6
Писем не было. Тетя Лиза эвакуировалась еще в июле. Чувство одиночества стало привычным, неотделимым от войны, от бомбежек и обстрелов.
Шурик заглянул как-то в свою школу. В классах стояли койки. На дверях учительской висела бумажка с надписью: "Перевязочная". Знакомая нянечка сказала, что в школе устроили госпиталь и ее взяли санитаркой.
Звонил Шурик Виктору. Но чей-то сердитый голос ответил:
- Нет на месте. Он детскими делами больше не занимается.
Жил теперь Шурик у Славика. Мама Славика была на казарменном положении, приходила редко, и они жили втроем в одной маленькой комнате. Бабушка их кормила, но с каждым днем все больше хмурилась, вздыхала и косо поглядывала на Шурика. Хлеб давно уже не лежал в общей тарелке. Бабушка каждому давала ломтик и предупреждала:
- До вечера не дам.
Все, чем бабушка кормила, было очень вкусно и очень мало. Шурик ел кашу только кончиком ложки, все равно она так скоро исчезала, что казалось, будто ее и не было. Шурик невольно косил глаза и сравнивал свою тарелку со Славкиной, свой ломоть хлеба и его. Славке бабушка давала чуть-чуть больше.
Есть хотелось все время - и до еды, и после. Шурик вспоминал разные блюда, которые готовила мама, и удивлялся, как он мог от них отказываться. Он хорошо помнил, как однажды сказал: "Мне макароны надоели"… Шутка сказать - макароны! Сейчас дали бы макаронину длиной в километр, он бы ее разом проглотил.
К себе домой он заходил редко. Но в этот день ему захотелось зайти. Кстати, ему нужно было выполнить наказ бабушки сложить в чемодан наиболее ценные вещи и снести к Славику.
В комнате было так же холодно, как и на улице. Два стекла выбила воздушная волна. Густо наклеенные бумажные полоски не помогли. На всем лежал толстый слой пыли. Каждая вещь казалась чужой, мертвой, давно похороненной.
Шурик достал чемодан, сложил в него любимые книжки, уложил ботинки с коньками, футболку, трусы и огляделся - что еще? В шкафу висели мамины платья и отцовские костюмы. Какие из них "ценные", а какие нет, Шурик не знал. Да и места в чемодане оставалось мало. Он снял с вешалки мамин халатик с белыми пуговками и еще блузку, которую она сама сшила и всем показывала. Сверху еще уместилась папина фотография. Всё.
Шурик увидел на стенке календарь. Его верхний листок стал совсем серым, и края загнулись. Он напоминал о том дне, когда мама уехала рыть окопы. С тех пор время в комнате остановилось.
Шурик вспомнил, что сегодня день его рождения. Как шумно и весело было в этот день еще год назад! А сколько было еды! На плите, на столах, на подоконниках - всюду стояли полные тарелки.
Шурик подошел к буфету и открыл дверку. Давно уж он выбрал отсюда все, что можно было съесть. А вдруг… На полочке стояли пустые тарелки. В пыли блеснуло несколько крупинок сахарного песка. Шурик послюнил палец, выловил крупинки, пососал. Тень сладости мелькнула на языке и растаяла.
Он пошел на кухню, заглянул в духовку, в банки - ничего. Он влез на стул и стал одну за другой осматривать кастрюли, стоявшие на верхней полке. Пусто… Пусто… Что это? Какая-то тяжелая пачка: "Панировочные сухари". Что значит "панировочные"? Дрожащими пальцами сковырнул наклейку, - какая-то коричневая мука или крупа. Но как пахнет! Лизнул - вкусно! Очень! Захватил полную горсть, набил рот и поперхнулся. Кашлял в кулак, чтобы крошки не разлетелись.
Панировочные сухари были сладкими, как пирожное. Это мамин подарок ко дню рождения. Вот спасибо! Еще горсть. Он вспомнил Славика, и ему стало немного стыдно. Ну, еще горсточку, последнюю. А это бабушке, для всех. Захватил чемодан, запер дверь и остановился на площадке. Еще щепотку, самую последнюю.
Увидев пачку, которую протянул ей Шурик, бабушка впервые за долгое время улыбнулась, потом прослезилась и ушла на кухню. В этот день снова снизили нормы хлеба и ломтики к ужину стали совсем маленькими.
Еще не кончили есть, когда в репродукторе оборвался успокоительный, неторопливый стук метронома. Знакомая короткая пауза, и вот уже отчаянно завыла сирена. Бабушка заторопилась в убежище. Она не спускала глаз со Славика. С тех пор как начались большие налеты, ребят на крышу не пускали. Только Шурика никто не останавливал. Он вышел из комнаты и поднялся на чердак.
Было темно. Лучи прожекторов то сходились, то расходились, как будто огромные ножницы стригли черное небо. Снизу вверх потянулся золотой пунктир трассирующих пуль. Толстые пальцы прожекторов скоро уперлись в одну точку. Вспыхнули огоньки разрывов… Еще несколько серебристых лучей словно подперли небо, чтобы оно не свалилось на затаившийся город.
Шурик не раз уже видел этот короткий фейерверк ночного воздушного налета. Он знал, что тревога проходит быстрее, если чем-нибудь заниматься. В большом ящике, стоявшем у самого чердачного окна, осталось совсем мало песка. Если упадет несколько зажигалок, может не хватить. Нужно добавить. В дальнем углу чердака, за трубой, была резервная куча. Шурик взял лопату и пошел за песком.
Он хорошо знал эту кучу, потому что сам ее насыпал. Нащупав ее ногой, он глубоко вогнал лопату. Вернее, хотел вогнать. Лопата уперлась в какую-то железяку и скользнула в сторону. Что за чудо? Шурик встал на колени и погрузил в песок руки. Странно… Тонкий слой песка осыпался, и под ним оказался железный лист. Шурик отодвинул лист в сторону и нащупал какой-то металлический ящик… Ручки… Кнопки…
- Ты что здесь ковыряешься?!
Таким яростным тоном Тихон Фомич никогда еще е разговаривал. Он наклонился над Шуриком и светил ему в лицо фонарем.
- Я, Тихон Фомич, за песком пошел… - сам не зная почему, Шурик говорил виноватым голосом. - А тут ящик…
Жесткие пальцы перехватили его горло. Тихон Фомич потащил его к чердачному окну и выволок на крышу. Шурик задыхался и беспомощно размахивал руками. Тихон Фомич лег на живот и, не выпуская Шурика, пополз с ним вниз к железной ограде.
Шурик барахтался на спине, теряя последние силы. Все небо было в огнях разрывов, и ему казалось, что это лопаются звезды. Он еще не понимал, что произошло, что хочет делать с ним Тихон Фомич, в чем он провинился. Ему было больно и страшно.
Они сползали все ниже, пока ноги не уперлись в прутья ограды. Тихон Фомич приподнялся и двумя руками оторвал Шурика от крыши. Под ними чернел провал улицы.
В самую маленькую долю секунды промелькнуло в голове Шурика множество мыслей и одна из них все осветила. Перед ним враг, фашист, он хочет сбросить Шурика с пятого этажа, чтобы никто не узнал его тайны.
И вместе с этой мыслью вспомнилось все, чему учил его Виктор… Далеко откинув ногу, Шурик изо всех сил ударил Тихона носком ботинка. Ударил точно под ложечку. Рука, сжимавшая его горло, ослабела. Тихон перегнулся пополам. Шурик уже собрался повторить удар, но в эту минуту весь мир рухнул рядом с ним.
Крыша приподнялась и осела. Воздушная волна отбросила Шурика к трубе. Туча дыма и пыли закрыла небо. Дождем сыпались камни, щепки… Потом наступила страшная тишина. Шурик хотел подняться и не мог. Он пополз к окну, вывалился на чердак и, цепляясь за стропила, стал продвигаться к выходу на лестницу. Шатаясь на непослушных ногах, с головой, полной свиста и гула, спускался он со ступеньки на ступеньку.
7
Бомба попала в левое крыло дома и пробила все пять этажей. Когда Шурик очутился внизу, он не узнал двора, в котором прожил всю жизнь. Перед ним лежала груда камней, выросшая на месте знакомых стен, окон, подъездов. Все переместилось. Открылась противоположная сторона улицы. В потемках безлунной ночи торчавшие во все стороны балки, обломки стен и перекрытий казались руками гигантских чудовищ.
Под этими обломками были и подъезд, из которого он каждый день выходил, направляясь в школу, и квартира, в которой прошло и умерло его детство.
По руинам ползали люди, что-то разбирали, передавали друг другу, уносили… Подъезжали и уходили санитарные машины. Слышались стоны, плач, голоса команды. Шурик стоял, прислонившись к стене. Ноги дрожали. Все звуки доносились к нему издалека. Но один голос показался ему знакомым. Он шагнул вперед. Под его ногами заскрипели осколки стекла. Он подошел к мужчине в милицейской шинели и тронул его за плечо.
Виктор оглянулся, и впервые Шурик увидел его растерявшимся.
- Ты жив?! Живой!
Он обнял Шурика, прижал к себе, отпустил и снова посмотрел на него:
- Что с тобой? Где мать?
- Пойдемте, дядя Витя, мне нужно вам рассказать очень важное.
Они пошли к лестнице, которая вела на чердак, и Шурик рассказал о куче песка, о ящике…
Виктор даже не дослушал до конца. Он задал несколько беглых вопросов о выходах на чердак и на крышу, подозвал двух милицейских работников, одного куда-то отослал, а со вторым бросился к лестнице. Шурику он приказал:
- Оставайся тут, никуда не уходи.
С фонариками и пистолетами в руках они скрылись в подъезде.
Шурик и не собирался идти за ними. У него еще сильно болела шея и ноги в коленках подламывались. Тянуло лечь прямо на землю и заснуть.
Люди, без устали работавшие среди развалин, быстро расчистили вход в бомбоубежище. Оттуда теперь выходили оглушенные, испуганные жильцы. Некоторых несли на руках. Всех уводили в соседние дворы.
Даже уцелевший корпус, на крыше которого спасся Шурик, был признан опасным для жилья. Из обреченных квартир выносили вещи.
Перед Шуриком проходили потрясенные, изменившиеся за один час знакомые женщины, плачущие дети. Они уходили с узлами, чемоданами, захватив в охапку постели и одежду. Промелькнули в толпе Славик и бабушка. Дом, еще вчера полный шума и жизни, перестал существовать.
Одна из полуобрушенных капитальных стен сильно накренилась и точно раздумывала - падать или еще постоять. Начальник спасательной команды, высокий мужчина в каске и сапогах, долго освещал фонариком ее широкие трещины и решительно сказал:
- Нужно валить, иначе бед наделает. Прошу всех отойти.
Он успел только закончить фразу и поднял руку, требуя тишины. Все, кто был во дворе, услышали тонкий не то стон, не то плач, доносившийся из-под горы битого камня, над которой нависла треснувшая стена. Звуки то совсем затихали, то становились слышнее.
- Там подвал? - спросил начальник команды, обращаясь к сбившимся в темноте людям.
- Кочегарка, - ответил дядя Леша.
Кто-то, видимо, не успел добежать до бомбоубежища или понадеялся на своды кочегарки и спрятался там на время налета. Сколько там человек? Кто именно? Никто на эти вопросы сейчас ответить не мог. Да никто их и не задавал. Ясно было главное - погребены живые люди и их нужно спасти. Стену нельзя было трогать. Обвалившись, она могла окончательно разрушить свод кочегарки.
Начальник команды расставил людей двумя длинными цепочками, и вот из рук в руки стали передавать кирпичи, доски, которые осторожно, без рывков снимали с холма, закрывавшего доступ в кочегарку.
Виктор спустился с чердака расстроенный и возбужденный. Его уже поджидали приехавшие на машине военные. Он что-то доложил им, и они разошлись по соседним подъездам и дворам.
- Что, дядя Витя, не нашли? - спросил Шурик.
- Ушел… А он тебе ничего не сломал?
- Нет… Там кого-то завалило, дядя Витя.
У стены работу по расчистке завала приостановили. Два человека, лежа, пытались что-то разглядеть в темноте. Виктор присел на корточки рядом с ними.
Из узкой черной щели, открывшейся на уровне земли, слышался теперь уже отчетливо различимый детский плач. Луч фонарика не мог пробить темноту подземелья и освещал только тяжело нависшую над щелью изогнувшуюся и треснувшую балку. По-видимому, это было окно в кочегарку, раздавленное и осевшее под тяжестью обрушившихся пяти этажей.
- Больше трогать нельзя - рухнет, - сказал начальник команды, поднимаясь с земли. Он сдвинул на затылок каску, закурил, и Шурик увидел его лицо, густо запудренное пылью. - Что будем делать? И в щель не пролезть и расширить нельзя, все на нитке держится.
Женщина-врач, только что приехавшая на санитарной машине, начала снимать с себя халат и пальто.
- Вы куда? - строго спросил ее Виктор.
- Я пролезу.
- Никуда вы не полезете. Ширина щели двадцать два сантиметра.
- Вы не имеете права меня задерживать, - там раненые.
- Никуда я вас не пущу. Вы не только сами погибнете, но и тех погубите.
Шурик наконец понял суть спора женщины с Виктором. Он почувствовал, как в голове его прояснилось, ноги окрепли, будто его разбудили после крепкого сна. Он стащил с себя теплую куртку и двинулся к щели:
- Я пролезу.
Начальник команды схватил его за плечо:
- А ты еще откуда взялся?
- Я из штаба молодежного отряда. Дядя Витя меня знает. Я не боюсь.
Начальник зачем-то пощупал его руки, потрогал голову, посмотрел на щель и вопросительно поднял глаза на Зубова. Виктор молчал. Он прислушивался к слабому голосу плакавшего ребенка.
- Я пролезу, вот увидите, - твердил Шурик. - Товарищ Зубов, почему меня не пускают? Я не боюсь.
Начальник команды отпустил плечо Шурика и сказал:
- А что ж, пусть попробует.
- Пусть попробует, - повторил Виктор. - Только вот что, слушай меня внимательно. Спускаться будешь на животе, ногами вперед. Подадим веревку, будешь за нее держаться. Голову прижимай к земле. Главное - не задень чего. И когда спустишься, прежде чем сделать шаг - посвети кругом фонариком. Никаких крупных камней и досок не трогай. Запрещаю! Понятно?
- Понятно.
- Даже если под ними увидишь человека. Ни в коем случае!
- Да.
Виктор сам осмотрел одежду Шурика, тщательно оправил его рубаху и брюки, чтобы ничто не могло зацепиться за какой-нибудь выступ.
- Полезай, - приказал он сердито.
Шурик просунул в щель ноги и медленно стал спускаться. Веревка не понадобилась, - пол кочегарки оказался совсем близко. Шурик включил фонарик. Передняя стена помещения, где находилась дверь, была завалена. Над головой зияла огромная трещина с рваными красными краями. Справа, у стены, засыпанные штукатуркой и мелкими камнями, лежали две девочки.
Шурик кинулся к ним, и на первый его стремительный шаг кочегарка откликнулась угрожающим треском. Над головой зашуршало, посыпалось, и тяжелый камень, упавший с потолка, больно задел плечо. Опять все стихло. Медленно, на цыпочках, точно боясь разбудить кого, подвигался Шурик к засыпанным девочкам. Он узнал их. Это были дочки дворничихи - девятилетняя Вера и маленькая Нюшка. На Шурика смотрели большие заплаканные Верины глаза. Увидев свет фонарика, она заплакала еще громче. Тихонько, горстями убирал Шурик мусор, засыпавший ее ноги и Нюшкины плечи. Хотя Нюшкины руки были теплыми, она молчала, как мертвая.
Когда Шурик поднял Нюшку на руки, Вера испугалась, что ее оставят, и взвыла:
- А меня, дяденька…
- Сейчас и за тобой приду.
Путь к окну освещали два фонарика, направленные со двора. Шурик просунул в щель Нюшкину голову, и девочку тотчас же подхватили. Шурик вернулся к Вере. Она протянула к нему тонкие руки.
- Берись за шею, - скомандовал Шурик.
Вера была тяжелее Нюшки, но нести ее было нетрудно. Они благополучно дошли до окна, и через секунду Вера была на дворе. Еще раз осветив фонариком кочегарку, Шурик ухватился за край щели, подтянулся и осторожно просунул голову и плечи. Четыре руки вцепились в него и выдернули наружу.
Виктор обрадованно ощупывал его и бормотал:
- Вот друг! Вот молодец! Вот друг!
Веру и Нюшку врачиха тотчас же увезла на своей машине. Повеселевший начальник команды громко распоряжался, готовясь повалить опасную стену. А Виктор дотошно выпытывал у Шурика все подробности о судьбе отца и матери.
- Понимаешь, какое дело, - оправдывался он, - столько было работы, совсем замотался. А тут передали, что ты звонил, я по дороге и забежал. Гляжу - одни развалины, подумал, что и ты там… Значит, квартиры нет?
- Нет.
- И вещички там остались?
- Нет, я чемодан унес, он у Славкиной бабушки. Их в другой дом увели…
Виктор что-то прикидывал в уме:
- Пойдешь со мной. Жену с сыном я эвакуировал, сам на казарменном, но в квартире одна бабка осталась, поживешь несколько дней, а там посмотрим…