*
Когда привезли раненого, Самсонов снова пришел в операционную. Он был такой громадный, этот метеоролог, что ноги его свисали с операционного стола. Самсонов это заметил еще издали, в открытую дверь. А когда подошел вплотную к столу, увидал красивого мужчину с черной короткой бородой и почти белыми губами.
Самсонов осмотрел рану. Метеоролог был ранен, видно, в левый сердечный желудочек. Произошел несчастный случай на охоте.
- Операция начнется через десять минут, - сказал Самсонов. - Готовьте больного. - Он стал мыть руки и почувствовал, как у него от напряжения дрожат пальцы.
Сестра подала марлевую салфетку со спиртом. Он протер руки, просушил их, и сестра натянула ему перчатки, посыпанные тальком. Ассистенты уже смазали область операции йодом.
Самсонов прощупал сердце. Оно билось под его пальцами неровными толчками. Толчки отдавались ему в руку и сталкивались с толчками его сердца.
Анестезиолог нажал несколько раз на специальный мешок с наркотической смесью. Через трубку, которую больной держал во рту, эта смесь попала в легкие. Больной уснул.
Прошел час. Руки давно перестали дрожать. Самсонов работал быстро и уверенно. Он вскрыл сердечную сумку. Сердце стукало ему в пальцы, а он осторожно, приноравливаясь к его ритму, пробирался к левому желудочку.
Пот со лба залил ему глаза и тонкой струйкой бежал за ушами.
- Мое лицо, - сказал он.
Сестра быстро провела салфеткой по его лбу и за ушами.
Сердце было в крови. Самсонов нашел разорванные сосуды. Зажал их зажимами, потом взял электрический нож и дотронулся до поврежденных сосудов. На кончиках сосудов образовались темные пятнышки засохшей крови.
- Мешает легкое, - сказал Самсонов.
Ассистент прикрыл легкое салфеткой и рукой прижал сто, чтобы оно, раздуваясь, не поднимало сердце.
Теперь самое главное. Он нащупал пальцем маленький кусочек железа - колпачок гильзы с разорванными краями. Потянул, но колпачок сидел крепко. У него были неровные, острые края. Сильнее тянуть нельзя, сильнее потянешь - и человек умрет.
- Ритм сердца участился, давление падает,- услышал он голос аппаратной сестры.
Самсонов и сам почувствовал, как сердце раненого под рукой у него стало мелко дрожать. Еще минута, даже полминуты, и оно может остановиться. От напряжения Самсонов опять взмок: лоб, за ушами, спина.
- Переливание крови,- приказал он.
Самсонов чуть расширил подход к осколку и просунул теперь уже два пальца. Освободил острые края железа, зажал их между пальцами- и потянул к себе. В следующую секунду этот маленький кусочек железа неслышно упал в таз, обмотанный простыней. И сердце сразу перестало дрожать.
Самсонов снова работал быстро и легко. Он накладывал шов на рану в левом желудочке. Обыкновенными шелковыми нитками. Еще один шов на сердечную сумку.
Ассистент убрал руку с легкого и оно наполнилось воздухом. Самсонов видел, как левое легкое раздулось, словно шар, подняло сердце, и сердце встало на место.
- Какой атлет, - сказал ассистент. Это были его первые слова за всю операцию. - Мышцы отличные. Видно, увлекается спортом.
"Сколько надо, чтобы спасти человека, - подумал Самсонов. - Быстрый самолет, наркотическая аппаратура, новые лекарства, электрический нож".
После операции его вызвали к телефону.
- Простите, доктор. Говорят из метеорологического управления. Как прошла операция?
- Операция прошла неплохо. О дальнейшем пока говорить трудно.
- Мы понимаем, доктор, у вас там свои правила. Но у Гатова в тайге осталось двое ребятишек. Они там совсем одни, их надо поддержать.
"Гатов, ах, значит его фамилия Гатов, - подумал Самсонов. - Что-то есть в этой фамилии от черной бороды".
- Передайте им, что все будет хорошо.
Внизу, в вестибюле, сидела женщина. Она была в коротком полушубке и валенках.
- Почему у вас посторонние? - спросил врач у нянечек. - Разве вы не знаете, что это запрещено?
- Она нездешняя. Мужу ее операцию сейчас сделали.
Самсонов посмотрел Гатовой в глаза. Они были тревожные, испуганные. И брови чуть-чуть изломались, как у людей, которые собираются заплакать. Ему захотелось успокоить эти глаза, и он улыбнулся.
- Вашему мужу не угрожает опасность. Понимаете? Не угрожает. - Он положил ей руку на плечо.
- Понимаю, - сказала она. - Я понимаю. - И вдруг склонила голову и поцеловала его руку.
Ее валенки оставляли на полу мокрые следы. "У нее мокрые ноги, - подумал Самсонов. - Конечно, у них там на Саянах - зима и снег, а в Москве - весна".
*
Все утро бушевал буран. Отчаянный такой, последний. Зима прощалась.
Ника еле открыл дверь. Он взял лопату и разбросал снег. "Придется чистить дорожку каждый час, - подумал он.- А то занесет и не вылезешь".
- .А Петров теперь не прилетит? - спросила Валя.
- Прилетит, как кончится буран. Давай завтракать.
- Не буду. Ты сначала поговори, узнай про папу.
Но, сколько Ника не настраивал передатчик, у него ничего не получалось. Свистел ветер, и все.
- Я пойду соберу метеоданные, - сказал Ника.
- А я одна не останусь,- ответила Валя.
- На дворе холодно.
- А ты не собирай сегодня данные.
- Чудачка. Разве ты не знаешь, что наши данные ждут каждый день? Они нужны для самолетов. Папа с мамой в любую погоду собирают данные.
- Ну ладно, - сказала Валя. - Иди. Только побыстрее.
- Я включу передатчик на нашу волну, и, если нас будут вызывать, ты повернешь вот этот кружочек и скажешь, что я ушел за метеоданными. Понятно?
- Без тебя знаю! - ответила Валя.
Ника ушел, а Валя услышала: "Мокуль, Мокуль. Николай, как ваши дела? Перехожу на прием. Перехожу на прием".
Валя переключила передатчик и сказала:
- Это говорит Валя. Как наши папа и мама? Скоро ли они приедут? Пожалуйста, скажите. - Она перешла на прием.
- С папой все хорошо. Ему сделали операцию. Он скоро поправится. Где Николай? Перехожу на прием.
- Ника ушел за метеоданными. Вы подождите… - Валя не знала, ждут там или не ждут. Но тут пришел Ника, весь в снегу, и она закричала: - Ника, папа поправляется! Мне сказали. Я сама слышала.
- Говорит Мокуль, говорит Мокуль, - сказал Ника.- Температура воздуха 18. Ветер северный, сила ветра 5 баллов… - Ника замялся. - Влажность я не разобрал сколько. Перехожу на прием.
- Говорит Петров. Говорит Петров. Здорово, младший Гатов. С батькой все в порядке. За сводку спасибо. Вылететь пока не могу, не пускают. Придется вам потерпеть. Целую тебя и Валюшку. Перехожу на прием.
Ника был такой счастливый, что готов был терпеть и ждать Петрова сколько угодно. Плевать ему на буран, Не боится он никакого бурана!
Через два дня Гатов пришел в сознание. Он открыл глаза и увидал худого мужчину в белом халате. Доктор Самсонов внимательно посмотрел на Гатова и сказал:
- Ну, наконец, здравствуйте. Признаться, задали вы нам работу. Можете считать, что родились второй раз.
Гатов подумал: "Как это, родился второй раз? Разве он умирал?.." Он повернул голову к окну и увидал белое от солнца небо.
А Самсонов вышел из палаты. Он больше не нужен был Гатову. Когда он проходил мимо палаты Риты, осторожно приоткрыл дверь. Было утро, и Самсонов боялся разбудить девочку. Но Риты не было в кровати. Первый раз за все те месяцы, которые она провела в больнице, ее не было в кровати.
Рита стояла у окна. Самсонов видел ее тоненькие ноги - рубашка ей доходила только до колен - и торчавшие лопатки, и длинную шею.
Самсонов пошел дальше. Рите он тоже больше не нужен. Скоро Рита уедет в Каунас, а Гатов - на Саяны. А Самсонов останется в Москве. Каждому свое…
ШЕСТЕРО В САМОЛЕТЕ
Папа давно собирался побывать в горах Дагестана. Это было мечтой его детства. А тут мы, наконец, собрались. Мы приехали в Махач-Калу и решили лететь в горы самолетом. Кроме папы, мамы и меня, пассажиров на этот маршрут было двое: старик аварец, в высоченной меховой папахе, и его односельчанин, молодой парень.
Пришел летчик и спросил:
- Ну, кто летит в Салым?
- Все, - сказал парень. - Просим побыстрее.
Летчик ничего не ответил, и мы пошли за ним. Было раннее утро, и по аэродрому идти было холодно.
Первым шел летчик. Его брюки от встречного ветра надувались парусом. Он сдвинул фуражку на лоб, чтобы песок не попадал в глаза. За ним шел парень, а потом - мы все гуськом.
Самолет был маленький и старый.
- Горный самолет, - сказал старик, когда заметил нерешительность мамы. - На большом в горах не полетишь.
Мы сели, и самолет оторвался от земли. Скоро мы уже летели среди гор. Когда я смотрел на горы из города, то они мне казались небольшими и покатыми, как холмы. Спокойные горы. А вблизи они были громадные и медленно двигались на нас. Как будто не мы летели, а они летели. А мы стояли на месте.
- Красиво! - крикнул папа. - Как красиво!
- Да, - ответила мама. - Не надо никаких слов.
Летчик летел, точно вел самолет по невидимой дороге. Он рулил то вправо, то влево, а горы плыли на нас и плыли, большие, голубовато-зеленые.
- Опытный мастер,- сказал старик.- Десятый раз с ним лечу. Никогда не думал, что так высоко заберусь. - Старик улыбнулся. - Прилетим в село, научу тебя ездить верхом. Это не так высоко, но тоже интересно.
Где-то совсем близко от меня раздался хрипловатый голос летчика:
- Через полчаса будем на месте.
Я поднял голову. Надо мной висела коробочка радиодинамика. "Как в московском троллейбусе", - подумал я.
И тут произошло неожиданное. Мотор затих., Горы стали уходить куда-то вверх. Пропал голубой цвет снега и появился зеленоватый. Мотор заработал и снова затих.
Мама побледнела, а папа откинул голову назад. Он всегда так делал, когда сильно волновался.
- Не беспокойся, мальчик, - сказал старик. - Летчик нас не подведет. Он опытный и отважный человек.
Мама позвала меня, обняла за плечи и крепко прижала к груди.
- Ах, боже мой! - сказала она. - Закрой, Толя, глаза.
Наконец мы услышали голос летчика:
- Товарищи, у меня забарахлил мотор, сами слышите. Но вы не волнуйтесь. Вытяну.
У двери в кабину летчика лежал парашют с грузом газет, журналов, книг и медикаментов. Этот парашют с грузом летчик должен был выбросить на обратном пути над каким-то горным аулом.
Парень бросился к парашюту и начал отстегивать груз.
- Не делайте глупостей, - сказал папа. - И не поднимайте паники.
- Я не хочу умирать! - крикнул парень. - Не хочу умирать! Я прыгну. Я первый заметил этот парашют.
- Замолчите сейчас же! - сказал папа. - Здесь дети.
А самолет летел вниз. Было слышно, как свистит ветер. От ветра самолет качало.
- Ах, боже мой, - снова прошептала мама. - Ах, боже мой, что же это такое?
Парень отстегнул груз и стал торопливо подымать парашют, путаясь в его ремнях.
И тогда поднялся старик. Он с такой силой ударил пария в грудь, что тот отлетел в хвост самолета.
- Негодяй! - сказал он. - Ты позоришь аварский народ.
- Иду на посадку, - послышался голос летчика. - Всем в хвост и укрепиться там.
Мы бросились в хвост самолета. Плотно встали друг к другу. Папа сел на пол, уперся ногами, крепко прижав нас спиной к стенке. А потом раздался сильный удар и взрыв. Мы взлетели вверх, затем полетели вниз. Стало тихо-тихо, только запахло дымом.
- Горим, - сказал папа. Он с трудом открыл дверь самолета - от удара она скривилась.
Мы спрыгнули на землю.
- А летчик? - спросил я. - Летчик остался там.
- Сейчас самолет взорвется, - сказала мама.
Папа ничего не ответил и побежал обратно. Он долго не возвращался.
- Я пойду, - сказала мама.
- Нет, - ответил старик. - Я пойду. - Он бросил палку и мелкой рысцой побежал к самолету.
Я почему-то подумал, что он, вероятно, уже не бегал лет пятьдесят.
Наконец они появились. Первым - старик, потом папа. На спинс он пес летчика. Папа посмотрел на нас, приподнял голову и пошел в сторону.
- Он ранен? - спросила мама.
- Нет, дорогая, - сказал старик.- Он умер.
- Отойдите подальше, - издали крикнул папа. - Сейчас самолет взорвется!
Мы отошли за деревья и сели на землю. А папа стоял, прислонившись к дереву. Я посмотрел на папу. Лицо его покрылось копотью, и волосы обгорели.
- Человек должен жить долго, - сказал папа. - Иногда ему приходится умирать раньше времени. Но все равно, даже на краю гибели, он должен оставаться человеком.
Самолет взорвался. Хвост самолета легко отделился от корпуса и упал недалеко от нас.
- Все. - сказал старик. - Надо хоронить. Временно похороним. С собой нам его тяжело будет нести. Трудная дорога.
- А ты останься здесь, - сказала мама.
Папа, старик и мама ушли.
Я сидел долго. А они что-то там делали, но разговоров никаких не было слышно. Только тут я вспомнил про парня, который летел с нами. Он куда-то пропал.
Потом папа позвал меня:
- Толя.
Мне было страшно идти туда, но я пошел.
На земле, около свежевырытой ямы, на самодельных носилках лежал летчик. Но он теперь совсем не был похож на летчика. Он был без форменной фуражки. Обыкновенный человек в гражданском костюме и сандалиях на босу ногу, точно вышел из дому ненадолго.
Он был как живой. Только его лицо со множеством морщинок около глаз и на лбу стало гладким.
- Совсем мальчик, - сказала мама. - Морщины куда-то пропали.
- Ну, все, - сказал папа. - Похороним.
Мама покрыла лицо летчика белым шелковым платком. Старик и папа взялись за ручки носилок, приподняли и стали опускать в яму. Потом папа влез в яму и укрыл летчика зелеными свежими ветками.
Старик снял папаху, голова у него сразу стала маленькая, к он потерял всю свою важность и степенность.
*
- А где этот? - спросил папа.
- Ушел, - ответил старик. - Ему теперь будет плохо.
По дороге все молчали. Папа молчал, мама молчала, старик молчал. Мне хотелось есть и сильно болели ноги, но самым тяжелым было то, что они молчали.
Иногда я останавливался и смотрел на горы. Они были высокие, а еще выше над ними небо. И небо, и горы наверху были залиты солнцем, а внизу, где проходила горная тропа, было сыро и серо.
Мы остановились, чтобы напиться из горного ручейка.
- Ну как, устал? - спросил старик.
- Не очень, - ответил я.
- У нас в горах усталости не чувствуешь, - сказал старик.- Воздух такой. Ну, пошли дальше. Дойдем до той горы, - старик показал вдаль, - обогнем ее, и мы на месте.
Когда мы наконец обогнули гору, то такое яркое солнце ударило нам в глаза, что я зажмурился и остановился. Потом я открыл глаза: прямо перед нами раскинулось большое село в садах. И солнце, везде было солнце. Трудно было представить себе, что где-то там лежит летчик, что он неживой.
- Пришли. Это Салым. - Старик снял папаху и снова стал таким стареньким, как на могиле летчика. - Хороший был человек, никогда его не забуду.
- Забудем или не забудем, - сказал папа, - это не самое главное. Побольше бы таких людей.
- А я не забуду, - повторил старик. - Мне мало осталось жить, я не забуду. И ты, мальчик, не забывай.
А прямо в глаза нам било солнце. Оно грело наши лица, руки, и от него кругом все становилось красивым.