Мы еще раз качнули катер - и точно: выхлоп, выходящий в воду ниже ватерлинии, зачерпнул воды и, когда поднялся, вылил ее всю в катер.
- Урра-а! - почему-то радостно закричали мы.
- Еще же вал сломан, - сказал я.
- Ерунда!
Мы быстро сняли крестовину соединения коленвала, выползли по камням на берег.
Потом мы радостно бежали по лесной дороге. Тепло, сухо, иногда пунктиром блеснет паутина.
Мы пробегали мимо заставы, и тут я увидел выходящего из ворот своего знакомого - часового. Я бросился к нему.
- Слушай! - закричал я. - Знаешь, в чем оказалось дело? Нужна труба дюрита подлинней, и все! Слушай! У вас же есть, наверно, дюрит!.. Слушай! Дело есть! Надо катер с камней стащить! У вас есть же, наверно, вертолеты там, транспортеры?
Он резко повернулся и ушел обратно.
Через час мы выходили с погранзаставы с трубой дюрита. Мы помчались в поселок, где, как нам сказали, можно получить остальную техническую помощь.
В мастерской было темновато, пахло машинным маслом. Сварщик вставил в зажим нашу крестовину, кивком сбросил на лицо маску с мутным слюдяным окошком.
Тракторист со стоящего здесь трактора подробно расспрашивал меня о причинах нашего бедствия и время от времени издевательски повторял, подмигивая остальным:
- Правильно говорит городской мальчик!.. Правильно говорит приезжий мальчик!
- Ну, все! - сказал сварщик. Толстый светящийся шов на нашей крестовине быстро гас. Сварщик передал крестовину слесарю, тот, зажав ее в тиски, долго обшаркивал напильником.
- Да ничего!.. Неважно! - сказал я.
- Правильно говорит городской мальчик! - сказал тракторист.
- С камней-то как будете сниматься? - спросил сварщик.
Никита пожал плечами.
- Катки надо. По каткам снимете.
- А где их взять?
- У дядя Миши спросите, у лесничего.
- А он даст?
- За пол-литра он все даст! - сказал сварщик.
Когда мы вышли из мастерской, солнце уже садилось. День, можно сказать, пошел на сварку.
Мы шли по улице и вдруг увидели идущего зигзагами старичка.
- Кто это идет? - взмахивая руками, кричал он. - Это дядя Миша идет! Кто-о здесь хозяин?.. Здесь дядя Миша хозяин!
- Дядя Миша! - подошел к нему Никита. - Нельзя ли для катков бревнышек из сухостоя, катер на воду спустить?
- Счас! - подумав, сказал дядя Миша. Он ушел в дом, и долго его не было. Потом вдруг оттуда раздались крики:
- Кто это идет?.. Это дядя Миша идет!.. Кто здесь хозяин?.. Здесь дядя Миша хозяин!
Решившись, мы вошли в дом.
- Дядя Миша! - сказал Никита. - Ну что тебе сделать? Санитарную рубку? Рубку ухода? Рубку осветления? Ведь загажен же лес!
Взгляд дяди Миши остановился вдруг на Никите.
- Один плыл али с красной девицей? - неожиданно нараспев заговорил он. (Я понял вдруг, что мы имеем дело с колоссальным жуликом.)
- Да я не о том! - с досадой сказал Никита.
Тут дядя Миша стал долго пить чай, бормоча примерно одно:
- Вот ужо… распогодится… ободняется… Вот ужо - выпью водушки…
- "Водушки" - это что-то новое! - сказал Никита.
Тут дядя Миша, всхлипывая, стал вспоминать какие-то "березушки", которые он, видимо, продал.
Никита, яростно ощерясь, схватил его и начал трясти:
- Ты, гнида! Ты будешь работать или нет?!
Потом, сам испугавшись своей ярости, Никита отпустил его, и мы вышли. К ночи мы снова вернулись к катеру.
Катер, накренясь, белел среди абсолютной тьмы. Только волны, пробиваясь через камни и выходя на ровное место, с шипеньем растекались, словно кто-то растягивал в темноте белую резинку.
Мы пролезли по скользким камням до катера. На волны я не обращал внимания уже, они меня больше не волновали.
Мы зажгли на катере свет, поставили коленвал, натянули на выхлоп черную тугую трубу дюрита.
Когда рассвело, вышло солнце, я бросал, уже с кормы, спиннинг. Однажды, когда я подматывал, рядом с моей блесной шла маленькая рыбка, - видимо, думала, что нашла подружку, хотела подружиться.
Потом вдруг раздался стук - и по камням подъехал дядя Миша. На телеге был навален сухостой.
- Семнадцать шестьдесят!.. Брут-та! - бодро закричал дядя Миша, соскакивая. - Деньги давай!
- "Брутто", - усмехнувшись, сказал Никита, - это значит вместе с ним, и с лошадью, и с телегой!
Мы сгрузили с телеги стволы. Дребезжа по камням, дядя Миша бойко умчался.
Мы стали таскать бревна на камни. Вдруг мы услышали громкий треск. Вдоль берега ехал трактор. Трактор остановился, с него спрыгнул тракторист.
- Та-ак! Правильно делает городской мальчик! - закричал он.
Он быстро разделся, залез в воду, стал ворочать с Никитой бревна. На руке синела надпись: "Слава доблестным соколам!"
Потом он уплыл с тросом, завел трос за далекий одиночный камень, потом, вернувшись, надел петлю на швартовы катера.
Прямо мокрый, плюхнулся на сиденье трактора, трактор заревел, трос страшно натянулся… Катер, дернувшись, прокатился по бревнам и с размаху плюхнулся на чистую воду.
… За это время я отварил картошки, потом полез на катер за консервами. Но когда вернулся, тракториста уже не было, только валялись на полдороге вилка с наполовину откушенной картошкой, - так стремительно он уехал.
… Долго рассказывать, как мы шли обратно, снова через всю Ладогу, через всю Неву.
При входе в Неву у нас кончилось масло, потом - солярка, стрелки стояли на нуле, но мы как-то шли.
Никита ложился в поддон мотора, вычерпывал старое, переработанное масло, процеживал его сквозь марлю в банку и снова заливал в двигатель.
- Как идем! - время от времени восхищенно говорил он. - Масло на нуле. Солярка на нуле!
И вот показался высокий мост Володарского, потом другие мосты.
- Как идем… Как идем! - повторял Никита.
У Литейного моста нас встретила вдруг волна, достающая до стекла рубки, но после Ладоги нам это было смешно.
Мы дошли до Каменного острова и стали там на стоянке катеров. Покачиваясь, мы вышли на берег. Потом мы сели на такси и доехали до дому. Нас радостно встретила Лиза, моя старшая сестра, жена Никиты.
В грязных, промасленных робах мы долго сидели посреди комнаты. Лиза о чем-то нас спрашивала, но мы молчали.
- Как шли!.. Как шли! - сказали мы неожиданно вместе.
На следующий день, придя немного в себя, я позвонил одной своей знакомой - Лене. Мы пошли с ней в кино, но и там я все не мог успокоиться.
- Как шли! Нет, как шли! Представляешь? - говорил я.
Она сухо кивала.
- Что ж ты думаешь? - говорил я. - Дядя Никита на дно ложился, грязное масло вычерпывал из поддона, процеживал сквозь марлю и снова в двигатель заливал!
- Не мог бы ты поговорить о чем-нибудь более интересном? - неожиданно сказала она.
- Как же неинтересно? - я обомлел.
Во время всей картины я молчал, но на улице, забывшись, снова начал свое: "Солярка на нуле, масло на нуле" - и вдруг, опомнившись, заметил с удивлением, что Лены уже нет.
На следующий день я пошел в школу и там все рассказывал, не мог успокоиться, но никому почему-то не оказалось особенно интересным узнать, как мы шли.
- Ивинский разлив? - усмехнувшись сказал Эдик Куравин. - А, помню! Крохотная клякса на карте Ленинградской области!
- А Лутонинская луда? - сказал я. - Там туман был… как на Юпитере!
- Юпитер, мне кажется, несколько дальше, - снисходительно произнес Эдик, и все дружки его засмеялись: в классе многие его обожают, подражают ему.
- А в Ладоге шторм был - четыре балла! - сказал я.
- Подумаешь, четыре! - сказал Колька Руднев, усмехаясь. - В Бискайском заливе всю дорогу двенадцать!
"Понятно, - в ярости думал я. - Все-то они знают, обо всем уже слышали. Только сами ничего не видели и не чувствовали! И не увидят ничего, если такими же будут! Всю жизнь так проживут, словами отделываясь, и не догадаются даже, что в жизни не участвовали!"
После школы я пришел домой.
- А где Никита? - спросил я.
- Не знаю! - сказала Лиза, волнуясь.
Я вышел, сел на трамвай и поехал на стоянку катеров.
И увидел там у бона наш катер. Брезент с него был снят, переборка сдвинута. В рубке сидел Никита. Рядом лежал кожух двигателя. Открывшийся двигатель был черный, почти обугленный.
- Сгорел! - сказал Никита. - Ну, это и понятно: масло на нуле, солярка на нуле!
- Как шли… как шли! - радостно повторили мы вместе.