ГУТ - НАШ СТОРОЖ
Мы сидели в кубе. Аленька, закутанный в сетку, был самый одетый из нас.
- Дикие они все какие-то здесь, - шепнула Кима Наташе. - Мы почти голые, а им хоть бы что. Я прежде всего накормила бы нас и дала хоть какую-нибудь одежду. Где долг гостепреимства - нету! Я у себя дома привыкла есть по часам.
- И и что самое странное - я даже не знаю, как надо с ними держаться, - вслух сказал самому себе Витя.
Он лежал в углу на спине, руки за голову, уставившись в потолок, откуда поползло вниз желто-зелено-синее и фиолетовое облако, оно ярко засветилось и стало нас всех по очереди расцвечивать.
- Надо - вместе, - подсказала Чапа. - Вместе - теплее и веселее. - Она лежала у Витиных ног.
Наташа вспомнила в этот момент рисунки, которые когда-то нарисовала авторучка, и подумала, что их всех уже здесь насильно раскрасили и сейчас с ними сделают, сотворят что-то такое уж…
- Жрать как хочется, - заорал Аленька. - Эй, вы, потусторонние, синие-зеленые и разноцветные туманы, слышите? Дайте нам хоть что-нибудь пожевать! - Он прогрыз сетку и выполз из нее.
В этот момент в куб вошел Гут с огромной шишкой на лбу и с маятником в руках. Он качнул маятник, чем-то напомнивший Наташе маятник настенных часов, какие висели у нее дома… как это все далеко и давно было! Ребята мгновенно уснули, а Наташа долго лежала с закрытыми глазами, ей в тот момент не давало покоя обыкновенное любопытство - откуда у Гута на лбу взялась шишка.
- Глаза бы мои не глядели на этот свет, - заворочалась во сне Чапа. - Просто некуда деться - так здесь светло и ужасно душно.
Витя проснулся от чапиных толчков, погладил ее.
- Мы, Чапа, на том свете - не путай, пожалуйста, и спи!
- Неужели мы все-таки подохли? - встрепенулась Чапа и подняла голову, одно ухо встало у нее торчком. - То-то я все время чувствую, что мне не по себе: хочу залаять, а не получается. Ав… - попробовала она залаять.
- Вы мне мешаете… - к ним наклонился Гут.
Глаза у Наташи были закрыты, но она видела, как блеснули у него на голове два металлических круга, такие же круги свешивались у него с шеи и с запястьев.
- Нет, Чапа мы еще пока живые… - сонно пробормотал Витя.
- Сеанс из-за вас рвется - быстро спать!
- Какой сеанс? - Витя приподнялся на локтях. - Ребята, вставайте! - испуганно крикнул он. - Они заглядывают к нам в наши сны, делают их страшными, лезут в память, роются там и что-то стирают. Только что я сам это все на себе испытал…
- Зачем кричишь - пугаешь меня? - недовольный Гут склонился над Витей. - Спи! Успокойся.
- А чего тебе-то пугаться - такому большому?
- Большие больше пугаются…
- А где Кеворка? - спросила Наташа. - Позови его, пожалуйста, сюда. С ним, Гут, нам будет не так страшно. И мы сразу же успокоимся.
- Он спит. По нему Великий Цытирик сейчас изучает историю вашего мира.
- Да что Кеворка знает - да ровным счетом ничего! - вознегодовал Витя. - Целыми днями он только и делал, что гонял мяч…
- Нам не нужны ваши знания. Нам нужны ваши отличия от других. Знаний у нас у самих слишком много и уже некуда от них деваться. Вон какую шишку мне из-за них наставили, из за этих знаний.
- Гут, а кто тебя так? - спросил Аленька, он тоже проснулся и после сна был настроен на мирный лад.
- Раплет - ну кто же еще так мог? Разве это порядок? И всю новую информацию он с собой прихватил. Не дал Великому Цытирику ее проверить. И вдобавок похитил нашу старую информацию, у нас тут есть своя собственная, для служебного пользования. Ой, как нехорошо - теперь жди неприятностей. Не люблю я неприятности, а зато песни и пляски - очень люблю.
- Гут, а ты - кто? Откуда ты знаешь наш язык? - спросила Кима, она проснулась последней. - Отправь нас домой, а? Ну что тебе стоит? Мы никакой ценности из себя не представляем. У нас ничего нет: ни денег, ни драгоценностей, ни каких-то особенных отличий.
- Не должен ничего объяснять, но эта шишка, однако, так мешает работать, путает мысли. Я - служка, простой служка у Времени. Безучастный свидетель. К сожалению, никому не могу ни в чем помочь. Я только приемщик. Недавно я принимал разумные грибы. Их тоже вывезли наши разведчики. Они все время тихо молились за сохранение своей грибницы и просили меня отпустить их домой. Предлагали за себя корзинку - добротная такая корзинка! - но я, к сожалению, неподкупный. Они тоже интересовались, откуда я знаю их грибной язык. Это - моя профессия. Когда делаешь какое-нибудь дело, его надо делать хорошо. Я первым встречаю прикатчиков. Я должен их успокоить и дальше покоить, пока они у нас на карантине. Иначе с ними случится катарус и они будут бесполезны для исследований в Лабиринте. А Светилам это не понравится, они будут очень сердиться. На похищение тратится много альдебаранских сил и энергии…
Гут возвышался над нами - могучий, широкоплечий. Он был похож на дерево, которое не может помочь, но и навредить тоже не может.
- Гут, а с нами-то что будет? - спросила Наташа. - Мы же все-таки не грибы, мы - люди. Разумные существа.
- Они тоже были разумные грибы. Они тоже боялись и хотели домой. Правда, это были очень старые, очень сморщенные грибы, но были среди них два грибенка. Они хотели чему-нибудь у нас научиться. У них на планете Трандайка все любят учиться, учиться и учиться. Не знаю, что потом с ними сделали в Лабиринте. Может быть, посадили в Башню, которая клонится в сторону Ретея. Мне об этом не сообщают. Мое дело - встречать. Провожают - другие. Зря я тут с вами так разболтался… а все это из-за шишки.
Гут обхватил голову руками и присел на… ни на что он не присел, а сел прямо ни на что, и у него получилось. Мы сделали то же самое, и у нас тоже получилось. Мы засмеялись. А Гут покачал головой:
- Бедные, вы бедные.
- Дай поесть, слышишь? - взревел Аленька. - Сейчас совсем озверею!
Гут хлопнул себя по лбу, попал по шишке, взвыл и выбежал из куба. Вернулся он быстро и каждому из нас вручил по тряпке.
- Надо бы вызвать артивата, чтобы он проверил вас и присвоил номер диеты… да с этой шишкой… Перекусите пока этим - не стесняйтесь. Оно - нейтральное.
- Ты что, Гут? Я хоть и голодный, как волк, но тряпки не ем! Я тебе не Чапа! - завопил Аленька.
Чапа подняла уши и спрыгнула с Витиных рук.
- У меня собачий голод. Дайте похряпать!
Она выхватила тряпку у Гута и стала играть с ней. Мы узнали нашу Чапу, которая больше всего на свете любила играть.
- Напрасно отказался. Это не тряпка, а лита - мясо бегущих скворчей.
- В гостях ешь - что дают, да? - спросил Аленька. - Дома я сейчас съел бы целую курицу.
- Курицу нельзя, - предостерег Аленьку Гут. - Она у нас ядовитая - это те же скворчи, но только они остановились.
- Какой-то ужасный бред, - сказал Аленька, - но, чувствую, я к нему уже привыкаю. Странно, правда?
Бегущие скворчи оказались без всякого вкуса, но мы их конечно все равно съели, и голод перестал нас мучить.
Неожиданно куб затрясся и задрожал так, что мы все повалились на пол.
- Ой, это Линия меня вызывает, Лабиринт! Что мне от них сейчас будет, что будет…
- Ты уходишь, а как же мы? Мы к тебе привыкли.
- Как это "привыкли"? Не знаю - что это такое, у нас "привыкли" не бывает - так оно проще.
Гут ушел, и сразу пропал свет. Мы очутились в темноте. Было неуютно и знобко, как на вокзале. Воспоминания о доме обступили нас. Они были чудесны.
НА КАРАНТИНЕ
Время как остановилось, замерло в одной точке. Безделье и неизвестность замучили нас. Мы чувствовали себя опустошенными, полностью выжатыми, вдобавок ко всему, мы озверели от себя и друг от друга и стали уже без всякого повода кидаться один на другого и рычать по любому пустяку. Чапе приходилось нас постоянно разнимать. Когда она говорила нам, что мы ведем себя хуже собак - это было сначала смешно, а потом совсем перестало на нас действовать.
С тех пор, как Гута вызвала Линия, мы его больше не видели. Нас теперь обслуживали безмолвные рыжие существа с фиолетовыми фарами. Они кормили нас бегущими скворчами и заворачивали в цветную бумагу, которой они обрастали во время спячки, когда после работы лежали рядом с кубом - свернутые в трубочку, как чертежи. В конце концов мы до того отупели от призрачной жизни в прозрачном кубе, что однажды отказались от еды, упали на пол и лежали совершенно неподвижно неизвестно сколько времени, прямо как наш обслуживающий персонал. Неизвестно, что с нами со всеми скоро бы стало, если бы однажды куб не порозовел, и перед кубом не появился Великий Цытирик.
- Карантин закончился, - объявил он. - Вас изучили во всех направлениях и со всеми подробностями как образцы земной жизни двадцатого века. Как демонстрационный материал к докладу Кеворки и Раплета сегодня вы будете представлены Светилам. Они решат - как вас использовать в дальнейшем. Упаковать их в риотрон! - приказал кому-то Великий Цытирик и незаметно удалился, растворившись в сиреневом тумане.
Не успели мы хорошенько обрадоваться, что наконец-то с нами хоть что-то случится - плохое или хорошее - нам это было уже безразлично, как нас схватили те, безмолвные и рыжие, и поволокли в риотрон - похожий на автомобиль, но только круглой формы, почти как шар, и с гранеными колесами.
Чапу в риотрон не пустили. Она стала выть и метаться возле него.
- Гут, изолируй собаку. Слишком много от нее шума и запаха, - сказал вновь возникший из тумана Цытирик. Он подошел к нам вместе с Кеворкой и Гутом. Мы не узнали Кеворку - лицо его было размытое и туманное.
- Не хочу! - еще громче завыла Чапа и вдруг отбежала в сторону и там на кого-то набросилась. - Кеворка, пусти меня к Вите!
Кеворка как будто ничего не слышал.
- У нас такого понятия "не хочу" - нет. У нас есть только одно понятие - "надо для науки", - спокойно пояснил нам Цытирик, поглаживая свою плоскую, как спичечный коробок, голову. - Гут, возьмешь собаку на службу спецвремени, а там будет видно.
- Пошла прочь! - Кеворка отшвырнул Чапу ногой, когда она снова кинулась к нему со своей просьбой.
- Узнаю тебя, славный Кев, не только по туманному взору.
Кеворка передернул плечами, словно в ознобе.
- Меня привели в норму. Кто вел сеанс?
- Сам Ноленс! Но тензоуровень был все-таки высок, что и насторожило его. Держись с ним достойно, прошу тебя. Никакого упоминания о твоем бывшем отношении к нынешним земным образцам. Впрочем, я вижу, ты преодолел себя.
- Сейчас кончится запрет в сторону Желтеющих Лап и можно будет катиться во Дворец Светил, - сказал Гут.
Гут поманил Чапу - она показала ему зубы. Когда же он поймал ее за хвост и попытался насильно увести от риотрона, она набросилась на него, устрашила, а потом укусила Цытирика за его тощую ходулю. Старец взвыл. Гут от страха закрыл глаза и позвал на помощь Ходячие Клещи.
Пришли Ходячие Клещи и сцапали Чапу. Когда ее уводили, Чапа плакала настоящими слезами. Мы плакали вместе с ней, когда ее - стиснутую - уводили.
- Ребята, прощайте, - кричала нам Чапа, - не забывайте собаку! Витя, я тебя никогда не забуду, помни меня!
Вите удалось выпрыгнуть из риотрона, но Чапу уже увели.
- Кеворка, верни собаку! Ты у них пользуешься доверием.
Кеворка презрительно ответил:
- Заруби себе на носу: я у них не пользуюсь доверием - я облечен им. Быстро - на место. Район закрывается. Его больше не будет до следующего глотка времени. Время затопит этот квадрант и снова будет так, как будто ничего не было.
Витя послушно поплелся на свое место.
- Почему ты сказал, что "время затопит", разве оно у вас здесь жидкое? - удивилась Наташа, выглянув из риотрона.
- Время у нас, как ваша вода, течет, куда ему вздумается, - усмехнулся Цытирик. - Но Лабиринт нашел на него управу и направляет его теперь по своему усмотрению: например, старец на всю жизнь, как я, или Кеворка - вечно юный, или Гут - навсегда без возраста. И хотя мы сами в полной его власти, но мы все-таки владеем Временем, можем даже запасать его на будущее. Кеворка, над стацией всходит время! Опаздываем!
Кеворка прыгнул в риотрон и задвинул над нами крышку. Риотрон ощерился и захрипел, и машина принялась глотать пространство, не двигаясь с места.
Все неведомое неслось нам навстречу, а известное, свое, пережитое, - оставалось далеко позади и становилось, хотя мы того не и хотели и сопротивлялись изо всех сил, совершенно чужим.
НА ПРИЕМЕ У СВЕТИЛ
Дорог было множество, они сбегались и разбегались веселыми разноцветными пучками, и с каждым мгновением пространство перед нами становилось светлее и светлее, и тяжесть покидала наши души. Мы развеселились и начали отпускать глупые шуточки насчет Альдебарана, и слово "баран" не сходило у нас с языка. Иногда Кеворка надевал на голову синий ободок с оранжевым пером, высовывался из-под крышки и щупал пером пространство - как он нехотя объяснил Вите: "Для вашей безопасности!"
Он сидел впереди, а мы пялили глаза на его спину. Спина была чужая и враждебная, и от этого нам становилось не по себе. Когда-то он был наш, он знал про нас столько же, сколько мы сами. Он знал про нас все.
- Кеворка! - позвала Наташа.
- Замолчи!
Вокруг все ревело, в наших глазах мелькали красные облака, куски черного неба, редкие яркие звезды.
- Звезды… - невольно вырвалось у Наташи, - я видела их дома, когда была совсем-совсем маленькой, и Владик мне рассказывал про них сказки…
Но никто Наташу не поддержал, каждый, наверно, думал о своем. Она замолчала, закрыла глаза и вдруг явственно увидела перед собой свою комнату, Владика, совсем взрослого, с лысиной, в роговых очках, в белой неглаженной рубашке, он сидел наклонясь над столом и рассматривал альбом с фотографиями, на которых Наташа узнала себя, Киму, Витю, Аленьку и Кеворку, когда всем исполнилось… Видение было такое живое и четкое, что она невольно вскрикнула: "Владик!" и дотронулась до него рукой. Он испуганно обернулся, посмотрел по сторонам и закричал:
- Наташа?! Куда ты? Постой - не уходи…
Она увидела его огромные остановившиеся глаза за толстой броней стекол.
Дорога внезапно остановилась, Наташу швырнуло на Витю.
- Вместе надо держаться, - сказал Витя. - Чапа была права.
- Там будет видно, - откликнулась Кима.
- Пусть каждый думает за себя, - ответил Аленька.
- Приехали. Вон Дворец Светил, - Кеворка махнул рукой вперед-вверх. - Выходите.
Мы вышли из риотрона и увидели в отдалении огромный серебристый шар, на котором играли красно-желто-зелено-синие и фиолетовые блики. Он медленно вращался на тонкой длинной игле, издали напоминая гигантскую елочную игрушку. К шару вела высокая и широкая железная лестница без перил.
По ступенькам той лестницы поднимались диковинные существа, великое их множество: существа, по форме напоминавшие кожаные чемоданы на тонких ножках с молниями вместо рта и с ярко фосфоресцирующими глазами на боках, шагающие каменные глыбы, обросшие коричневыми курчавыми волосами, издали похожие на горилл, пластмассовые одеяла с перепончатыми крыльями и лапами, тестообразные объекты, напоминавшие гигантских полосатых лягушек, фантастически высокие цветы под раскрытыми зонтиками всех оттенков красного цвета, из-под зонтиков неслась бравурная ядовито зеленого цвета музыка. За ними в прозрачных длинных пакетах, надетых на извилистые палки, плескались какие-то серые желе или студни, которые то что-то чирикали, то так сильно начинали свистеть, что у нас разболелись уши. Много еще чего или кого повидали мы на той лестнице.
Все шли степенно, неспеша, раскланивались на каждой ступеньке, как бы тараясь показать товар лицом, отчего нам делалось все более и более не по себе, потому что нам нечего было показывать. Очевидно, мы тоже на кого-то произвели странное или ужасное впечатление, потому что почувствовали на себе взгляды, полные испуга и удивления, послышались бурные восклицания и лопотания, на нас показывали пальцами, хоботами, хвостами, лапами, ногами, шляпками, щупальцами, плавниками, рогами, как на диковинок. Мы хотели с кем-нибудь из этих странных экземпляров познакомиться поближе, потому что никогда не знаешь, где такое накомство может пригодиться, но почему-то никто не захотел вступать с нами в контакт, все от нас отворачивались, отстранялись, может быть, язык им наш не понравился или же мы сами.
Эта лестница, очевидно, была вечно действующей выставкой достижений и чудес мироздания, потому что экспонаты все прибывали и прибывали. На лестнице мы неожиданно столкнулись с Раплетом. Мы узнали его по скрипучему шагу и по метле, стоящей торчком в его руке, и окликнули его. Он выглядел сейчас тем молодым дворником, которого мы один раз видели у себя во дворе.
Кеворка с нами был холоден и даже враждебен, а Раплет нам обрадовался - если можно, конечно, к нему применить это слово, во всяком случае, он замахал метлой и крикнул, чтобы мы его подождали.
Скоро он к нам пробился и сказал, чтобы мы проталкивались за ним, иначе мы можем тут потеряться или застрянем здесь навсегда, если во время не спрыгнем с лестницы. Он начал всех грубо расталкивать метлой, отчего все попавшиеся ему под метлу существа жалобно всхлипывали и вздрагивали, и протискивал нас вперед, при этом повторял направо и налево, что у него и у нас неотложное дело, что прием давно уже назначен и опаздывать на него никак нельзя, а то Светила затуманятся и перестанут сиять всем на радость и удивление.
Кеворка не поспевал за нами, мы потеряли его из виду.
На самом верху лестницы была железная дверь-заслонка, она ритмично открывалась-закрывалась вверх-вниз, заглатывая в себя очередную порцию выставочных существ. Нас подхватил и втянул внутрь сильный сквозняк. Мы оказались в приемной, разбитой на бесчисленное множество вращающихся секторов, где шла сквозная сортировка по непонятным нам параметрам и признакам. Раплет помог нам отсортироваться: нашел нужный для нас свободный сектор и запустил нас туда, как баранов. Мы ничего не понимали, что с нами там делали, все исследование происходило совершенно невидимо и незаметно для нас, мы все почувствовали неприятное, даже отвратительное неудобство, но вынуждены были смириться с этим, так как некому было пожаловаться и не у кого попросить пощады. Потом из сектора мы попали в наклонный зигаг, где нас метало вверх-вниз и трясло так, что если и не вытрясло последние остатки души, то лишь потому, что пока не ставили, наверное, такой цели, после чего нам напихали в рот какой-то черной липкой замазки, отчего мы едва не задохнулись. Все эти и множество других, столь же неприятных процедур и операций производили с нами автоматические щупальца, которых невозможно было избежать, от которых можно было бы увернуться.
На выходе из зигзага мы все получили жетоны, каждый своего цвета, у Наташи был желтый (она еще с детства не терпела этот цвет!), и Раплет, который ждал нас тут же на выходе, объяснил нам, что для Светил мы теперь не заразны, не опасны и не ядовиты, а иначе бы нас уже стерли в порошок, закатали в консервные банки и отправили бы гулять в таком виде по космосу.
- Дальше идите одни. У нас с Кеворкой своя церемония. Теперь посмотрим, чья возьмет! - Раплет как-то для нас непривычно и неожиданно подхихикнул. - Вам надо встать вон на ту ленту. - Он сгреб нас всех в охапку и поставил на серую змеившуюся ленту, выступавшую из-под пола.