- Это не трусы, - сказал Ваня, покачав головой. - Жить на войне - не значит бежать от смерти. А это значит - наступать на смерть, поворачивать ее к себе спиною. Солдаты знают это, когда идут в атаку. Это очень трудно и тоже требует воли, такой высокой, что она поднимает человека до самых легких облаков и проносит его выше смерти, и выше всякой боли, и выше всякой мысли о себе. И тогда ты побеждаешь.
- Это, значит, победа? - сказала Галя.
Он кивнул головой.
Галя подошла к нему ближе и спросила:
- И ты знаешь это?
Он пожал плечами и сказал:
- Не я один, на войне все знают это. Мне очень неловко. Я, кажется, много болтаю, и это совсем неинтересно. Вероятно, все, кто приезжают с фронта, много говорят.
- Нет, это очень интересно, - сказала Галя.
Она больше ни о чем не спросила.
Многоголосый шум доносился из глубины затемненного дворца. Там верещали станки, там пилили, точили, лепили фигуры, писали стихи.
А что они должны делать? Как самым верным образом из множества желаний, влекущих тебя, выбрать в жизни самое верное, чтобы никогда потом ты не назвала нелюбимым свой труд? Кто мог им это сказать?
Они втроем молчали, немного задумавшись.
И фонарь горел под воротами по-прежнему не очень ярко, бросая свой свет только вниз, на двух девочек и на их юного друга, так внезапно остановившего их и заставившего их задуматься.
Дворец и чугунная решетка были во тьме, а небо освещалось только мелкими роящимися звездами - оно было словно пронизано ими насквозь. И лишь одна большая блестящая звезда горела на самом краю небосклона. И пока горела эта блестящая звезда, они думали о том, куда, по какой дороге жизни поведет она каждого из них. И впервые они поняли в это мгновение, как неясны еще были для них собственные их желания. И было странно Гале, что не дома, а здесь, на улице, в кругу своих старых школьных друзей, у решетки их шумного дворца, при свете этих зимних мелких звезд, решает она вопросы своей жизни.
И прежняя задумчивость не покидала ее.
Что это, думала она, неужели этот мальчик, никогда не учившийся лучше других и которого она раньше не замечала, знает больше, чем она, знает что-то такое, чего не знает она, никогда не бывавшая в боях и в сражениях, не встречавшая своей грудью смерть? Он знает, что такое победа. А что знает она, которая не может победить даже свою собственную слабость? Что знает она о победе?
- Нет, - сказала она неожиданно. - Я сегодня никуда не пойду, ни на какие кружки. Я вернусь домой и буду заниматься. Я буду много заниматься одним предметом! - сказала она с отчаянием в голосе.
Потом она добавила ласково, обратившись к Ване:
- Приходи, Ваня, ко мне с Анкой в воскресенье. И мама будет дома. Я тебя с ней познакомлю.
- Спасибо, - сказал он и наклонил голову так низко, что даже не видно стало его лица.
Но Анка все же увидела, как обрадовали его слова Гали.
И Анка громко засмеялась от восторга.
X
Однако недолго звучал на улице смех Анки. Она спешила уйти на другой конец города, где работала ее мать. Редки были дни, когда мать кончала работу не в слишком поздний час. Но Анка встречала ее каждый раз, когда приходил этот час. Мать ждала ее у ворот своего завода. И каждый раз встреча их была веселой. Анка отнимала у матери тяжелый мешок, в котором всегда находила картофель и хлеб, а иногда и мясо и даже морковь, которую очень любила. Это была пища для всей семьи - пища, добытая трудом, для маленьких племянников, живших за стеной, для теток, для старой бабушки и для самой Анки. И этот мешок, уже тяжелый для матери, Анка легко поднимала к себе на плечо, и вдвоем они, как подруги, возвращались через весь город, болтая понемножку о том и о сем. И каждый раз Анке напоминало это то время, когда она была совсем маленькой девочкой и мать встречала ее у ворот их школы и брала у нее из рук сумочку, в которой лежало только несколько детских книг. Ведь это была легкая сумочка. Но, должно быть, милой казалась матери эта детская ноша. Анка помнила это и никогда не пропускала часа, чтобы встретить теперь свою мать, был ли то час беседы с друзьями, или час веселья, или какой-нибудь иной час.
Анка ушла.
И Ваня постоял недолго и ушел вслед за Анкой, очень скоро скрывшись за поворотом улицы, огибавшей решетку. А сердце Гали слабо вздрогнуло. Она, кажется, пожалела о том, что он так скоро исчез. И Гале даже послышался его голос, как будто окликающий Анку.
Все ушли.
И Галя осталась одна у чугунной решетки дворца, и по-прежнему сквозь решетку был виден ей в зимней матовой мгле возвышающийся над всем белый гипсовый мальчик.
"Может быть, не так надо встречать старых школьных товарищей, когда они возвращаются с фронта, - подумала Галя, поглядев в ту сторону, где так быстро скрылся Ваня. - Может, надо было мне позвать его сейчас с собой?" И, может быть, они прошлись бы по этой длинной улице, что ведет к ее дому, и под этими верными звездами, что горят над ними с самых первых дней их жизни. И, может быть, именно ему она рассказала бы о своем горе и о своей слабости.
Галя медленно пошла домой.
И пока она шла, звезды уходили куда-то с неба, и блестящая звезда, что горела раньше перед ее глазами, тоже закрылась. Надвигались снежные облака. А когда Галя вошла на бульвар, то в вершинах обнаженных деревьев уже бушевал ветер. Потом он стих. И пошел снег, которого давно ожидали.
Мать была уже дома и топила маленькую печь. От груды мокрых щепок веяло сыростью. Лицо матери было крайне утомленным, и несколько темных полосок от сажи лежали на ее щеке. И стакан и тарелка, из которой Галя ела, были уже вымыты. Но дом еще не был убран.
С тех пор как не стало отца, мать тоже плохо убирала комнату, словно не для кого и незачем было ее убирать. Она тоже стала худа и задумчива. Но горе ее было молчаливо. Она никому не жаловалась.
Мать встретила Галю, как всегда, с нежностью и с постоянной тревогой о ее здоровье.
- Ты не простудилась, Галя? - спросила она. - Снег пошел так неожиданно, с вьюгой…
- Нет, мама, - ответила Галя. - Ты не беспокойся о моем здоровье. Я ведь тепло одета.
Галя сняла свою шубку, стряхнула снег со своих волос - они стали еще тоньше, еще мягче от влаги. И, схватив с полки учебник истории, подсела к столу.
Мать никогда не мешала Гале заниматься. Она тихо возилась у печки, стараясь не стучать. И тепло, которое она с трудом добывала из отсыревших поленьев, наполнило наконец комнату до самого верха.
- Ты занимайся, Галочка, - сказала она, - а я лягу. Я что-то устала немного.
Гале стало жалко мать. Разве можно ей говорить о своих тревогах?
Мать тихо улеглась в свою постель.
Галя подошла к матери и нежно поцеловала ее.
- Да, мамочка, спи, - сказала она, - Я буду долго заниматься. Ты спи спокойно.
Она решила действовать и бороться со своими несчастиями сама.
Но то скрытое отчаяние, с каким она лишь час назад сказала эти же самые слова Анке и Ване, не покидало ее. И с этим же самым отчаянием открыла она свой учебник истории. О, как много пропустила она! Она пересчитала страницы. Их было целых сто. Она начала читать с конца.
Но отчаяния одного оказалось мало, чтобы преодолеть свою слабость.
Она сидела, зажав пальцами уши и низко склонившись над книгой; она даже видела эти строки и шептала их вслух, надеясь на свою чудесную память, но мысли не слушались ее. На этот раз это были не горькие мысли об отце. Это были другие мысли, которые бродили в ее голове без всякой цели, останавливаясь то на одном, то на другом. Наконец, она начала рассуждать о воле. Неужели она не обладает этой самой нолей? Этой способностью к действию, о которой говорил Ваня и которую называл он победой? Неужели природа, одарившая ее столь многими прекрасными способностями, которыми восхищаются все, не одарила ее этой одной, самой дорогой, самой драгоценной силой - волей, которая совершает такие великие чудеса, рушит все преграды и побеждает всех врагов?
Но что такое воля? Неужели это только сила, которая заставляет человека всегда делать то, что ему не хочется, - например, учить историю?
- Позвольте, - прошептала вслух Галя, - а что говорил Ваня?
В конце концов, он ей ничего не сказал, кроме своего "Действовать, действовать". Он смотрел на нее только так пытливо и так задумчиво, словно и он, как и все в классе, тревожится о ней, о ее золотой медали? Разве это не ее собственное дело? Но почему же ей было так стыдно перед Анкой и перед ним, именно перед ним, перед этим мальчиком, вернувшимся с фронта, с самого поля сражения? И откуда он взялся, и почему она думает о нем, и почему Анка смеялась с таким восторгом, когда она пригласила его прийти к ней в гости?.. Мысли ее ушли далеко.
"А история?" - с ужасом подумала вдруг Галя.
И она с удивлением увидела, что стоит на том же самом месте, откуда начала свой урок, что ни одной строки она не запомнила, и что в комнате жарко от нагретой печки, и что ее сильно клонит ко сну.
Она стукнула кулаком по столу, встряхнулась, поднялась со стула и прошлась по комнате. Она все же решила бороться. Но едва только снова села за стол и, зажав уши пальцами, - зачем она зажимала уши, когда кругом было так тихо? - склонилась над книгой, как тепло, то самое тепло, которое с таким трудом весь вечер добывала для нее мать, охватило ее со всех сторон, проникло в каждый атом тела, стало туманить голову.
Она снова поднялась и снова прошлась из угла в угол.
"Надо же действовать", - подумала она.
Но сон покачивал ее даже на ходу. Ноги сами несли ее к кровати. Тогда она решила обмануть его. Она брызнула на свое лицо несколько капель воды. Они вызвали лишь неприятное ощущение мокроты и холода, но сна не прогнали. По-прежнему сон стоял рядом с Галей, глядел из раскрытых страниц книги, из постеленной матерью постели. Он плавал, казалось, в самом нагретом воздухе ее комнатки. Сон проникал повсюду, как проникает запах. И даже, мысли ее дремали, и дремала ее воля. И Галя ни о чем больше не могла думать, как об этом молодом всепобеждающем сне.
- Боже мой! - воскликнула Галя. - Но я ведь не заслужила его! Что же мне делать?
Но сдаваться она все же не хотела. Она решила обмануть его иным путем.
"Ладно, - сказала она себе. - Сейчас я лягу спать и встану рано-рано, когда мать еще не проснется, когда ни единый звук не нарушит тишины целого дома. Можно много выучить в эти ночные часы перед долгим зимним рассветом. Но как самой проснуться в такую рань?" Она хорошо знала, как тяжело это сделать в холодной, остуженной за ночь комнате.
Но Галя думала об этом недолго. Она взяла нож со стола и подошла к маленькой печке, над которой невысоко у трубы была протянута веревка - мать иногда сушила на ней белье. Теперь она была пустая. Галя ножом отрезала не очень длинный кусок этой веревки и смерила ее. Конец получился достаточный. Потом Галя быстро разделась, забралась под одеяло и, пока еще окончательно не заснула, привязала веревку к своей ноге. Другой же конец она привязала к железным прутьям кровати.
Она попробовала узел. Он был сделан крепко и сам никак не мог развязаться. Тогда она попробовала поджать ногу под себя, как она любила это делать во сне. Веревка ей в достаточной мере мешала.
Галя кивнула головой.
"Так-с, очень хорошо, Иван Сергеевич, - сказала она, мысленно обращаясь к учителю истории. - Мы будем действовать".
Должна же она хоть раз повернуться во сне, и тогда веревка натянется и Галя наверное проснется. Она проснется, встанет и засветит свой огонек в тишине и будет трудиться над историей, как Пимен.
Галя улыбнулась своей собственной хитрости и закрыла глаза…
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивое сказанье перепишет.
Галя все улыбалась, засыпая. Она была довольна своим лукавством и своей борьбой и заснула очень крепко.
И снился ей короткий сон, поразивший ее своей реальностью. Снилась ей все та же решетка дворца и над ней гипсовый мальчик, запускающий в небо планер, но мальчик был живой и на планерах сидели дети, сидела Анка, сидел Ваня. Как на бульваре бушевала буря! Шел снег, и планеры кружились в светлом воздухе, как снежинки. Все легко улетали в небо. Только Галя шла по земле, и ноги у нее были тяжелые. Она не могла ими двигать, цепляясь за каждый камень. И вдруг она споткнулась о корень высокого дерева и больно ушибла ногу. Она больше не могла стоять и проснулась.
Пробуждение не принесло ей перемены. Нога продолжала болеть.
Она нащупала веревку и удивилась: что такое? Она забыла о ней. Потом вспомнила. Мысль, затуманенная сном, пришла к ней издалека, словно всплыла из глубины воды. В комнате было темно, и час был, должно быть, слишком ранний. Галя решила еще немного поспать. И снова заснула. Потом проснулась в другой раз от той же самой боли в ноге. А в третий раз веревка ей крайне надоела. Сонными пальцами развязала она узел, затянутый на спинке кровати, и с веревкой на ноге заснула еще более сладким сном.
Проснулась она только утром, когда мать уже собиралась на работу и спешила допечь для Гали несколько картошек, которые они взрастили на своем крошечном огороде.
Теперь уже было поздно садиться за учебник истории. Галя лежала несколько минут неподвижно, хотя сердце ее билось так сильно, что казалось, даже сквозь теплое одеяло слышит она его стук.
Итак, она не победила своей слабости. Она не одолела даже своего собственного сна. Как же одолеет она те препятствия, что встретятся в ее жизни, как выйдет она в дальнее плавание, если не может справиться даже с первой, еще слабой бурей? Придется снова пропустить урок истории. А четверть года уже истекает - она уже подошла к концу. И Галя ничего не может с собой поделать. Должен же Иван Сергеевич ее спросить, должно же это когда-нибудь случиться! И тогда все увидят, как напрасны их надежды, которые они возлагали на Галю. И золотую медаль получит Нина Белова - другая девочка. Ну и пусть! Пусть получают ее те, кто не терял на войне отца, кто ничего не терял в своей жизни.
Разве они понимают, как может быть человек несчастным, когда его постигает горе! Нет, они ничего не понимают.
- Мама, - сказала она, все еще лежа в кровати, - голова у меня сегодня опять болит. Я не пойду на первый урок.
Мать так встревожилась, что даже побледнела немного. Она оставила огонь, жарко горящий в печке, подошла к кровати Гали и склонилась над ней, как над малым ребенком.
- Что с тобой? Как часто у тебя стала болеть голова! Ты меня очень беспокоишь в последнее время. Ты все хвораешь и хвораешь и ничего мне не говоришь. Ты бы совсем сегодня не ходила в школу. Я пригласила бы нашего доктора. Он очень хороший доктор.
Галя быстро поднялась и села на кровати.
- Ах нет, мамочка, не надо никакого доктора! Не надо обращать внимания на мое здоровье. Это все пустое. Тебе уже пора на работу.
Мать только покачала головой. Потом стала торопливо собираться на работу. Наконец она ушла.
Галя же не торопилась уходить. И хотя на столе ждал ее завтрак, оставленный матерью, она ничего не ела.
Она вышла на улицу и в удивлении остановилась у подъезда. Она не узнала своего города. Он поседел весь, как человек. Глубокая зима окружила его за одну ночь. И, убеленный снегом, он лежал, просторный и холодный, под блестящим небом. По бульварам нельзя было пройти - так много нападало снега. Только кое-где дети, рано бегущие в школу, уже протоптали дорогу.
Галя пошла по ней не спеша, потому что было уже слишком поздно.
Она пришла ко второму уроку. Но первый еще не кончился. Еще не наступила перемена, в коридоре царили последние минуты тишины.
Галя подошла и стала за дверью своего класса. Дверь была белая, очень высокая - во всю стену, и Гале ничего не было слышно, даже голоса Ивана Сергеевича, который обыкновенно раздавался громко, на весь класс.
Вдруг показалось ей, будто за дверью послышались шаги. Это мог быть кто-нибудь из учениц или даже сам Иван Сергеевич.
Она быстро отбежала от двери и спряталась за угол коридора. И здесь постояла в тишине.
Тяжелая это была тишина для Гали, всегда привыкшей сидеть вместе со всеми на парте и слушать слова учителя! Ее никогда не наказывали, и никто из учителей не высылал ее из класса вон. Ей неизвестна была эта тишина, знакомая стольким лентяям и шалунам. И она слушала ее со страхом, глаза ее были широко открыты, будто она видела эту тишину перед собой, как высокую стену, отделявшую ее от других; она смотрела в нее, как смотрят в ночную тьму.
И Галя была рада, когда наконец прозвучал звонок, полный веселых звуков, и ежечасный неумолчный гул сразу проснулся в школе.
Но Галя все еще стояла за углом, ожидая, когда откроется дверь и Иван Сергеевич уйдет.
Дверь открылась. Из нее выскочила сначала Анка, всегда первая выбегавшая из класса - счастливая, ей никогда не сиделось на месте. Потом целой гурьбой высыпали и другие. А когда же выйдет Иван Сергеевич? Галя подождала еще минуту. Но из класса вышел не Иван Сергеевич, а Анна Ивановна и своими короткими, живыми и твердыми шажками пошла по коридору в учительскую.
Галя отвернула свое лицо к стене.
- Что это? - прошептала она в испуге. - Не история…
И тотчас же ее заметила Анка и подбежала к ней и своим звонким голосом назвала ее имя.
Анна Ивановна обернулась. И Гале показалось на мгновение, что даже издали она смотрит на нее с укоризной своим зорким и строгим взглядом и даже будто погрозила ей пальцем.
Анка же между тем, по своей шумной привычке, уже обнимала Галю и, блестя глазами и быстро произнося слова, задавала ей тысячу вопросов, из которых ужасен был для Гали только один: почему она не пришла на первый урок? Анна Ивановна так интересно рассказывала!
- А история? - воскликнула Галя. - Ведь история должна быть первым уроком. Ведь в расписании - история, - бормотала она в полной растерянности.
Подруги окружили Галю, как всегда окружали ее, тесной толпой. Им не было дела до ее растерянности и до истории. Они говорили все наперебой.
И Галя узнала, что урок истории будет сейчас, что Иван Сергеевич почувствовал себя плохо и весь первый урок лежал в учительской на диване, и что он ни за что не хотел уходить домой, и что Анка и Нина Белова бегали к нему и даже приносили ему лекарства, и что он был очень ласков с ними, и что рассказывать сегодня не будет, а будет только спрашивать, и что он очень доволен их классом - все так хорошо учатся у него, ему с ними очень легко, - и что он даже два раза спрашивал про нее, про Галю…
Многое могут рассказать девочки, когда они говорят все разом.
- Что же он спрашивал про меня? - шепотом спросила Галя.
Волнение лишило ее голос почти всякой силы.
- Он спрашивал, - холодно ответила Нина Белова, - пришла ли ты сегодня в школу на его урок. Он тебе никак не может поставить отметку. А четверть уж подходит к концу.
Голос у Нины был спокоен, даже немного насмешлив, и черные толстые косы ее холодно блестели в лучах такого же холодного солнца. Кажется, она одна догадывалась об истинном положении Гали, так как была умна и человеческая зависть придавала ее уму удивительную проницательность.