Да что она там понимает, эта болтунья! Конечно, ей невдомек, что теперешние родители Эдвина - вовсе не настоящие его родители, они просто усыновили Эдвина, когда тот был еще малышом. А его настоящие папа с мамой - последние светлые эльфы Предела. Они попытались уйти отсюда в Запределье и случайно потеряли сына в Прорве, вот почему Эдвин так не похож на обычного человека…
Когда Дэви станет Великим Магом, он подарит Эдвину заоблачного коня и возьмет его с собой в Запределье - погостить недельку-другую на Иннэрмале. А потом разыщет его родителей-эльфов, которые ни за что не отдадут сына в далекую спецшколу, а уж тем более в приют! Потому что так поступают со своими детьми только люди…
По средам у первоклассников бывало пять уроков, в остальные дни - только четыре (и тогда можно было часок посидеть под лестницей, болтая со Штормягой), - но каждый день ровно в два часа все ученики филологической школы являлись в столовую на обед.
Школьная столовка так же мало походила на приютскую, как правобережный город - на левобережный: здесь всегда было уютно и чисто, никто не плевался компотными косточками и не пытался выбить из рук зазевавшегося олуха тарелку или стакан. Здесь каждый сам подходил к раздаточному окошку за обедом, а потом каждый мог подойти еще и за добавкой…
Спустя неделю Джон впервые решился проделать такое за компанию с Эдвином, а вскоре так расхрабрился, что отправлялся за добавкой уже один, хотя девчонки-старшеклассницы всякий раз жалостливо перешептывались за его спиной: "Приютский…", а кухонные тетки, накладывая на его тарелку горы еды, смотрели на Мильна так, словно тот вот-вот мог хлопнуться в голодный оборок…
Ну и плевать, зато какую вкуснотищу тут всегда давали!
Когда Дэви станет Великим Магом и научится из ничего делать что-то, он каждый день будет сотворять себе на обед курицу с рисом, а на сладкое - желе со взбитыми сливками. А первым делом научится делать клубничный пломбир!..
После обеда Домашние убегали в свой пансионат, а Мильн отправлялся в школьную библиотеку.
Удивительно, но директор сиротского дома не врал, рассказывая, что книжек в библиотеке филологической спецшколы читать - не перечитать!
Когда госпожа Роза впервые привела Джона в библиотеку, тот просто ошалел от восторга при виде большущей комнаты размером почти со спортзал, уставленной сотнями высоких стеллажей. На каждом из стеллажей было столько книг, сколько Джон не прочитал за всю свою жизнь, и их позволялось брать с полок самому, вот это да-а!
Когда Дэви станет Великим Магом, у него обязательно будет своя библиотека с такими же высокими стеллажами, и там будет точно так же вкусно пахнуть бумагой и пылью… Вот только за порядком в его библиотеке станут следить не люди, а домовые!..
Правда, две старушки, распоряжавшиеся богатствами школьной библиотеки, были довольно милыми - для людей - только слишком уж въедливыми и пронырливыми. Они быстро запомнили Мильна по имени и в лицо (конечно, с кем тут можно было перепутать чучело в приютской одежде?) и так же быстро разведали и запомнили его любимое убежище на подоконнике за последним стеллажом. Стоило Джону как следует зарыться в книгу, как над ним откуда ни возьмись появлялась одна из старушенций и сгоняла его с подоконника словами: "Джонни, здесь же дует!" или: "Иди-ка лучше в читальный зал, хватит портить себе глаза!".
Мильну волей-неволей приходилось выбираться из уютного закутка и тащиться в читальный зал…
Где, в общем, тоже было очень неплохо: все, от стен до ламп, там было зеленовато-голубого цвета, как на дне моря. Занимавшиеся в зале старшие вундеркинды почти всегда говорили вполголоса и совсем не обращали внимания на Мильна, когда тот прокрадывался к самому дальнему столу и раскладывал на нем свои тетрадки и книжки.
Пару часов Мильн то читал, то делал уроки, время от времени поглядывая в окно на западный склон Замкового Холма, но чем ближе время подбиралось к семи, тем ужаснее становилось жить на свете и тем громче начинали бить часы на ратушной башне.
Когда эти часы отбивали шесть, филпсихи один за другим гасили лампы на своих столах и уходили из зала: автобусы скоро должны были увезти их в столичный пансионат. Спустя четверть часа Мильн оставался в зале совсем один, медленно складывал учебники в сумку и начинал смотреть на стрелки больших круглых часов над входной дверью. В зеленоватом полумраке громко раздавалось щелканье часов, которые перекидывали секундную стрелку с деления на деление все быстрей и быстрей…
Когда Дэви станет Великим Магом, он научится останавливать время и тогда сможет торчать где угодно сколько угодно, не боясь никуда опоздать. И зачем только люди изобрели все эти часы, минуты, секунды?!..
С оглушительным щелчком большая стрелка перескакивала на цифру "двенадцать", маленькая упиралась в цифру "семь" - и Мильн срывался с места, семенил через читальный зал, клал на стол библиотечную книжку, бормотал библиотекаршам: "До сдань" - и выскакивал из библиотеки.
Школа по вечерам была такой же пустой, таинственной и тихой, как и ранним утром, но сейчас Мильну было на это плевать!
Он почти бегом проскакивал через коридоры, слетал по лестнице, открывал тяжелую наружную дверь, быстро проходил по садовой дорожке, толкал железную калитку и оказывался на вечерней Верхней Улице, ничуть не похожей на Верхнюю Улицу дневную. Справа шевелились деревья школьного сада, слева светились редкие фонари во дворах чужих домов, а впереди тянулся длинный черный тоннель улицы… Нырять в него было страшнее, чем в глотку Прорвы, но еще страшнее было опоздать на ужин в мурленбургском приюте!
Джон несколько раз глубоко вздыхал, собираясь с духом, скрещивал пальцы в охранном знаке - и очертя голову бросался в черноту, вниз по склону Замкового Холма.
Вниз, вниз, вниз - по гладким камням мостовых; по крутым изгибам переулков и улочек; мимо домов с уютно светящимися окнами; сквозь красно-желтое пламя аллей, где листву кленов просвечивали шестигранные старинные фонари; по крутым ступенькам каменной лестницы, сбегающей к черной реке - вниз, вниз, вниз!
Правобережный Мурленбург растворялся во тьме за его спиной, а зарево огней левобережного города становилось все ярче: он как будто снова падал в ночное море, в котором отражались тысячи звезд!
Под его ногами гулко пружинили доски моста, потом мост заканчивался, Мильн с разгону вылетал на утоптанную тропинку - и оказывался на левобережье.
Всякий раз в этот миг его ноги начинали цепляться одна за другую, и почти против собственной воли Джон переходил с бега на быстрый шаг, с быстрого шага - на медленный, а по Приютскому Тупику проползал со скоростью больной улитки. И все-таки в конце концов он добирался до обшарпанного кирпичного дома, который уже кровожадно облизывался и нетерпеливо чавкал дверями в предвкушении лакомой добычи. Мильн делал глубокий вдох, складывал пальцы левой руки в Знак Экс, бормотал Заклинание Щита и приоткрывал дверь…
Иногда Щит срабатывал, и большие парни на первом этаже словно не замечали "Вундера". Иногда заклинания срабатывали еще лучше, и Джон, проскользнув в спальню, обнаруживал, что там никого нет. Но даже в такие сверхудачные вечера он едва успевал засунуть сумку за шкаф, подальше от чужих глаз, как его подбрасывало в воздух злобное верещанье звонка, приказывающего немедленно явиться в столовую.
Когда Дэви станет Великим Магом, он оживит этот звонок и запихает его внутрь будильника, поставленного на непрерывный звон, чтобы горластый поганец мог сам понаслаждаться невыносимым оглушительным дребезжаньем!..
Ужин в приюте бывал еще кошмарнее завтрака, потому что после ужина Мильну НЕКУДА БЫЛО СБЕЖАТЬ.
Поэтому он даже не очень огорчался, если Куси-Хватай или другой воспитатель награждали его штрафным кухонным дежурством. Лучше уж было плескаться в мойке под визгливый хохот и глупую болтовню кухарок и стукаться грудью о раковину от тычков остальных "штрафников", чем весь вечер отбиваться в спальне от своих придурочных одногруппников…
Когда Дэви станет Великим Магом…
Впрочем, он пока еще не решил, что сделает тогда с Бэк-Джоем, Булкой, Кеном, Задохликом Тяпой и Никласом, но Рыцарь-Бродяга уже подыскивал для них уютный уголок на Острове Ужаса в своем Темном Царстве. Ничего, когда-нибудь они узнают, что такое Час Возмезлия и Справедливости! Не все же им издеваться над другими!
А они издевались над Мильном как раз потому, что тот был ДРУГИМ.
Ну и что же, что у него тоже не было родителей и своего дома?
Ну и что же, что он тоже одевался в убогие казенные шмотки?
Ну и что же, что он никогда не бросался в приюте умными словами, зато очень быстро выучил те слова, без которых не мог обойтись в разговоре ни один приютский?
Ну и что ж, что он никогда не ябедничал на своих обидчиков и несколько раз в отчаянии пытался драться?
Все равно он был Другим - и поэтому два часа между ужином и отбоем тянулись для него медленнее всего остального дня.
Но рано или поздно всему приходит конец - и вот коридоры и комнаты прошивал последний звонок, дежурный воспитатель проходил по спальням с вечерней проверкой, и все мальчишки запрыгивали в постели. Одним из самых страшных преступлений в приюте считался шум в спальне после отбоя, поэтому скоро на втором этаже делалось очень тихо, только внизу, в комнате воспитателей, продолжал негромко болтать телевизор…
И тогда смертельная тоска начинала звенеть в темноте спальни, словно вопль погибающего на берегу дельфина. Кровать пронзительно скрипела в ответ на каждое робкое шевеление, жесткое одеяло кусало даже сквозь пододеяльник, весь мир вокруг становился таким угрюмо-злобным, холодным и беспросветным, что казалось немыслимым дотянуть до далекого, как старость, утра… Наверное, так же погибали в темноте и безысходной тоске узники в Подвалах Погибших Душ!
В такие минуты казалось, что легче не жить, чем жить…
А ведь бывали вечера еще и похуже, и бывали похуже дни.
Например, случались дни проливных дождей с дурацкими плащами из полиэтилена и с обязательными наказаниями за промокшие ботинки; дни контрольных по арифметике с паническим страхом получить двойку и вылететь за это в общую городскую школу, где придется ходить в один класс с Бэк-Джоем и его акулами; дни, когда эти акулы добирались до сумки Мильна и разрисовывали его тетради неприличными словами…
Но самыми-самыми ужасными были дни, которые люди почему-то называют выходными. Мильн называл их, наоборот, безвыходными - сто чертей и одна ведьма, что это были за дни! Одних субботних занятий в столярной мастерской хватило бы, чтобы на всю жизнь остаться заикой, но воскресные банные дни бывали еще страшнее, куда там до них "Кошмару на Улице Вязов"!
Однако именно в один из таких кошмарных воскресных дней Мильн и совершил Великое Открытие.
В то воскресенье после банного бедлама приютских, как обычно, загнали в каземат столовки, чтобы отец Дакс перед обедом навешал им на уши очередную порцию лапши.
Грозно потребовав тишины, священник перешел на проникновенный тон и начал заливать о том, что нужно прощать своим врагам и любить их, как себя самого… Не, во дает, а?! Сразу видно, что его никто никогда не выталкивал из бани голым на задний двор и что никто никогда не выливал ему на спину полный таз кипятка… "Если тебя ударят по правой щеке, подставь левую", - интересно, если бы этому вруну и в самом деле вылили на спину таз кипятка, неужели он попросил бы, чтобы ему вылили на спину еще и второй?!
Мильн успел мысленно вылить на отца Дакса целых четыре таза (непохоже было, чтобы священник возлюбил его за это, как себя самого), - как вдруг сидевший рядом Никлас залепил жеваной бумагой в ухо большому парню за соседним столом, а когда тот разъяренно обернулся, жестами показал, что это сделал Вундер! Тогда большой парень так же молча показал, что он сделает с наглым щенком, как только закончатся проповедь и обед…
Обед и проповедь кончились в тот день удивительно быстро, и большой парень (кажется, его кличка была Скула), чуть не перехватил Мильна в дверях столовой. В самый последний миг Джон все же сумел проскользнуть у него под рукой, шмыгнул на лестницу черного хода и помчался вверх, перепрыгивая через три ступеньки, а Скула внизу страшно топал и вопил, чтобы щенок остановился, не то хуже будет!
Какое там! Джон несся, как метеор, и через несколько секунд уже стял под чердачной дверью. Может, здесь Скула не догадается его искать?!
Обычно приютские не совались на чердачную площадку, потому что на чердаке обитал призрак Заживо Сожранного Мальчика.
Мальчишки не раз шептались в темноте после отбоя о том, как когда-то, давным-давно, один воспитатель запер провинившегося пацана на чердаке приюта, где тогда водились стаи огромных крыс. Сперва парень ужасно вопил и визжал, потом затих, а когда дверь наутро открыли, оказалось, что крысы обглодали беднягу аж до голых косточек, брр!
Злодей-воспитатель сбежал из приюта, крысоловы истребили здесь всех крыс, но призрак Заживо Сожранного с тех пор так и бродит по комнатам в сопровождении полчищ призрачных крыс - все ищет, ищет своего убийцу-у-у! Вот несколько лет назад одного мальчишку заставили в наказание мыть лестницу под чердачной дверью - так наутро его нашли совсем свихнувшимся, и все руки у него были в крысиных укусах…
Эти рассказы живо припомнились Джону Мильну, когда он стоял в темноте у чердачной двери, на добрый локоть не доходившей до полу. Но Скула казался сейчас ему в миллион раз страшнее всех призраков в мире, и когда тот затопал по площадке второго этажа, Мильн не выдержал, в панике шлепнулся на пол и протиснулся в щель под дверью, едва не порвав рубашку на спине.
Он вскочил на ноги в пыльном полумраке чердака - и только тогда понял, какой безумный поступок совершил.
А вдруг из-за хаоса поломанной мебели на него сейчас хлынут сотни крыс?!
А вдруг откуда-нибудь со стоном выступит призрак с перегрызенным горлом?!
А вдруг этот призрак не поверит, что Джон - крестник Повелителя Царства Духов и Теней?!
Мильн зажмурился и целую вечность стоял, скрестив пальцы на обеих руках в Защитном Знаке, не решаясь ни шевельнуться, ни поглубже вздохнуть… Но минута тянулась за минутой, а никто вокруг не стонал, не пищал и не шебуршился. Вопли Скулы тоже утихли: наверное, тот бегал сейчас по второму этажу, недоумевая, куда подевался наглый "щенок". Разве мог он подумать, что кто-то рискнет сунуться на чердак, прямо в зубы кровожадным призрачным крысам!
Но никаких крыс здесь нет, ни призрачных, ни живых, верно? И никаких Заживо Сожранных тоже нет, это обычное человеческое вранье вроде проповедей отца Дакса. Но самое главное - здесь нет людей!
Джон открыл глаза, медленно перевел дух, чихнул и сделал первый осторожный шаг туда, где сквозь мебельные баррикады тускло светилось единственное окошко…
Конечно, никакого призрака на чердаке не оказалось, и крыс тоже не оказалось, зато среди поломанной мебели жили десятки страхолюдных пауков. Но даже если бы чердак кишел не пауками, а смертоносными змеями, Мильн все равно каждый день залезал бы туда, наплевав на наказания за перемазанную одежду и грязное лицо. Стоило вытерпеть любое наказание за счастье иметь свою берлогу, где можно прятаться после ужина и в выходные, можно хранить свою сумку и без помех читать у пропыленного чердачного окна…
И откуда в любой момент можно рвануть домой, за Край Света - туда, где порой бывает еще трудней и опасней, чем в Пределе, но всегда в тысячу, в миллион раз раз лучше, чем здесь!
ГЛАВА ВТОРАЯ. Запределье, Предел. Люди и нелюди
"Здесь мы - только сорная трава", -
утверждает хиленький сонет.
Это просто вздорные слова!
Я - трава? Я заявляю: нет!Нет, я сквозь асфальт не прорастал
с робкою мечтою о тепле,
я, как черт, над крышами летал
на лохматом черном помеле.Я смотрел на город сверху вниз,
сидя на трубе, хлестал вино,
и, метлой задевши о карниз,
утром я влетал в свое окно.Так при чем тут сорная трава?
Это только глупые слова!Эрик Снайгерс, "Венок городских сонетов"
- Дэви, сзади!..
Дэви обернулся - и подпрыгнул что было сил: прямо на него несся черный паук размером с иннэрмальского кабана. Только крик Рона и мгновенный прыжок спасли Дэви от столкновения с этим чудовищем. Волосатые лапы взметнулись, чтобы его ухватить, но он увернулся и, падая на бок, выкрикнул Заклинание Белого Камня…
Паук лопнул, словно в него угодила граната.
Прикрывая голову от летящих во все стороны клочьев, Дэви услышал новый отчаянный крик Рона и почти вслепую хлестнул в ту сторону Заклинанием Падающей Звезды. Земля содрогнулась, воздух надрывно зазвенел.
- Блин горелый!.. - простонал Рон.
Дэви вскочил и пинком сбросил с друга второго паука, слабо дергающегося в предсмертных судорогах.
Заморок сел и очумело затряс головой.
- Ты все-таки смотри, куда лупишь! - выдохнул он. - У меня чуть уши не оторвались!
- Клянусь Люцифером, тебе и вправду стоило бы их оторвать! - Дэви за локоть поднял Рона с земли. - Я же просил тебя не выходить из пентаграммы! Я же просил прикрывать меня из арбалета! А ты что творишь?
- Во-первых, прикрывать уже нечем, последний болт я выпустил пять минут назад, - с достоинством ответил Рон и выплюнул клочок паучьей шерсти. - Во-вторых, черта с два этого урода остановили бы даже несколько болтов! А в-третьих…
- Он не цапнул тебя? Ну, и что же "в-третьих", очень интересно?
- В-третьих, откуда здесь взялись эти пугала? Ты только посмотри на них, бр-р! Да та многоножка из Подвалов Погибших Душ по сравнению с ними - просто красотка!
- Это сторожевые пауки Конрада. Наверное, дела старикана совсем плохи, раз он швырнул нам на головы своих любимых восьмилапых телохранителей, - Дэви тронул сапогом круглое волосатое тело и тревожно посмотрел на проносящиеся над холмом фиолетово-черные тучи. - Знаешь, Рон, надел бы ты все-таки кольчугу!
- А чем тебе не нравится мой прикид? - Рон подтянул истрепанные джинсы и безуспешно попытался стряхнуть золу с ковбойки. - В Глоре я дрался в этих шмотках и даже без кроссовок - и ничего!
- Аррргххх, кончай трепаться! Если на нас опять посыплются пауки и один из них ухватит тебя жвалами, черта лысого тебе помогут кроссовки! Говорят, яд сторожевых пауков за несколько секунд убивает грифона!
- Усек, - Рон помотал головой, вытряхивая золу из волос, и тут же размазал ее пятерней по и без того черной физиономии. - Хорошо, так и быть, надену кольчугу, хотя в этом железе я мерзну, как муха внутри сосульки…
Заморок пошел к обгорелому дереву, под которым валялась его кольчуга, а Дэви стал подниматься на вершину Холма Химер.
Зола скрипела под сапогами, зола хрустела на зубах, зола взмахивала лохматыми крыльями под порывами ветра и оседала на голубых линиях, разбегающихся из-под воткнутого в вершину меча.