- Ты оставь, Маша! Сказал - отдам, значит, отдам. Человек по делу, а ты: самовар. Я тебе говорю, олова на ремонт нету, а ты: самовар… да самовар! - рассердился Калюкин, обувая сапог, докуривая цигарку и доставая с гвоздя лохматую баранью шапчонку. - Вот что, дедушка! Возьми с утра лошадь да съезди в Чарабаевскую рощу, лозы нарежь. У меня на складе двадцать бутылей-двухведерок, а оплетки нету. Потом как-нибудь сядешь да сплетешь мне для бутылей оплетки.
- Ладно, коли так, - согласился старик. - Нарядил бы ты со мною какого-нибудь парнишку. Вдвоем-то ловчей управимся.
- Пускай мальчонка с тобой поедет, - кивнув на осоловевшего Кирюшку, предложил Калюкин.
- И то дело, - согласился Матвей. - Катай завтра, Кирюшка, с дедом за лозой. Нечего тебе зря без дела шататься.
Вскоре дед Пантелей ушел. Вслед за ним, накидывая на ходу поддевку, направился и Калюкин.
- А ты куда? - окликнула его Калюкиха. - Спать-то когда придешь? Опять к полуночи?
- В школу, Маша… в школу. Там нынче второй бригады собрание; надо думать, директора ругать будут.
- Да тебе-то что? - почти жалобно спросила Калюкиха. - Кабы тебя ругали, а то директора.
- Как можно, Маша?.. Что ты! Раз я сейчас вроде как бы завхоз, значит, и мне тоже… значит, и я тоже, - уже захлопывая дверь, забормотал Калюкин. И слышно было, как он быстро протопал вниз по лесенке.
* * *
После того как уснул Кирюшка, лег и Матвей.
Но, несмотря на то что он встал до зари, ему не спалось, и он долго ворочался, припоминая все то, что случилось за сегодняшний день.
Тракторная станция, обслуживавшая Малаховский колхоз, была небольшая, только с осени выделенная от другой, крупной, Каштымовской МТС. И случилось так, что попали сюда тракторы потрепанные, разномастные, к тому же без запасных частей и почти без ремонтного инструмента.
Всю зиму просили, грозили, требовали. Но каштымовцы упирались. И только сегодня, как раз после того как проехал заезжавший по пути каштымовский директор, была из края получена телеграмма, в которой каштымовцам строго-настрого было приказано снабдить новую МТС запасными частями, материалами, инструментами.
И вот вдогонку за каштымовским директором поскакал секретарь ячейки Бабурин, тот самый рыжий верховой, который встретился Кирюшке на дороге.
"Надо Сулину сказать, чтобы он круглого железа побольше выбрал, - вспомнил Матвей. - Борон целая груда, а все зубья повырваны. Камни ими, что ли, ворочали?.. Он достанет, - думал Матвей. - Мужик, видать, толковый".
И уже совсем засыпая, Матвей вспомнил, что за всеми сегодняшними хлопотами он позабыл расспросить у Калюкина, как и почему уехал Сулин совсем из деревни.
В избу потихоньку вошла Любка и, не зажигая огня, стала раздеваться.
- Ты откуда? - спросила с кровати Калюкиха.
- В клубе была. Там сегодня кино, - закидывая на печь валенки и задергивая занавеску, ответила Любка.
- Отца видела?
- В школе он. Ругаются. Ему, маманя, Мишка Бессонов чуть в рожу не плюнул.
- И поделом! - с досадой откликнулась Калюкиха. - И скажи только, что за человек! В свое, не в свое дело - всюду ему сунуться нужно. Ты помяни мое слово, что когда-нибудь ему и вовсе шею наколотят.
- Так колотили уже, да что толку-то, - заваливаясь на скрипучую кровать, ответила Любка. И вдруг огрызнулась. - А за что колотить? За Мишку Бессонова? Этого Мишку у нас на прошлом собрании поделом в комсомол не приняли. Попробуй поколоти! Говорите вы, маманя, а что, сами не знаете!
Обиженная Калюкиха полежала, помолчала, но ей не лежалось и не молчалось. Она закряхтела, заворочалась и с хитростью спросила у притихшей Любки:
- А что, Любка, правда это бабы говорят, будто Мишка Бессонов собирается какую-то вашу комсомолку сватать?
- Спите, маманя! - уже грозно ответила Любка. - У вас бессонница, а у нас завтра на скотном ветеринарный осмотр будет. Инструктор, что ли, какой-то приехал.
* * *
Утром Кирюшка побежал к деду Пантелею.
После вчерашнего паводка возле избенки сверкали лужи. Проломанный плетень был смят и повален. Повсюду валялась щепа и торчали косматые охапки еще мокрой соломы.
Пригретые ясным солнышком, суетливо бродили по грязи хлопотливые куры. Из стойла высовывал морду добрый теленок, и даже злобный рыжий кот и тот, ласково жмурясь, тихо полз по крыше, подбираясь к стайке беспечно горланивших воробьев.
У крыльца седая и уже не сердитая бабка развешивала широкие дедовские штаны. А сам дед Пантелей кончал запрягать лошадь.
- Пришел, - улыбнулся дед Пантелей. - А я смотрю, что не идешь? Или, думаю, не придет, да нет, думаю, должно быть, придет. Погода-то нынче вон какая. Светлая. Ну садись. Как тебя звать-то?.. Кирилл?.. Залезай, Кирила, на телегу. Поехали…
И как только выехали в поле, пахнуло таким непривычным, невиданным простором, что Кирюшка сразу притих.
- Слышишь? - спросил дед, корявым пальцем указывая в небо. - Глянь-ка вон туда, под облако… Гурлы… Гурлы. Это дикие лебеди-кликуны потянули.
Задрав голову, долго смотрел Кирюшка, как высоко-высоко, под самыми облаками, вытянув прямые длинные шеи, плавно и стремительно летела стая больших белых птиц.
"Как же это так? - задумался Кирюшка. - Был завод, школа, отец, мать, знакомая улица, автобус № 5, трамвай № 17, - а сейчас никого рядом и ничего".
И потому, что рядом не сидел даже Матвей, который был все-таки свой, городской, Кирюшке вдруг как-то почудилось, что вот уже поехал и он не в Чарабаевскую рощу за ракитовой лозой, а тронулся в какой-то новый и далекий путь.
Тогда он сощурил заслезившиеся от солнца глаза, и стало ему грустновато.
"Эх, папка, папка! - укоризненно подумал Кирюшка. - И что тебе стоило немного, ну совсем немножечко подвинуться, а не стоять на том самом месте? И тогда пролетели бы разорванные кирпичи мимо или еще в кого-нибудь".
Он вздохнул. Но тотчас же вспомнил, что если бы отец не стоял на том самом месте, у парового молота, то там обязательно стоял бы кузнец Матвей.
И Кирюшке стало жалко Матвея, он сейчас же захотел, чтобы и Матвей тоже подвинулся.
Но если бы не стоял Матвей, то встал бы туда Иван Караулов, девчонка у которого, Катюшка, была веселая, черноволосая, и это ей он, Кирюшка, подарил однажды хорошее, но только немножко червивое яблоко.
Тогда ему стало жалко и отца, и Матвея, и Ивана, и еще кого-нибудь, кто обязательно стоял бы на этом месте, потому что это такое твердое место, где всегда кто-нибудь должен стоять. И, конечно, стоит кто-то уже и сейчас.
"Нельзя всем двигаться, - смутно решил Кирюшка. - И я бы тоже не подвинулся. Раз поставили - значит, стой!"
- Что, Кирила, задумался? - окрикнул дед Пантелей. - Вот она и Чарабаевская роща. Помещик тут раньше жил, Константин Ермолаевич Чарабаев. Гордый был человек… Сильный. Беда, сколько земли поднимал!
Это заинтересовало Кирюшку. Он и сам, бывало, в цирке видел, как поднимают гири, видел, как поднимают людей. А однажды видел даже, как один молодец взвалил себе на спину невысокую лошадку. Но, чтобы землю поднимали, этого он еще не видел никогда. Как ее поднимешь - в мешки насыпать, что ли?
- И сколько он поднимал? - осторожно спросил Кирюшка, недоверчиво посматривая на старика.
- А вот сколько. Вон, под солнышком, вроде как бы гору видишь? А теперь гляди дальше, за речку, туда, где наши трактора идут. А теперь глянь в ту сторону, до самого края, где чуть-чуть лес синеет. Это все его земля была. Но теперь повороти голову назад и смотри как раз от речки до того села… до Балаихи - это и был наш деревенский куток. Вот, брат Кирила… как тебя по батюшке-то величать, не знаю… так-то и жили.
Старик неожиданно рассмеялся, подстегнул конька, и телега весело вкатилась в Чарабаевскую рощу, из-за голых деревьев которой уже виднелись развалины старой барской усадьбы и невысокая церковка с покосившимся крестом, та самая, которую заметил Кирюшка еще вчера, перед закатом.
* * *
Прямо за одичалыми развалинами, цепляясь один к другому, раскинулись заглохшие и заболоченные пруды. По берегам густо разрослись вербы, ольха и ракитник.
Дед Пантелей дал и Кирюшке острый нож. Он показал, какая нужна лоза и как ее срезать, чтобы не обрезаться. А так как мудреного в этом было мало, то Кирюшка с азартом полез в самую гущу.
Через час работы на телеге лежала большая груда гибких пахучих прутьев.
- За глаза хватит. Довольно! - скомандовал раскрасневшемуся Кирюшке дед Пантелей. - Давай садись, отдохни. Да и я сяду, табачку закурю. А то на ходу курить тряско.
Но Кирюшке не сиделось. Пока старик поправлял воз, пока он свертывал да закуривал, Кирюшка шмыгнул на узенькую тропку и вскоре очутился перед развалинами чарабаевского имения.
Одиноко и печально торчали потрескавшиеся стены. Повсюду валялись поросшие травой кирпичи. Тяжело бабахнувшись, лежала расколотая и наполовину вросшая в землю каменная колонна. Тут же, неподалеку, высилась уцелевшая колоколенка без колоколов и небольшая церковь с тяжелой дверью, на которой вместо замка был замотан узел ржавой проволоки.
Рядом с кучей муравейника валялась чья-то позеленевшая мраморная голова, но без уха, с отбитым кончиком носа. И по этой неживой голове тихо лазили только что выползшие после зимовки, еще полусонные муравьи.
Так же как путешественник, который задумчиво останавливается перед обломками древних гробниц, перед руинами средневековых башен, так и Кирюшка, который слыхал о помещиках только по рассказам, с молчаливым удивлением рассматривал остатки этой самой обыкновенной барской усадьбы: так вот где они жили!
Он постучал носком о выступ скользкого крылечка и провел пальцем по холодной истрескавшейся стене.
Заслышав шорох, он обернулся и невдалеке от себя увидел человека.
Человеку этому было лет под пятьдесят. Бородатый, ссутулившийся, с тяжелой дубинкой в руке, он стоял, прислонившись к стволу гнилой липы, и, по-видимому, уже давно наблюдал за Кирюшкой.
"Сторож", - подумал Кирюшка. Но так как он никуда не залез, ничего не украл, то безбоязненно посмотрел на незнакомого человека.
- Видать, нездешний парнишка? - негромко спросил человек, и, подойдя поближе, он сел на каменную ступеньку.
- Нездешний, - подтвердил Кирюшка. - Мы с дядей Матвеем из города приехали.
- В Малаховку, что ли? - И, не дожидаясь ответа, чернобородый неожиданно попросил: - А что, паренек, у тебя покурить нет ли?
- Так я еще малый! - с негодованием ответил покрасневший Кирюшка. - Разве же такие курят!
- Всякое бывает! Бывает нонче, что и такие. Кто вас разберет?
- Это только хулиганы курят, - убежденно возразил Кирюшка. - А разве я хулиган? - Он подумал, запнулся и уже с задором добавил: - Я пионер, а не хулиган. А правда, дядя, есть в нашей школе один, Павлушка Кукушкин, и стал он курить, а мы его взяли да из пионеров и выгнали.
Кирюшка остановился, ожидая, что за это толковое рассуждение незнакомец похвалит его или просто улыбнется.
Но угрюмый человек не похвалил и не улыбнулся. Внимательно посмотрел он на Кирюшку и не сказал ничего.
Это не понравилось Кирюшке, он захотел тотчас же отправиться восвояси, но все-таки задержался и услужливо предложил:
- А вы, дядя, пойдите со мною да у деда Пантелея попросите. Он тут, рядышком, возле лошади. Мы с ним лозу резать приезжали. Он как раз сидит возле телеги и курит.
- Это какой Пантелей? Малаховский? - быстро переспросил бородатый человек.
- Малаховский. Он живет да бабка, да больше у них никого нет. У них, дядя, вчера избу чуть-чуть льдом не сдернуло.
Бородатый постоял, по-видимому раздумывая, пойти или нет в ту сторону, откуда уже дед окликнул Кирюшку. Потом, не сказав ни слова, бородатый повернулся и быстро пошел через кусты в противоположную сторону.
"Тоже, курильщик!.." - подумал обиженный Кирюшка и вприпрыжку побежал к поджидавшему его деду Пантелею.
На обратном пути они встретили целый обоз. На передней подводе сидели Калюкин и Сулин.
- Нарезали? - еще издалека заорал Калюкин, увидав телегу с грудой лозы. - Ну давай, давай, дедушка, плети, поторапливайся.
- Все в аккурат будет, - не спеша ответил дед и, сняв шапку, поклонился Сулину. - Далеко ли, Александр Моисеевич, поехали?
- В Каштымово, старик. В Каштымово… - ответил Сулин и, подмигнув Кирюшке, спросил: - Что, брат, и ты трудодни зарабатываешь? Ну, работай, работай… Это тебе не с пионерами трубы трубить.
"И что тебе дались эти пионеры?" - подумал смутившийся Кирюшка. Но пока он искал, что ответить, кони дернули, и весь обоз со стуком и грохотом прокатил мимо.
- Вес-селый человек, - задумчиво пробормотал дед Пантелей. - Баа-льшая голова.
Справа, на залитых лугах, два рыбака ставили мережи. Лодчонка у них была маленькая, вертлявая, и Кирюшке казалось, что вот-вот она опрокинется.
- Ничего им не сделается, - объяснил дед Пантелей. - Это старик Сидор и Ермила хромой. Они сроду к воде привычные. Ермила-то вовсе без одной ноги. Ногу ему в солдатах оторвало. А как плавает! Одной ногой по воде тырк, тырк, тырк, да так затыркает, что иной и с двумя за ним не угонится.
- Дедушка? - спросил Кирюшка, вспомнив про вчерашнее. - А кого это на островке водой захватило? Он бежит, бежит, добежал, повертелся да как кинется, а лед хрр… хрр… А зачем он, дедушка, в ту сторону кинулся? Я бы в эту, а он в ту…
- А кто его знает? Ошалел, должно быть, человек. Я и сам не разберу: охотник - не охотник. Рыбу у нас там тоже не ловят. И жилья там никакого нет, только что оставался шалаш от покоса. Кто его знает? - отказался догадываться старик. - Кто-нибудь чужой, а не наш, деревенский.
Они подъезжали к Малаховке. С треском и лязгом навстречу выкатил трактор. Лошадка шевельнула ушами, скосила глаза и, раздувая ноздри, зафыркала.
- Здорово, дед Пантелей, счастливый человек! - озорно крикнул молодой кудрявый тракторист и крутанул рулем, уступая дорогу.
- Здорово, Михайло Бессонов, непутевая голова! - сердито ответил старик и стеганул заупрямившуюся лошадь, чтобы бежала быстрее.
- Это и есть Мишка Бессонов? - спросил Кирюшка, вспомнив вчерашние калюкинские ругательства.
- Он самый! - с сердцем ответил старик. - И всем бы хорош… И сам собой и в грамоте силен. А вот, пойди ты… Такой оголтелый! На рождество достал он где-то, пес его возьми, монашью рясу, нацепил под клобук волосы и приходит в избу. Стал у порога и славит: "Рождество твое, Христе боже наш, воссияй миру свет разума…" Ну, кончил славить. Поздравил с праздником… Я, конечно, и говорю старухе: проси к столу, как заведено, закусить, конечно… выпить. Выпил он стопку, выпил другую, поклонился, да и марш дальше. А потом, когда моя старуха узнала, так чуть меня со свету не сжила. А я-то при чем? Ну монах, думаю, и монах…
Но Кирюшка, которому очень понравилось такое забавное дело, громко рассмеялся. И вдруг ему показалось, что, может быть, этот Мишка Бессонов вовсе уж не такой плохой человек.
Улыбнулся и дед Пантелей. Он погрозил Кирюшке кнутовищем и, останавливая лошадь, сказал:
- Ну, я здесь отверну. А ты беги. Приходи в другой раз… корзины плесть научу. Да только смотри: в избу в шапке не заходи, а то у меня бабка беда какая строгая. Сразу выгонит.
По пути Кирюшка заглянул на скотный двор. Там, возле злого рогатого быка, он увидел Любку. Бык крутил мордой и пытался боднуть Любку, которая поливала его спину какой-то зеленой жижей и растирала жижу щеткой.
- Иди помогать. Подержи-ка ведро, - предложила Любка, и, ловко увернувшись, она крепко стукнула кулаком по могучей бычьей шее.
Но Кирюшка таких рогатых быков не любил. Он показал Любке язык и побежал домой, потому что очень захотелось ему поесть.
Только что завернул он за пожарный сарай, как увидел, что прямо навстречу катит Степашка - тот самый паренек, который вчера по приказанию Фигурана должен был бить его, Кирюшку, "до самой смерти".
Заметив Кирюшку, Степашка остановился. А Кирюшка с полного хода повернул обратно и, преследуемый победными криками Степашки, стремительно помчался куда глаза глядят.
Опомнился он только возле кузницы.
В непросохшей кузнице было чадно и дымно. Кроме Матвея, там работали еще двое.
- Что тебе? - спросил Матвей у Кирюшки, который потихоньку остановился в углу. - Иди, иди, тут тебе нечего толкаться.
Запыхавшийся Кирюшка стоял молча, и на глазах у него заблестели слезы.
- Что тебе? - уже мягче спросил Матвей. - Тебе доктор толком гулять велел, а ты… то ночью обляпанный да разодранный приперся, то в чаду да в дыму торчишь… Тоже, кузница!.. - с досадой добавил он, вытирая рукавом замазанный лоб. - В такой кузнице только при царе Дударе чертям вилы ковали.
- Мальчишка там, - негромко ответил Кирюшка. - я бегу домой, а он бежит навстречу и драть меня хочет.
- Это дело серьезное, - согласился Матвей.
И, кинув в горн железную полосу, он подошел к Кирюшке. - Большой мальчишка?
- Большой, дядя Матвей.
- А как большой?
Кирюшка запнулся.
- Ну, какой я, такой и он.
- Вот что, Кирилл, - сказал Матвей, провожая Кирюшку до двери, - ты мне голову не морочь. Я тебе в няньки не нанимался, да и ты не генеральское дите. У меня и без тебя дела много. Сам видишь… это что?
И Матвей показал туда, где возле стены лежала целая груда борон с вырванными зубьями, разбросанные плуги, диски, колесные шины и еще какие-то кривые, почерневшие железины.
- Беги, - приказал Матвей, - да скажи хозяйке, что обедать я только к ужину приду.