– Ты только полюбуйся, – прорычал он, размахивая посланием перед носом Поля. – Говори, как ты смеешь получать подобные легкомысленные послания в священном здании.
– Я... я его не получал, – пробормотал Поль.
– Не виляй, ты прекрасно знаешь, что послание предназначено тебе. Будь любезен прочитать его и объяснить мне, что все это значит. Поль стал читать. Это была самое обычное наивное письмо школьницы, состоявшее наполовину из школьного жаргона, наполовину из сантиментов. Подписано оно было инициалами К. Д.
– Ну, что ты скажешь? – осведомился доктор.
– Очень дерзкое и неуместное послание, – сказал Поль. – Но я не виноват. Я тут ни при чем. Я не давал ей никакого повода. Я впервые ее увидел лишь сегодня...
– Насколько мне известно, Бультон, она занимает это место в церкви вот уже год.
– Возможно, – признал Поль, – но это не меняет дела. В церкви я не обращаю внимания на девиц. Мне это ни к чему.
– Как ее зовут? – спросил доктор.
– Конни Давенант, – выпалил Поль, застигнутый врасплох внезапностью вопроса. – По крайней мере, я слышал это имя сегодня. – Он понял, что сказал глупость.
– Странно, что ты знаешь ее имя, если раньше не замечал ее, – сказал доктор.
– Мне сообщил его тот юноша... Джолланд.
– Тем более странно, что она знает, как зовут тебя, ибо в письме ты назван по имени.
– Это нетрудно объяснить, – сказал мистер Бультон, – очень даже нетрудно. Она явно где-то могла его слышать. По крайней мере, сам ей не назывался. Уверяю вас, что случившееся огорчает и удручает меня не менее вашего. Что за девицы теперь пошли?!
– Ты хочешь, чтобы я поверил в твою непричастность?
– Ну да. Я же не могу помешать девицам писать мне записки. Она и вам, чего доброго, может написать такую же!
– Не будем заниматься гипотезами, – перебил его доктор, не желая, чтобы война переходила на его территорию. – Пока что она выбрала тебя. И хотя твое праведное негодование кажется мне слишком уж наигранным, я не вижу достаточных оснований подвергать тебя наказанию, особенно учитывая твое заявление о том, что ты не поощрял ее... инициативы. Да и моя Дульси подтверждает, что активность проявляла именно девица. Но если я получу доказательства, что все это начал ты или ответил бы на ее заигрывания, ничто не спасет тебя от хорошей порки, а может быть, и чего-то посерьезней. Так что берегись!
– Ой, – только и сказал Поль, не веря, что беда прошла мимо. Затем усилием воли он продолжил: – Могу ли я воспользоваться случаем и кое-что объяснить, сэр? Я пытаюсь сделать это уже давно, только вы никак не хотите меня выслушать. Это очень важно для меня. Вы даже не представляете, как это важно.
– В этом семестре с тобой, Бультон, что-то происходит, медленно произнес доктор, – но что именно, я никак не могу понять. Такое упрямство не характерно для мальчика твоих лет, а если у тебя есть какой-то секрет, то лучше выложить все начистоту. Но сейчас мне некогда. Приходи ко мне после ужина, и я тебя выслушаю.
От радости Поль лишился дара речи и не смог сказать даже спасибо. Он пулей вылетел из кабинета. Дорога к свободе снова замаячила впереди. После мало согревавшего обеда, состоявшего из холодного мяса, холодных пирожков с джемом и холодной воды, тс ученики, что разделались со своими заданиями, расположились в классной комнате, коротая время за занятием, именуемым "воскресное чтение".
Мистер Бультон взял роман, который вполне заинтересовал его как бизнесмена, В нем повествовалось о том, как предприимчивые люди сколачивали состояния, доставляя грузы на американский Юг времен Гражданской войны через морскую блокаду, и хотя он не был любителем романов, но перспектива обрести свободу так благотворно повлияла на его состояние, что он позволил себе отвлечься, следя за приключениями главного героя. Правда, то здесь, то там он замечал погрешности в деталях, но это скорее забавляло, чем раздражало, и он так зачитался, что почувствовал досаду, когда к парте, где он сидел, неслышно подошел Чонер, уселся напротив и, положив подбородок на сложенные руки, уставился в лицо Полю.
– Дики, – начал он вкрадчивым масляным голосом, – я слышал, как доктор пообещал выслушать тебя после ужина, так?
– Право, не знаю, сэр, – отозвался Поль. – Если вы под слушивали у замочной скважины, то, наверное, так оно и есть.
– Дверь была открыта, – сказал Чонер, – а я был рядом, в гардеробной. Так что я все слышал. О чем же ты хочешь рассказать доктору?
– Занимайтесь своим делом, сэр, – отрезал мистер Бультон.
– Это и есть мое дело. Но ты можешь и не говорить мне.
Я и так все знаю.
– Господи! – только и сказал мистер Бультон, расстроенный, что его секрет стал известен именно этому отвратительному субъекту.
– Да, – продолжал Чонер, – я знаю, и учти – никаких откровений с доктором! – Это еще почему?
– Неважно. Может, я не хочу, чтобы доктор узнал об этом сейчас, может, я сам как-нибудь пойду и расскажу ему, но пока я хочу немножко позабавиться.
– Юный вампир! – воскликнул Поль. – Тебе нравится смотреть, как страдают другие!
– Да, – улыбнулся зловредный Чонер. – Нравится.
– И значит, ты хочешь продержать меня здесь еще потому, что это забавляет тебя, а затем, когда тебе наскучит, ты сам расскажешь доктору о моих бедах. Нет, друг мой! Я и сам ни за что не сознался бы доктору, если бы только мог, но том более не допущу, чтобы ото делали другие. Пусть меня расстреляют, если я позволю тебе вмешиваться в мои дела!
– Не кипятись. Дики, – сказал Чонер. – Сейчас воскресенье, день отдыха. Я пойду и объяснюсь за тебя, когда мы их хорошенько припугнем.
– Кого это "их"? – озадаченно спросил Поль.
– Будто ты не знаешь? Брось притворяться, Дики, ты нее смышленый парень, – захихикал Чонер.
– Говорю тебе, не знаю. Слушай, Чонер, тебя, кажется, зовут Чонер? Тут какая-то ошибка! Я собираюсь рассказать доктору вовсе не о том, что ты думаешь.
– Что же я, по-твоему, предполагаю?
– Понятия не имею, но ты все равно ошибаешься!
– Ты очень хитер, Дики, ты не хочешь выдавать себя, но кое-кому не терпится отплатить Кокеру и Типпингу не меньше твоего, так что тебе придется погодить.
– Все, что я расскажу, будет иметь отношение лишь ко мне, – отвечал Поль. – Пойми же, это не помешает твоим развлечениям ни в коей мере...
– Помешает, и еще как! – раздраженно сказал Чонер. – Может, ты и собираешься говорить лишь о себе, но как только Гримстон начнет задавать вопросы, все всплывет наружу. В общем, я запрещаю тебе ходить к доктору.
– А кто ты, черт побери, такой? – вспыхнул мистер Бультон, уязвленный властным тоном собеседника. – Как ты мне пометаешь?
– Т-с! Идет доктор, – прошептал Чонер. – Я расскажу тебе это после чая. Почему я не на своем месте, сэр? Я просто спрашивал Бультона, по поводу чего проводился сбор пожертвований. Четвертое воскресенье после Епифании? Спасибо, Бультон.
И он проскользнул на свою парту, оставив мистера Бультона в недоумении и тревоге. Почему этот тип с мерзкой хитрой физиономией и гладкими речами собирается помешать ему нададить прежние отношения с миром и как он намерен это сделать?
Глупости какие-то. Плевать он хотел на юного негодяя. Он не станет ему подчиняться.
Но тревога не оставляла мистера Бультона. Сколько раз в решающие моменты его миновала чаша. Вдруг и на сей раз кто-то толкнет его локтем. Он отправился пить чай с тяжелой душой.
12. ПРИГОВОР
Похоже, вмешательство Чонера в дела Бультона удивило не одного Поля, но дело в том, что между ними с самого начала произошло взаимное непонимание, которое помешало одному увидеть все как есть, а другому объясниться начистоту.
Чонер, конечно же, преуспел в понимании истинной сущности Поля не более остальных, и его желание помешать разговору Поля с доктором требует отдельного пояснения.
Доктор, движимый чувством глубокой ответственности за нравственность своих питомцев, проявлял излишнее рвение, выпалывая свой огород от всех подозрительных растений, подозревая в них ядовитые сорняки. Поскольку он не был вездесущ, и многие прегрешения, как пустяковые, так и серьезные, могли тем самым проходить незамеченными и безнаказанными, он разработал систему, которую и пытался внедрить среди учащихся.
По заведенному доктором порядку каждый ученик был обязан не только сообщать своему наставнику о замеченных им прегрешениях среди товарищей, но и в то же время мог надеяться, что если и на его совести был какой-то проступок, то чистосердечное двойное признание могло заметно облегчить его участь. Надо сказать, что система эта не очень прижилась в Крайтон-хаузе.
Многие ученики слишком уважали свои права и обязанности, чтобы поощрять доносчиков, другие были слишком робкими и слишком зависимыми от мнения окружающих, чтобы доносить, но кое-кто все же считал, что гарантией чистой совести является лишь полная откровенность.
К несчастью, они и сами порой нарушали правила и прибегали к доносу, лишь когда их собственные грехи могли вот-вот всплыть наружу.
Чонер возглавлял эту партию. Ему нравилась такая система. Это позволяло ему одновременно утолять свою жажду власти, а с другой, испытывать кошачье удовольствие от игры на нервах остальных.
Он знал, что не пользуется любовью товарищей, но неплохо обращал себе на пользу поступки, которые делали популярными тех, кто их совершал. У него был кружок раболепных приверженцев, он взимал со многих дань за молчание и давал повод излить все злые чувства.
Обладая склонностью к скрытному неподчинению, он не без удовольствия соблазнял своих товарищей совершить одну из тех проказ, на которые так торазда юность, – заметил!, что к числу таковых карательный кодекс доктора относил совсем уж невинные поступки, – и когда Чонер убеждался, что достаточно соучеников увязло в тенетах греха, наступал его звездный час.
Он обычно отводил одного из виновников в сторонку, и строго конфиденциально сообщал ему, что его, Чонера, заела совесть, и единственный выход он видит в чистосердечном признании.
Против этого было бы трудно что-то возразить, если бы Чонер не давал понять, что это означает и рассказ о прегрешениях всех окружающих, после чего, естественно, вокруг Чонера собирался кружок заискивающих школьников, упрашивающих его, если не заглушить голос совести, то по крайней мере забыть кое-какие имена и фамилии.
Иногда Чонер делал вид, что их аргументы его убедили, и все расходились с легкой душой. Но угрызения совести имели обыкновение возвращаться, и Чонер держал шалунов в напряжении днями и неделями, пока ему это не надоедало, – наслаждение мучениями более слабых натур забирает слишком много энергии – или пока кто-то из жертв, не вытерпев такой пытки, не угрожал пойти и самому все рассказать доктору.
Тогда Чонер избавлял несчастного от таких испытаний.
Неслышными шагами он появлялся в кабинете доктора и тихим скорбным голосом выкладывал все начистоту ради своего и общего спасения.
Возможно, доктор не очень высоко ценил инструменты, которыми считал необходимым пользоваться. Но если иные на его месте не стали бы слушать доносчика или даже высекли бы его и забыли о случившемся, то доктор Гримстон, никоим образом не заблуждаясь насчет благородства таких мотивов и отдавая отчет, насколько выгодным оказывалось признание кающемуся, вполне поддерживал эти порывы. Внимательно выслушав такие доклады, он устраивал грозы, которые, по его убеждению, способствовали очищению общей атмосферы.
Остается надеяться, что это объясняет, почему Чоперу так не понравилось противодействие Булътона.
После чая Чонер сделал Полю знак следовать за ним, и они оказались в маленькой оранжерее рядом с классной комнатой. Там было темно, но свет, проникающий из класса, позволял им видеть лица друг друга.
Поль закрыл за собой стеклянную дверь и с достоинством осведомился:
– Могу ли я знать, как ты собираешься помешать мне посетить доктора Гримстона и рассказать ему то, что хочу.
– Ну конечно, Дики, – сказал Чонер, гадко ухмыльнувшись. – Очень скоро ты все-все узнаешь.
– Перестань ухмыляться и говори прямо, – сердито произнес мистер Бультон. – Я тебя предупреждаю: я ничего не боюсь.
– Кто знает! Я слышал, как ты говорил доктору об этой девочке – Конни Давенант.
– Ну и что? Я тут ни при чем. Мне не в чем себя упрекнуть.
– Какой же ты лжец! – воскликнул Чонер даже с некоторым восхищением.Ты говорил ему, что не давал ей повода, да? А он ответил, что если уличит тебя во лжи, то выдерет как следует, верно?
– Верно, – признал Поль. – И он, в общем-то, по-своему прав. А что?
– А то, что в прошлом семестре ты просил Джолланда передать ей записку. Забыл?
– Я этого не делал, – промямлил несчастный мистер Бультон. – Я вообще в глаза не видел эту Конни Давенант.
– Записка у меня в кармане, – сказал Чонер. – Джолланд струсил и попросил меня передать записку. Я прочитал ее и она так мне понравилась, что я решил оставить ее себе на память.
Вот она.
И Чонер вытащил из кармана мятый листок и показал его нашему перепуганному джентльмену.
– Не хватай, это некрасиво... Видишь, написано: "Моя дорогая Конни!" И еще "Вечно твой Дик Бультон!" Нет, не подходи. Вот так! Ну что ты думаешь делать?
– Не знаю, – пробормотал Поль, у которого в голове все перемешалось.Мне надо подумать.
– Значит, так. Я буду за тобой приглядывать, и, как только ты соберешься к доктору, я тебя опережу и покажу ему записку. Тогда тебе конец. Так что лучше сдавайся, Дики!
Записка была явно настоящей. Похоже, Дик написал ее в отместку за капризы Дульси, и его неверность оказалась роковой для его несчастного отца. Если этот мерзавец Чонер выполнят угрозу, Полю и впрямь настанет конец. Поль не очень понимал, чем руководствовался его мучитель. Он лишь предполагал, что тому не хотелось, чтобы Поль, признаваясь доктору, пожаловался на Типпинга и Кокера за жестокое с ним обращение. Похоже, Чоггср сам намеревался донести на них: в нужный момент.
– Ну, говори! – не отставал Чонер. – Пойдешь к доктору или пет?
– Я должен, – хрипло произнес Бультон. – Обещаю, что я не назову больше никого, да и зачем? Мне нужно лишь спасти себя от... Я больше не могу здесь жить. Почему ты мешаешь мне воспользоваться моими правами? Я и не подозревал, что в мире есть такие школьники. Ты же настоящее чудовище.
– Я не хочу, чтобы ты вообще говорил с доктором, – сказал Чонер. – Я сам скажу ему, что нужно. В том числе и про тебя!
– Ну и говори! – воскликнул задетый за живое Поль.
– Вот и скажу, – уверил его Чонер. – И тогда поглядим, чья возьмет.
Они вернулись в класс, где охваченный бессильной яростью Бультон пытался сесть на место с видом, что ничего не произошло.
Чонер тоже сел, причем так, чтобы видеть Поля, и они наблюдали друг за другом, пока не вошел доктор Гримстон.
– Вечер сырой и туманный, – сказал он, – младшие школьники останутся в помещении. Чонер, ты и старшеклассники пойдут в церковь. Одевайтесь.
Сердце мистера Бультона радостно забилось. Теперь, когда враг устранен, он может спокойно выполнить задуманное. То же самое, похоже, пришло в голосу и Чонеру, ибо он кротко спросил:
– Простите, сэр, а Ричарду Бультону тоже можно пойти?
– Разве Бультон не способен говорить от своего имени? – удивился доктор.
– Это... это ошибка, сэр, – испуганно проговорил мистер Бультон, – Я неважно себя чувствую.
– Вот видишь, Чонер, ты его неправильно понял. Кстати, Бультон, ты, кажется, хотел мне что-то рассказать?
Чопер буравил его своими маленькими глазками, но Поль все же пробормотал, что и впрямь хотел бы поговорить наедине.
– Отлично, я на час отлучусь, хочу навестить друга, а по возвращении готов выслушать тебя, – сказал Гримстон и вышел из класса.
Возможно, Чонер попробовал бы получить разрешение тоже остаться в школе, но у него не хватило ни времени ни присутствия духа. Он был вынужден пойти переодеваться для церкви.
Но закончив все приготовления, он подошел к Полю и сказал с неприятной ухмылкой:
– Если я вернусь вовремя, Бультон, посмотрим, как тебе удастся меня опередить. А если не успею, то передам доктору письмо.
– Можешь делать все, что угодно, – сказал раздраженно Поль. – К тому времени я буду далеко от тебя. А теперь ступай.
Чонер ушел, а Бультон горестно подумал: "В жизни не встречал такого мерзавца! Вот бы нанять кого-то, чтобы его как следует отлупили!"
Вечер выдался спокойным. Ученики, не пошедшие в церковь, сидели за партами, читали или делали вид, что читают. Присматривавший за ними мистер Блинкхорн сидел в углу и что-то записывал в свой дневник. Поль мог без помех обдумать свое положение.
Сначала он предавался тихому ликованию. Его давние надежды на то, что его спокойно и беспристрастно выслушают, вот-вот сбудутся. Чонера не будет по меньшей мере часа два. Вряд ли у доктора уйдет так много времени на один визит. Главная проблема состояла в том, сумеет ли Поль внятно объяснить, что с ним приключилось.
Начинать надо издалека, чтобы наставник не усомнился в его искренности, или, что хуже, в здравом рассудке. Возможно, в виде предисловия уместно напомнить о случаях вторжения сверхъестественных сил в земные дела с давних времен и до наших дней. Только вот примеры никак не шли на ум Полю, а впрочем, стоит ли утомлять внимание доктора такими деталями?
Нет, лучше начать примерно так: "Вы вряд ли обратили внимание, мой дорогой сэр, что с нашей последней встречи в этом году во мне произошли некоторые весьма значительные изменения..." Обдумывая наши речи, мы обычно прибегаем к куда более вычурным оборотам, чем те, что потом срываются с наших уст. Поэтому мистер Бультон выучил первую фразу наизусть. Она показалась ему способной привлечь внимание слушателя и заинтересовать в продолжении.
Насчет продолжения, правда, возникли сложности. Поль понимал, что от него требуется лишь изложить простые, неприкрашенные факты, но как воспримет их постороннее ухо? Он по-всякому старался смягчить вопиющую неправдоподобность случившегося, но ничего путного из этой затеи не вышло.
"Не знаю, что я скажу доктору, – признался наконец он себе. – Если я и дальше буду думать об этом, то перестану сам себе верить".
В этот момент к нему подсел Бидлкомб.
– Дик, – начал он дрожащим голосом, – ты действительно хочешь о чем-то рассказать доктору?
"Господи, теперь ко мне пристает этот!" – горестно подумал Поль, а вслух сказал:
– Именно так, молодой человек! Если у вас есть на этот счет возражения, прошу высказать их мне. Я слушаю. Для меня это вопрос жизни и смерти, но коль скоро вы возражаете, ничего не поделаешь!
– Нет... Просто дело в том, что я... – замямлил Бидлкомб. – Я, конечно, обращался с тобой в последнее время не очень...
– Вы были достаточно любезны предложить товарищам ряд способов досадить мне, – мстительно напомнил Поль. – Вы не раз ударяли меня ногой, а вчера, если я не ошибаюсь, именно у вашего платка оказался самый большой и крепкий узел. Если это дает вам право вмешиваться в мои дела, вслед за вашим досточтимым другом мистером Чонером, то мне возразить нечего.