоял и ждал, что Степка сейчас вскочит и бросится на него. Но тот уронил голову на грудь и всхлипнул.
- Будешь знать, - виновато бормотал Алешка. - Будешь знать, как кусаться... - и ушел, поминутно оглядываясь.
Степка поднялся на ноги лишь тогда, когда Алешка скрылся за домами. Отнял пальцы от распухших ноздрей, зачерпнул ладонью воды, умылся. В носу защипало от соли, но кровь больше не шла. Снял рубашку, застирал пятна. Затем перекинул мокрую рубашку через плечо, поднял ставший заметно легче пакет и побрел к тому месту, где так и не дождались его Лена и Кузьма Петрович.
Эх, Стен Клименс, Стен Клименс! Что же такое случилось с тобой? Ты хлюпаешь распухшим носом, Стен Клименс?
Я? Хлюпаю? Никогда! Где шпага? Где моя шпага – подарок д’Артаньяна? Прочь, безумцы! На кончике этой шпаги угаснет ваша жизнь!
***
Алешка уже поостыл, и теперь его мучило раскаяние. Не надо было бить Степку по носу. Он и не ударил бы, если бы тот не укусил за плечо - до сих пор болит. Да и ударил он Степку не сильно, а кровь пошла. Слабоносый, потому что.
- Дурак ты, - сказал самому себе Алешка и крутанул себя за нос так, что слезы выступили на глазах.
***
Стен Клименс - это старый морской волк. Ему не страшны ни штормы, ни расстояния. Пусть ветер загибает над ним волну - он прошибет ее головой. Пусть затягивает его пучина - руки Стена крепче стали...
Он лежал на сухом берегу и грелся под солнцем. Хоть и не холодной была вода, но Степка продрог - все-таки не меньше часа пробыл в ней. Даже дрожал, когда вышел на берег острова. А теперь - хорошо. Он лежал у небольшого бугорка. Здесь его не доставал ветер, а солнце было ласковым. От усталости руки и ноги казались тяжелыми, но тем приятнее было лежать, не двигаясь, на теплом песке. Он подложил под голову пакет, в котором теперь были не окорок и хлеб - все это пришлось выбросить, - а брюки, рубашка и туфли. Это он здорово придумал. А то пришлось бы ждать, пока все высохнет, или появиться перед Леной и Кузьмой Петровичем в мокрой одежде.
Все хорошо, Стен Клименс! Ты вырвался из круга печали. Твой бриг взлетел на крутую волну, и отсюда виден иной горизонт. Вперед, Стен Клименс! Ты мчишься в кильватере солнца! Лене он скажет: "Я проспал. Будильник подвел. Могла бы забежать за мной".
Какое счастье, что она не забежала!
А Кузьме Петровичу - немного иначе: "Долго читал, часов до двух ночи. Интересная книжка попалась... Вот и проспал. Да еще будильник испортился. Если бы вы немного подождали, я бы успел".
Хорошо, что не стали ждать.
Обманщик ты, Стен Клименс. Почему бы тебе не сказать правду? Не про Алешку - об этом можно не говорить. А про то, что ты не спросил разрешения у родителей.
Про родителей? Не стоит. Иначе Кузьма Петрович скажет: " А ну-ка Степа! Как ты сюда добрался, так и обратно дуй!"
***
Протока между первым и вторым островом глубокая, но узкая. Степка, хоть и не был хорошим пловцом, преодолел ее без труда. Страшно, конечно, когда под тобою неведомая глубина, а ты один... Но если не думать об этом - все просто.
Надо было торопиться. Ветер становился все настойчивее, порывистее. По небу мчались растрепанные, беспокойные облака. Степка знал: когда поднимется большая волна с запада, в протоке между вторым и третьим островом образуется сильное течение. Даже умелого пловца оно быстро сносит к востоку, и тогда попасть на третий остров становится трудно.
Второй остров был узкий и длинный, похожий на большую лодку, доверху нагруженную песком. От кормы до носа - тысячи полторы шагов.
Короткая тень бежала рядом со Степкой - был полдень.
***
Алешка, закрыв дверь сарая изнутри на крючок, строгал. Пружину он нашел. Упругую стальную полоску. На концах ее - повезло! - были даже отверстия для тетивы.
В пазу бруска будет скользить бегунок с выступом, в который упрется стрела. Простая защелка снизу удержит бегунок во взведенном состоянии. Алешка вложит стрелу, прицелится, нажмет на спусковой рычаг и - клац! - стрела метнется в цель.
А пока он строгал. В сарае было душно. Лицо у Алешки покрылось потом. Он утирался рукавом рубашки, выпятив нижнюю губу, сдувал капельки пота с носа, шептал что-то и работал.
Петюнчик несколько раз стучал в дверь, просил впустить его, но Алешка не откликнулся даже на самые слезные упрашивания. И только когда Петюнчик пожаловался матери и та потребовала немедленно отпереть дверь, Алешка ответил: "Сейчас".
- Чем ты тут занимаешься? - спросила мать, входя в сарай и подозрительно глядя на Алешку.
- Строгаю.
Мать осмотрела брусок, повертела в руках стальную полоску, ничего не поняла и спросила:
- Что это будет?
- Самокат, - соврал Алешка. - Петюнчику.
- Почему же ты прячешься от него?
- Хотел сделать сюрприз, безбожно врал Алешку, но слова его походили на правду.
Петюнчик обрадовался, улыбался до ушей и, став на цыпочки, заглядывал на верстак.
- А где же колесики? - спросил он.
- Колесики потом найдем, - ответил Алешка. - Пусть он сидит тут тихо и не лезет под руку, - сказал он матери. - А то выгоню...
- Сиди тихо, - посоветовала Петюнчику мать и ушла.
- У-у, пожаловался, - проворчал Алешка.
- Надо было сразу впустить меня, ответил Петюнчик.
- Больно ты тут нужен.
- Я буду тихо сидеть, - пообещал Петюнчик.
Алешка подошел к верстаку, приладил брусок, взял в руки рубанок и снова принялся за работу.
- А у меня что-то есть, - сказал Петюнчик, когда ему надоело сидеть. Алешка обернулся, насупив брови, ждал. Петюнчик никак не мог вытащить что-то из кармана. Но наконец ему это удалось. Алешка увидел смятый клочок бумаги. Петюнчик разгладил его на коленке и протянул Алешке. Это была картинка, вырезанная из конверта.
- Ну и что? - сказал Алешка.
- Красивая, - ответил Петюнчик.
- Вот и радуйся.
На картинке был изображен летящий самолет. Алешка собрался уже вернуть картинку Петюнчику, но вдруг сжал ее в кулаке.
- Постой! Где ты взял эту картинку? - спросил он. - А?
Конвертов в доме было много - мать брала их на почте и продавала. Среди них были и такие - с самолетом на картинке.
- Где ты взял, спрашиваю? - грозно сказал Алешка.
- Вырезал ножницами, - ответил Петюнчик.
- Знаю, что вырезал. Из какого конверта?
- Из ненужного. Новенькие я не трогаю. - Петюнчик втянул на всякий случай голову в плечи.
- А где тот конверт?
- Отнес мамке на растопку...
- Та-ак, - проговорил Алешка. - На растопку... И что ж, она уже сожгла его?
- Не знаю, - ответил Петюнчик. - Я на плитку положил.
Алешку словно взрывом выбросило из сарая. Он метнулся к кухне и замер у двери. Мать, стоя у плиты, держала в руке конверт.
- Откуда это? - спросила она. - Без штемпелей... Адресовано в Асканию-Нову... Это писала Лена.
Алешка пожал плечами.
- Я схожу к ней, - сказала мать. - Может быть Петюнчик...
- Кузьма Петровичи и Лена уплыли на острова, - сказал Алешка.
- Да, да, я же видела... Неужели Петюнчик стащил письмо? Какой позор! Что же теперь будет? Понимаешь?
- Я-то понимаю, - Алешка взял из рук матери конверт.
- Ты у Лены не брал? Не помнишь?
- Вообще-то брал. Вчера, по-моему...
- Да, но где же само письмо? Позови-ка Петюнчика, - сказала мать. - Позови-ка!
***
Петюнчик сидел в сарае и ждал возвращения Алешки. Он боялся, что, если выйдет из сарая, брат потом не впустит его.
- Где моя картинка? - спросил Петюнчик, едва Алешка переступил порог.
Алешка сел перед ним на корточки, посмотрел в глаза, погладил по голове.
- Вот твоя картинка. Хочешь, я тебе еще таких картинок достану? Много-много. Разных.
- Хочу, - ответил Петюнчик.
- Но за это ты должен кое-что сделать, - сказал Алешка вкрадчиво.
- Что?
- Ты должен пойти сейчас к маме и сказать... Слушай внимательно! Скажешь ей, что письмо нашел в комнате на столе.
- Правильно, - обрадовался Петюнчик.
-Бумажки, которые были внутри, ты выбросил. Сделал из них самолетик, самолетик полетел и упал в колодец. А конверт взял себе, потому что понравилась картинка. Вот и все. Скажешь - получишь от меня кучу новеньких картинок. Как?.. И еще я тебе обязательно сделаю самокат.
- Петюнчик! - послышался голос матери.
-Ну, иди! - сказал Алешка. - Как только она спросит, где ты взял конверт, сразу и расскажи ей, как мы договорились. Иначе ни картинок, ни самоката не будет. Иди!
***
Петюнчик запутался в своем рассказе, разревелся и признался, что пустой конверт нашел в комнате на столе и что положил конверт на стол Алешка.
***
Хотя Степку и снесло течением в сторону, он без особого труда добрался до последнего острова. Выжал на берегу трусы, развязал пакет и оделся. Рубашку и брюки немного помялись, но зато были совершенно сухие.
Он причесался, посидел немного и пошел вглубь острова. Там на самом высоком месте, метрах в двухстах от заморного озерца, стояла сторожка. Сторожку закрывали тростники, буйно разросшиеся вокруг озера - оно хоть и было соленым, но не таким, как море: весной его наполняли талые воды, а летом питали дожди.
Из-за чаек Степка не надеялся подойти к сторожке незамеченным. С каждой минутой их становилось все больше. Они смелели и сновали уже над самой головой. Степка пригнулся и бегом пустился к тростникам. Очутившись в зарослях, он присел, затаился. Чайки покружили еще минуту-другую, вертя головами, и, успокоенные, расселись.
Степка понимал, что все это только игра. Увидят ли его издали или потом, когда он решится подойти к сторожке - так или иначе ему придется объяснить свое появление. Ему совсем не хотелось врать, но сказать правду он по-прежнему боялся: прогонит его Кузьма Петрович, а Лена станет смеяться. Может, и не прогонит, побоится, как бы со Степкой на обратном пути не приключилось чего: ветер крепчает, волна разгулялась пенная - утонуть можно. Останется лишь одно: посадить в лодку и целехоньким доставить к берегу. Кузьма Петрович не поленится сесть за весла.
Степка решил держаться поближе к тростникам, чтобы не тревожить чаек. Да куда там - не помогло. Так, в сопровождении их базарного крика, и появился перед сторожкой. Кузьма Петрович и Лена сидели на пороге и ждали его. Кузьма Петрович курил, а Лена грызла сухарь, макая его в кружку с водой.
- Здравствуйте, - сказал Степка и остановился шагах в пяти он них.
- Здравствуй, здравствуй, - ответил на приветствие Кузьма Петрович.
Лена промолчала. Лицо ее не выражало ни удивления, ни ехидства - оно было презрительно спокойным.
- Что скажешь? - спросил Кузьма Петрович.
- Вот... - замялся Степка. - Пришел к вам. Я тогда... опоздал к шести... Будильник у нас... Поздно лег, читал... Простите.
Кузьма Петрович кашлянул, воткнул в песок окурок, придавил ногой, посмотрел на Степку исподлобья, тихонько раскачиваясь всем корпусом, будто кто-то подталкивал его в спину.
- Вплавь добирался? - спросил наконец он.
- Да.
- А почему сухой? Успел высушить?
- Я вот в этом, - Степка вынул из кармана целлофановый пакет.
- Сообразительный. Молодец. Ну и что будем делать дальше?
Степка дернул плечами.
- Записку родителям оставил?
"Какую?" - хотел было спросить Степка и потупил глаза.
- Так оставил или не оставил? - повысил голос Кузьма Петрович. - Только без вранья!
- Оставил, - ответил Степка, не поднимая глаз.
- То-то же! - сердито заговорил Кузьма Петрович, почесывая коротко подстриженные усы. - "Простите, опоздал, будильник..." Ты это брось! За такие штучки я тебя под ружьем домой доставлю. Дипломат! - он встал, взял из рук Лены кружку, выплеснул из нее воду и пошел в сторожку. Лена по-прежнему увлеченно грызла сухарь и не замечала Степку.
- Выпей воды, - сказал Кузьма Петрович, появляясь в дверях с кружкой в руке. - Да подойди же, не укушу. Вон губы как запеклись.
Степке показалось, что Кузьма Петрович улыбнулся - вздрогнули морщинки возле уголков слегка прищуренных глаз.
Степка подошел, взял кружку, отпил несколько глотков.
- Надо было сразу сказать: "Родители не отпустили, а я удрал и оставил записку". Оставил или не оставил? - снова спросил Кузьма Петрович.
- Оставил. Честное слово.