…На бричке, запряженной парой лучших коней колхоза, Галя катила по степи, уже начавшей принимать сказочную окраску осени. Бегущий рядом с повозкой Верный то и дело вспугивал маленьких серых перепелок, которые собирались в стаи, чтобы отправиться в далекий путь к берегам Нила. Конюх правления, дядя Вася, вел рассказ о боях под Лаояном и Перемышлем. Но Галя не видела и не слышала ничего вокруг.
Наконец-то приехали.
Галя торопливо открыла дверь. На пороге - большая груда набросанных почтальоном газет и писем. Торопливо, один за другим девушка просматривала конверты. От Вовки ничего не было. Галя наскоро прочла письма от отца и Юрия и побежала в военкомат. Но там ей ничего не смогли сказать о брате. Тогда она снова пошла за советом к Качко.
Подходил к концу послеобеденный час отдыха, когда в госпитале безраздельно властвует тишина. На этот раз она была неожиданно нарушена. Вовка приподнял голову с подушки и прислушался. В конце коридора раздавался мужской смех, перезвон шпор и чей-то знакомый голос. Но чей это голос, Вовка не мог вспомнить. Другие раненые также с интересом прислушивались к происходящему в коридоре.
- Вот здесь, - сказал за дверью Григорьев.
- Не иначе какое-то начальство, - шепнул лейтенант-танкист.
Он не ошибся. В распахнутую дверь входили два генерала, группа командиров и госпитальные работники. Один из вошедших - высокий сутуловатый генерал с большим пятном на щеке, - широко улыбаясь, направился к кровати Вовки. Мальчик, не отрываясь, смотрел на него. Он где-то видел, и близко видел, это лицо. Но где?..
- Что, брат Вовка, - пробасил генерал, - не узнаешь? Не узнает, товарищ член Военного Совета, - обратился он к тоже улыбающемуся спутнику.
- Да, нехорошо, Володя, - заговорил член Военного Совета, - старых боевых товарищей забывать.
Раненые и врачи с любопытством прислушивались к разговору. Подробностей ранения Вовки никто не знал, и в госпитале были уверены, что мальчик пострадал при обыкновенной бомбежке. Профессор несколько раз в недоумении перечитывал листок радиограммы. Его удивляло, что эту радиограмму подписал представитель Ставки, ныне член Военного Совета фронта. Непонятно было, почему Вовку именовали "отличившимся". В конце концов профессор счел это просто недоразумением.
И вот сейчас выяснялось что-то новое.
- Значит, гореть - так вместе, а подлечился и узнавать перестал? - сетовал высокий генерал.
- Вы, генерал! - воскликнул мальчик и бросился к Тюриченко. Он вспомнил несущуюся на него громаду самолета, обожженное лицо Тюриченко.
Раненые во все глаза смотрели на генерала. О боях возглавляемых им казачьих частей говорила в те дни вся страна, его имя не сходило с газетных страниц, постоянно упоминалось в сводках Совинформбюро. И вдруг он появляется в тихой палате тылового госпиталя, и не один, а с членом Военного Совета фронта, человеком, известным еще со времен гражданской войны. И член Военного Совета называет мальчишку боевым товарищем Тюриченко!
Вовка замер, уткнувшись в китель генерала. Тюриченко одной рукой крепко прижал мальчика к себе, другой гладил его по голове. Вовкины виски были совсем седые.
- Ну, ну, крепись, мальчуган, - тихо проговорил генерал, - будь до конца молодцом.
- Пионер Владимир Кошуба, - сказал член Военного Совета. Вовка поднял голову. - Я рад первым поздравить вас с высокой правительственной наградой. За мужество и отвагу, проявленные в первые дни войны с гитлеровцами, Советское правительство наградило вас орденом Боевого Красного Знамени.
- Ух, ты! Вот это да! - вполголоса произнес кто-то из раненых. - Вот это Вовка!
В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.
- Дядя Вася, - шепотом окликнул он соседа по койке.
- Чего тебе, Вовка?
- Дядя Вася, а как ты думаешь, неужели мне и вправду орден дадут?
- Чудак! Заслужил, значит дадут. Какое может быть сомнение?!
Профессор Григорьев не мог нарадоваться, как успешно проходило лечение Вовки. Собственно, мальчика уже можно было выписывать. Но профессор медлил: он не знал, как быть с Вовкой. Посылать мальчишку одного на Сахалин - страшно. Оставить его у себя? Вряд ли Вовка согласится.
Григорьев решил дожидаться письма от Кошубы. Но прошел уже месяц, как он написал доктору, а ответа все не было…
И вдруг сегодня Григорьев встретил Галю! Он увидел ее из окна трамвая, принялся стучать в стекло, потом пробрался к выходу, стал упрашивать вожатого остановить вагон. Но трамвай все ехал, и догонять девушку было бесполезно.
Во дворе госпиталя Григорьева ждал Вовка.
- Дядя Сережа, когда же вы меня выпишете?
Григорьев усмехнулся, начал медленно протирать очки, а потом весело сказал:
- Сейчас же, раз тебе здесь надоело.
- Ура! Ура! - закричал Вовка. - Дядя Сережа, - перешел он на озабоченный тон, - а в этой пижаме вы позволите домой уйти? А то ведь моя одежда сгорела. Я пижаму потом принесу.
- Ну, там посмотрим, - загадочно ответил Григорьев.
В комнате, где обычно переодевались выписывающиеся из госпиталя, мальчика ждал сюрприз, приготовленный генералом Тюриченко. Сестра-хозяйка выдала ему полный комплект парадной формы кубанских казаков. Уже давно под видом медицинских осмотров с мальчика сняли все мерки. Темно-синяя черкеска с серебряными газырями, шаровары, золотистого бухарского курпея шапка-кубанка, алый башлык, мохнатая казачья бурка сшиты на него! Вовка не верил своему счастью. Но на этом сюрприз не кончался. Когда мальчик оделся, сестра-хозяйка вынула из шкафа старинную казачью шашку в серебряных ножнах. Тончайшей чернью был нанесен на них замысловатый рисунок. На богатом наборном поясе висел небольшой кинжал в точно таких же ножнах.
Оробевший от неожиданности, мальчик взял в руки оружие. В ножны и кинжала и шашки были врезаны небольшие золотые пластинки с надписями. "Пионеру Владимиру Кошубе, - прочел Вовка, - за храбрость и отвагу от командования Кубанского Краснознаменного казачьего корпуса".
- А вот документы, Вовочка, - сказала сестра-хозяйка, пожилая добродушная тетя Даша. - Генерал велел передать. Это разрешение на оружие, но ты лучше его не носи. Зачем этакая страсть? Еще обрежешься иль кого заколешь ненароком.
- Что вы, тетя Даша! Разве можно мне теперь оружием баловаться? Вот если б я мог еще десять фашистских самолетов сбить…
- Да что ты говоришь! - всплеснула руками тетя Даша. - Одного проклятого аспида сбил, и то чуть не сгорел, а то еще десять!
- Эх, - вздохнул мальчик, - не понимаете вы меня!..
Провожал Вовку весь госпиталь. Целой толпой вышли за ворота врачи и сестры, технические работники, раненые. Из окон приветливо махали те, кто не мог еще выходить из палат. Всем хотелось сказать на прощанье что-нибудь теплое отважному мальчику. Даже интендант госпиталя, желчный человек, никогда не разговаривающий ни на какие темы, кроме служебных, ласково похлопал Вовку по плечу и предложил подвезти его до дому на машине. Но Вовка отказался. Уж очень хотелось, не торопясь, пройти по главной улице в форме, с шашкой и кинжалом, а главное - с орденом. С таким орденом, каким были награждены Ленин, Котовский, Пархоменко.
Вовка медленно шел по тротуару, и его лицо невольно расплывалось в широкую мальчишескую улыбку. Пожалуй, не было ни одного встречного, который не приостановился бы и не посмотрел на казачонка с орденом Красного Знамени, у себя за спиной Вовка слышал шепот, а то и громкие возгласы.
Два молодых, безусых солдата в стоящих коробом гимнастерках, издали увидев Вовку, взяли под козырек и твердо отбили шаг. Еще больше расплываясь в улыбке, Вовка в ответ тоже приложил ладонь к кубанке. Позади себя он услышал:
- А ведь мы, кажется, не должны его приветствовать. Петлиц нет, значит, не военнослужащий.
- Ну как не приветствовать! - возразил другой. - Тоже скажешь! Видал орденок - Красное Знамя!
Сзади на почтительном расстоянии следовала все увеличивающаяся группа ребят. С нескрываемым восторгом разглядывали они орден, шашку, кинжал, шпоры. Мальчика с оружием и орденом еще никому не доводилось видеть. Заговорить с ним пока никто не решался, хотя многие знали, что это Вовка Кошуба, который живет на улице Шаумяна и учится в седьмом классе. Но вот из-за угла вышел высокий смуглый парнишка в украинской рубашке.
- Ой, Вовка!
- Семен!
Это был одноклассник и сосед Вовки.
Несколько минут слышались одни междометия. Наконец разговор стал более определенным.
- А я читал о тебе в газете. Но ты сам расскажи.
Стайка ребят обступила друзей.
- Это ты фашистский самолет сбил? - осмелев, спросила маленькая девочка.
- Я, - просто ответил Вовка.
- Папа говорит, что ты молодец.
- "Папа говорит", - передразнил ее Сеня. - Ему орден дали, а ты - "папа"!..
- У нее отец вместе с Буденным воевал, целым полком командовал, - вмешался один из ребят. - Он бы и сейчас воевал, да у него ноги нет… Расскажи, как ты фашиста сбил, - попросил он Вовку.
- Расскажи! Интересно! - загомонили ребята.
- Вот чудаки! - ответил Вовка. - Чего ж я вот так, посреди улицы буду рассказывать? Да я еще дома не был.
- Правда, Вова, расскажи! - сказал Сеня. - Вот пойдем в тот сквер и расскажешь. Чего тебе стоит? Взял и быстро рассказал. А дома у тебя все равно никого нет: отец на фронте, брат тоже, и Галя уехала.
Вовка решил, что торопиться ему действительно некуда, и во главе стайки ребят направился к скверу. Ребята расселись вокруг и сразу стихли. Вовка начал рассказывать.
Галя и Качко объехали все краснодарские госпитали. Не были они только в том, который разместился в педагогическом институте. Галя объяснила Качко, что начальник этого госпиталя, профессор Григорьев, - близкий друг ее отца и известил бы ее.
Расстроенная неудачными поисками братишки, Галя медленно поднималась на крыльцо.
Из двери падала полоска света. В квартире кто-то был. Девушка торопливо открыла дверь.
- Вовка!
Мальчик бросился к Гале.
Прижав к себе голову брата, Галя шептала:
- Вовка! Братишка мой дорогой. Вернулся!.. Живой вернулся!
- Галка, ну чего ты? Чего ты плачешь? Ну перестань. - Вовка не выдержал и тоже заплакал.
Галя заставила братишку подробно рассказать обо всем.
Потом они долго разговаривали об отце и Юрии, читали их письма.
- Страшно за них, Вовка, - прошептала Галя.
Впервые девушка говорила с младшим братом как с равным. Она заметила, что Вовка очень переменился: стал взрослее, серьезнее.
Вовка почувствовал, что сестра отнеслась к нему по-новому, и очень обрадовался.
Верный все время чинно сидел у ног Гали. Девушка догадалась, что пес не знает, как относиться к Вовке: нужно ли охранять от него хозяйку. Она сказала об этом брату, и оба стали приучать Верного слушаться Вовку. Пес быстро понял, чего от него хотят, охотно стал брать из рук мальчика пищу, подавал голос, прыгал через стулья, шел у ноги, ложился - словом, выполнял все команды.
- Это очень хорошо, что он тебя сразу признал, - сказала Галя. - Со временем привыкнет и перейдет на твое попечение. Мне с ним трудно: я теперь всегда занята. Я уже занималась с ним в питомнике служебного собаководства, а теперь ты продолжай дрессировать. Верный - способный ученик. Только смотри, чтобы эти занятия тебе учиться не мешали.
Вовка сразу стал серьезным.
- Знаешь, Галка, займись со мной русским. У меня только "посредственно", - он сокрушенно вздохнул, - а мне теперь, знаешь, как учиться нужно! - Мальчик кивнул на грудь.
Галя опять - в который уж раз за этот вечер - стала рассматривать его новенький, сияющий золотом и эмалью орден.
БУДНИ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ
Утром Вовка узнал, что Галя уходит встречать эшелон раненых. Он решил было пойти вместе с ней, но когда Галя сказала, что в дружине одни девушки, раздумал.
- Раз послали только девчонок, значит дело это женское.
Дружины девушек-комсомолок следили за тем, чтобы подошедший эшелон без задержки получал все необходимое: воду, продукты, медикаменты. Но, главное, во время стоянки поезда девушки должны были раздать раненым подарки от трудящихся города, принести в вагон живые цветы, почитать газеты, организовать импровизированный концерт самодеятельности - словом, сделать все, чтобы раненые чувствовали заботу о себе.
После ухода Гали Вовка взял Верного и пошел к товарищу, но того не оказалось дома. Вовка отправился в парк. Погода стояла плохая, из-за Кубани плыли все новые и новые тучи, и в аллеях старого парка было пустынно. Мальчик начал обучать Верного тем приемам, о которых вычитал в учебнике служебного собаководства, но пошел густой мелкий дождь, пришлось возвратиться домой.
Дома Вовка разжег плиту и поставил чайник. На глаза ему попалась стопка невымытой посуды. Всегда аккуратная Галя сегодня очень торопилась и оставила ее на вечер.
Несколько минут Вовка в раздумье смотрел на грязную посуду. Конечно, мыть посуду "девчоночье" дело, и он этим никогда не занимался. Но ведь Галя занята важными делами, а он ни в чем ей не помогает. Вовка еще раз с сомнением поглядел на посуду, потом тяжело вздохнул, - мыть ее все же не хотелось, - и решительно повязался Галиным фартуком.
Когда посуда была вымыта и поставлена в буфет, на Вовку нахлынул хозяйственный азарт. Он принес из сарая ведро песку, собрал все кастрюли, тазы, большой чайник, ножи, вилки и принялся за их чистку.
Незаметно стемнело.
Вовка чистил самую большую и закопченную кастрюлю, когда раздался звонок. Мальчик бросился в прихожую и распахнул дверь. На пороге стоял Качко.
Смущенный Вовка пропустил Качко вперед, а сам попытался развязать тесемки фартука, но от его торопливых движений завязка затягивалась все туже и туже.
- Хозяйством занимаешься, - с одобрением проговорил Качко. - За это хвалю!
Вовка взглянул на Качко - не шутит ли он? Но в темных глазах Василия не было ни искорки смеха.
Вовка сразу повеселел.
- Сестра у тебя очень занята… - продолжал Качко. - Знаешь, как она замечательно встречу раненых организовала! Просто молодчина!
- Вы посидите, Галя должна скоро прийти, - предложил Вовка.
- Ну что ж, подожду, - согласился Качко, решив не открывать, что пришел он ради Вовки. Секретарь опасался, как бы высокая награда не вскружила мальчику голову, и хотел поговорить с ним по душам. - Только зачем же мне без дела сидеть? Я тебе помогу. Что делать требуется?
- Да я, кажется, все уже кончил. - Вовка с гордостью показал на тщательно протертые ножи и вилки, до зеркального блеска начищенные кастрюли, аккуратно расставленные чистые тарелки. - Я хотел еще ужин сварить, да готовить не умею.
- Вот видишь, - проговорил Качко, - я и пригожусь. Показывай, что у тебя есть, и учись.
Ловко чистя картошку, Качко рассказывал:
- Я в армии в отдельной батарее служил, так когда в лагеря или на ученье выходили, лучше меня повара не было, рагу сготовим на славу. Но уговор: меня тоже ужином угощаешь. Идет?
- Идет! - весело отозвался Вовка. С Качко он чувствовал себя свободно и легко.
Кастрюля с рагу была поставлена на плиту. Качко сел на табуретку, рядом примостился Вовка.
Исподволь Качко перевел разговор:
- В школу уже ходишь?
- Да. Как из госпиталя вышел, на следующий же день пошел.
- С учебой-то у тебя как? Поотстал, наверное, пока лежал?
- Да нет, ничего. Отличник. Только одно "хорошо"…
Качко почувствовал в его голосе досаду.
- А чем недоволен? Почему тон мрачный?
Вовка долго молча смотрел на бушующее в плите пламя. Качко не торопил его. Он понимал, что мальчик сам еще не разобрался в каких-то своих мыслях.
- Вот знаете… - Вовка запнулся и смущенно спросил: - Как вас называть?
- А так же, как ты своих пионервожатых зовешь, - просто ответил Качко, - по имени: Вася.
- Знаете, Вася, горячо заговорил мальчик, - я вот с тех пор, как меня орденом наградили, все думаю… Что я могу сделать? Учусь на "отлично", только одно "хорошо" - по русскому, раньше-то у меня по русскому "посредственно" было. Но этого же мало. Ведь надо еще что-то делать…
- Хорошие думы, Володя, хорошие! Давай завтра пойдем в батальон народного ополчения, и ты расскажешь, как сбил самолет, как важно быть метким стрелком. Согласен?
Вовка сиял. Наконец-то ему нашлось настоящее дело!
- Только, чтобы не в ущерб учебе, и сестре нужно помогать.
- Успею, Вася, честное пионерское, - пообещал мальчик.
На следующий день Владимира Кошубу внимательно слушали бойцы батальона народного ополчения и, когда он кончил, долго хлопали. Потом батальон перешел к занятиям; Вовка сел в сторонке. Его никто не гнал.
…Как и в прошлые годы, Вовка ходил в школу, а Галя - в институт. Но прибавилось много новых обязанностей.
Галя сразу же из института шла в дружину или в горком комсомола, и дома появлялась только вечером. Вовка ходил в магазины и на базар, готовил обед, прибирал комнаты. За обедом брат и сестра рассказывали друг другу свои новости, читали вслух письма от отца и Юрия. Потом Галя отправлялась в дружину, а Вовка - на занятия ополченцев.
В батальоне Вовка быстро стал своим человеком. Вскоре он в совершенстве овладел боевой винтовкой и пулеметом, а когда Качко раздобыл где-то трофейный автомат, освоил и его.
Начальник штаба Аметистый, в прошлом командир эскадрона у Котовского, убежденно говорил:
- У этого мальчика настоящий военный талант. Он станет прекрасным командиром.
Над этим добродушно подсмеивались, но факт оставался фактом: стрелял Вовка лучше, чем многие в батальоне, и оружие знал на "отлично".
С первых дней Отечественной войны в Ставку Верховного Командования и Государственный Комитет Обороны, в различные части и соединения посыпались тысячи писем с Дона, Кубани, Терека, Ставрополья, Адыгеи. Авторы этих писем - ветераны гражданской войны, пятидесяти-шестидесятилетние казаки, девушки, кончившие снайперские и кавалерийские школы Осоавиахима, - стремились защищать родину и жаловались на военных комиссаров, отказавшихся послать их на фронт.
Кроме этих писем, в Государственный Комитет Обороны, ЦК ВКП(б), местные партийные органы приходили выписки из решений общих собраний колхозников. Колхозы просили разрешить им формирование добровольческих эскадронов. Они обязывались снабдить добровольцев обмундированием, конями, продовольствием, фуражом и холодным оружием.
Осенью 1941 года Ставка Верховного Командования разрешила формирование казачьих добровольческих частей.
Много славных страниц вписали в историю Великой Отечественной войны добровольческие казачьи дивизии. В сальских, кизлярских и моздокских степях, на кавказских перевалах, в Крыму и Молдавии, на Дунае, Висле и Одере покрыли славой свои гвардейские знамена казаки-добровольцы.
…На Кубань для формирования добровольческой казачьей дивизии прибыл генерал К. На Дону, Кубани и Ставропольщине он был известен еще по годам гражданской войны.