- Здравствуйте, сэнсей! - хрипло проговорил Геха, сложил ладони лодочкой и поклонился.
- Вот так! - жестко проговорил Эрик. - Еще девяносто девять раз! Остальным - прыжками по кругу! Раз! Раз! Раз! - Он жестко захлопал в ладоши.
Мы, тяжело дыша, прыгали по кругу. Генка, как в церкви, отбивал поклоны.
- Стоп! - резко скомандовал Эрик. По его команде положено было застывать немедленно, пусть в самой нелепой позе, в которой тебя застала команда, - от наших дурацких поз Эрик ловил дополнительный кайф. - А к тебе эта команда не относится! - повернувшись к Гехе, который тоже застыл, насмешливо проговорил Эрик. - Ты продолжай. Сколько тебе еще осталось раз?
- Сбился, - после долгой паузы хрипло проговорил тот.
- Тогда, всю сотню сначала, чтобы в следующий раз не сбивался! - жестко проговорил Эрик.
Застыв, мы все смотрели на Генку.
- Здравствуйте, сэнсей! - наконец поднялось из его груди.
- Громче! Ничего не слышу! - воскликнул Эрик.
- Здравствуйте, сэнсей! - рявкнул Геха.
- А сейчас мало почтительности.
- Здравствуйте, сэнсей.
- Вот так. Проба не засчитывается, по новой - сто раз! Благодаря этому мальчику, и мы все повторяем по новой - и так будет до тех пор, пока он не выполнит задание как следует! - отчеканил Эрик.
Мы снова запрыгали, Генка начал кланяться.
- Стоп! - Эрик хлопнул в ладоши. - Все сначала!.. Это ты так уроки можешь отвечать - здесь изволь говорить четко и ясно! Поблагодарите мальчика - и начнем все сначала. Раз! Раз! Раз!
Мы снова прыгали, Геха снова кивал. Что интересно - и он вспотел не меньше нас. Что делать! Таким способом Эрик "выгонял из нас дурь" и делал настоящих мужчин!
- Стоп! - глухо, словно из-под воды, донесся до меня голос Эрика. Все застыли в самых нелепых позах: кто с задранной ногой, кто с открытым ртом. Эрик медленно, с холодным выражением лица шел вдоль шеренги. Долгая пауза давила.
- Ну хорошо, - наконец произнес он. - Встать в строй! - не поворачивая головы, сказал он Гехе.
Медленно передвигая ноги, вытирая пот, Геха встал в строй.
- Поза лотоса! - скомандовал Эрик.
Все плюхнулись на пол и каждый, как смог, завязал свои ноги узлом. Геха, поглядывая на соседей, тоже наконец закрутил свои ноги.
- Готово? Можно продолжать? - насмешливо спросил Пека у Генки. Тот кивнул. Все заржали. Главное - Эрик был убежден, что все делает Гехе на пользу, кует из него "жесткого мужика". Да так оно, наверное, и было.
- Теперь отжаться на руках!
Все в позе лотоса отжались от пола на руках.
- Так… держать, держать!..
Геха тяжело сопел рядом со мной.
- Хоп! - Эрик хлопнул в ладоши. Все с облегчением шлепнулись на паркет. Все сипло дышали. Эрик долго смотрел на свои японские часы "Сэйко". - Так, - озабоченно проговорил он и слегка задумался. - Иванов!
Пека отпечатал три шага вперед. Поклонился.
- Да, сэнсей!
- Поведешь дальше занятия.
- Слушаюсь, сэнсей!
Эрик медленно удалился. Пека неторопливо, вразвалочку занял его место перед строем.
- Приветствие, - сухо обронил он. Сначала мы даже не поняли, потом наконец сообразили:
- Здравствуйте, сэнсей!
Генка сообразил не сразу, выговорил последним, и взгляд Пеки, естественно, остановился на нем.
- Лубенец!
Генка тяжело выступил.
- Да… сэнсей! - выговорил он.
- Персональное задание! Отработка ударов головой! - Он показал на вертикально торчащую у стены макивару. - Прошу!
Мы знали, что такого упражнения никогда раньше не было, его специально придумал Пека, чтобы покуражиться, но молчали.
Генка подошел к макиваре и так смешно набычился перед ней, что все засмеялись.
- Хоп! - резко скомандовал Пека.
Генка неуверенно боднул макивару.
- Сильнее! - выкрикнул Пека.
Генка боднул.
- Это не удар! - выкрикнул Пека.
Генка в отчаянии со всего маха трахнулся головой, видимо, перед глазами у него помутилось: он ойкнул и сел на пол.
- Встать! - отрывисто хлопнул в ладоши Пека.
Генка, слегка покачиваясь, поднялся.
- А можно, я покажу, как это делается? - вдруг проговорил я.
Пека удивленно посмотрел на меня. Все понимают, что это он специально "духарится" над новичком, но я же не новичок, "имею вес" - так мне-то зачем это надо?!
Я как бы не понял Пекиного взгляда, подошел к макиваре, отстранил Генку и с размаху трахнулся головой. Перед глазами пошли черные круги, я бил снова и снова. Сознание темнело.
- Ну хорошо… Хватит, Пека… Останови! - доносились до меня голоса.
- Ничего, умнее будет! - донесся сквозь гул голос Пеки.
- Прекратить! - вдруг послышался властный оклик.
Поворачиваясь, я распрямился. В дверях, широко расставив ноги, стоял красивый, элегантный Эрик. Все затихли.
- Так! - медленно переводя взгляд на Пеку, зловеще произнес Эрик. - Отличное придумал упражнение!
Все, ощущая иронию, неуверенно засмеялись.
- Только ты забыл главное правило! - прищурившись, Эрик смотрел на потупившегося Пеку. - Если хочешь, чтобы твое упражнение сделали безукоризненно, - покажи сам! Прошу! - Он указал рукою на макивару.
Пека, склонив голову, подошел к макиваре.
- Раз! - Эрик хлопнул в ладоши. Пека боднул. - Раз! Раз! Раз! - Эрик звонко и четко бил в ладоши, Пека бился головой.
- Хватит, Эрик! - Я схватил его за руку.
Потом мы ехали с ним в машине.
- Что делать? - переключая скорости, говорил он. - Каратэ - единственный способ выжить в экстремальных условиях в этом жестоком мире! Это не только драка - это способ воспитать себя так, чтобы в самых тяжелых условиях оказаться жизнестойким. Пример: учебное задание - тебя сбрасывают над неизвестной тебе территорией, без денег, документов и еды, и ты должен вернуться назад в трехдневный срок. Разрешается все, кроме одного - быть задержанным!
- Кем задержанным? - спросил я.
- В данном случае - милицией, поскольку это лишь учеба. Но если начнется настоящее дело! Придется иметь дело с реальным, сильным врагом!.. Но и учеба нелегка! Две недели без пищи! Самодельными силками ловили в поле мышей, жарили и ели! Мы знали, что начальство наблюдает нас с вертолетов, но никогда не скажет: "Хватит! Ребяткам тяжело!" Мы должны выдержать все! Излишняя мягкость губительна!
- А излишняя жестокость? - спросил я.
- До излишней жестокости еще далеко! - усмехнулся Эрик, передвигая рычаги.
Глава VII
С этого года в нашей школе появился новый учитель - Александр Данилович Колесов, молодой, всегда модно одетый, с красивыми пышными усами. Таких учителей у нас раньше не было, поэтому все отнеслись к нему с интересом. Многие ребята называли его в разговорах между собой просто Данилычем, но в этом вовсе не было пренебрежения, наоборот, этим они старались показать, что состоят с ним в дружеских отношениях.
Данилыч должен был преподавать нам французский язык, а также вести компьютеризацию, - и то и другое он, ясное дело, знал блестяще, - иначе бы ему не доверили вести два столь различных предмета. Притом он и учителем, в сущности, не был: поговаривали, что он раньше был военным, потом занимался внешней торговлей, долго жил за границей и вдруг решил взяться за нас, научить нас уму-разуму. Мы были рады ему: такой новый, необычный учитель, - значит, и жизнь начнется новая, необычная!
Все так и тянулись к нему, но он со всеми разговаривал одинаково - просто и насмешливо, - а близко общался только с Ланиным - при этом даже на переменах и после уроков они говорили исключительно по-французски. Однажды я попытался влезть в их разговор. Данилыч недоуменно посмотрел на меня.
- Молодой человек! - проговорил он. - Вы где учились французскому?
- На острове! - растерянно сказал я.
- Да, несомненно, какой-то островной акцент чувствуется! - сказал Данилыч.
Они с Ланиным засмеялись и куда-то вместе пошли из школы. Ланин, надо признаться, знал французский блестяще. Несмотря на молодые свои годы, он уже дважды бывал во Франции как выдающийся юный борец за мир и здесь запросто общался со всеми приезжающими французами. Поэтому и с Данилычем он чувствовал себя почти наравне.
В школе имелись и другие юные борцы, но они в основном занимались перепиской со сверстниками, которых в глаза не видели, - а всеми непосредственными контактами занимался Ланин.
Латникова в понедельник сказала, что на большой перемене к нам придет в гости мальчик-француз и что в столовой будут на столах бутерброды с красной икрой, но мы их брать не должны - все гостю. Если же он сам вдруг коварно предложит кому-нибудь из нас взять бутерброд, то мы должны спокойно отказаться, сказав, что икры не хочется. Правда, когда прибыл француз - парень шестнадцати лет, - оказалось, что страсти вокруг икры преувеличены, икрой он совершенно не интересовался, а настойчиво расспрашивал своего знакомого Ланина о наших школьных проблемах, причем очень въедливо и толково, - Ланин то и дело растерянно поглядывал на Латникову, и та отвечала вместо него.
Так, например, этот Клод спросил, в скольких школах нашего города введена компьютеризация. Ланин посмотрел на Латникову, и той пришлось ответить, что только в нашей. Тут Клод остроумно спросил, с кем же мы собираемся общаться на компьютерном языке? Это решено было принять за веселую французскую шутку - Латникова и Ланин звонко рассмеялись, подавая пример всем нам. И смех этот как бы и считался официальным ответом. Но Клод не желал останавливаться, он стал спрашивать, какие сферы связи нашей ЭВМ, с какими другими ЭВМ она связана. Тут же Латникова, не понимающая в таких тонкостях, посмотрела на Ланина, и тому пришлось сказать, что ни с какими, что из нашей ЭВМ можно будет получить только то, что мы сами в нее заложили.
Тут Клод, которому надоела медленность, с которой мы общались по-французски, вдруг перешел на чисто русский язык и сказал, что иметь ЭВМ без связи - это все равно, что всю жизнь читать одну-единственную книгу, при этом написанную тобой же. Латникова и Ланин опять засмеялись, хотя уже и не так звонко. А Клод уже четко и напористо говорил, что ценность компьютера именно в широте связей, что у них двухлетний ребенок, набирая на клавишах компьютера знакомые аккорды, приказывает, чтобы ему показали любимый мультфильм или принесли из ближайшего универмага бутылочку сока.
Латникова все боялась насчет сложностей с икрой, но страхи эти оказались наивными и старушечьими - на деле все оказалось гораздо круче. Этот маленький худенький очкарик делал нас всех как хотел. При этом он вскользь заметил, что у себя в лицее является отнюдь не лучшим учеником, а сейчас, уже неделю проживая у нас, наверное, очень сильно отстал. Я с сочувствием поглядел на совершенно запарившегося Ланина; не такой уж это, оказывается, сахар - дружить с зарубежными сверстниками.
Как только гость убыл, Латникова гневно обратилась к Ланину:
- Станислав! Ну неужели нельзя было заранее обговорить все то, что он собирался здесь обсуждать!
У Ланина покраснели уши.
- Серафима Игнатьевна! - воскликнул он. - Так нигде в мире уже не делается!
Ланин развернулся и ушел.
На следующий день (детям все откуда-то становится известно!) Латникова ездила в Городское управление народного образования и спрашивала, нельзя ли вообще отменить эту компьютеризацию, с которой неожиданно оказалось еще сложнее, чем с икрой. Но ей сурово ответили, что дело это нужное и перспективное - следует продолжать.
Кроме того, ей приказали обязательно во что бы то ни стало продолжать дружбу с этим юным ехидным французом по имени Клод, потому что он оказался представителем какой-то крупной молодежной организации, которая активно борется за мир и специально прислала Клода в нашу страну.
Латникова вернулась из Городского управления народного образования взвинченной и сразу же набросилась на Ланина:
- Станислав! Я всегда вас считала серьезным человеком, но объясните мне, что за бездарное мероприятие вы провели! Вы всех нас - и себя в том числе - выставили в весьма невыгодном свете. А ведь нам есть что показать! Следующую встречу будьте добры подготовить как следует!
Я слышал эту речь своими ушами, потому что как раз находился в ее кабинете. Мне тоже нужно было побеседовать: попросить денег для развития кружка мягкой игрушки - Янина Карловна боялась раскрыть рот, а я не боялся. Нужны были для начала три бамбуковые трости - удилища для управления руками и головой Дуси. Конечно, я бы мог тихо купить эти трости на свои, а вернее, на родительские деньги, но я хотел, чтобы Латникова помнила, что в школе существует такой кружок и обладает кое-какими правами. Латникова, задумавшая пышную встречу-реванш с нашим французским другом, решила бросить в бой все средства и щедро сказала, что я могу купить бамбук за счет школы.
Ланин злобно смотрел на меня, когда я влез со своими кукольными делами, мешая им решать вопросы международных отношений. Но я сказал им, что искусство тоже играет в международных отношениях не последнюю роль, - Ланин, подумав, важно кивнул - как бы получилось, что я тоже участвую в их важных делах.
Еще нужно было метра два толстой лески, для того чтобы открывать нижнюю Дусину челюсть, но этот расход я решил взять целиком на себя.
Когда, примерно через час после уроков, я уже пришел из магазина с бамбуком и чеком, Ланин снова сидел у директрисы и затравленно оглянулся, когда я вошел в кабинет: чего, мол, я преследую его в самые тяжелые моменты его жизни?
Я скромно уселся на стул у самых дверей и не сводя глаз разглядывал три мощные бамбуковые трости в моих руках. Из тревожного разговора Ланина с директрисой я понял, что юный француз Клод отказался еще раз приходить в нашу школу, сказав, что это ему неинтересно. Ланин сказал, что Клода вот-вот перехватят у нас юные международники из Театрального института.
- Вот они - плоды вашей халатности! - сказала Латникова Станиславу.
Ланин понурил голову.
- Знаете что? - воскликнул я. - Думаю, Александр Данилович сможет этого француза уговорить!
Ланин и Латникова обернулись и посмотрели на меня.
- У нас движение чисто молодежное, учителя здесь совершенно ни при чем! - высокомерно произнес Ланин.
- Но давайте все же попробуем! - произнесла Латникова, поморщившись, - из этого было видно, как она любит нашего Данилыча. Потом она резко набрала две цифры, - очевидно, номер учительской.
- Колесова, пожалуйста!.. Александр Данилыч? Не могли бы вы на минутку ко мне зайти?
Данилыч явился, лихо покручивая мушкетерский ус.
- К вашим услугам! - слегка насмешливо поклонился он.
Латникова протянула ко мне руку, я, спохватившись, отдал ей чек и с сожалением понял, что мне надо уходить.
На следующий день я провел технические испытания Дуси. Янина Карловна сшила мне такой пояс - патронташ, в его дырки я вставлял трости, идущие к Дусиным рукам и голове, когда они были мне не нужны. Я залез в балахон, в одной руке поднял деревянную крестовину - Дусины плечи - и, глядя через дырочки в материи, пошел во двор. Первый визит я решил сделать к Пеке - ведь это он сделал Дусю, во всяком случае, ее голову, и бросил ее в кладовку, побоявшись насмешек своих дружков. Дуся приблизилась к Пекиному окну (он жил на первом этаже) и постучала своей тяжелой рукой в стекло. Пека раздвинул занавеску и с ужасом увидел перед собой Дусю, его куклу, с которой он когда-то имел глупость играть и про которую, как он рассчитывал, все давно уже забыли. Дуся кокетливо "делала ручкой" и радостно открывала и закрывала рот.
Когда Пека, взяв себя в руки, выскочил во двор, никакой Дуси в окрестностях не было. Пека долго ошалело озирался. Потом на всякий случай показал свой гигантский кулак и ушел домой.
Через минуту снова раздался громкий стук в его окно, но за окном вообще никого не оказалось.
Глава VIII
Торжественная встреча-реванш с юным французом состоялась ровно через неделю. Нам всем было велено аккуратно причесаться и погладить форму. Ланин приготовил гигантский доклад о наших достижениях. На стендах были развешаны красочные фотографии из журналов, посвященные нашему счастливому детству.
Пока Данилыч с Клодом стояли у входа в зал и оживленно болтали по-французски, все было хорошо. Потом всех пригласили в зал, Клода торжественно повели в президиум, Данилыча Ланин деликатно, но твердо осадил. Клод и Данилыч насмешливо переглянулись, Клод помахал Данилычу рукой. Данилыч сел в первый ряд, закинув нога на ногу. Ланин и Латникова, с двух сторон приобняв Клода, усадили его в центре президиума. Потом Ланин, с сияющим лицом, начал свой доклад по-французски.
Клод вертелся в президиуме как уж. Чувствовалось, что он больше любит говорить сам, чем слушать других. Но главное, вдруг подумал я, ведь ничего с прошлой встречи не изменилось: почему же надеются, что она пройдет по-другому? Компьютер, естественно, за эту неделю в школе не появился, поэтому, говоря на эту тему, Ланин пользовался пышными, но абсолютно общими фразами. А в сущности, все стояло на месте. Данилыч, который поначалу, было, завелся научить нас компьютеризации, теперь махнул на это дело рукой и вел занятия кое-как. Он выделил пятерых ребят, которые активно интересовались этим делом, и сидел с ними все вечера подряд, а с остальными просто трепался - в основном рассказывал байки о своих приключениях за рубежом. Так же было и с французским: он активно говорил с шестерыми, в том числе, к счастью, и со мной, а у остальных, улыбаясь, спрашивал: "Ну, сколько тебе поставить? Но учти, больше тройки тебе просить просто неинтеллигентно".
Может, Латникова была и права, когда на собрании сказала нашим родителям, что Колесов - хороший специалист, но педагог - никакой.
А может, все было наоборот, - во всяком случае, Данилыч был единственным преподавателем, которому многие у нас подражали - и в манерах, и в характерных словечках.
И в этот раз, конечно, неугомонный Клод все испортил. Как только Ланин с радостным лицом заговорил о компьютеризации нашей школы, Клод снова не удержался, поднялся в президиуме и спросил:
- Все же не понимаю, когда в вашей школе будет компьютер? Заниматься компьютеризацей без компьютера бессмысленно - точно говорю!
- Компьютер будет в ближайшее время! - с достоинством ответила Латникова.
- Какой же именно компьютер, какой фирмы будет установлен у вас? - не унимался Клод.
Латникова строго посмотрела на сидящего в первом ряду Данилыча. Тот встал, развел руками:
- Сие до сих пор мне неизвестно. Я просил компьютер фирмы "Эппл", но пока не дают никакого.
- А не есть ли все это - "втирание очков", как вы говорите? - куражился Клод.
Большинство из зала - и из президиума - смотрели на него со злобой: "Так хорошо, спокойно жили - чего этот пристал?!"