Мария не знала, как ответить, чтобы не завести беседу в очередной тупик, поэтому промолчала. И так ясно: вопрос не настоящий, ведь миссис Шэнд отвернулась и шарит в корзине для шитья. Интересно, можно уже идти, подумала Мария, как вдруг миссис Шэнд неожиданно вынырнула из корзины и спросила:
- Ты, наверное, не прочь полакомиться шоколадкой.
Вообще-то Мария не очень любила шоколад, но не нашлась, как отказаться, поэтому ответила:
- Да. Спасибо.
- Серебряная шкатулка на столе. Справа - с мягкой начинкой.
Пока Мария ела шоколадку (которая, кстати, неприятно отдавала фиалками), а миссис Шэнд вдевала в иголку длинную розовую шелковую нитку, повисла тишина, нарушаемая только тиканьем часов.
- Часы - коллекция моего деда. Когда я умру, их передадут в музей.
Такое замечание тоже вряд ли могло удачно поддержать разговор. Мария (с облегчением) доела шоколадку и спросила:
- А как вы узнаете точное время?
- По радио.
И верно: на столике возле дивана стоял современный японский транзистор.
- Часы не переводили со дня смерти деда. В знак уважения. Он был выдающимся ученым.
За это время они, естественно, успели убежать вперед, или отстать, или просто остановиться и потом их снова заводили - так и затеялся этот раздраженный спор.
- Вон те, у камина, стояли когда-то в классной комнате, в доме, где ты сейчас отдыхаешь. Они не столь ценные, но симпатичные.
И правда, циферблат был расписан цветами, они обвивались вокруг бронзовых цифр и под бронзовыми стрелками, которые показывали без десяти четыре (хотя на самом деле было уже около шести). Фиалки, клевер, маргаритки, вика - полевые и садовые цветы. И рядом с каждым цветком - название, мелким косым шрифтом: незабудка обыкновенная, Myosotis arvensis - зверобой ползучий, Hypericum humifusum - паслен горько-сладкий, Solarium dulcamara…
- К сожалению, они больше не ходят, - вздохнула миссис Шэнд. - Мне сказали - это единственные часы, которые нельзя починить. Они сломались, еще когда моя мать была ребенком.
Однажды без десяти четыре. Утра или вечера, подумала Мария. Она перевела взгляд с часов на картинку, висевшую рядом над камином. Она тоже была интересная. Совсем не нарисованная, а вышитая - дом, надписи вверху и внизу (Мария стояла далеко и не могла прочесть), маленькие предметы - деревца или животные, и узорчатая окантовка.
- Викторианская вышивка, - пояснила миссис Шэнд. - Посмотри поближе. Она не совсем обычная. Ее сделала маленькая девочка, по-моему, как раз твоего возраста.
Мария подошла ближе. Вверху расположились буквы алфавита, и затем цифры: от одного до десяти, а под ними - животные: крошечный весело скачущий черный пес, парочка птиц и еще кто-то вроде оленей. И стихи: она прочитала их от начала до конца.
Подумай, о душа, о дне торжественном и скором,
Когда покинешь ты сей временный чертог,
И за своим последним приговором
Поднимешься наверх - а там сам Бог.Бог знает каждый шаг мой, мысль и слово.
Он - Святость, Всемогущий Глас.
Как выдержать мне свет всевидящего взора
В торжественный священный час?
Под стихотворением аккуратным крестом был вышит квадратный дом из красного кирпича. С одной стороны от него располагалась пара садовых ваз, в таких обычно сажают цветы, а с другой - качели. Большие, красивые качели, вышитые черными нитками, наверное, чтобы показать, какие они железные. А ниже, в ряд - еще что-то. Цветы, наверное, решила Мария - они в самом деле напоминали цветы, вьющиеся по краю картинки. А может, это улитки? Она пригляделась и вдруг поняла - так ведь это же окаменелости. Аммониты - маленькие, закрученные, вышитые аммониты. И под ними, завершая картинку, - большое, тщательно вышитое дерево. Под деревом - мелкими черными буквами: "Quercus ilex, дуб каменный". И, наконец, в самом низу - подпись: "Хэриет Поулстед. 10 лет. Вышивка". А под ней: "Сьюзан Поулстед закончила работу сестры 30 сентября 1865 г.". Мария молча разглядывала вышивку, потом сказала:
- Вообще-то она была младше меня.
- Возможно, - согласилась миссис Шэнд.
И снова наступило молчание, пока Мария изучала вышивку и думала о девочке по имени Хэриет. Потом миссис Шэнд сказала:
- Смею заметить, твоя мама уже, наверное, волнуется, куда ты запропастилась.
И выжидательно посмотрела на Марию.
- Да, мне пора, - спохватилась Мария. - Большое спасибо за книгу.
- Не стоит благодарности, - ответила миссис Шэнд.
И когда Мария уже было вышла за дверь, добавила почти резко:
- Надеюсь, рояль у тебя не стоит без дела?
- Нет, - соврала Мария.
- Вот и хорошо, - отозвалась миссис Шэнд. - До свидания.
Вообще-то миссис Шэнд мне не очень понравилась, решила Мария, спускаясь по лестнице отеля, самодовольно окутанного дето-собако-непроницаемой тишиной - лишь откуда-то с первого этажа доносилось сдержанное звяканье чайной посуды. А жаль - так хочется расспросить ее о часах и еще больше о вышивке. Мария все думала о ней, переходя дорогу, - о плотно вышитых крестом цветах, и бегущей черной собачонке, и качелях, и садовых вазах, и о дереве внизу, похожем на пухлую подушечку. Ouercus ilex, дуб каменный.
Так ведь это мое дерево, вдруг осенило ее, и она ощутила новый прилив интереса. И форма та же, и цвет темно-зеленый, такой же толстый ствол и ветки. И дом наш. Точно. Только садовых ваз уже нет. И качелей. И дом почему-то белый, а не коричневый.
Она перешла дорогу и остановилась. Море за домом расстелило серую скатерть с белыми крапинками, наверное, так же как и раньше, когда дом только строился. Море никогда не изменится, море и линия берега, что тянется вправо и влево. И вот она, Мария, стоит здесь августовским вечером и смотрит на море, и, может быть, когда-то давным-давно девочка-вышивальщица тоже стояла перед домом и смотрела на море. Как ее звали? Хэриет? Она - словно аммониты в камне, подумала Мария: ее самой уже здесь нет, а дух ее сохранился - в вещах, которые она оставила после себя. В вышивке и рисунках в книге. Мария уже собралась идти к дому, как вдруг поняла: места похожи на часы. Они хранят в себе все времена, все события. Они живут, и все события остаются в них, скрытые для глаза; нужно только уметь их отыскивать, как отыскиваешь окаменелости, разбивая камни.
Перед ужином мистер Фостер изучил путеводитель миссис Шэнд и составил аккуратный список достопримечательностей, которые необходимо посетить во время отпуска, с ссылками на карты и расстояниями в милях. Все это наполнило Марию мрачным предчувствием - она не любила подобных приготовлений, хотя в ее семье они были неизбежны. Осматривать достопримечательности весьма полезно, считали оба родителя. Поэтому, пока строились планы и обсуждалось, сколько городов в Дорсете римского происхождения, Мария молчала.
- Ну, а что делала Мария? - спросил мистер Фостер.
Он часто обращался к ней в третьем лице.
- Я сидела на каменном дубе, - ответила она.
- На каком дубе? - переспросил мистер Фостер.
- На каменном. Там, в конце сада.
- Кто тебе сказал, что он так называется?
Мистер и миссис Фостер были горожанами: они могли быстро найти кратчайший путь из одной части Лондона в другую и хорошо разбирались в газетах и телевидении, но не в названиях растений, деревьев и звезд. Мария уже давно заметила: кроме всего прочего, люди делятся на тех, которые знают названия (обычно деревенские жители), и тех, которые не знают (как правило, горожане). Сама она, конечно, была горожанкой - жила-то она в городе, но в душе тайно надеялась: а может, я все-таки другая?
- Никто, - ответила она.
Почему-то (она сама не знала почему) ей не хотелось рассказывать о вышивке. Наверное, им все равно будет неинтересно.
- Это разновидность дуба.
- Неверно, - возразил отец. - У дубов - желуди. И листья не такие.
Он говорил твердо и уверенно: он привык быть правым абсолютно во всем. В семье считалось, что он всегда прав.
Мария ничего не ответила. Она посмотрела на отца и ничего не ответила. Он нежно ей улыбнулся, как будто хотел сказать: никто и не ожидает от одиннадцатилетней девочки широких познаний. И начал обсуждать с женой вопросы, поднятые в газетной статье. Вскоре Мария доела ужин и ушла с кухни, но они даже не заметили. Ей хорошо удавалось оставаться незамеченной. Иногда ей казалось, это единственное, что у нее хорошо получается.
Она вышла в сад и немного полежала на траве в последних теплых лучах заходящего солнца. (Кот, елейно мурлыча, пристроился рядышком - для начала. "Ой, нет, нет, - встрепенулась она. - Сегодня я не хочу с тобой разговаривать. Ты только испортишь приятный день". Оскорбленный кот отошел прочь и принялся кататься по земле, приминая единственные в саду цветы…) Вскоре солнечный свет на лужайке стал гаснуть, Мария побрела назад к дому и вошла в гостиную через открытую двустворчатую стеклянную дверь.
В этой комнате всегда неуютно, но я уже к ней привыкла, подумала она. Даже огромные темные картины, казалось, вошли в ее жизнь гораздо раньше, чем два дня назад. И все же в комнате обнаружились вещи, которых она раньше не замечала, например, еще один стеклянный колпак на столе у окна в углу, а под ним - еще два чучела птиц (такие выцветшие, что не поймешь, какого они были цвета). Мой друг, мой друг Мартин, сказала им Мария, не одобрил бы того, что из вас сделали чучела и посадили под стеклянный колпак. И я с ним полностью согласна. Он знает все о птицах и растениях и, главное, их названия, но он не знал, как называется окаменелость, которую нашел на пляже, а я ему подсказала, и, может быть, он зайдет посмотреть книгу про окаменелости. Он же обещал. Значит, зайдет.
Не заметила она и пожелтевших коричневатых фотографий в серебряных рамках на камине: на одной - человек с приятным кротким лицом в бакенбардах, на другой - группа детей и взрослых, сидят в саду под деревом. На дамах - длинные платья, дети тоже в громоздкой одежде, в соломенных шляпах и чепчиках. Она поглядела на них и направилась к роялю, ей захотелось поиграть - все равно пока больше делать нечего.
Мария не блистала по музыке. Она начала брать уроки с шести лет, и вообще-то ей нравилось заниматься, правда, она знала, что играет слабовато - не сравнить с соседской Джулией в Лондоне, которая училась в шестом классе и заняла первое место на конкурсе. Но рояль был роскошный, не то что скромное пианино дома в углу большой комнаты. Коричневый чехол с него уже сняли. Она села за инструмент, и хотя ей показалось, что она в нем тонет, Мария ощутила подъем, как будто сейчас положишь руки на клавиши, и польется плавный серебристый поток.
Но куда там: Мария доиграла пьесу, сколько помнила наизусть, и все прозвучало как обычно - неровно, с запинаниями и фальшивыми нотами. Потом встала с табурета и подняла сиденье - там внутри лежала стопка ветхих пожелтелых нот; да, сложные вещи, и на самом дне - тонкий альбом: собрание песен и мелодий в коричневом кожаном переплете с золотым тиснением, золотыми инициалами и годом: "С. Ч. П. 1860 г.". Кажется, к паре песен можно подступиться и с ее скромными данными. Она проиграла их без особого усердия, просто наслаждаясь широким мощным звуком инструмента.
Тут в вечернем сумраке комнаты, полном теней, что-то шевельнулось, она отвлеклась и взяла фальшивый аккорд. На ручке кресла сидел кот и наблюдал за ней.
- Не можем сосредоточиться, верно? Не отдаемся игре целиком? К тому же и таланта маловато, как я погляжу.
Скосив глаза, он уставился в сад, слегка поводя хвостом.
- Опять ты! - возмутилась Мария. - Знаю, о чем ты думаешь, - какую бы птичку сожрать.
- Заманчивая перспектива, - ответил кот.
- Зверь.
- Совершенно верно. Из рода кошачьих, если уж быть точным. Felix felix. Вот я и веду себя соответственно - что ж в этом плохого?
- Подчиняться инстинкту еще не значит поступать хорошо. Иногда мне хочется кого-нибудь ударить, и это, разумеется, инстинкт. Но ведь это ужасно!
Кот свернулся калачиком и закрыл глаза.
- О, мы сегодня настроены поспорить.
- Вообще, если подумать, в этом-то и состоит разница между нами, - продолжала Мария. - Я стараюсь не делать плохого, даже если это во мне заложено, а тебе все равно. Ты и не знаешь, что значит "плохо".
- Ох, как умно, - огрызнулся кот.
- И еще, ты ничего не помнишь. Ну-ка, что мы вчера ели за обедом?
- Не докучай мне подробностями, - отмахнулся кот.
- То-то и оно. И, конечно, самое главное - ты не умеешь говорить. Пока я тебе не разрешу.
- Ой, заткнись, - отрезал кот.
Он соскользнул с ручки кресла и виляющей походкой вышел в сад.
И еще, подумала Мария: он не умеет предполагать. Вот так, например: интересно, а что мы будем делать завтра и как все пройдет - хорошо или плохо, или вот так: смешно все-таки, я ведь даже не знаю, что будет завтра - вдруг землетрясение или конец света, а я просто не знаю, но завтра в это же время я уже буду знать. Она отложила ноты и закрыла крышку рояля.
Так, с этой странной мыслью и другими, сбивчивыми, но приятными - о вышивке, об окаменелостях, о Мартине - она поднялась к себе, разделась, умылась и уже лежала в постели, когда в комнату заглянули родители - пожелать ей спокойной ночи. Миссис Фостер поправила одеяло, забрала грязные носки и рубашку и, выглянув в окно, сказала:
- Какой сегодня красивый закат. Говорят, это к хорошей погоде.
- Значит, не к землетрясению, - отозвалась Мария из глубины постели, обращаясь в основном к самой себе.
- Что ты, дорогая?
- Ничего.
- Ну, тогда спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
В комнату вошел отец и поцеловал ее так же тщательно и неторопливо, как он обычно давал ей двадцать пенсов на карманные расходы в субботу утром. И это не потому, что он меня не любит, просто он серьезно относится к деньгам. Он всегда точно знал, сколько у него в кармане денег или сколько у него должно быть денег. Так же, как он чистил вечером ботинки - всегда в одно и то же время. И прежде чем выбросить газету в корзину, всегда складывал ее, как положено, - первой страницей вверх. Он был очень аккуратным человеком. Я тоже аккуратная, подумала Мария. Наверное, аккуратность передалась мне по наследству, как и мамины прямые волосы. Но в голове, в мыслях у меня полный беспорядок. А вот хорошо бы можно было бы залезть кому-нибудь в голову и послушать чужие мысли, как радио, - так интересно. Неужели они такие же запутанные и странные, как и мои? И, думая об этом, Мария незаметно заснула.
Ей показалось, издалека доносятся звуки рояля (хотя утром она уже почти ничего не помнила) - та же песня, которую она пыталась наиграть, только в лучшем исполнении.
4. "ЧАЙКА" И НЕСКОЛЬКО ДИНОЗАВРОВ
- Ну, что будем сегодня делать? - спросила за завтраком миссис Фостер. - На пляж пойдем или как?
- Или как.
- Что?
- Не знаю, - ответила Мария, и над столом скрестились два не очень дружелюбных взгляда. Миссис Фостер подумала: от Марии никакого толка; Мария подумала: могла бы уж мама предложить что-нибудь поинтересней.
- В таком случае поедем со мной в город, в библиотеку, - сказала миссис Фостер. - А потом погуляем по "Чайке".
- По чему?
- Так называется мол. По нему можно гулять. Он очень древний. Кажется, там в конце продается мороженое, - добавила миссис Фостер без энтузиазма.
Мария холодно посмотрела на мать. На самом деле она думала не о мороженом и не о перспективе прогулки по молу и не хотела холодно смотреть. Просто она вдруг поняла, что ей самой нужно в библиотеку, а когда она погружалась в свои мысли, на ее маленьком бледном личике всегда появлялось выражение холодности. Это часто приводило к непониманию.
- И не смотри так сердито, - упрекнула ее миссис Фостер.
Когда они выехали на дорогу, Мария впервые заметила: а у дома есть название. Хорошо же его замаскировали - кто-то просто вырезал буквы на колоннах у ворот, на белой штукатурке, и никак их не отделал: белое на белом фоне. ДОМ С КАМЕННЫМ ДУБОМ.
По крутым улочкам они спустились на машине в город. Когда кругом асфальт, дома, стены, магазины, фонарные столбы, трудно представить, что внизу - естественная форма поверхности, земля, камни. Однажды в центре Лондона, на Оксфорд-стрит, Мария вздрогнула, увидев, как рабочие подняли плиту мостовой, и под ней оказалась бурая земля. Словно новая шумная улица из стекла и бетона обнажила свои тайные корни. Но в этом маленьком приморском городке корни смело лезли наружу, ведь городские стены и некоторые дома были сделаны из местной скальной породы. Приятно думать, будто дома выросли из почвы, как деревья, трава и кусты, да так и остались стоять, гармонируя с оловянным небом и бледно-зеленым морем. Когда они проезжали по улице, застроенной стандартными домиками, около окна с сетчатыми занавесками и пластмассовыми цветами в вазе на подоконнике вдруг сверкнул свернутый спиралью аммонит, навечно вмурованный в стену.
Наконец они прибыли в библиотеку, и миссис Фостер сразу же втянулась в сложный процесс приобретения временных читательских билетов. Мария отошла в сторону и начала искать то, что хотела. Много времени не понадобилось: библиотеки становятся услужливыми, как только с ними освоишься. "Деревья", как она вскоре обнаружила, относились к "Ботанике", и вот перед ней толстая книга с массой иллюстраций деревьев всех форм и размеров. Она нашла, что искала, и, удовлетворенная, спокойно села читать. Quercus ilex - дуб каменный, произрастает в садах и парках, дерево крупное, листва темно-зеленая, кора коричнево-черная с глубокими трещинами, завезено из Южной Европы в XVI веке.
Над плечом Марии возникло лицо матери.
- Что ты читаешь?
Мария молча показала.
- А-а, - протянула миссис Фостер. - Дерево, о котором ты говорила.
И, помолчав, добавила:
- А ты была права. Похоже, это действительно разновидность дуба.
Мария ничего не ответила. Она закрыла книгу, аккуратно поставила ее обратно на полку и пришлепнула, так чтобы она встала в ряд с соседями.
- Да, наверное, он ошибся, - признала миссис Фостер после короткого молчания, странно поглядев на дочь. - Бывает.
Она хотела еще что-то добавить, но передумала.
Они молча вышли из библиотеки, аккуратно неся книги под мышкой, и спустились по ступенькам на улицу. Когда они повернули к гавани, миссис Фостер сказала:
- Конечно, когда все время сидишь в городе, об этом мало что знаешь. Все деревья кажутся одинаковыми.
- Не совсем, - возразила Мария.
Мать удивилась.
- Ну да, если приглядеться.
И, немного помолчав, спросила:
- А вы в школе проходите растения?
В ее голосе прозвучало уважение. Как будто она разговаривает не со мной, а с каким-то важным человеком, подумала Мария.
- Не очень-то, - ответила она, вспомнив школьные растения - бобы в банках из-под джема с вонючими промокашками, непомерные, закрученные спиралью белые корни, горчицу и кресс-салат на кусочках фланели. Не это я люблю, подумала она, а названия. Ведь каждое растение, дерево или цветок имеет свое название. Дуб каменный и дуб трехдольчатый, черешковый и бесчерешковый…
- Что? - спросила миссис Фостер.
- Ничего.