- "Темницы рухнут, и свобода нас встретит радостно у входа…"
Страх, значит, ещё не отшиб ему память: он помнил стихи Пушкина. Не совсем точно, но помнил.
- Да, встретит! - подтвердил я. - Ещё несколько минут - и я выведу вас отсюда…
- Как Данко? - спросил Покойник.
Острая наблюдательность подсказала мне, что он сомневается. Захотелось поскорее поразить всех своими находками и открытиями.
- Ты помнишь фразу из "зарисовки" Мироновой? - спросил я у Глеба.
- Какую?..
- В ней не было ничего особенного. Но она кое-что напомнила и озарила меня догадкой! Я даже запомнил её наизусть. Там было сказано про Нинель: "Накануне, то есть в субботу, она переезжала в новый дом и простудилась…" Значит, Нинель въехала в совсем новый дом?
- Мне дежурная в школе… А потом она сама… По телефону…
- Разве в совсем новых домах бывают телефоны? Их ставят уже потом, позже. Почти всегда так бывает. Откуда же она звонила? И разрешила нам ехать сюда без неё? Или, может быть, она с температурой тридцать восемь и пять пошла в автомат?
- Я вам всё… Я сейчас же…
- Нет времени! Мотивы преступления объяснишь потом. В электричке! А сейчас смотри мне в глаза. Говори правду, одну только правду, ничего, кроме правды: где выход отсюда? Или прикажи Племяннику! Ведь это ты его подучил?
- Я сейчас же… Я вас… Не беспокойтесь…
"Всё проанализировал я, а освободителем будет он?" - полоснула меня неприятная мысль.
Глеб уже хотел броситься в темноту. Но судьбе было угодно, чтобы очередная догадка молнией озарила меня! Стремительным движением руки я остановил его.
- Наташа! - воскликнул я. - Покажи свой рукав!
- Следствию нужны вещественные доказательства? - съехидничал Покойник с видом покойника. Он всё ещё не верил, что мы выберемся из подвала.
Я прикоснулся к Наташиному рукаву. Сердце моё заколотилось так сильно, что это услышали все и повернулись в мою сторону. А может быть, им просто было интересно, что я обнаружил на её рукаве? Эта мысль пришла ко мне позже. А в ту минуту вообще никаких мыслей у меня не было: я держал её руку в своей…
- Алик, нет времени, - сказала она.
Я не хотел торопиться. Но её слова вернули меня на землю.
Решали минуты! До электрички оставалось совсем мало времени. Совсем мало! А Наташу ждала дома больная мама…
Мысль моя вновь заработала: "Раз эта краска испачкала её рукав, значит, слова "Опасно! Не подходить!" были написаны кем-то незадолго до нашего прихода: краска ещё не успела высохнуть. Так, так… И Глеб, помнится, крикнул тогда: "Не подходите!.." Значит, надо немедленно подойти!"
Я подбежал к фанерному щиту, отбросил его. Вернее сказать, оттащил… Он заслонял собой дверь. Я толкнул её, и она нехотя заскрипела. Старая, покосившаяся, она, видно, не закрывалась - в этом было наше счастье: Племянник не смог запереть её. Дверь с трудом поддалась, открывая нам путь к свободе!
- Пожалуйста! Выходите! - воскликнул я. И взглянул на Наташу.
Она ответила мне взглядом, полным благодарности и даже… Но, может быть, это мне показалось.
Покойник бросился к выходу… Еле заметным движением руки я задержал его:
- Пусть первыми выйдут женщины!
"И дети", - чуть не добавил я по привычке.
Свет робко проник в подвал. Мне казалось, что это свет нашего полного освобождения!
Но как часто жизнь ставит на пути неожиданные преграды!
Подвал не хотел выпускать нас из своих цепких, сырых объятий. Старая дверь, обитая ржавым железом, не закрывалась, но и не открывалась тоже. Со скрежетом проехав чуть-чуть по каменной ступени, она словно вросла в неё и не двигалась дальше. Просвет между стеной и дверью был очень узким.
- Надо пролезть! - сказал я. - Первыми выйдут женщины…
И указал на Наташу.
Она не стала спорить, уступать место другим, чтоб показать, какая она добрая и благородная. Нет, ничего и никогда она не делала напоказ!
Тонкая и стройная, она не "пролезала" и не "протискивалась" между дверью и кирпичной стеной, а как бы освободилась, вырвалась из их плена - и оказалась на улице. Она сделала это изящно, не напрягаясь и не смущаясь.
- Теперь Миронова! - сказал я.
Даже тут она действовала как отличница: обдуманно, серьёзно, не торопясь. Сначала измерила внимательным взглядом просвет между стеной и дверью. Потом оглядела свою фигуру. Что-то прикинула, высчитала в уме… А потом подняла руку:
- Можно мне снять пальто?
Сняла и полезла… Миронова и здесь выполняла приказ: она аккуратно, старательно преодолевала препятствие и рапортовала мне как начальнику:
- Осталось всего полспины… Осталось плечо! Осталась рука… Всё в порядке: ничего не осталось!
Первым застрял Покойник. Он оказался самым толстым, а по его словам - "самым плотным" из нас.
- Много ешь, - сказал я. - А ещё поэт!
- У меня неправильный обмен. Это болезнь! - сообщил Покойник.
- Тогда скинь пальто.
Он скинул. Но и без пальто снова застрял.
- Я помогу тебе, - предложил Принц Датский. И стал осторожно проталкивать Покойника.
- Что-то хрустнуло! - вскрикнул тот. - Кажется, не пролезаю…
- Тогда я нажму на дверь, - сказал Принц.
Он сильно навалился плечом на ржавое мокрое железо. Дверь сдвинулась с мёртвой точки, но лишь еле-еле. Хотя детская застенчивость сочеталась в Принце с большой физической силой, ему ничего не удалось сделать.
- Снимай пиджак, рубашку, штаны! - приказал я Покойнику.
- Разве это возможно? - промямлил он.
- У нас нет времени рассуждать!
- Разве осенью раздеваются?
От волнения он заговорил в своей любимой манере: вопросами.
- Он простудится, - сказал заботливый Принц.
- Лучше спастись простуженным, чем погибнуть здоровым! - воскликнул я.
Покойник разделся. Девочки отвернулись.
Голый Покойник (то есть почти голый: трусы оставались на нём) пролез сквозь узкое отверстие.
- Разогрейся! - посоветовал из подвала Принц Датский. - Побегай!
Покойник забегал.
- Сначала оденься, а потом уж… - сказал добрый Принц.
От холода Покойник дрожал и плохо соображал. Наташа и Миронова стали натягивать на него рубашку, пиджак и пальто. Брюки он надел сам.
- Теперь Глеб! - сказал я.
- Я потом… Раз из-за меня… - тихо сказал Глеб. - Ведь всё это…
- Расследование закончим потом, - шёпотом перебил я его (хотя мне очень хотелось спросить прямо в упор: "Зачем ты всё это сделал?"). - Сейчас выяснять не время, потому что дорого время!
Глеб тоже скинул пальто и протиснулся.
Принц Датский указал на просвет:
- А теперь уж ты, Алик!
- Я покину подвал последним! - сказал я так, будто был капитаном гибнущего корабля: капитаны всегда покидают судно последними.
Принц Датский смущённо развёл свои огромные руки в стороны:
- Мне ведь тоже придётся… Как Покойнику…
Девочки отвернулись.
- И вы тоже, - сказал Принц мне, Глебу и Покойнику.
Большая физическая сила продолжала сочетаться в нём с детской застенчивостью.
Принц не был толстым, но мышцы вздувались у него на руках, на груди, даже на животе - и он запросто мог застрять в узком проходе.
По-спортивному быстро он перекинул одежду на улицу, преодолел препятствие, оделся и сказал:
- Можете смотреть!
Он стал по-спортивному высоко поднимать ноги, совершать пробежку по пустому, мокрому саду. Вслед за ним затрусил Покойник. Они согревались. А я?..
Я остался один по ту сторону двери, в подвале. С друзьями всегда приятней, спокойней, а в подвале особенно! "Что, если сейчас из другой двери появится племянник Григорий?" Эта мысль подтолкнула меня: я заторопился, сбросил пальто. И тут же подумал о другом: "Как я буду протискиваться сквозь узкую щель на глазах у Наташи Кулагиной?.."
Я всегда очень боялся предстать перед ней в невыгодном свете, в каком-нибудь смешном виде. Парикмахер сказал как-то маме: "У вашего сына сзади красивая форма головы. Благородная!" И я старался почаще поворачиваться к Наташе затылком… "А сейчас она увидит, как я буду краснеть и сопеть, пролезая с трудом между стеной и дверью". Эта мысль заставила меня похолодеть. Думаю даже, что мне было холодней, чем Покойнику, когда он остался в одних трусах, потому что я похолодел внутренне!
К тому же оказалось, что мне нужно снять не только пальто, но и куртку: выяснилось, что я тоже довольно плотный. А под курткой была старая рубашка, которую мама заштопала на самых видных местах. Она была тёплая, и поэтому я надел её в тот день. Мне не хотелось, чтоб Наташа видела эту рубашку. "А всё из-за Глеба! Зачем ему было нужно? Зачем?! - Я, кажется, впервые взглянул на него со злостью. - И из-за Племянника! Как бы этому Племяннику отомстить? Хоть немного! Хоть чем-нибудь…"
В тот же миг идея озарила меня!
Я нащупал в кармане карандаш и бросился обратно во мрак подвала: мне захотелось оставить кое-что на память Племяннику, какие-нибудь строчки, которые бы его разозлили.
- Куда ты?! - крикнул Покойник так, будто прощался со мной навсегда. Он боялся без меня оставаться. Это было приятно!
- Не бойся: вернусь! - успокоил я Покойника. Подбежал к старому садовому столику - и вдруг…
С ужасом услышал я, что со стороны двери, запертой на щеколду, послышались шаги. Это спускался племянник Григорий. Он, наверно, хотел поиздеваться над нами: спросить, как мы себя чувствуем, не соскучились ли или что-нибудь вроде этого. "Если ему никто не ответит, - подумал я, - он сразу поймёт, что мы убежали, и устроит погоню. Выйдет во двор и снова захватит всех!"
События с головокружительной быстротой сменяли друг друга!
Сердце замерло у меня в груди, а может быть, вовсе остановилось. Каждый шаг за дверью, на лестнице, отдавался трагическим эхом у меня внутри, будто от ужаса там образовалась какая-то пустота…
Так и есть.
- Эй, гаврики! Что это вы молчите, будто мать родная не родила? Заснули? - крикнул Племянник.
- Так точно. Все спят! - громко ответил я.
- Это ты, парнёк?
- Я!
- Опять выскакиваешь?
Он не знал, что выскочили как раз все остальные, а я остался.
- Куда же я выскочу, если вы дверь закрыли?
- Посидите ещё немного! Закаляться надо. Ты как считаешь, парнёк: надо вам закаляться?
- Ещё бы!
- Ты ведь хотел познакомиться с Дачником?
- Ещё как!
- Теперь познакомился?
- Конечно!
- Ну, вот видишь! Может, и о тебе когда-нибудь книжку напишут.
- Если я дойду до его состояния!
- Ага!..
Он засмеялся мелким и дробным таким смешком, будто монеты рассыпал по лестнице.
"Зачем ему нужно, чтоб мы сидели в подвале? - рассуждал я. - Да ни за чем! Просто он выполняет чужую просьбу". Я знал, чью именно! Но выполнял он её с удовольствием: ему приятно было кого-то помучить. Такой у него был характер.
Племянник зевнул длинно, словно завыл:
- Пойду-ка тоже вздремну…
"А не вздумает ли он перед сном погулять? Выйти во двор?.." - подумал я. И сердце опять замерло у меня внутри.
Всё же я не стал торопиться, а вынул из кармана карандаш и крупными буквами написал на крышке садового столика:
"Племянник! Передай привет своей тёте!" И подписался: "Алик Детектив".
А потом помчался обратно - к узкой полоске света!
"Как же мне сделать так, чтоб Наташа не увидела заштопанную рубаху? - думал я. - Пожалуй, как Принц с Покойником, разденусь догола и попрошу всех отвернуться!.."
- Что ты там делал? Куда убежал? - набросились на меня все, когда я высунул голову из подвала.
Соскучились! Это было приятно.
- Отвернитесь! - скомандовал я.
Было холодно, откуда-то с крыши падали капли… Дрожа всем телом, я протискивался навстречу свободе.
Дрожа всем телом, я протискивался навстречу свободе.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой события опять с головокружительной быстротой сменяют друг друга
Когда мы наконец вырвались на свободу, нужно было немедленно бежать, мчаться на станцию, но я словно прирос к земле и жмурился, хоть солнца не было и даже начало уже понемножку темнеть. Мы отвыкли от света и радовались ему, как дети!
Неожиданные мысли заполнили мою голову. Они наталкивались одна на другую, потому что их было много. Да, жизненные испытания делают человека мудрее!
Я думал о том, что если человек каждый день получает одни только радости, он, значит, их вовсе не получает. И о том, что если он с утра до вечера отдыхает, то, наверно, от этого устаёт. И о том, что если человек каждый день видит деревья и небо, он их не видит, просто не замечает, а вот если он посидит в подвале… Может, я был не совсем прав, но мысли на то и мысли, чтобы в них можно было сомневаться!
Наконец спокойствие вернулось ко мне, и я заорал:
- На электричку!!
- Мы всё равно не успеем, - сказала Наташа.
- То есть как это? Почему?
- Потому что осталось всего двадцать три минуты, а до станции - сорок с лишним.
- Я вас… - начал Глеб.
Но тут раздался длинный, солидный гудок тепловоза. Электрички гудят по-другому: короче и как-то, я бы сказал, легкомысленнее.
Догадка внезапно озарила меня.
- Глеб!.. - воскликнул я, желая перекричать тепловоз, который уже умолк. - Глеб! Я чувствую по гудку, что станция совсем близко. Ты вёл нас дальним путём… Запутанным! Ты хотел, чтобы мы… - Я не стал вслух объяснять, чего именно хотел Глеб: расследование ещё не было закончено. - В общем, веди нас кратчайшей дорогой. Самой короткой!
- Я и сам… Я вот как раз об этом…
Мы побежали. Предчувствие подсказывало мне, что станция должна показаться сразу же, как только мы обогнём сосновый лесок, в который упирался дачный забор. Но ведь, как я уже; кажется, отмечал, длинный путь может показаться коротким, а короткий ужасно длинным, особенно если поглядываешь на часы и прислушиваешься, не шумит ли вдали электричка.
"Иногда электричка на минуту-другую опаздывает, - думал я. - Но если нужно, чтоб она опоздала, то обязательно придёт вовремя или даже немного раньше…"
Покойник всё время отставал. Предчувствие подсказывало мне, что он может рухнуть, упасть: в тот день страх совсем измотал Покойника. К тому же ему пришлось голым вылезать из подвала. И это окончательно подкосило его.
Покойник не рухнул - он вскоре присел на пень.
Наверно, среди молодого леска росла ещё недавно могучая, старая сосна, но её почему-то срубили: может, чтобы не выделялась или по какой-то другой причине. Пень был широченный, на нём вполне могли уместиться все шестеро. Но Покойник сел посредине, и никто, кроме него, не уместился. Впрочем, мы отдыхать и не собирались!
У Покойника всё дышало: и нос, и грудь, и живот, и плечи… И даже ноги дышали. Вернее сказать, подрагивали.
Мы тоже остановились.
- Оставьте меня одного, - сказал Покойник таким голосом, словно был тяжело ранен. - Бросьте меня здесь. Нету сил…
- Я потащу тебя! - сказал Принц Датский. И собрался уже взвалить Покойника на себя.
Но к ним подбежал Глеб:
- И я тоже его… Чтоб легче…
В этот момент издали подала голос электричка.
- Из города… - сказал Глеб.
- Конечно. Для нашей ещё рано, - согласился Принц Датский.
Наташа взглянула на свои часики.
- У нас есть семнадцать минут. Нет, шестнадцать…
Принц Датский и Глеб попытались схватить Покойника за руки, но он гордо отстранил их:
- Я сам!
Пожалуйста, Гена… - тихо сказала Наташа. - Если можешь…
Покойник вздрогнул: давно уже никто из нас не называл его по имени. Мы просто даже забыли, что его зовут Генкой. Кажется, лишь в ту минуту Покойник по-настоящему понял, как волновалась Наташа. И он вдруг помчался вперёд с такой быстротой, что мы с трудом за ним поспевали.
Ни одна детективная история не обходится без беготни и погони. И вот мы опять бежали… "Жалко, конечно, что нет погони, - успел я подумать. - Если б за нами по пятам гнался племянник Григорий, а мы бы успели вскочить в электричку и двери перед самым его носом захлопнулись, это было бы совсем здорово! Хотя ведь гнать человека, заставлять его мчаться вперёд со всех ног может не только плохое, но и что-то хорошее, благородное!"
Одних из нас гнала забота о Наташиной маме. А других или, вернее сказать, другого, а ещё точнее сказать, Глеба, я думаю, подгоняла совесть… Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что она в нём уже просыпалась. А предчувствие подсказывало мне, что скоро проснётся совсем!
В тот день я всё время о чём-нибудь думал, что-то замечал или предчувствовал… "Когда не происходит никаких интересных событий, то и интересные мысли не появляются, - рассуждал я. - Потому что нет никаких наблюдений… А когда происходит что-нибудь важное, мысли в голове прямо-таки теснятся. Поэтому в моей повести могло бы быть очень много лирических отступлений и разных раздумий. Но сюжет торопит меня, и от лирических отступлений приходится отступать… Да, именно события рождают умные мысли! Это я чувствую по себе. И это ведь тоже мысль! Мысль о мыслях!"
С этой мыслью я застыл, остановился как вкопанный.
Ноги мои сразу, без всякого предупреждения приросли к земле, и кто-то налетел на меня сзади. Но я даже не повернулся и не посмотрел, кто именно. А в того, кто налетел на меня, врезался ещё кто-то… Всё произошло так же, как бывает на шоссе, когда машина неожиданно тормозит.
Я смотрел вперёд, сквозь сосновый лесок. Он был молоденький, редкий, и сквозь него было ясно видно, что электричка подкатила к станции не из города, а с противоположной стороны. "Значит, та самая… которая в город. На которую мы спешим!" Я не успел ещё как следует в это поверить, а электричка снова гуднула и тронулась.
О, как часто жизнь преподносит нам неожиданности! События продолжали с головокружительной быстротой сменять друг друга…
Наташа поднесла часики к уху, и я заметил, что рука её дрожит. Эта дрожь немедленно передалась мне! Но я дрожал внутренне, про себя, и не подавал виду.
В тот день дрожь уже не первый раз посещала нас всех. И было отчего подрожать!
- Идут… - сказала Наташа. - Я их утром по радио проверяла.
Она оторвала часы от уха, на которое я смотрел. Никогда раньше я не замечал, что оно такое маленькое, аккуратное, плотно прижатое к волосам. Как мне хотелось, чтоб оно, это ухо, услышало что-нибудь приятное, радостное!
- Бывает, что электрички приходят раньше, - сказал я. - Особенно если нужно, чтоб они задержались… Это я замечал. Но ведь не на четверть часа! Ну, на минуту, другую…
- Так что ж это было? - тоскливо вскрикнул Покойник. - Как тогда со скелетом? Галлюцинация?
- Не умничай, - сказал я. - Разберёмся. Сегодня у нас…
Миронова подняла руку и торопливо, словно боясь, что её кто-то опередит, подсказала: