- Ну ясно, ясно! Ожил, да не совсем! - сказал я.
- Молчи, щенок!
Мы с Ланиным немного повозились на газоне, потом быстро пошли вперед.
- Называется ГУНО, - проговорил Ланин. - Городское управление народного образования. Только подумай сначала, что будешь говорить. Ведь формально она права: твой дом действительно не в зоне нашей школы!
- Зато я в вашей зоне. Чую, пропадете вы без меня!
- А ты с нами пропадешь! - засмеялся Ланин.
- Ну и пускай. Так все же лучше! - сказал я.
- Я все же думаю, - произнес он, - что тебе нужно упор делать на том, что Латникова вместо тебя во Францию едет. Если это дело решится, то и все остальное тоже - автоматически.
- Но… как-то неудобно мне… за себя просить… да еще по такому делу! Почему я?
- А потому, что ты Клоду понравился! У него глаз будь здоров, он человека видит - вот тебя и увидел!
- Ясно… А что сказать?
- По порядку все и скажи. Ну, иди!
Мы остановились у внушительного здания с большими буквами ГУНО.
- Но, по-моему, детям нельзя сюда входить… только учителям!
- Можно детям, и даже нужно! А то до сих пор внушали нам, что наш удел только в прятки и жмурки играть! Хватит нас оболванивать! Самим нам пора уже решать, что и как в жизни должно быть!
- Так это все и сказать? - останавливаясь у тяжелой двери, проговорил я.
- Ну зачем же? - сказал Ланин. - Не все сразу! Для начала ты - просто бедный, обиженный мальчик, не понимающий, за что тебя обидели. И не Франция тебя волнует (это, якобы, не имеет значения), а принцип! Запомнил это слово или записать?
- Да вроде запомнил… - я вздохнул. - А хорошо это - кляузы разводить?!
- Им можно все, а нам ничего? - разозлился он. - А если голос поднять - сразу "кляузы"? Нормальная жизнь; Латникова свое слово сказала, теперь ты, крепко подумав, ответное свое слово говоришь!
- Ясно… А куда там идти… в какую комнату?
- В двести шестую, к Барсукову, он нашу школу курирует. Жалобней, не забудь, как можно жалобней - глазки моргают, голосок дрожит.
- А такого дрожащего во Францию пошлют?
- Да он поймет, что к чему! Раз наверх не испугался пойти, - значит, боец. Директрису не испугался! А перед ним заробел. Это приятно. Ну, давай! - Ланин слегка подтолкнул меня в плечо.
- Ну ладно… не толкайся! - Я открыл тяжелую дверь и вошел.
За дверью был пустой мраморный холл. У самого входа стоял стол, за ним сидел старик в черном костюме.
- Ты куда, мальчик? Сюда нельзя! - строго проговорил он, поглядев на меня.
- Я к маме! - жалобным голоском проблеял я.
- А кем она тут работает? Как фамилия? - Он насторожился, слегка привстал.
- Уборщица она! - еще более жалобно проблеял я.
- А-а… ну иди! - пренебрежительно и даже несколько брезгливо он махнул рукой.
Главное - это идти уверенно… даже если не знаешь - куда! Я быстро поднялся по лестнице на второй этаж… Так. Комната двести шесть! Солидная кожаная дверь. Я потянул - с легким шелестом она отклеилась от стены.
- Ты к кому? - удивленно посмотрела на меня строгая женщина в очках. За ее спиной была еще одна дверь.
- Я к товарищу Барсукову! - небрежно проговорил я.
- Он ничего мне о вас не говорил!
- Я сам бы хотел все ему рассказать.
- Это связано с учебой?
- Не совсем.
- А с чем же?
- Рассказать? - я доверчиво поглядел на нее.
- Напиши! - Она протянула мне лист бумаги. - Только четко - свою фамилию, класс, номер школы.
Я увидел в углу, за маленьким столиком, вторую пишущую машинку.
- А можно, я напечатаю? - воскликнул я. - Понятней будет!
- Напечатать? Ну давай! - Она удивленно посмотрела на меня.
Я кинулся туда, забарабанил по клавишам. Чему только не научишься за долгую зиму на острове, когда некуда пойти!
Я напечатал, что меня пригласили во Францию юные борцы за мир, а вместо меня, - видимо, по ошибке - едет директор нашей школы Латникова Серафима Игнатьевна. Подписался от руки.
Секретарша прочла и посмотрела на меня теперь уже с ужасом.
- Кто тебя научил такое писать?
- Я самоучка.
- Ну хорошо, - неуверенно проговорила она. - Я покажу Савелию Никифорычу! Подожди! - Она скрылась за внутренней дверью.
Некоторое время я сидел неподвижно, но взгляд мой снова привлекла машинка - новенькая, аккуратненькая, с лежащей рядом стопкой бумаги. Хочется попечатать! Дело в том, что я собирался послать некоторые мои стихи в редакции, а там принимали только напечатанные на машинке. Думаю, ясно. За дверью была глухая тишина. Я помедлил еще секунду и скакнул за машинку. Быстро завинтил три листа с копиркой. Вперед! Я уже напечатал три стихотворения целиком и одно наполовину, когда дверь открылась и вышла секретарша с моим заявлением. Она глянула на меня уже с испугом: опять он что-то печатает!
- Секундочку! Сейчас допечатаю! - сказал я.
Я допечатал стих, вывинтил листки из машинки, сложил.
- Ну что? - Я посмотрел на заявление в ее руках.
На листе была надпись, сделанная почему-то зелеными чернилами, цепляющимся, брызгающим пером, - я и не знал, что такие перья еще применяются: "Тов. Авдееву. Для составления ответа".
- А кто это - товарищ Авдеев? - спросил я.
- Заместитель, - оглянувшись назад, приглушенным голосом сказала она.
- А почему он сам не составил ответ?
- Он занят! - строго проговорила она.
- Ясно. А хотите, прочту вам стих? Только что напечатал.
Она снова испугалась.
- Нет. Спасибо. Я занята! - Она стала специально рыться в столе.
- А разве занятие ваше не в том, чтобы со школьниками разбираться? - спросил я.
- Это уже наше дело, чем нам тут заниматься! - с достоинством сказала она.
- Главное - вы должны заботиться о нас! - подняв палец, сказал я.
- Ступайте! - гневно сказала она. - Вас уведомят!
Хорошее слово - "уведомят"! Никогда раньше не слыхал! Хотя вроде догадываюсь, что оно означает.
- С нетерпением буду ждать! - воскликнул я. - Всего вам доброго!
Я вышел. По коридору навстречу мне шла белая кошка. Ее правая лапа до самого плеча была почему-то вымазана синими чернилами. Видимо, тоже бюрократка, ведет бесконечную переписку с мышами. Я вышел.
Ланин бросился ко мне.
- Ну что?
- Контора пишет! - ответил я.
- Учти, ты имеешь право требовать ответа! Многие этого не знают, но у нас на все письма к начальству обязательно должен быть ответ!
- Учту! - сказал я. - А вообще мне колоссально понравилось! Отличная машинка стоит! Вот, стихи напечатал! Хочешь прочту? - Какое-то ликование нашло на меня.
- Ну прочти! - снисходительно сказал Ланин.
- "Осень"! - пробормотал я.
- Как? - не расслышал Ланин.
- "Осень".
- Ну давай.
- … Мы шли по осенним тропам,
По муравьиным трупам,
И лист то с ольхи, то с дуба
Вдруг падал к ногам, как рубль.
И вышли мы к сизым рельсам.
На них лист осины грелся.
Кончается бабье лето…
Кончается бабье лето…
Пожалуйста, два билета.
Глава X
На следующее утро после ухода родителей я побродил по квартире, а потом вдруг решился и стал собираться в школу.
"Вряд ли, - подумал я, - Латникова действительно выгонит меня! Часто люди по горячности говорят то, о чем потом жалеют! Главное - дать им спокойно остыть! Не знаю, правда, - мой приход в ГУНО остудил ли ее? Но попробуем!"
Я вошел в класс, сел. Сначала я старался сидеть тихо, скромно, "пришипившись", как говорила моя бабушка. Но в середине первого урока географиня стала давать персональные задания, вызывая по одному, затаив дыхание я следил за алфавитом… она спокойно назвала мою фамилию.
- Здесь! - гордо произнес я.
А на втором уроке - химии - меня даже вызвали к доске и даже впаяли тройку… Отлично! Ход событий радовал меня.
На большой перемене ко мне энергично приблизился Ланин. Держался он подчеркнуто отдельно, дабы не подумали, что он имеет что-то общее с таким "отрезанным ломтем", как я.
- Горохов, тебя к директору! - сухо произнес он и удалился.
Потом, правда, глянул через плечо, давая понять, что в глубине души мы друзья.
В коротком узеньком коридорчике, ведущем к кабинету директора, почему-то не любили возиться малыши, да и более пожилые школьники редко гуляли тут. Поэтому я вздрогнул, когда от стены неслышно отделилась фигура. Она в буквальном смысле отделилась, ибо часть масляной краски осталась на ней. Фигура эта принадлежала Пеке.
- Ты что тут… швейцар? - поинтересовался я.
- Слушай сюда! - хрипло заговорил он. - Если скажешь, что это я Дусю сделал, - тебе не жить!
- Ясно. А чего тебе Дуся так не нравится? Отличная тетка! - воскликнул я. "Странный человек - стыдится единственного хорошего, что он сделал на этом свете", - подумал я.
- В общем, ты меня понял! - прохрипел он.
- Но тогда можно, я скажу, что это я ее создал? Пека подавленно молчал.
- Смелый ты, вообще, парень, но трус! - Я хлопнул его по плечу и вошел в кабинет.
В кабинете были собраны все учителя. На стуле у окна, безвольно поникнув, сидела Дуся. Я обрадовался - давно не виделись! Рядом с Латниковой сидел какой-то незнакомый плотный товарищ, - видимо, инспектор, присланный для разборки из ГУНО. Значит, все-таки я не зря ходил туда: хуже исключения ничего уже не будет, а так, может быть…
Видимо, я вошел в разгар разговора, некоторое время все напряженно молчали, как всегда бывает, когда беседа обрывается слишком резко.
Инспектор посмотрел на меня быстро, но внимательно, потом повернулся к Латниковой, продолжая разговор:
- Так как это понимать - "пригласили Дусю"? - Он посмотрел на Дусю, не подающую никаких признаков жизни, потом снова на Латникову.
Та пожала презрительно плечом. Все молчали.
- Я понимаю это так, - после паузы заговорил Данилыч. - Представитель французских "юных борцов за мир" имел в виду того, кто в тот момент, во время собрания, с ней появился и разыграл веселую сценку, которая понравилась нашему гостю. Я думаю так. - Данилыч скромно умолк.
- Так кто же с ней появился? - Инспектор уставился на меня.
Я скромно потупился. Повисло молчание.
- Скажи, - обратился ко мне инспектор, - как ты относишься… к французским молодежным движениям?
- Откуда ж я знаю? - удивился я. - Я же их никогда не видел! Если бы увидел - тогда бы, может, сказал. А так - откуда я знаю?
Учителя переглянулись между собой, некоторые усмехнулись.
- Вы же видите - он совсем не подготовлен! - воскликнула Латникова.
- Что-то ваших подготовленных не очень хотят там видеть! Видимо, они больше куклы, чем Дуся! - яростно воскликнул Данилыч. - А тут появился живой, искренний парень - и вы, конечно, не пускаете его. Ах, ах, неизвестно, что он там натворит! А вы, конечно, хотели, чтобы все заранее было известно!
- Скажите, - проговорил инспектор, - а почему вы… выдвинули свою кандидатуру? - Он посмотрел на Латникову.
- Это мнение всего педагогического коллектива! - с достоинством произнесла Латникова. - Почти всего! - поправилась она, метнув взгляд на Данилыча.
- Тогда объясните мне: французы пригласили… Дусю. Почему именно вы решили ее сопровождать?
- Как видите, - Латникова почему-то указала на встрепанную прическу Дуси, - особа… довольно экстравагантная… тут нужен опытный руководитель.
- А вы что? - не выдержав, вспылил я. - Умеете ею руководить?
- В каком смысле? - надменно спросила Латникова.
- В буквальном! Руками водить! - воскликнул я.
Судя по лицу, Латникова хотела сказать: "Ну разумеется!", но вовремя осеклась.
- Вот так хотя бы! - сказал я, надел на себя балахон, схватил трости. Дуся ожила. Она посмотрела на себя в большое зеркало, поправила прическу.
- Почему раньше не разбудили меня? - Она поглядела на сидящих за столом. - Так все на свете можно проспать! - Оттянув свою мощную челюсть, она смачно зевнула. Потянулась.
Инспектор захохотал.
- Вряд ли бы вы так же смеялись, если подобным образом вел себя ученик! - сказала инспектору Латникова.
- Ой, извините! - всполошилась Дуся. - Не разглядела вас, Серафима Игнатьевна! Извините, ради бога! Простите! - Мелко кланяясь, Дуся попятилась.
Она допятилась до одежного шкафа, не оборачиваясь, нащупала сзади дверку, открыла.
- Извините! - пробормотала Дуся и закрылась в шкафу.
Теперь уже хохотали и учителя. Потом дверка шкафа со скрипом открылась.
- Ладно, подожди немножко у кабинета, - сказал инспектор, - Дусю оставь.
Через десять минут он пригласил меня в кабинет и сказал: во Францию еду я, а поскольку у меня нет опыта международных поездок, со мной едет Данилыч.
Глава XI
Ребята снова обрадовались, снова меня на переменах окружала толпа - просили им что-то привезти, давали поручения.
Даже Эрик не побрезговал подойти однажды после уроков и сказал, чтобы я привез ему видеомагнитофон, - в его роскошный подвал нужен еще, оказывается, и видеомагнитофон.
- А как же я его куплю? - удивился я.
- Подумай, мальчик, покрутись. Там общество свободного предпринимательства - все можно!
- Ну, а если не привезу? - храбро спросил я.
- Тогда я тебя так вырублю, что тебе вовек уже будет не врубиться, - непонятно, но страшно сказал Эрик.
На этом и остановились.
Неожиданно, когда я совсем было успокоился, еще один удар нанесла Латникова. Она уже теперь, когда все было решено, решила вдруг "посоветоваться с ребятами".
- Что я думаю, ребятушки! - на одном из своих уроков задушевно заговорила она. - Я рада, конечно, что Горохов во Францию едет. Но парень он, вы знаете, бестолковый, - она добродушно улыбнулась, - без сопровождающего его нельзя отпускать…
- Ну, знаем. И что? - выкрикнул Пека.
- Александр Данилыч должен его сопровождать… А как же вы без преподавателя будете? - Она "сочувственно" посмотрела на нас. - Иностранный язык, как-никак… - Она вздохнула, сокрушенно покачала головой.
- Если вы позволите, - поднялся Ланин, - я бы мог это время преподавать французский!
Все обомлели.
- А что! Сейчас учеников, говорят, даже директорами выбирают! - воскликнул я.
- Ты бы, Горохов, молчал, ты лицо заинтересованное! - усмехнулась Латникова.
- Я к тому, что Ланин… знает французский лучше… чем даже некоторые русский! - сказал я (все-таки не удержался!).
- В знаниях Ланина я не сомневаюсь! - язвительно проговорила она. - Но сумеет ли он… держать в руках класс в течение урока - вот вопрос! - Она выразительно посмотрела на меня.
- Меня как раз не надо будет держать! - сказал я и сел.
- Мы сами себя будем держать! И учиться будем! Честно! - крикнул Пека. Все завопили то же самое.
- Ну, если сам Иванов обещает… - Латникова развела руками.
Я повернулся на парте, смотрел на ребят. Все передо мной расплывалось из-за слез. Какие ребята, а? Как стараются для меня! Растроганный, я пришел домой. Надо было быстро выйти с Чапой (если мать еще с ним не выходила), потом в темпе перекусить и мчаться к Данилычу - мы у него дома занимались, по плотной программе.
Я вошел в квартиру и сразу встревожился: Чапа не кинулся ко мне с радостным визгом… его вообще не было видно. Гуляют?
Я быстро вошел в кухню. Мать была там, сидела молча и неподвижно. Она мельком посмотрела на меня и сразу отвернулась.
- А где этот охламон? - Я кивнул на пустую подстилку.
Мать всхлипнула. По щеке ее побежала слеза.
- Ты можешь сказать толком, что произошло? - рявкнул я.
- Привязала у магазина… выхожу - его нет! - сквозь всхлипывания проговорила она и выбежала из кухни. Я пошел за нею в спальню. Она лежала на кровати пластом.
- Спокойно! - проговорил я. - Сейчас разберемся!
Надо было мчаться к Данилычу, но сейчас, видимо, не до этого. Новая заморочка! Я вышел во двор… Уж от кого-кого, а от Чапы я такого не ожидал! Жизнерадостный песик своими прыжками и визгами как бы дополнял нехватку восторга в нашей жизни. Глядя в его веселые глаза, как-то неудобно было оставаться мрачным и скучным. Комочек шерсти - ни размера, ни вида - один веселый характер. Когда мы все ссорились, он тоже ходил расстроенный, клал всем голову на колени и заглядывал в глаза: "Давай кончим злиться, а?" Часто орали на него, когда он утягивал со стола куски, но жить без него было бы намного грустней.
Во дворе, ясное дело, стоял Геха с дружками. Обстановка в школе, точнее, то, как отнеслись там к нему с отцом и к их микроминиатюрам, странным образом подействовало на него. Он вдруг перестал общаться с отцом, резко подался то ли в хиппи, то ли в панки, завел себе петушиный гребень фиолетового цвета, обвешался цепями и целые дни проводил во дворе с толпой таких же бедолаг, как он. В школе, естественно, дела его упали - никто из учителей, с ужасом глядя на него, больше тройки ему поставить не решался. Только Данилыч веселился, говорил, что Генку с его цепями могут украсть пионеры и сдать в металлолом… Данилыч один честно ставил Генке отметки по знаниям, то есть те же самые тройки. Латникова уверенно ставила ему два; так что Генка уже и не пытался ей отвечать - поднимался и мрачно молчал.
Я сразу подошел к их живописной компании.
- Здорово! - проговорил я.
Они небрежно, вразнобой ответили. Но это меня не трогало.
- Слышь, Геха, - сразу сказал я. - Ты Чапу тут не видал?
- А что - потерялся? - встревожился Геха.
- Да, отвязался у матери и убежал. Ты же знаешь этого типа!
Ребятки тоже все всполошились. Вот уж неважно, действительно, что на голове, - важно, что внутри!
- Так. Внимание! - сразу же скомандовал главарь. - Каждый идет в свой двор, осматривает каждый уголок, всех подробно расспрашивает. Сбор, - он вытянул из жилета часы на цепочке, - через полчаса.
Они деловито разошлись. Отличные ребята!
Так… А что же я? Надо было бы сгонять на свалку за домами, где обычно гуляли дети и собаки, вырвавшись на свободу. Там стояли какие-то странные пустые дома, росли большие деревья. Но туда было ходу минут двадцать, да обратно, да там неизвестно еще сколько… А Данилыч уже ждал. И правильно он мне говорил: сосредоточивайся на главном! Так что свалка мелькнула в моем сознании и послушно исчезла. Ничего, ребятки, наверное, сгоняют и туда - делать им все равно абсолютно нечего!
Я шел быстро к дому - а душа тормозила. Шел - а душа тянула назад. Подождать, пока вернутся ребята?.. Не успеваю! Я решительно пошел к парадной. На скамейке у двери сидел какой-то обтрепанный тип. Я не обратил на него внимания, много их тут было - в нашем дворе был магазин.
- Эй! - Он вдруг рванулся ко мне.
Зотыч! Как всегда вовремя! Его только не хватало для полного хаоса.
- О, привет! Ну как делишки? - быстро заговорил я, надеясь все сказать сам, и за себя, и за него. - Выглядишь нормально! Где пропадаешь? Почему не заходишь? Ты заходи как-нибудь - слышишь?!