Только один раз Славка залез без спросу на грядки. Он никогда бы не сделал этого, если бы в жизни всё было иначе и если бы не случилось в их доме большой и горькой беды. В Славкином доме на первом этаже жила тётя Нюша. Недавно ей прислали откуда-то письмо. Сына тёти Нюши, которого тоже звали Славкой, убили на границе. Никто из ребят не знал и не помнил его. Но всё равно им было жаль и Славку и тетю Нюшу. Она целыми днями сидела возле окна, смотрела во двор и ничего не видела…
Славка пришёл к Павлу Егоровичу рассказать про тетю Нюшу и попросить для неё цветов. Но во дворе никого не было. У ворот лежал Полкан. На дверях висел замок, а на крыше, не зная никакой беды, вертелась деревянная вертушка. Славка зашёл на грядку и начал рвать цветы.
В эту минуту хлопнула калитка, и во дворе появился Павел Егорович с пустой корзиной в руке. Он вмиг заметил Славку, бросил корзину к порогу и закричал:
- Ты чего это тут делаешь, гадёныш!
Павел Егорович подошёл к Славке. Вырвал у него букет из рук, примерился и ударил цветами по щеке.
- Долой с моего двора! Сей минут долой!
Славка уже давно был за калиткой, уже мчался через три ступени на свой четвёртый этаж, а Павел Егорович всё ещё кричал и размахивал голым, растрёпанным букетом. И всё там затаилось и притихло. И пёс Полкан, и цветы на грядках, и бешеная вертушка, которая стрекотала без отдыха весь день и всю ночь.
А утром над шестым "Б", в котором учился Славка, грянула гроза. На первый урок вместо учителя пришёл директор и с ним Павел Егорович. Павел Егорович был в новом пиджаке, смотрел куда-то в сторону и смущенно улыбался. Директор подошёл к столу, надел очки, в которых читал только книжки, и сказал:
- Ребята, Павла Егоровича обидели… Кто-то ночью вытоптал у него все цветы.
Класс притих. Стало слышно, как в коридоре щёлкали своими стрелками большие электрические часы.
- Кто это сделал, пускай встанет и признается…
Директор смотрел на весь класс и на Славку, который сидел с Тоней на первой парте. Ребята тоже смотрели на Славку, на его побелевшее лицо и на его ботинки с чёрными засохшими комочками грязи возле ранта и белыми налипшими лепестками цветов.
- Я жду, - сказал директор. - Если этот трус не признается, пускай пеняет на себя.
Славка поднял руку, но тут вдруг с парты встала Тоня Игошина. Тоня, которую Славка толкал на контрольных за то, что не даёт списывать, и дёргал без всякого дела за волосы. Несколько секунд Тоня стояла молча, смотрела вниз на свою руку с белой кружевной манжетой.
- Славка ничего не топтал, - тихо и глухо сказала она. - Мы всё сами знаем… - И вдруг Тоня встретилась взглядом с Павлом Егоровичем. В горле у нее что-то вздрогнуло и запнулось. - Славка ничего не топтал! - крикнула она. - Это мы всё сами вытоптали. Мы всегда будем так. Мы сто раз будем топтать!
Тоня сползла на парту, уронила голову на чёрную крышку и спрятала все лицо в своих рыжих пушистых волосах. Даже рыжим девчонкам, которых дергают за волосы и толкают на контрольных, стыдно плакать при всех.
Молча и сурово смотрел из-под своих очков директор, переминался с ноги на ногу возле доски и глупо улыбался Павел Егорович. Тихо сидели и думали о чём-то своем дети. Может, даже не о Славке, не о цветах и не о маленькой девочке Тоне. Никто не нарушал этой тишины. Ну что ж, пускай дети думают. Скоро они будут взрослыми.
ВОРОБЬИНАЯ СТОЛОВАЯ
Мать пришла с базара и начала выкладывать покупки на стол. В большой, сплетённой из красных прутиков корзине было много всякого добра: и лук, и картошка, и квашеная капуста, и орехи, и даже мандарины. Ира и Андрей уже успели расколоть по одному ореху и принялись очищать мандарины, а мать всё запускала и запускала руку в корзину. И вот, когда все уже думали, что в корзине больше ничего нет, мать ещё раз запустила туда руку и вынула большой кусок мяса.
- Ого! - удивился отец. - Прямо целый баран!
- Ничего. Теперь зима, не испортится.
Она сняла с гвоздя сеточку, затолкала в неё мясо и вывесила за форточку на мороз.
Не успела мать слезть с подоконника, как внизу, возле огромного сугроба, уже сидела собачонка Катушка. Три дня назад мать вывешивала сеточку за окно и уронила вниз кусочек колбасы. Катушка тут же подхватила колбасу и слопала. Теперь Катушка вспоминала этот случай и ждала, что с неба снова свалится что-нибудь вкусное и она бесплатно позавтракает. Но с неба, конечно, ничего не падало. Катушка посмотрела на сетку с мясом, обиженно вытерла морду лапой и ушла восвояси.
Разве с такого склада что-нибудь достанешь? Туда не только собака, туда даже кошка не допрыгнет.
Мать и все остальные тоже думали, что мясо лежит в надёжном месте и туда никто и никогда не доберётся.
Но люди жестоко ошиблись.
На следующее утро, когда Андрей пришёл на кухню умываться, на сетке, уцепившись коготками за верёвочки, сидел большой серый воробей с общипанным хвостом.
Он разрывал клювом газету и клевал мясо.
- Кыш! - крикнул Андрей и постучал пальцем по стеклу.
Воробей вспорхнул, покружил немного возле сараев, а потом снова примостился на свёртке и начал что называется уплетать мясо за обе щеки. И тут Андрей не выдержал такого нахальства. Он взял щепку, открыл форточку и хотел стукнуть воробья по чему попало.
В это время в кухню вошла мать. И конечно же, она отобрала у Андрея щепку и не разрешила ему стукать воробья по чему попало.
- Стыд и позор! - сказала она. - Позор и стыд. Разве можно обижать птиц?
Мать начала объяснять Андрею, почему нельзя разорять птичьи гнезда, стрелять в птиц из рогаток.
- Ласточка ловит за лето целый миллион мух и комаров, - сказала мать. - И если бы не было ласточек и других птиц, тебя бы уже давно съели комары. Понятно?
Андрей кивнул головой и сказал, что ему всё понятно.
Но мать на этом не успокоилась. Она знала, что Андрею надо объяснять не один раз, а сто.
А раз это было так, мать рассказала Андрею про сову, которая съедает за лето тысячу мышей, про синичку, которая съедает за сутки столько насекомых, сколько весит сама, про воробьёв и про других птиц.
И вот, пока мать рассказывала, а Андрей кивал головой и говорил, что теперь он уже всё понял, воробей с общипанным хвостом наелся как следует, чирикнул на прощание и взмахнул крыльями.
Но улететь воробью не удалось. Его тоненькие лапки с острыми, как иголки, когтями застряли в сетке. Воробей рванулся что было силы один раз, другой, затрещал крыльями и вдруг повис на лапках головой вниз.
В кухню вбежала Ира. Она увидела несчастного воробья и закричала изо всех сил:
- Спасите воробья! Спасите воробья!
Мать и Андрей тоже перепугались. Это всё-таки не шутка, если живой воробей запутается в авоське!
Мать быстро стала на подоконник и втащила в кухню сетку вместе с воробьем.
Освободили воробья с большим трудом. Он брыкался и больно хлопал крыльями по руке. Наверно, он боялся, что ему влетит за мясо и за другие проделки, о которых, честно говоря, в доме никто не знал.
Мать освободила воробья, зажала его легонько в ладони, чтобы не повредить перьев, и спросила:
- Ну, дети, что будем с ним делать?
Ира была меньше Андрея, не слышала рассказа про ласточку, сову и синичку, и поэтому она сказала:
- Давайте запряжем воробья в спичечную коробку, и пускай он возит.
- Тоже выдумала! - сказал Андрей. - Разве воробей - лошадь? Надо его на свободу выпустить. Пускай летает по воздуху.
Пока люди размышляли, как им тут быть и что делать, воробей не дремал. Едва мать чуть-чуть разжала руки, он встрепыхнул крыльями и взлетел на посудный шкаф.
Как ни старались поймать воробья, он не давался в руки, будто пуля летал из одного конца кухни в другой.
Скоро весь двор узнал, что в квартире номер девять поймали воробья. Посмотреть на птицу пришли и Рита, и Валя, и Ким. А воробей всё летал и летал по кухне и жужжал крыльями, будто самолет пропеллером.
- Всё равно не поймаете, - сказала Рита. - Он с крыльями.
Но вот воробей утомился. Он выбрал удобное местечко - большой гвоздь, к которому прикрепляли бельевую веревку, и уселся там, поглядывая на всех насмешливыми чёрными глазками. Так и остался он на кухне на всю ночь.
Утром Андрей проснулся очень рано и сразу же услышал, что кто-то стучит в дверь карандашом.
- Мама, телеграмму принесли! - оказал он.
Мать вышла в коридор и открыла дверь. Никого там не было, если не считать кошки, которая спала на подоконнике и виляла во сне хвостом.
"Странное дело, - подумала мать. - Я тоже слышала, кто-то стучал".
И вдруг стук повторился: тук, тук, тук…
Мать прислушалась и сразу поняла - кто-то хозяйничает на кухне. Она подошла на цыпочках к двери и заглянула в щёлку. На большом кухонном столе сидел воробей. Поглядывая по сторонам, он стучал клювом по тарелке, ловко подбирая с неё хлебные крошки. На полу возле стола валялся разбитый стакан.
- Вот разбойник! - всплеснула руками мать. - Надо скорей поймать, а то он всю посуду перебьёт.
На кухню, разбуженный раньше времени поднявшейся кутерьмой, вошёл отец. Он хмуро посмотрел на разбитый стакан и сказал Андрею:
- А ну-ка, принеси сачок, которым ты бабочек ловил.
Андрей принёс сачок, и отец принялся за работу.
Как воробей ни хитрил, как ни жужжал крыльями, летая по кухне, ничего у него не вышло. Отец быстро прихлопнул его сачком. Воробей страшно обрадовался, когда отец поднёс его к раскрытой форточке. Он повертел головой, ударил лапками по отцовской ладони и быстро, без оглядки, полетел в синее небо.
- Теперь не прилетит, - грустно сказала Ира. - Теперь он на нас обиделся.
Но воробей оказался не таким обидчивым, как о нём подумали. Вечером, когда за крыши домов стало опускаться красное, будто бы раскалённое в печке солнце, воробей с общипанным хвостом снова появился возле окна.
Прилетел он не один. Возле сетки с мясом закружила целая стая его друзей и приятелей. Птицы раздумывали недолго. Заметив, что никто не кидает в них палками и камнями, они дружно набросились на поживу. Клочья разорванной газеты так и полетели во все стороны.
- Ну, это уже никуда не годится! - рассердилась мать. - Всё мясо перепортят!
Она решительно открыла форточку и забрала мясо в кухню. Воробьи обиженно полетали по двору, покричали, а потом скрылись.
- Надо им пшена на подоконник насыпать, - сказал отец. - Разве добыть еду в такую стужу!
Так и сделали. Каждое утро Андрей насыпал на окно целую горсть пшена. Воробьям эта пища понравилась даже больше, чем мясо. Птицы подбирали всё, до последнего зернышка. Прилетела вместе со всеми и ворона, которая, вообще-то говоря, тоже была полезной птицей. Но обедала ворона в самую последнюю очередь, так как воробьи не принимали её в свою компанию.
Всю зиму птицы кормились в своей новой столовой. А едва растаял снег и в палисаднике появилась зелёная трава, воробьи как сквозь землю провалились. Не показывала глаз и ворона. Наверно, у птиц появился более подходящий, свежий корм. Но Андрей и Ира не унывали. Заранее, пока ещё не наступила зима, они приготовили пшено, мешочек с сухарями и даже несколько штук конфет, которые остались после именин Андрея.
А потом, когда всё уже было готово, Андрей выпросил у отца красный карандаш "Искусство", написал на бумаге красивыми буквами "Воробьиная столовая" и прилепил на кухонном стекле. Как хотите, но мимо такой вывески ни одна приличная птица не пролетит!
МАЛЬЧИШКИ
В далёком холодном краю люди строили железную дорогу. И справа была тайга, и слева тайга, и куда ни посмотришь - всё тайга и тайга.
Люди построили в этой дремучей тайге длинный деревянный барак и стали там жить.
Без детей им жилось очень скучно, и поэтому они привезли с собой у кого кто был.
И получилось так, что девчонок ни у кого не оказалось, а были одни мальчишки.
В одной большой комнате поселились со своими родными Коля Пухов и Алик Крамарь, а в другой, за деревянной стенкой, - Сёма Пахомов и Серёжа Яковлев.
Все ребята ходили в школу - и Коля, и Сёма, и Серёжа. Не ходил никуда только Алик Крамарь. Во-первых, он был мал, а во-вторых, у него была золотуха.
Но всё равно Алик был хорошим товарищем, и с ним можно было играть в самые настоящие, серьёзные игры.
Неподалёку от того места, где жили ребята, текла лесная река Бирюса, а за ней раскинулась сибирская деревня Ключи.
Летом друзья жили просто так и делали что хотели, а зимой ходили в школу в сибирскую деревню Ключи.
Алик в это время сидел дома. Он строил из белых сосновых щепок пароходы и пил рыбий жир против золотухи. И хотя золотухи у Алика уже почти совсем не осталось, всё равно отец велел ему пить жир три раза в день - утром, в обед и вечером.
У Алика отец был бригадиром, то есть самым главным и самым ответственным в тайге.
Все лесорубы слушались этого ответственного человека. Слушался его и Алик.
Однажды зимой поднялась сильная метель.
Утром вышли лесорубы из барака и ахнули - снег завалил все тропинки и все дороги. Куда ни посмотришь - искрились высокие белые кучугуры, а над ними летали и стрекотали на своём непонятном языке бестолковые сороки.
А как раз в это время лесорубы ждали автомашины с продовольствием и всякими другими нужными в тайге вещами.
И видно, эти машины застряли где-нибудь в сугробах и не было им теперь ни ходу, ни проходу.
Лесорубы решили идти на помощь. Людей в тайге было мало, и поэтому вместе с мужчинами собрались и женщины.
Сначала ребят не хотели оставлять одних, но потом передумали.
- Пускай привыкают, - сказал отец Алика. - Крупа и картошка есть, дров сами наколют. Не маленькие.
Все послушались отца Алика потому, что он был тут самый ответственный и самый главный бригадир.
Отец Алика собрал всех ребят вместе и начал рассказывать, что им тут делать и как себя вести.
- Вместо себя оставляю бригадиром Колю Пухова, - сказал он. - Слушайтесь Колю и подчиняйтесь. А ты, Сёма Пахомов, не хулигань и не вздумай курить, иначе тебе будет худо.
Сёма Пахомов остался недоволен таким решением. Он заявил, что он вовсе и не курит, а курил всего два раза и поэтому тоже может быть бригадиром не хуже какого-то Кольки Пухова.
Отец Алика Сёме не поверил и решения своего менять не стал.
Раз приказ - значит, приказ. И обсуждать его и крутить носом нечего.
Лесорубы взяли совковые лопаты и ушли.
Отец Алика сказал, что вернутся они не скоро, и если не управятся, то, может, и вообще заночуют возле таёжного костра.
Но ребята были даже рады, что остались одни.
Это всё-таки не шутка - жить одним в тайге.
Коля Пухов вынес на всякий случай из коридора топор-колун и положил его на видном месте. Ребятам Коля сказал, чтобы они не отлучались далеко от дома и были все вместе.
Сначала мальчишки покатались на лыжах-самоделках, а потом пошли топить печь и варить обед.
Печка эта была не простая, а особенная и обогревала она сразу две комнаты.
Чтобы никому не было обидно, печь всегда топили по очереди - то Пуховы, то Крамари, то Пахомовы, то Яковлевы.
Коля Пухов, который остался сейчас за бригадира, разделил всю работу на две части.
- Сейчас печку буду топить я с Аликом, а вечером - ты с Серёжкой, - сказал он Сёме Пахомову. - Согласен?
Сёма согласился.
- Сейчас картошку будешь чистить ты с Серёжкой, а вечером - я с Аликом. Согласен?
Сёма снова кивнул головой и сказал, что он согласен.
Коля Пухов ушёл с Аликом рубить дрова, а Сёма и Серёжа остались чистить картошку.
Дрова попались сырые, и Коле пришлось как следует попотеть. Тюкнет колуном по бревну, а потом не вытащит назад. Но всё-таки Коля со своей работой справился. Измерил глазами, много ли нарубил, вытер потный лоб рукавом и сказал:
- На сейчас хватит, а вечером Сёмка с Серёжкой нарубят. Понесли.
Коля и Алик собрали дрова и пошли в барак.
Пришли, а Сёмы и Серёжки уже и след простыл.
На столе стоит миска с водой, а в ней лежат всего-навсего две очищенные картошки.
Коля страшно разозлился на этих несчастных лентяев и пошёл их разыскивать. Далеко не уйдут. Коля все ходы и выходы тут знает.
Сначала Коля заглянул на лесопилку, потом отправился к старой брезентовой палатке, где хранились ящики с гвоздями, пилы и запасные топоры. Коля подошёл и услышал в палатке голоса.
Сёма и Серёжка были тут.
Нетрудно было догадаться, чем они занимались.
Когда Коля вошел, он чуть не поперхнулся от дыма.
В темноте тускло мерцал огонёк папиросы. Сёма сидел на ящике с гвоздями и учил своего дружка курить.
- Ты пускай из ноздрей, - угадал Коля Семин голос. - Чего зря дым переводишь?
Сёма и Серёжка заметили открытую дверь и сразу же затоптали папиросы.
И хотя Коля застал их на горячем, они всё равно не сознались, начали вилять и выкручиваться.
Коля был сильный и вполне мог поколотить нахалов за враньё и за то, что они бросили работу.
Но Коля не стал бить Сему и Серёжу, а только турнул их из палатки и послал чистить картошку.
Сёма и Серёжа пошли в барак и увидели, что делать им тут нечего. Пока они сидели на ящиках и пускали дым из ноздрей, Алик уже начистил полную миску картошки и выпил целую ложку рыбьего жира. На верхней губе у Алика золотились маленькие маслянистые кружочки.
Вскоре затрещали дрова, забулькал котелок, и в комнате сразу почему-то запахло летним солнцем и огородами.
Ребята навалились на котелок и очистили его в два счёта. Съели и хорошую картошку, и ту, которая была с тёмными пятнами, и ту, что прилипла к стенкам и стала чёрной и жёсткой, как ольховая кора.
После обеда полагалось полежать немного в кроватях, но ребята не стали устраивать мёртвого часа. Какой тут сон, когда в тайге так тихо и хорошо и каждая снежинка на сугробе сверкает и лучится, будто настоящий самоцвет.
Коля Пухов хотел было пойти в лыжный поход за реку Бирюсу, но снова не нашёл Сёмы и Серёжи.
Только что были они тут, наяривали картошку, которую начистил Алик, и вдруг на тебе - будто в сугроб провалились.
Но Коля знал, что Сёма и Серёжа не в сугробе, а затеяли они какую-нибудь новую подлую штуку.
Сёма и Серёжа всегда такими были. Когда отец и мать были дома, ещё ничего, а если одни оставались - просто беда. И стёкла в окнах побьют, и ведро с водой опрокинут, и скатерть чернилами зальют. Короче говоря, пользы от них никакой, одни убытки.
Но больше всего тут Сёма был виноват. Это он сбивал с толку Серёжу и курил вместе с ним отцовские папиросы "Беломорканал".
Как Коля предполагал, так и вышло: Сёма и Серёжа снова отмочили номер.
Сёма снял со стены двустволку отца и пошёл с Серёжей бить в тайге зайцев. Коля и Алик нашли непутевых охотников возле самой Бирюсы.
Сёма лежал на снегу и целился куда-то в гущу леса. Серёжа тоже примостился за сугробом, будто за бруствером окопа. Он дрожал от холода и просил, чтобы Сёма дал пострелять и ему.