– Ну да, ты мне все это рассказывал. Ничего такого среди пропавших не нашлось. – Смитсон отрыгнул и с несчастным видом застучал по своей клавиатуре. – Разве что еще раз проверить… Есть монашка, о которой сообщили с запозданием, но это аж в округе Чилтон. Есть морячка в самоволке, но ей девятнадцать. Есть с десяток сбежавших малолеток. Есть страховой агент, местная, зовут Бэй Минет. По описанию весит она сто тридцать килограммов…
– Здесь есть еще один аспект, – сказал Гарри. – Похоже, что среди сотен отпечатков пальцев, обнаруженных в номере мотеля с мертвой дамой, были и отпечатки мистера Рубина Койла. Мы только что выяснили, что он пропал без вести. Как давно он появился в твоем списке?
Смитсон открыл другое окно и, прищурившись, уставился на экран.
– Пять дней назад. Не появился ни на работе, ни дома. Сообщила об этом его помощница по юридической части, работающая неполный день, Лидия Барстоу. Она приходила сама, написала заявление.
Гарри нахмурился.
– Я не видел листка на этого Койла. Ты забыл разослать сообщения на него?
Смитсон что-то хрюкнул и, вытащив листок сообщения о пропаже человека, помахал им в воздухе.
– Я его разослал. Он, вероятно, похоронен где-то у тебя на столе, может быть, под пачкой твоих похвальных грамот.
Я схватил листок и направился к выходу. Смитсон тяжело вздохнул, полез в корзинку для бумаг, выудил оттуда свой пастернак и стряхнул с него прилипшую стружку от карандаша. Когда мы выходили из его комнаты, он, запрокинув голову, уже раскачивал им над своим ртом.
Офисы компании "Хамерле, Мелбайн и Раус" находились в пятиэтажной коричневой коробке со светоотражающими окнами неподалеку от государственного шоссе в аэропорт. Когда мы выезжали, шел дождь; но в Мобиле погода меняется так быстро, что мелочь в кармане пересчитать не успеешь, и теперь снова из-за облаков выглянуло солнце. Движение в сторону аэропорта было напряженным – сплошной поток озабоченного металла. Выхлопные газы, смешиваясь с влажными испарениями после дождя, образовывали в атмосфере такой ядовитый бульон, что мы поторопились заскочить в здание.
Двери лифта открылись на пятом этаже, и мы вышли в коридор, в котором царила мертвая тишина – как в похоронном бюро в полночь. Мы шли мимо дверей с табличками, гласившими, что за ними просиживают штаны бухгалтеры, оценщики или финансовые консультанты. Юридическая фирма находилась в самом конце, и выдержанная в тонком вкусе отделка офиса говорила о ее процветании: глянцевые обои с неясным цветочным орнаментом, бежевый ковер на полу, лампы с серыми абажурами, абстрактная офисная живопись в спокойных пастельных тонах; даже звучание трубы в популярной мелодии, служившей в качестве музыкального фона, было умиротворяюще приглушенным.
Мы представились в приемной пожилой секретарше. Через несколько мгновений из боковой двери появилась Лидия Барстоу. Ей было под пятьдесят, зеленые глаза, круглое лицо, небольшой нос, тонкие губы, волосы – что-то среднее между шатенкой и блондинкой. На ней были безвкусные коричневые юбка, и пиджак, желтовато-коричневая блузка, коричневые сандалии – а весь ее макияж сводился к губной помаде. Она вышла к нам, крепко обхватив себя руками, словно в комнате стоял жуткий холод.
Мы поинтересовались у мисс Барстоу, можно ли нам поговорить с ней в кабинете мистера Рубина Койла. Она кивнула, и, несмотря на весь ее скучный вид, мне показалось, что у нее глаза человека, в которого только что чуть не попала молния. Она провела нас по длинному коридору, где в своих кельях сидели юристы. Кабинет Койла находился в угловой части и выходил окнами на один из отделанных кирпичом микрорайонов в предместьях Мобила.
– У вас есть что-то о мистере Койле? – В глазах ее светилась надежда.
– К сожалению, нет. Детектив Смитсон, видимо, говорил вам…
– Что вы не так-то много можете сделать, пока нет доказательств… преступления. Я понимаю. Я просто надеялась, вдруг… – Она так и не договорила.
Гарри извинился за повторение вопросов, которые ей уже задавал Смитсон, и снова расспросил об обстоятельствах исчезновения Койла. Он пропал почти неделю назад; ни звонков, ни электронных писем, ни каких-либо других сообщений.
– Жена у него есть? – спросил я.
– Он разведен уже много лет. Они сейчас не общаются.
– Может, есть подруга?
Она не сразу ответила. Руки ее задрожали, и она с трудом удерживала их на коленях.
– Я, то есть…
Судя по ее трепетному беспокойству, а также по тому, что именно она подала заявление о пропаже, я понял, что она была Койлу ближе, чем просто помощница юриста.
– Вы сами были его подругой, мисс Барстоу? – попробовал подсказать я.
Она попыталась улыбнуться, но безуспешно.
– Да, должно быть, была, я думаю.
– Вы в этом не уверены?
– Он был так занят своей работой. У нас было не так много возможностей встречаться, быть вместе. Никаких таких больших выходов по вечерам, кино или ужина вместе. Мы, в основном, просто… уфф…
Внезапно нам показалось, что она нездорова и даже начинает заговариваться.
– Мы не собираемся совать нос в ваши дела, мисс Барстоу, – сказал Гарри. – Но чем больше мы будем знать, тем больше сможем сделать.
Казалось, что мисс Лидия сейчас разрыдается.
– В основном, мы оставались дома. Это Рубин так хотел. – Она отвела глаза и закусила губу. Насколько я понял, Рубин Койл был больше заинтересован именно в таком интимном времяпрепровождении.
– Упоминал ли он, то есть мистер Койл, что хотел бы повезти вас в мотель "Уютные хижины"?
Полное недоумение – это одно из тех выражений лица, которые очень сложно подделать. Обычно люди, изображая его, переигрывают – выкатывают глаза, у них отвисает челюсть; смущение Лидии выглядело совершенно натурально.
– Зачем?
– Похоже, он там недавно был.
– Никогда не слыхала, чтобы он упоминал об этом.
– Ход ваших обычных взаимоотношений как-то менялся в последние две недели?
Она набрала побольше воздуха.
– Последний раз, когда мы… были вместе, это было в пятницу две недели назад, с ним было все, как обычно. – Она обвела кабинет взглядом, затем закрыла глаза.
– Вы работаете только с мистером Койлом? – спросил я.
– Я работаю на нескольких адвокатов. По правде говоря, от Ру… от мистера Койла работы поступало немного. В основном я для него печатала.
– Мы должны задать этот вопрос, – предупредил я, – знаете ли вы кого-нибудь, у кого были бы причины похитить мистера Койла или кто хотел бы причинить ему вред?
Она энергично покачала головой, отметая мои предположения.
– Рубин… Мистер Койл… он такой славный.
– Никаких озлобленных клиентов, проваленных дел, разглашенных конфиденциальных данных?
– Он никогда не участвовал в судебных процессах. Его специализация – ведение переговоров и посредничество. Он всегда говорил мне: "Лидия, если я вынужден буду зайти в зал суда, значит, я проиграл". Он считал своим призванием успешные переговоры – все в итоге остаются довольны либо максимально к этому близки.
Мы с Гарри не нашли ничего такого, что могло бы вызвать злость на Рубина Койла. Да и сам он не был похож на настоящего адвоката, работал, чтобы цементировать человеческие отношения, эффективно урегулировать вопросы, достигать гармонии при любой возможности. А по воскресеньям он отдыхал, и время от времени это было с мисс Барстоу.
– А как насчет совладельцев; думаю, здесь они называются партнерами. Им что-нибудь известно?
Она покачала головой.
– Мистер Хамерле, главный партнер, – единственный человек, перед которым отчитывался Рубин. Мистер Хамерле приходил сегодня и пытался работать, но у него обострилась ангина, и он отправился в больницу на обследование. Бедняге уже семьдесят.
– И что же мистер Хамерле думает обо всем этом?
– Он продолжает утверждать, что у Рубина было несколько очень напряженных дней и что через денек-другой он объявится.
– И еще один, последний вопрос, мисс Барстоу. Вспомните неделю перед исчезновением мистера Койла. Не прозвучало ли какого-нибудь подозрительного звонка, не произошло ли какого-либо события? Не обязательно чего-то очень значительного. Это могла быть какая-то мелочь, пустяк, но что-то из ряда вон, и неважно, хорошее, плохое или нейтральное.
По глазам ее было видно, что она пытается вспомнить. – За пару дней до того, как Рубин… перестал показываться, он был на встрече с клиентом. Ему пришел пакет, на котором было написано "Лично" и "Конфиденциально", без обратного адреса. Рубин хотел, чтобы я открывала всю его почту. В пакете был конверт, толстый и пухлый. Я открыла его и нашла там еще один конверт, поменьше. Это было похоже на шутку с множеством оберток. Внутри находилась пузырчатая пластиковая упаковка, а в ней лежали кусочки картона, склеенные лентой, как сэндвич. – А что было в сэндвиче?
Она развела большой и указательный пальцы на расстояние примерно в три почтовые марки.
– Вот такая малюсенькая картина или что-то в этом роде.
Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. – Простите, мисс Барстоу, – прервал я ее, – вы имеете в виду произведение искусства? Она кивнула.
– На кусочке холста. Его края были распушены так, будто он был вырван из картины большего размера.
В ушах у меня зазвучал скрипучий голос моего утреннего телефонного собеседника: А как насчет искусства? Найти вы что-нибудь в этом роде?
Но ведь звонивший имел в виду искусство в обстановке комнаты мотеля, разве не так? Очень специфично.
– А что было на этом рисунке или картине, мисс Барстоу? – спросил я.
– Это было не изображение чего-то конкретного, а какие-то завитки и странные формы. Цвета были захватывающие.
– Никаких записок или пояснений?
– Это показалось мне странным, но записки не было. Я положила все в его лоток для входящей корреспонденции.
– Вы видели это потом?
Она покачала головой.
– Должно быть, он забрал.
– А мистер. Койл собирал произведения искусства или что-нибудь в этом роде? – спросил я.
Она печально улыбнулась.
– Однажды я заставила Рубина повести себя в музей на выставку современного искусства. Там он все время повторял: "Что это должно обозначать, Лидия? Я тут ничего не могу понять". Мы ушли оттуда через двадцать минут.
– Расскажите еще об этой картинке из почты.
– Она была настолько прекрасна, что я ее никогда не забуду, и ее великолепные цвета, и то, как сочетались в ней разные формы. И все же…
Она умолкла так неожиданно, что я оторвался от своего блокнота и посмотрел на нее.
– Что, мисс Барстоу?
– В ней было что-то странное. Казалось, глядя на нее, я чувствую что-то такое, чего не могу увидеть.
– На что это было похоже, мэм? – спросил Гарри.
Вопрос явно ее озадачил.
– Было такое чувство, – неуверенно начала она, – что если я буду долго на нее смотреть, то мне приснятся дурные сны. Но есть ли в этом какой-то смысл?
Глава 6
Мы вышли из адвокатской фирмы и снова поехали к Хаккаму. Воздух в его конторе был сизым от дыма. Гарри принялся листать книгу регистрации посетителей.
– Такое впечатление, что у вас тут мотель, где встречаются родственники всего из двух семейств – сплошные Смиты и Джонсы, – заметил он.
Хаккам пожал плечами.
– Никто не контролировать, какие имена люди называть.
Палец Гарри, скользивший по строчкам с фамилиями, остановился.
– Вот, есть. Рубин Т. Койл. Записался две недели назад. Правильное имя, адрес, номер машины. Ничего не скрывал. Вероятно, единственная правдивая запись лет за десять. Он не говорил вам, мистер Хаккам, почему он, будучи местным и все такое, останавливается у вас? Может быть, ремонт в квартире?
Древнейшее из всех оправданий для человека, который останавливается в мотеле в своем собственном городе: У меня в квартире ремонт, а я не выношу запаха краски. Как и моя… хм, жена, вон там, в машине.
Хаккам немного подумал.
– Он сказал, что делает что-то по работе. Исследования. Сказал, может быть, будет делать тут бизнес, спросил, за сколько времени нужно заказывать несколько домиков, семь или восемь.
– И что вы ему сказали?
Хаккам экстравагантно затянулся своей сигаретой.
– Минут за двадцать-тридцать.
Мы отправились к нашей машине. Гарри сел за руль, а я проскользнул на заднее сиденье, улегся, заложив руки под голову, и стал смотреть на синее небо и верхушки проплывавших мимо деревьев. Когда я был маленьким и в моей жизни случались невеселые события, я забирался в наш автомобиль – старенький "универсал" – и прятался там на заднем сиденье. Задние сиденья и по сей день остались для меня надежным прибежищем – местом, где хорошо думается. Дополнительным преимуществом такого положения было то, что так мне не нужно было терпеть особенности стиля вождения Гарри. Он любил управлять автомобилем, но, как и в вопросах выбора цвета, у него это никогда толком не получалось. Мы проехали с ним таким образом многие сотни миль, и это уже вошло в привычку.
– Не думаю, чтобы Койл встречался с этой Джейн Доу, – сказал Гарри в зеркало заднего вида. – Он был в "Уютных хижинах" за восемнадцать дней до того, как там появилась она, и не скрывал своего присутствия. Возможно, привез в машине женщину. Или мужчину. Койл, по всей видимости, не очень-то озабочивался этой мисс Барстоу. Хотя она перед ним благоговела. Наивная, как мог бы предположить любой, включая меня. Может быть, у нашего адвоката наступил кризис среднего возраста. Вспомни сам о таких случаях. Вот Дейл Брайсон, например.
Дейл Брайсон был скучным консервативным тридцативосьмилетним инженером-строителем, объявленным в розыск несколько месяцев назад. Его дело попало к нам, когда отслеживание платежей по его кредитной карточке привело к месту убийства мужчины в одном из магазинов по продаже алкоголя. Через пару дней после того, как Брайсон стал объектом нашего интереса, кто-то другой сознался в этом убийстве. Но поскольку мы уже были вовлечены в это дело, то по его следам дошли до номера дорогого мотеля на шоссе I-10, перед дверями которого стоял новенький сияющий "бумер" с откидным верхом. Мы нашли Брайсона голого в ванне, заполненной пятью ящиками шампанского по сорок баксов за бутылку. Кровать в номере была сплошь завалена плюшевыми мишками. Он был смущен до мозга костей и не мог предложить никакого связного объяснения, кроме как "Это было то, что я был обязан сделать".
Дело Брайсона, хоть и несколько экзотическое, все же не было чем-то необычным: сегодняшние "белые воротнички", мужчины среднего и выше среднего класса, в возрасте примерно между тридцатью пятью и сорока пятью словно запрограммированы на такие поступки. Если они пропадают, это обычно длится где-то с неделю, и главная опасность здесь – это опустошение их банковских счетов в результате покупки скоростного катера или спортивного автомобиля. Тут же, судя по всему, дело обстояло иначе: где бы ни был Рубин Койл, он был в безопасности.
И не имел ничего общего с нашей Джейн Доу.
– Есть еще один момент, Гарри, – сказал я.
Я почувствовал, как машина вильнула, задела бордюр, потом выровнялась.
– Что за момент, брат?
– Сегодня утром мне был один таинственный телефонный звонок. Какой-то пожилой мужик хотел узнать, не нашли ли мы рядом с нашей Джейн каких-либо произведений искусства. Разговаривал как псих. Ну я его и отшил.
– Но ничего такого и не было найдено в хижине, Карc.
– Но образчик чего-то из этой области был доставлен Койлу.
Гарри отбросил этот вариант.
– Мы не знаем наверняка, имело ли это отношение к искусству. Черт возьми, моей первой жене постоянно присылали по почте образцы всякого отделочного барахла: обоев, обивки, гардинных тканей.
– У первой жены? А я думал, что ты был женат всего один раз.
Гарри редко вспоминал о своем разводе, а сам я вопросов не задавал. Он исторг длинный тяжелый вздох и, нахмурившись, произнес:
– Да, так. Но иногда такое чувство, что со мной это происходило гораздо чаще.
Гарри высадил меня у морга. Двумя часами раньше состоялось вскрытие Джейн Доу, которое проводилось под патронатом детективов третьего округа, и это была их последняя задача. Теперь дело перешло ко мне с Гарри, и я хотел узнать хотя бы предварительные результаты и при необходимости слегка повлиять на сроки получения окончательного заключения.
Доктор Клэр Пелтье сидела за письменным столом в своем спартанского вида кабинете, где мебель была ничуть не приличнее, чем в комнате детективов. Это она выполняла процедуру с Джейн Доу и должна была составлять отчет.
Я просунул голову в дверь. На столе Клэр стояла ваза с розами – единственное яркое пятно во всей комнате.
– Есть предварительное заключение по Джейн Доу, Клэр?
Все остальные звали ее доктор Пелтье. Я же с того момента, как нас представили, говорил ей Клэр, и она оставила этот feux pas без последствий, обращаясь ко мне в отместку только по фамилии. Клэр Пелтье была директором Мобилского офиса бюро судебных экспертиз Алабамы и, с моей точки зрения, главной претенденткой на звание мисс "Самые красивые глаза". Клэр было за сорок, у нее были короткие, черные, как антрацит, волосы и поразительно синие глаза, от которых иногда бросало в дрожь, а иногда они удивляли своей неожиданной теплотой. Я сел на одинокий стул перед ее столом. Клэр нацепила висевшие у нее на шее очки для чтения и сердито посмотрела на лежавшую перед ней бумагу. Аромат красных роз казался настолько плотным, что, обволакивая, буквально пригибал к земле. – Я обнаружила посмертные ссадины, которые можно квалифицировать как следы лопаты. Плюс трупные пятна, которые не образовались бы, если бы она просто лежала распростертой на кровати в мотеле. Добавим сюда следы глины снаружи и внутри ее тела, и мы придем к совершенно очевидному заключению…
Я кивнул:
– Похоронена и извлечена из могилы, я знаю.
– Я, конечно, смотрела отчет судебных экспертов – цветы, свечи… А как вам все видится, Райдер?
Я пожал плечами.
– Свечи могут символизировать разные вещи, цветы тоже. Но я не уверен, что это не дело рук полного психопата.
– А вы подтвердили, что она была, уличной проституткой?
– Ее нашли голой в мотеле, который, вероятно, половину своего дохода получает от сдачи номеров на час.
Клэр постучала ногтем по листку.
– У нее не было характерного для проституток набора, Райдер. Никаких телесных повреждений, рубцов, следов заболеваний, передаваемых половым путем, прошлых или настоящих. Никаких синяков или ссадин. Учитывая ее возраст, можно сказать, что ее гениталии все еще на гарантийном сроке. И никаких следов половой активности в ту ночь.
Я сложил ладони домиком и поднес их к губам.
– Здесь есть еще кое-что странное, Клэр: в компьютере нет ее отпечатков. Возможно, из новеньких. Из-за наркотиков случается и не такое.
Клэр зашелестела страницами.
– Давайте я зачитаю вам расклад по времени, который мы имеем: Смерть от удушения в период от полуночи. В субботу до полудня воскресенья…
– Я видел следы лигатуры на ее шее.