- Ну, а дальше пишут, что ежель кто повстречает ее мамку, котору она потеряла во время бандитского налета на эшелон, пущай, мол, перекажут ей, где ее дочка.
- Вот оно што.
- Но главное, Прокоп, не в том,- вздохнул староста, постучав пальцами по газете.- В газетке пишут, что имение наше, куда собрали бесприютных сирот, надо, значит, переделать в детскую коммунию, открыть школу для всех; значит, и с нашего села детвора хлынет туда... Пришлют учителев-комиссаров, и, помянешь мое слово, коммунии не миновать... А ты и в лесу места не найдешь. Обложат, как волка...
- Ну и што присоветуешь робить?- помрачнел Прокоп.
- На мой ум - нельзя им дозволить корениться тут.
- А как же им не дозволишь?
- Припугнуть маленько.
- С кем? Ведь я, считай, один остался,
- Ты не один будешь,- успокоил староста.- В здешних деревнях есть недовольные, что уезд отдал панскую землю коммунии. Вот таких я подбодрю, кого словом, кого чаркой. И выйдут тебе на подмогу. Обещаю.
...Недалеко от панской усадьбы на поле кипит работа. Коммуна во главе со Степаном и Лукерьей взялась за вспашку под зябь.
Но на всю коммуну - единственная лошаденка. И никто из ребят не умеет обращаться с плугом.
Степан, ковыляя на одной ноге, тем не менее держит плуг ровно, и борозда получается у него прямая.
Несколько ребят идут рядом с плугом, учатся управлять им.
Время от времени Степан дает им поочередно в руки плуг, и борозда сразу теряет свою стройность.
Солдат терпеливо "поправляет огрехи". А время не терпит. Лукерья с ребятами вооружились еще мотыгами, лопатами. Быстро переворачивают землю под пахоту. Одним плугом не управишься.
Шаг за шагом расширяется площадь, поднятая под озимый сев. Где-то в соседнем селе давно уже и настойчиво звучит церковный набат.
От села через поле бежит мальчишка. Он спешит, запыхался...
- Дяденька,- подбежав, шепчет Степану, соблюдая предельную таинственность.- Тикайте скорее с поля!
- Почему?
- Вас бить будут!
- Кто?
- Я не знаю…
- А кто тебе сказал?
- Миколов Янка... А ему - Адаська... А ему еще кто-то. У нас все ребята уже знают... Послали меня к вам сказать... Говорят, бить и стрелять будут...
Недалеко от пахоты виднеются кустарники. В них трое с обрезами. С Прокопом во главе. Загоняют в магазинные коробки по обойме патронов...
- Не!- не соглашается Степан.- Не может того быть, каб в сирот стреляли... Никогда такого не было...
Степан прилаживает Анютке маленькое лукошко. Сам одевает через плечо значительно большее. В обоих лукошках лежат по нескольку горстей мелких полевых камешков.
- Теперь, Анютка, делай все, как я...- говорит Степан, встав с ней рядом в начале вспаханного поля.- Поучись сперва на камешках...- Он берет горсть камней. Анютка - тоже.
Все ребята напряженно следят за приготовлением к севу, Степан широко отвел в сторону руку и бросил камешки в землю. Анютка точь-в-точь повторила его движения. Степан ступил два шага и снова бросил горсть камешков, не спуская с Анютки глаз. Девочка повторила.
- Правильно,- похвалил Степан.
Вытряхнув оставшиеся камешки из лукошка Анютки, старый солдат осторожно и бережно насыпал туда семян.
- Ну, а теперь с богом!- благословил он посев девочки. Но прежде, чем начать, обернулся к детям.- Вот, ребятки... Первые зерна в землю бросит Анюта... Она их нашла у кулака, она и посеет их, чтобы на будущий год уродили большим и богатым урожаем... Сей, дочка!..
Но не успела девочка занести ручонку для броска, как из кустарников грянул залп... Просвистели пули... Залп - устрашающий,- поверх голов... Дети замерли.
- Откуда стреляют?- глухо и грозно спросил Степан.
- Вон оттуда!
- Из кустов!- закричали ребята, ринувшись вперед.
- Назад!- приказал Степан.- Ложись!- скомандовал всем.
Дети упали на землю.
Степан схватил мотыгу и направился в сторону кустарников.
- Степан! Не ходи туда!- крикнула ему вслед Лукерья.
- Атставить!- бросил в ответ солдат.- Я тут командую!..
...Дети лежат на вспаханной земле, прижатые грозным приказом Степана. Сам он, страшный в гневе, надвигается на кустарник с мотыгой наперевес.
- Меня стреляйте. Я не боюсь! В меня уже немец стрелял! Я жисть свою за сирот ложил, в окопах три года гнил! Мне нечего терять, окромя последней ноги!..
Среди бандитов замешательство. Все вопросительно смотрят на Прокопа: стрелять в калеку или что?
- Ну его к дьяволу! Не надо пока связываться!- махнул рукой Прокоп. И бандиты начали отползать, опасаясь сближения с разъяренным Степаном.
А тот ворвался в кусты, начал крошить мотыгой вокруг себя, ослепленный гневом и ненавистью.
Прокоп с бандитами отползал все дальше и дальше…
Дети не выдержали, подхватились с земли, чтобы побежать на помощь Степану. И тут из-за пригорка вырвалась ватага пьяных мужиков, науськанных церковным старостой. С ревом, гиком устремились они на ребят.
Дети сбились в кучу. Лукерья встала впереди.
- Бей коммунию!- гаркнула пьяная ватага, набегая на столпившуюся малышню.
Та в испуге шарахнулась назад, на пахоте остались только Анютка и Тишка.
- Стой!- на все поле крикнула Лукерья, выхватив из кармана револьвер.- Кто из вас первый тронет дитенка - пуля на месте!- уже тише и спокойнее предупредила женщина-чекист.
Ватага остановилась, тяжело дыша.
- В чем дело?- спросила Лукерья.
- Уходи с нашей земли со своей коммунией!
- Земля не ваша, бывшая панская. Уездные власти отдали ее нам.
- Мы распоряжаемся панской землей, а не уезд!
- Вы распоряжаетесь той, которую получили.
- Не получали мы!
- Землю только беспортошным раздали!
- Значит, у вас своей хватает.
- А мы еще хотим!
- Почему только голодранцам панскую землю?!.
- Да бей их, чего смотреть!
- Пущай стреляет!
- Всех не перестреляет!
- Дави!
Ватага двинулась было, но Лукерья выстрелила вверх, и толпа снова осела...
Над полем нависла тяжелая пауза.
И разрядил ее маленький Тишка. Чувствуя, что страшные дяди хотят сделать плохое для ребят, он не выдержал, бросился с кулачонками на переднего мужика.
В пьяной толпе разразился гогот.
- Братцы! До чего дожили! Сопля двинула на нас!..
- Неужто поддадимся?!.
И чем злее Тишка колотил кулачком по мужицкому животу, тем громче гоготали. Злость маленького Тишки мужики превратили в пьяную потеху. И кто знает, может, эта заминка спасла ребят от трагической развязки. Пока пьяные мужики потешались над Тишкой, со стороны села лавиной валила толпа баб, мужиков, детей на помощь коммунаровцам.
- Наши! Наши бегут!- возликовала ребятня и начала хватать лопаты, мотыги, камни, комья земли, чтобы дать отпор кулачью.
Те заметили катившуюся на них волну сельчан с кольями, палками, вилами... В один миг слетел хмель. Налетчики поняли, что дело принимает серьезный оборот, отступая шаг за шагом, бросились врассыпную кто куда, под улюлюканье и свист осмелевших ребят. Вслед полетели камни, палки...
На холме появился Степан.
- Сейте, детки!- крикнул он издалека, подняв вверх мотыгу.- Сейте, я буду сторожить тута!..
На другом пригорке тоже показались люди, вернувшиеся из погони за пьяными.
- Смело сейте! Мы тут будем и никого не пустим до вас!- неслись с пригорка подбадривающие крики.
..."Мы победили"... Эти слова написаны мелом на широкой классной доске. Их хором повторяет вслед за Лукерьей класс коммунаровцев.
"Мы не рабы!" - сказано во второй строчке.
Ребята списывают с доски.
На грубо сколоченных столах шуршат листки бумаги, бумажные обрывки... Тетрадей нет и в помине. На двух учеников приходится лист, вырванный из старой конторской книги, на трех - грифельная доска. На класс - две самодельные ручки, грифель, карандаш. От стола к столу переходят эти драгоценные для того времени письменные принадлежности.
Анютка зажала ручонку Тишки в своей руке и выводит на грифельной доске: "Мы не рабы"...
"Да здравствует первая,- пишет Лукерья на классной доске кривыми буквами третью фразу,- гадовщина Октябрьской революции!"
Этот лозунг написан уже большими буквами и не на классной доске, а на длинном транспаранте, склеенном из старых обоев. Лозунг написали сами коммунаровцы...
...Сами коммунаровцы плетут под руководством Степана лапти из лыка, принесенного ими из лесу.
- Эх, и пройдемся на празднике в новых лаптях,- мечтательно вздохнул кто-то из ребят.
- Это еще надобно научиться, как ходить на параде, а уж посля похваляйся...- заметил Степан.
- Дядя Степан, а как ходить на параде?!
...- Ать, два, три, четыре!
Ать, два, три, четыре!
На весь двор звучит команда Степана. Он стоит посередине, а мимо него проходит длинная колонна ребят, построенных в ряды по три.
- Левай! Левай! Ать, два, три, четыре! Ать, два, три, четыре!- вдохновенно командует Степан, вспомнив армейскую муштру.- Запе-вай!
Тонкий детский голосок в передней шеренге затянул: "Смело мы в бой пойдем"…
...Под песню юные коммунары четко шагают уже по улице села... Впереди несут самодельное красное знамя, за ним длинный транспарант из старых обоев: "Да здравствует первая годовщина Октябрьской революции!" Коммунаровцы преображены. Все в новых лаптях, в стираных, старательно залатанных штанишках и рубашонках, платьицах. Пальтишки не на всех. Но зато на всех красные банты на груди. А самое главное - лица ребят, сияющие радостью праздничного шествия, на виду у всего села...
Впереди - Лукерья. Сбоку ковыляет в такт песне Степан, тоже преображенный и подтянутый по случаю праздника и гордый ответственностью за строевой порядок. Время от времени он отсчитывает команду, когда строй теряет шаг.
Это - первая Октябрьская демонстрация в селе. И неудивительно, что на песню и маршевый проход коммунаров на улицу высыпали все от мала до велика. Дети, те сразу примкнули к праздничной колонне, влились в ритм маршевого шага... По сторонам двинулись парни и девушки... На груди многих из них вспыхнули красные бантики. За молодежью потянулись мужики, бабы. И они принарядились: на головах новые платки, фуражки, на ногах - новые лапти, а кое у кого - сапоги, ботинки. Свитки перемешались с поддевками и пиджаками.
На юных коммунаровцев смотрели с теплыми улыбками, любопытством и с каким-то взволнованным интересом: они принесли сегодня светлое и действительно праздничное чувство, дыхание великого дня... Да нет, это еще почти ничего общего не имело с сегодняшними праздничными демонстрациями на селе. Тогда люди просто высыпали на улицу, чтобы посмотреть на красное знамя в руках ребят, на транспарант с праздничным лозунгом, на маршевый шаг колонны,- ведь здесь такого никогда не было, это только-только засветилась маленькая зорька будущих торжеств, которые после отольются в многолетнюю форму революционных праздников народа.
Все будет потом, а сегодня люди вышли на улицу стихийно, первый раз, им просто любопытно, что же дальше. Колонна юных демонстрантов и сельчане остановились посреди деревни у взгорка. На него взошла Лукерья, осмотрелась кругом. Сейчас она особенно почувствовала - правильно сделала, что привела ребят в село...
- Мы думали у себя, в школе, устроить праздник,- начала она, обращаясь к народу,- но ведь это же наш, общий с вами, праздник!.. И мы пришли к вам, как к своим родным и близким, чтобы вместе, одним голосом, одним сердцем сказать друг другу: "Да здравствует первая годовщина Октябрьской революции!"
- Ура-а!- крикнули коммунаровцы единым духом и увлекли за собой всю толпу. Из нее тоже вырвалось нестройное, несколько еще стеснительное "ура", люди захлопали в ладоши, оживились...
- ...В трудную годину мы собрались сегодня на наш праздник, дорогие товарищи!.. Со всех сторон на нас бросились черные силы контрреволюции и мировой буржуазии, они льют кровь рабочих и крестьян. Но мы верим, что победим, и поэтому уже сегодня строим школы, строим новую жизнь, заботимся о детях, потому что они будут продолжать начатую нами революцию!
Неожиданный церковный набат вторгся в праздничное оживление улицы.
- Горим!- кто-то истошно крикнул в толпе сельчан, хотя над деревней нигде не было видно дыма.
Столб дыма подымался за деревней, над бывшим помещичьим имением, где находилась школа-коммуна...
Со взгорка Лукерья сразу заметила пожар.
- Коммуна горит!- крикнула она на всю улицу и ринулась вперед. И уже через поле, напрямик побежали коммунары, их стали обгонять парни, девушки, бабы, мужики с ведрами, топорами, баграми...
Самыми последними, стараясь не отстать, со слезами и плачем торопились Анютка и Тишка. Девочка, конечно, поспела бы за остальными, умчавшимися вперед, но нельзя же бросить перепуганного насмерть хлопчика, поминутно падающего и цепляющегося за нее…
Бежали люди на пожар и из других сел.
В кустах мелькнул Прокоп, убегавший в лес.
Горели пока деревянные пристройки усадьбы. При поджоге расчет был сделан на то, что разбушевавшийся огонь перекинется и на каменный дом, крытый гонтом. Но на крышу дома уже взобрались человек пять с ведрами и вениками и гасили тлеющий гонт... Остальные - взрослые и ребята, растаскивали горящие пристройки, заливали водой огонь.
В меру своих силенок помогали Анютка с Тишкой.
Деревянные пристройки почти сгорели, но дом отстояли.
И когда все было кончено, коммунаровцы выстроились на открытой веранде. В благодарность за помощь в беде дети запели столпившимся у веранды людям песню "Смело мы в бой пойдем". Коммунаровцы давали понять, что их дух не сломлен, праздник остался праздником, и ничто не помешало ему закончиться по-праздничному...
Анютка и Тишка, как самые маленькие, стояли впереди всех. Песни они не знали, но не хотели отставать и тянули невпопад. И никто не увидел, как к толпе незаметно подошла Лукерья, а за ней - Ганна.
- Вот она...- показала Лукерья на Анютку.
Но Ганна заметила дочь еще раньше. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не броситься к дочке и не закричать от радости...
Лукерья видела ее состояние... Пробравшись сторонкой к дому, она незаметно сняла Анютку с веранды и понесла на руках. Девочка не поняла сначала, в чем дело, пока не очутилась перед матерью, улыбающейся сквозь слезы...
И когда Анютка опомнилась от неожиданной радости, когда прошло первое волнение, она спросила наконец:
- Ты объявление прочитала?
- Потом прочитала. А до этого мне рассказали про газету...
- Мама, у меня братик есть...- похвалилась Анютка.
- Какой братик?- не поняла Ганна,
- Он маленький-маленький, все его били, а я заступилась, сказала, что он мой братик...
- А где же его мама?
- Он говорит, что не знает свою маму, а я ему сказала, что у нас одна мама и она скоро придет...
- Где же он?
- Я тебе сейчас покажу его!-Анютка сорвалась с материнских рук и нырнула в толпу" Через минуту она вела Тишку.
- Наша мама приехала...- с нескрываемой радостью сообщила девочка Тишке.- Вон она, смотри...- показала на мать.
Тишка остановился, стал всматриваться...
- Тиша?- удивилась мать, протягивая к нему руки. Тишка уже на руках у нее. Рассматривает ее лицо, глаза. Начинает улыбаться. Вспомнил, кто ему когда-то сунул в ручку сухарик... Наверное, признал ее матерью... Она такая ласковая…
...И снова длинный эшелон теплушек. На открытой платформе сидит Ганна с Анюткой и Тишкой... Народу в теплушках, на крыше, на платформах видимо-невидимо. Эшелон проходит знакомое место, где была бандитская засада. Анютка настороженно смотрит по сторонам.
- Мам, а еще не будут стрелять в нас?
- Нет, нет. Теперь можешь быть спокойна.
Эшелон уходит все дальше и дальше.
Кадры из кинофильма "Анютина дорога"
