Они уже подошли к маленькой гавани. Лодки в ней были под стать воде: ялики и гребные шлюпки, франтовато покрытые свежим слоем белой краски, живо блестели черными и синими названиями - МОЯ ЛЕДИ, КОСАРЬ-II, ГАЕР. Пахло смолой, бензином и рыбой. Лодки покачивались в защищенной воде, поблескивающей масляными пятнами; со стороны моря волны лизали камень и бились о мол, и пена рисовала мраморные разводы на зеленой воде. Они шагали по изогнутой каменной стене, разделявшей два мира. В уютном, упорядоченном мире гавани каждая лодка имела своих обожателей: они ее холили, сворачивали кольцами веревки. Над объедками - апельсиновой кожурой, хлебными корками, разваренными чаинками - галдели белые чайки. А за молом море вело себя, как хотело, и чайки там казались более дикими и знающими: качались на волнах, сложив крылья, или свободно парили по ветру, порой проносясь так низко, что их широко раскрытые глаза вдруг оказывались вровень с глазами Марии. Интересно, как делятся чайки: на тех, что довольствуются вздорной жизнью в гавани, и тех, что предпочитают терпеть лишения в открытом море, или все чайки живут и там и там, или как? Она посмотрела вверх, на поля, бегущие вдаль за городом, и увидела чаек, разбросанных на свежевспаханной полосе, а может, есть у них и третий образ жизни - на суше? Наверное, самые умные чайки пытают счастье везде и потом кормятся там, где больше пищи, и становятся самыми жирными, но и самыми сильными.
А я на их месте выбрала бы море, подумала она. Не огрызки яблок и грязных червей - настоящую рыбу, даже если она плохо ловится.
Они уже дошли до конца мола.
- Извини, кажется, здесь нет мороженого.
- А я и не хочу, - ответила Мария.
Она правда не хотела. И так было хорошо - просто сидеть на каменном краю, чтоб ноги свисали над водой, и смотреть через гавань на город. Отсюда был виден их дом, до половины закрытый деревьями; слева и ниже, справа от него, город стекал между холмами к приморскому бульвару, к коттеджам цвета зеленого и розового мороженого и бледной каемке песка. День был чудесный. Но не просто чудесный, подумала Мария, со скучным голубым небом, и на нем - ничего, кроме солнца, а лучше: по небу приятно плыли облака, огромные сияющие нагромождения, пустившиеся странствовать вдоль горизонта; они то скучивались, то таяли, пока на них смотришь, и снова складывались в формы и распадались. Временами они на несколько минут загораживали солнце, и тогда по берегу бежали полосы света и здесь, перед ней, образовывали огромную уходящую излучину. Когда солнце пряталось, все становилось серым и безмолвным, лишь золотой луч проносился по скалам Уэймута, высвечивая то яркий пласт породы, то зеленеющее поле, то слепящую белизну дома, то бирюзу моря.
- Ты что разглядываешь, Мария?
- Ничего, - ответила она, но потом добавила: - Только солнце, - так как ответ прозвучал грубо, к тому же это была неправда.
- Да, день прекрасный, - согласилась мама.
Миссис Фостер достала из сумочки несколько открыток. Сначала она их адресовала (тете Рут, соседям, дедушке, подруге Элизабет), а потом начала писать. По содержанию они мало чем отличались, как заметила Мария: погода хорошая, Лайм, к счастью, испортить не успели, и дом, который они сняли, тоже чудесный, говорилось во всех открытках.
Когда я стану взрослой, подумала Мария (если я когда-нибудь стану взрослой), вообще-то трудно представить, что это случится; так вот, когда я стану взрослой, я вернусь сюда и буду вспоминать, как я сейчас здесь сижу. И не успела она об этом подумать, как мысль каким-то таинственным образом тотчас материализовалась и - поразительно - перед ней возникла взрослая Мария (почему-то в очках, с сумочкой под мышкой и в твидовом костюме, как у тети Рут). Она открыто улыбалась и была такая настоящая, что все остальные тоже, казалось, могли ее увидеть.
- Хочешь я познакомлю тебя с моей мамой? - предложила Мария. - Я имею в виду, с твоей мамой.
- Мария, ты снова бормочешь, - одернула ее миссис Фостер, оторвавшись от открыток и взглянув на Марию. - Это переходит у тебя в привычку. Не пора ли остановиться?
- Извини, - виновато ответила Мария, и взрослая Мария, улыбнувшись в последний раз, грациозно растворилась в море.
Там ей самое место, поняла Мария, хоть она и кажется безобидной, но думать о ней как-то тревожно. Я не хочу быть такой, решила она и успокоилась, я хочу быть собой, какая я сейчас - всегда, всегда.
К концу мола причаливала щегольская лодка, выкрашенная в нежно-голубой и белый; с нарочито развернутыми парусами, размотанными веревками, она смотрелась, как настоящая мореходка, хотя и шла на громко тарахтевшем моторе. Когда она подошла к ступеням, мотор чихнул в последний раз и заглох. Из нее вылезла компания взрослых и детей. И не успела Мария сообразить, что это семья Мартина, как они уже были на "Чайке".
Они приближались, беспорядочная горластая команда: взрослые громко разговаривали, а младшие дети шумели и спорили. Мартин тащился сзади. Кажется, он не в духе, подумала Мария. На нем были джинсы с дырками на обеих коленках, а вокруг пояса обвязан свитер.
- Привет, - бросил он, увидев ее.
- Привет.
Мать перестала писать, и Мария настороженно стрельнула на нее глазами.
- Да, здорово нас накололи с этими лодками, - пожаловался Мартин. - За пятьдесят пенсов дали десять минут поболтаться в гавани. Да они просто боятся настоящего моря.
Его семья села поодаль, в нескольких ярдах, и предалась спору - на какой пляж пойти.
- Неужели? - выдавила миссис Фостер, чувствуя себя явно не в своей тарелке.
Мария давно заметила: ее родители часто смущаются в присутствии незнакомых детей, особенно мальчиков.
- Ты еще не каталась? - спросил он Марию. - Лично я больше не собираюсь.
Тут до миссис Фостер дошло, что Мария и Мартин уже знакомы.
- Ты живешь рядом с нами, в гостинице? - спросила она.
Наступило молчание, неловкое только для миссис Фостер - больше она уже решительно ничего не могла придумать, а Мария, жаждущая поговорить, как всегда замерла, сдавленная нахлынувшими чувствами. Мартин сосредоточенно вертел в руках ракушку, оставшуюся на песке после отлива.
- Можно сегодня вечером зайти посмотреть твою книгу? - спросил он вдруг.
Но тут всех троих поглотила семья Мартина - младшие дети, старшие дети и две женщины, одна из которых, как выяснилось после сумятицы объяснений и возгласов, оказалась его матерью, другая - теткой. Дети делились строго поровну на две двоюродные семьи. Марии показалось, она вдруг очутилась в самой гуще скворчиной стаи. Она увидела, как мама украдкой сгребает разложенные вокруг пожитки - еще наступит кто или отодвинет. Мама Мартина, заливаясь смехом, сразу же принялась с жаром описывать вчерашний визит в Уэймут. Просто поразительно, как эта женщина умудрялась беспрерывно говорить и одновременно смотреть за малышом, который норовил свалиться в воду, и переодевать другого. Миссис Фостер слушала с натянутой улыбкой. Мария видела, какие они разные.
- Поэтому мы решили остаться на нашем классном курорте, - заключила мама Мартина. - И впредь тоже будем останавливаться только здесь.
Застегивая кому-то штанишки, она вдруг обратилась к Марии:
- Ты здесь одна? Приходи к нам, поиграешь с девочками.
- Это было бы чудесно, - с сомнением выдавила миссис Фостер.
- Ну что, пошли? Мартин!
- Я еще немного здесь побуду.
- Ладно. Только к обеду не опаздывай. И не докучай миссис… э…
- Фостер, - подсказала миссис Фостер.
- А мы Люкасы. Обе команды. Ну ладно, счастливо.
Они побрели прочь от "Чайки", и их еще долго было слышно после того, как они завернули за угол дома и скрылись из вида.
Миссис Фостер с опаской поглядела на Мартина. Она не очень жаловала мальчиков. Мария всегда знала, что не ошиблась, родившись девочкой, - хоть в этом угадала.
- Я хотел сходить в музей, - начал Мартин.
Миссис Фостер просияла. Она явно ждала чего-то более энергичного и разрушительного.
- Прекрасно. Мария тоже там не была.
Они медленно двинулись назад в город. Мартин спокойно и пространно объяснял миссис Фостер принцип работы подвесного двигателя. Время от времени миссис Фостер произносила "да" и "понятно". Счастливая Мария семенила на два шага позади них. Она молчала, но это вроде никого не тяготило. У входа в музей Мартин сказал ей:
- Вообще-то твоя мама не слушала.
- Да, наверное, - мудро согласилась Мария.
- Боюсь, здесь будет скучновато, - предположила миссис Фостер, зайдя в музей.
Исполненная сознанием долга, она начала переходить от стенда к стенду, ненадолго задерживаясь у каждого. Мария заметила, что точно так же она ведет себя и на выставках картин.
За стеклами стендов лежали сотни окаменелостей - совершенные, разнообразные. Нечего и мечтать самим найти такие. Аммониты размером с дверные кольца, каменюки, сквозь которые проплывал скелет целой рыбины, позвоночники динозавров, отпечатки лап рептилий на куске глины… Подписи к каждому экспонату сражали безмерностью времени - сорок миллионов лет назад, сто восемьдесят миллионов, четыреста миллионов. Одни существа были моложе других на сотни миллионов лет. На диаграммах указывалось, кто сколько просуществовал, и изображались грозные динозавры, рыбы самой причудливой и непрактичной конструкции, мелочь - ракушки, морские звезды и всякие ползающие и пресмыкающиеся. Оказывается, аммониты появились сравнительно недавно - они заселили моря, оставив тропические болота диплодокам и птеродактилям.
И все эти существа, поняла Мария, изучая таблицы и картинки, вышли из голубых утесов у оконечности Англии, из которых и состоял костяк местности.
- Голубой лейас, - узнала Мария.
- Что?
- Голубой лейас, из него наши скалы сделаны.
Она снова повторила это название про себя - ей нравилось, как оно звучит. Голубой лейас… А коричневая порода на нем - глауканитовый песок, и у каждой породы свой возраст, как и у окаменелостей - древняя, еще древнее, совсем древняя. Вот они лежат под полями и городами, как будто спят, полные ракушек и костей животных, которые здесь некогда обитали.
- Здорово, да? - сказал Мартин.
Сдвинув от напряжения брови, он сосредоточенно изучал стенд. Все меняется. Поверхность земли вздувается и бурлит, моря становятся сушей, континенты поглощает вода, и ввысь взмывают горы. И через века идет бесконечная процессия форм жизни - от скоромных ракушек из этого стенда до неуклюжих тяжелых динозавров на той картинке. (И какое имеет значение, что его мозг не больше, чем у котенка, подумала Мария. Котята тоже живут не тужат). Одно уступает место другому, и в итоге заканчивается, как с неприкрытым торжеством показано на схеме, обнаженным, однако бородатым мужчиной, который, подбоченясь, стоит (как вы думаете на чем?) на Дуврском утесе.
- Так значит, Ноев ковчег - просто выдумка! - воскликнула неожиданно озаренная Мария.
- Ясное дело, чушь, - фыркнул Мартин.
- Тогда так и надо сказать, - рассердилась Мария.
Она вдруг почувствовала себя обманутой. Всю жизнь ты блаженно веришь в одно, а потом тебе преподносят нечто совсем иное, правда, гораздо более интересное. Над этим стоит поразмыслить.
Теперь они двигались вместе - от стенда к стенду. Мартин то и дело толкал Марию в бок.
- Смотри… Эй, иди сюда…
- Как будто кто-то возился со всем этим, хотел понять, что годится, а лишнее отбрасывал, - сказала Мария.
- Не, это не так. Это эволюция. Мы ее в школе проходили. Организмы меняются - частично или полностью, чтобы приспособиться к среде обитания. Отращивают длинные ноги, теряют хвосты или выучиваются есть другую пищу. А те, у которых не получается, просто вымирают.
- Понятно, - задумчиво произнесла Мария.
Миссис Фостер уже закончила осмотр и стояла у выхода. С верхней галереи они увидели, как она села их ждать и развернула газету.
На большой диаграмме под названием "ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА" эволюция изображалась в виде дерева - его ветки выбрасывали вверх одно существо за другим - кудрявая фантазия в духе "Алисы в Стране Чудес", ошибочность которой становилась особенно очевидной, когда какая-нибудь ветка резко обрывалась на причудливом вымершем животном. И на вершине дерева, победоносно вскарабкавшись по млекопитающим и обезьянам, снова стоял голый волосатый человек.
- Это как в "Змеях и лестницах", - сказала Мария. - Выпадет шестерка, и ты уже стоишь на двух ногах.
Мартин посмотрел на нее, сдерживая одобрение.
- Только они не понимали, что с ними творится. И каждой мелочи понадобились миллионы лет.
- Наверное, мы тоже меняемся.
- У меня вырастут еще две руки. Чтоб лучше лазать по деревьям. И хвост.
- Ну, это уже возврат к прошлому. А я хочу глаза - сзади и спереди.
- Два рта, чтобы есть сразу первое и второе.
- Складные ноги, как у пюпитра. Чтоб быстрее бегать.
Они захихикали. Сидящая внизу миссис Фостер с удивлением подняла глаза.
- Нет, серьезно. Мы все время меняемся. Растем. Становимся выше, у нас вырастают зубы.
- Это не то.
- Так ведь еще страннее, - не унималась Мария, - ты же понимаешь, что с тобой происходит.
Но Мартин потерял интерес. Он уже изучал открытки на выходе. Оба купили по невыразительной открытке с окаменелостями ("Может, лучше взять симпатичный вид? Или пляж?" - недоумевала миссис Фостер) и начали подниматься через весь город к дому. На этот раз путь показался гораздо короче, чем обычно. Обескураженные, они уже очень скоро стояли у ворот, и Мартин прощался:
- Ну ладно, пока. - И вежливо добавил: - Спасибо, что взяли меня с собой.
Лежа в постели в ожидании сна, Мария медленно поплыла назад, к вчерашнему вечеру. Та же кровать, то же окно, те же занавески. Но между ними - двадцать четыре часа, и сколько всего произошло. Ничего особенного (просто мы с Мартином приятно провели время в музее), но все-таки это было время, меняющее все. Даже меня, подумала она. Я уже не такая, как вчера вечером. Не совсем такая. Выгляжу-то я так же, - правда, я, наверное, стала немножечко больше, не могла же я не вырасти, - и все же я не такая, не совсем такая, ведь я что-то увидела, что-то сделала, о чем-то подумала, а вчера в это же время я еще ничего такого не знала.
Снизу доносился мамин голос, обрывки разговора с отцом:
- …не утомительный мальчик - отнюдь… ему почему-то очень понравился музей… весело болтали… она была…
И может быть, подумала Мария, засыпая, я расскажу ему о вышивке и о часах - вдруг ему тоже будет интересно. Но я еще точно не знаю. Надо будет еще об этом подумать.
5. ДЕНЬ, КОТОРЫЙ МОГ БЫТЬ СОВСЕМ ДРУГИМ
- Gryphaea, мезозойская устрица, - определил Мартин.
- Интересно, какие они были на вкус?
- Ихтиозаврам, наверное, нравились. С кусочком тоста.
Чего-чего, а уж Gryphaea на пляже хоть отбавляй - закрученных, как змеи, серых камушков. Мария с Мартином нашли уже целых пять штук.
- Нам нужен позвонок бронтозавра, вдруг повезет? - размечтался Мартин.
Они листали книги в библиотеке. По холлу взад-вперед сновала миссис Фостер, всякий раз нервно заглядывая в комнату. Она так и ждала, что Мартин что-нибудь разобьет.
- Почему бы вам не поиграть на улице?
- А мы как раз собирались, - вежливо ответил Мартин.
Здорово он обращается со взрослыми, подумала Мария. Я так не могу. Всегда у него выходит, как он хочет, а не наоборот.
Миссис Фостер удалилась в кухню и закрыла за собой дверь.
- Джеймс вчера стащил мою Stomechinus. Я же ее нашел. Ну, я ему и врезал, но не сильно. Он наябедничал маме, и меня рано отправили спать.
Мария сочувственно кивнула.
Джеймс - это, кажется, брат, не кузен, подумала она, тот, которому года четыре, но я не уверена - она никак не могла в них разобраться.
- Если ты старший, ты всегда неправ, - сказал Мартин, неожиданно помрачнев. Что ни сделай - все плохо, потому что ты уже большой и должен быть умнее. Только и знаешь таскать всем вещи со второго этажа - свитера всякие. Так жизнь и проходит. Смотри, какая отличная окаменелость. Вот бы нам такую найти.
Им попалась книга с прекрасными иллюстрациями.
- Такую не найдешь.
- А вдруг?
- Не, не найдешь. Это трилобиты. Они встречаются в другой породе, гораздо более древней, чем наш голубой лейас. Когда он только образовался, трилобиты уже вымерли.
- А жаль, - огорчился Мартин. - Здесь сказано, они умели сворачиваться, как мокрицы. Ну ладно… Знаешь что? - продолжал он, сверля Марию взглядом, как будто рассматривал ее в мощный микроскоп.
- Что?
- Все знакомые девочки похожи на чьих-то сестер, например на мою. А ты ни на кого. Наверное, потому что ты ничья не сестра.
Есть такие мгновения в жизни - самые приятные, - ими лучше всего наслаждаться одному: первая секунда, когда входишь босиком в холодное море, когда читаешь некоторые книги, когда утром видишь, что за ночь выпал снег, когда просыпаешься в день рождения… Есть и другие мгновения - их чудо можно ощутить, лишь глядя другому в глаза. Такие, как сейчас, с грустью подумала Мария, потому что не успел Мартин договорить, как тут же отвернулся и стал рассматривать комнату. И больше никто никогда не узнает.
- Да, странноватенький у вас домик.
- Здесь все викторианское. Мама говорит, это вещь!
- Получше дурацкой гостиницы.
- Наша хозяйка живет через дорогу, - сказала Мария. - У нее там много часов. И одна картинка, такая необычная. Не нарисованная, а вышитая. Ее сделала девочка, почти как я по возрасту.
- Откуда ты знаешь?
- Там вышито. И год - 1865-й. Я все время о ней думаю. Не знаю, что с ней случилось.
- Выросла, - весело ответил Мартин. - Выросла, вышла замуж, родила детей - все как положено. Смотри, какой здесь фанатский атлас.
Наступила тишина. Мартин вытащил атлас и пролистал его, придерживая страницы большим пальцем.
- А мне кажется, она так и не выросла, - возразила наконец Мария и добавила:
- Мне кажется, она все еще здесь.
Ей хотелось, чтобы ее голос прозвучал с вызовом, но он прозвучал просто спокойно:
- Моя ровесница.
- Свихнуться можно, - сказал Мартин. - Нет ее здесь, понятно? Что она тебе, привидение, что ли? Но от этого еще больше свихнешься.
Он поднял атлас и поставил его обратно на полку.
- Умерла она, вот и все. Сто лет назад.
- Да, наверное, - холодно ответила Мария.
- Ну, то-то же. Ладно, пошли.