Когда тётя Мунира наконец-то ушла из сада, Катя медленно, осторожно ступая и все время оглядываясь, подошла к миндалю.
Голый, пустой и обветренный был миндаль, с обглоданными от жары и ветров ветвями… Не было больше цветов на дереве. Только листья.
Катя нагнулась и заглянула под крону.
Нет!.. Никого. Она погладила ствол… Никого!
- Выходи, - сказала она. - Выходи сейчас же… Ведь я всё равно всё знаю!
Но дерево не тронулось с места.
- Выходи! - очень строго сказала Катя.
И сейчас же вышла из дому Лена.
- Ты что тут делаешь? - насмешливо спросила она. - С кем ты тут разговариваешь? С травой?
- Ни с кем, - ответила Катя.
- Какая же ты злопамятная, - усмехнувшись, сказала Лева. - Пойдём отсюда… Уйдём из сада… Хочешь со мной на базар? Купим сухих абрикосов. Ладно?
- Не надо мне твоих абрикосов. Я здесь останусь.
- Ну что же! Воля твоя… Только не трогай мои учебники… Слышишь? А то мы совсем поссоримся…
Лена тряхнула длинными пушистыми волосами, подвязанными розовой лентой, и пошла со двора.
Она пошла со двора, а Катя продолжала неслышно шептаться с деревом.
И вдруг Лена возьми и оглянись.
- Шептун! - сказала она. И захохотала.
Глава XIII. Дождь
А потом шёл дождь. Казалось, что он никогда не кончится и что всё на земле всегда стояло такое серое, мигающее, косое…
"Каково тебе?" - спросила Катя у дождика.
"Тики-тук", - пробормотал дождь. Это он колотил о наружные стены дома, о стёкла, хлопал по лужам и барабанил пальцам и о листки деревьев.
"Тебе каково?" - спросила Катя у дерева.
Но ветки дерева гнулись к земле, так сильно их колотил дождь, и ничего не ответили Кате.
Всё на земле как будто бы потеряло голос. У всего на свете был теперь только голос дождя. Лужи покрыло ямками - это об воду колотил дождь; серо и голо сделалось в комнате - это дождь стекал с другой стороны стекла так осторожно и медленно… Стекал и пел: "Тики-тук".
Тики-тук росло. Оно стало огромным. Тесно сделалось Кате во мгле потемневшей комнаты. Она потихоньку спустилась со стула, потом по ступенькам крыльца…
Поморгала и осторожно шагнула в дождь.
Вот перед нею улица. Не слышно ничьих шагов, не видно даже знакомой Кате облезлой собаки, перебегавшей так покорно и медленно от одной урны к другой, - городской печальной собаки, навечно подлез вшей хвост.
Поблёскивая, высоко вздымались крыши дворца - минарета. Притихли калитки, молчали, не отвечая Кате. Но пели что-то свое облезлые стены странных домов - без окон. Окна этих домов выходили в сады, а сады - Катя знала это - лежали посредине больших дворов.
Булыжники мостовой, став мокрыми, сделались молодыми, гладкими, без сучка и задоринки. И блестели. И были скользкие. Катя запела песню, которую сочинил Серёжка Прокофьев.
Человек идет под дождём,
И зонтом от дождя укрывается,
И песней своей наслаждается.
Идёт он далеко, куда-нибудь.
Без папы, без мамы
Он свой продолжает путь…
Катя всё шла и шла, пока не перешагнула невидимой городской черты. А за городской чертой начинался пригород. А пригород был горок: высокой, широкой горой, заслонившей небо.
Гора рассекалась дорогой. С обеих сторон дороги росла трава. А меж трав проглядывала земля - вся влажная. Тут и там одинокое дерево, нежно шуршавшее под дождём. "Тики-тук…" - говорили деревья.
Катя всё шла и шла - очень маленькая в этом большущем царство дождя и гор.
Навстречу ей бежал дождь.
Всё дальше и дальше шагала Катя. А это значит - все выше и выше поднималась она.
Шаг, ещё шаг… Как далеко, однако… Глянет вниз - не видно подножия горы. Глянет вверх - не видно ее вершины.
Шаг, ещё шаг… Короткие, маленькие шаги. Но шагов было много. И хоть дорога длинная, всё же, должно быть, бывает конец и у самых длинных дорог.
Напротив горы, по которой шла Катя, стояла другая гора. Тоже очень большая. Там виднелся разрушенный дом, который зовётся храмом. От храма остались одни картины. Они блестели под дождиком. Эти картины были когда-то внутри большущего храма и назывались: роспись. Но вот обрушились стены, открылась роспись…
На той стороне (на стороне больших и далёких гор) стоял ещё один дом, очень белый и не совсем разрушенный, - стоял, мелькая навстречу Кате.
Она не знала, что в этом большущем доме когда-то жили монахи и что были они одеты в плащи с капюшонами, которых Катя в жизни не видывала.
Она видела брюки у женщин на берегу моря, очки, сквозь которые не угадать глаз, заклеенные белой бумагой носы (от солнца). Но никогда не видывала она широких, темных плащей с капюшонами.
И вот как будто бы промелькнула тень на той стороне гор. Тень, похожая на монаха. Катя не знала, что значит монах, но знала, что значит тень.
Тень мелькнула, пропала… Вслед за ней показалась другая тень. Цепочка теней - как шествие.
Горы были старые и много чего перевидели на своем веку… А век - это… Что такое век? Десять раз десять - век. А века? Много раз десять по десять.
…По дорогам вековых гор шагали тени. Такие тени зовутся тенями прошлого.
Катя споткнулась о какую-то железяку, наклонилась и подобрала ее.
Железяка была подковой от жившей когда-то на свете лошади. Лошади в этих горах тогда ещё были маленькие, маленького росточка - горные лошади. Низкорослые, словно мулы, - смесь лошади и осла. И подкова, которую подобрала Катя, была не такой, как подковы от наших сегодняшних лошадей. Не дырки от гвоздиков были в подкове, а зубчики. Так когда-то, очень давно, работали кузнецы. Дождь, и ветра, и время смыли верхний земной покров, обнаружив подкову.
Железяка как железяка! Девочка повертела её в руках и кинула прочь. Она не знала, как бы обрадовались "железяке" работники городского музея.
Гора, на которой стояла Катя, была вся сплошь в каких-то странных пещерах: словно квадраты, вырубленные из камня в этих больших горах. Пещеры были прорублены теми людьми, которые жили здесь задолго ещё до нас. За много веков до Кати. А век - это что? Десять и десять. В общем, десять раз десять… Ну, а века? Это много раз десять по десять.
Пещеры вырубили в скале строители древнего города, что поджидал Катю на самой вершине высокой горы. Но Катя была ещё только на середине горы и ничего не знала про этот город. Она измокли, озябла и спряталась в одну из пещер. На полу в пещере лежали камешки. Катя их подобрала, она начала ими играть. Эти камешки были старые, как скала, ещё древнее, чем древний город, который поджидал Катю.
Она подкидывала кремушки, стараясь их поймать на лету. Катя думала только о кремушках. Но кремушки не всегда хотели падать в ее намокшие от дождя ладони. Они падали на гранит. А гранит был скалой. Кремушки были древние, как скала, но как только до них дотронулась Катя, они сразу помолодели.
Потому что были волшебными… Всё волшебное, что окружает нас, - молодое и древнее, иногда прожившее много веков, но начинающее свой век сначала, сначала…
Вот, например, дождь. Кажется, нету ему конца… Глядите-ка - разрядился, помолодел, стал уже больше не ливнем, а обыкновенным слепым дождём. Сквозь дождь показалась радуга. Она соединила обе горы: ту, на которой когда-то жили монахи, и ту, по которой шагала Катя к покинутому древнему и молодому городу. Он стал молодой оттого, что лежал под радугой. Ведь радуга была молодая! И похожая на коромысло.
Дождь прошёл. Наступили вёдра.
Глава XIV. Древний городок
Жила-была на свете трава, скала и деревья, и жила-была Катя.
Катя шагала в гору. Вот уже и дождь окончился, но она не спускалась вниз, а шла вверх, всё вверх!..
Завиднелись на широкой дороге железные кованые ворота. Катя увидела перед собой кованые ворота, но нисколько не удивилась. Если бы ей удивляться да удивляться, так что б это было с ней?!
Итак, впереди стояли ворота древнего города. Когда-то они закрывались на ночь от неприятеля. Но Катя была приятелем, и для неё ворота были открыты настежь.
Она шагнула в ворота и вошла в неслыханный и невиданный город.
Кто-нибудь подумает, что с нею случилась сказка. Но есть у нас и на самом деле этот полуразрушенный, древний город. Он стоит на высокой горе и разрушается от ветров.
Перед Катей были старые мостовые. Представьте себе мостовые, по которым когда-то ходили люди, проезжали телеги…
Не стало людей, лошадей, телег… Но ведь мостовые - они из камня, поэтому всех живучее.
Телеги и лошади умерли. А борозды от телег все жили. И умрут они только тогда, когда умрёт каждый камень на мостовой.
"Тебе хорошо?" - сейчас же спросила Катя.
"Мне так себе, - ответила мостовая. - Как мне может быть хорошо, когда по мне шагают одни экскурсанты… Никто не чинит меня, никакие гудронщицы в брюках, вымазанных гудроном. Никто не устраивает рядом со мной перекур… В общем, мне скучно. Мне не особенно хорошо".
"А тебе каково?" - спросила Катя у старого, разрушенного колодца.
"Мне так себе, - ответил колодец. - Каково может быть колодцу, когда никто из него не черпает воду, кроме сторожа по охране памятников старины… И то, скажу тебе по секрету, не для себя, а для своей лошадёнки. Мне обидно. И скучно. Мне так себе. В общем, мне не особенно хорошо, Катя…"
Но над городом было небо, умытое только что прошедшим дождём. И ему было хорошо оттого, что посредине стояло солнце. Солнце было такое яркое, что от земли поднимался пар; такое тёплое, что принялось сушить намокшее платье Кати и её осенние, кое-как зашнурованные ботинки.
Обрадовались разрушенные дома, что их увидела девочка: им было скучно стоять без дела - ведь сегодня здесь не было ни одной экскурсии.
Всё вокруг ей обрадовалось, каждый камень на мостовой. Сперва эти камни блестели от только что прошедшего дождика, но вдруг… раз-два! - и сделались старые, выщербленные, пожухлые… Их обогрело солнце, они просохли.
…Дом. И ещё один… Стоит почти совершенно целый. Только людей в нём нету. Люди - ушли. Они ушли дорогой веков…
Куда? Вон на то древнейшее кладбище, что на самом краю старинного города?..
Катя про это не знала. Необитаемый дом был для Кати живым. Она вошло в пустое, покинутое обиталище.
Здесь не водились даже летучие мыши. Только одна трава… Стёкол в окнах не было. Они упали и умерли. И никто не вставил новые стёкла. По комнате кое-где гулял ветер. На полу так робко росла трава, очень слабая, желтоватая, - ей не хватало света из-за пузатых стен.
Катя встала на цыпочки и глянула в маленькое оконце. Мир, который открылся ей, начинался с воздуха. У воздуха с этой большой высоты был цвет. Он казался голубоватым. Да ещё вдобавок был весь переполнен влагой только что прошедшего ливня… Теперь вода испарялась, превращаясь - нет, не в туман… Так нельзя сказать. Она превращалась в марево, которое жило - так думала Катя - только над самым морем!
Из маленького оконца видно было другую гору (ту, на которой когда-то жили монахи) и деревья. Сейчас они распрямились, стояли свежие и зелёные… Только редкие. Не сплошной полосой, а так: одно дерево, а подальше ещё одно, и ещё одно…
Катя медленно обошла дом - не улыбалась, не торопилась. Она даже спросить не посмела: "Скажи, каково тебе?"
Катя молчала, она прислушивалась… Что слышалось Кате? Шёпот, идущий от старых стен?
Стены рассказывали про людей, когда-то, давным-давно живших в городе… Иначе, чем мы, одеты были они и не слыхивали про то, что есть на земле самолёт или, скажем, машина - легковая и грузовая.
Катя была моложе и старше их на много веков.
Но дом нашёл слова, чтобы ей сказать: "Здесь жили дети. Дети играли в кремушки, бегали под дождём, как ты".
Стены шептали про то, что жили-были на свете бабушки. Бабушки приглядывали за своими внуками…
Жил-был на свете город, который когда-то был молодым. Женщины пряли, мужчины делали подковы для лошадей, малюсенькие подковы для низкорослых горных лошадок, - одним словом, такие подковы, какую нашла на дороге Катя.
Перешагнув порожек, она пошла вперёд, по необитаемым улицам, И заметила ещё один старый дом… Катя не знала, что этот дом, нависающий над скалой, назывался храмом, что в нём молились древние люди.
Они были совсем неучёные и не окончили средних школ. Они не знали про межпланетные путешествия, про оборотную сторону Луны и другие науки: например, про ботаника Рихтера, который всё ездил, ездил по белу свету… И всё больше верхом, верхом…
"Тебе каково?" - решившись, спросила Катя у одуванчика.
"Мне ничего себе, - ответил ей одуванчик, росший у старых стен. - Только мне немножко недостаёт солнца".
…Как страничка из книги, лежало перед девочкой прошлое. Но она ещё не умела читать. И вот это прошлое расступилось. И шагнуло навстречу Кате живой, всамделишной лошадью.
Лошадь щипала траву.
"Каково тебе?" - сейчас же спросила Катя.
"Мне - роскошно", - ответила лошадь.
Тут Катя вздохнула. И успокоилась.
Глава XV. Хранитель древности
Их было двое на пустыре из сплошных развалин: девочка Катя и молодая лошадь. Их окружало всё старое и разрушенное.
Но трава была как они - молодая. И одуванчики молодые. Все цветы в траве были молодые, неопытные и боялись за свою жизнь. Они боялись, что их сорвёт идущая мимо Катя.
…Но вот ещё один дом. Совершенно целый! Его окна застеклены. На окнах висят настоящие, пропылившиеся занавески.
Из этого дома выходит навстречу Кате нестарый, смуглолицый человек в феске.
Он говорит:
- Здравствуй, девочка. Ты заблудилась, девочка?..
Этот человек - сторож. Он охраняет богатство древности. Он - прапраправнук людей, которые жили здесь. Их потомок. И вот он сидит на вершине горы. Один на службе у государственного музея.
Он спрашивает:
- А что здесь делает девочка?.. Должно быть, девочка заблудилась?
- Нет, я не заблудилась, - сказала Катя. - Я просто пришла… Просто так пришла.
- Ну, а как ты нашла дорогу?
- Я не искала дороги, - ответила Катя. - Дорога нашла меня.
- А где твоя мама?
- Она в парикмахерской.
- А папа?
- Он хлеб печёт.
- Как же они отпустили тебя одну?!
- Они хотят, чтоб я не мешала.
- И всё же надо тебя отвести домой.
- Какой такой дом? - вздыхая, сказала Катя.
- Обыкновенный дом. У каждого человека есть дом.
- А у вас?
- Вот!
- Я немножко голодная, - тихо сказала Катя.
- Хорошо. Войди. Я дам тебе молока и хлеба.
…У сторожа был удивительный дом: полный книг. Сторож был молодой, но, видать, учёный… Сидел на вершине горы, охранял древности, пас козу, а в свободное время почитывал свои книжки. Ему не с кем было слово сказать. Но на полках в его удивительном доме стояло много-много людей: их мысли, их сердце, их жизнь, их доверие… И все эти люди рассказывали разными голосами о том, хорошо ли им жить на земле, средне, плохо или роскошно… И все они говорили чистую правду, - какому же серьёзному человеку охота сесть за книжку" чтобы соврать?
В летние вечера, когда на гору уже не взбирались больше туристы с экскурсоводом, он запирал ворота от города, запалял свечу и читал.
Зимой он тоже читал. Ещё больше! Всё вокруг лежало под снегом, туристы и вовсе не приходили, день был такой короткий, а вечера длинные…
Сторож читал все книжки подряд. И по многу раз. И от этого он сделался сильно учёный: много чего на свете узнал, много-много о чём ему рассказали книги.
Но книжки не рассказали ему про то, как втащить на высокую гору воды для питья и для умывания (в старину здесь был, должно быть, древний водопровод); не рассказали ему, как запастись хлебом на долгие зимние месяцы… Всё это учёный сторож придумал сам.
Он спускался вниз, в обитаемый город - в город тёти Муниры. Там были люди, вода, пекарни. Он брёл туда со своей лошадёнкой, впряжённой в телегу… И снова - в гору…
В этом городе вместе с ним жила молодая лошадь и две козы. А в доме, кроме книг, была паутина и пыль (он не особенно любил убирать. Зачем?).
Странный дом! Окон сторож не мыл никогда, сквозь стёкла едва просвечивал город… Но ведь сторож и так всё знал: про каждый ров, и про каждый дом, и про каждый колодец, и про молельню. Зачем же ему вытирать стёкла?
- Девочка, ты совершенно мокрая. Давай-ка высушим твои башмачки и платье.
Он снял с неё осенние башмачки, стянул сарафан и положил всё это на стул: на солнце.
- На. Оботрись.
И он подал ей тряпку, похожую на полотенце. (Должно быть, в книжках не было сказано, что полотенце надо стирать.)
После этого он налил Кате козьего молока в кружку и дал ей хлеба.
Катя ела, а он ей рассказывал, как очень-очень давно забрались сюда его соплеменники, как построили себе обиталище и окружили его стеною из камня.
- Погляди-ка в окно. Вот остатки стены.
(Но в окно ничего решительно не было видно!)
- …Мои предки сражались с врагами. Это чтоб защищать себя, они забрались так высоко… В городе были ворота (те ворота, в которые ты вошла). Рвы - канавы" выложенные изнутри камнями, - они наполняли водой, чтобы отгородиться от неприятеля, если тот ворвётся сюда… И жил-был город… А вон этот дом - видишь дом? - он совсем разрушенный (Катя решительно ничего не видела), это был дом писателя… В городе жили ремесленники. Ты знаешь, что значит ремесленник?
- Нет.
- Ну, в общем, они делали башмаки и всякую всякость… Здесь были торговцы, они торговали всем, чем придётся, - пряностями и тканями…
- Пряники я люблю, - вздыхая, сказала Катя.
- В городе жили воины. Они сражались с врагами…
Сторожу было скучно. Он жил один. Ему была охота поговорить. А ведь это всё же немного лучше - поговорить с шестилетней девочкой, чем с умной лошадью или умной козой. Ведь тем и вовсе нет дела до древности. Они сторожа совершенно не уважали.
- Вы такой ученый, - сказала Катя. - Может быть, вы прочли в своих книжках, как Рихтер, про орехи из миндаля?
- Пусть тебе станет известно, девочка, что мои предки завезли сюда пряности. И миндаль. Издалека. Они много кой-чего с собой привезли: они привезли жизнь свою собственную, своих детей и своих родителей… То, что осталось от моих предков, зовётся древней культурой… Но без древних культур не было бы на свете и нас, со всем, что мы знаем… Не было бы молодых городов с их домами и площадями, с их машинами и деревьями, с их школами и садами… Ты все поняла?
- Я хочу домой, - подумав, сказала Катя. - Я боюсь, что уедет Лена… Мне кажется, она складывала чулки и брюки в свой чемодан!
Катя сильно устала. Но сторож об этом не догадывался. Он прочёл много книг, но не было у него ни дочки, ни сына… И он запамятовал, что от подъёма на такую большую гору может устать такой маленький человек.
Из этого мы должны сделать вывод, что любой учёный может что-нибудь да не знать, перепутать, забыть, упустить… Это с одной стороны. А с другой - ещё не все книги и не про всё на свете написаны: надо быть терпеливым и подождать.