Грузчики подошли к буфету. Обозрели с неудовольствием.
- Он, хозяйка, не разбирается.
- Разломайте тогда!
- С ним до ночи прокантуешься. Это блиндаж в три наката, его бомбой не взять…
- Я отдельно заплачу, - сказала мать. - Вы уж помогите. Без вас мы погибнем с этим сооружением.
Грузчики выжидательно молчали, отворачивая лица.
- Я хорошо заплачу, обижаться не будете!
- Ну, Семен? - спросил первый.
- Дак чего, раз обещают по-человечески… Надо выручить.
- Тащи снизу ломик, топор захвати тоже. Ну, хозяйка, только ради любезности, по-свойски…
За спиной у матери, складывавшей посуду, раздался первый тяжкий удар - и затрещало, застонало раздираемое дерево.
3
И вот на том месте, где стоял нескладный буфет, возникла стройная, матово поблескивающая финская "стенка". Ее верхние полки мать заполнила книгами, а на средних и нижних расставила посуду и разные безделушки.
- Ну, каково?
- Замечательно, - сказал Аркадий Антонович.
- Нравится? Только искренне, искренне!
- Конечно, нравится. Еще бы не нравилось. А буфет где?
- Знаешь, сначала я думала - сдам в комиссионку. Но там полно рухляди, и стоит она такие копейки, что нет смысла возить! Я плюнула и решила выбросить. А эти штуки удивительно удобные! Места не занимают, но все помещается!
- Там у Женьки доска была. Для работы.
- Господи, для какой работы? Для баловства!
- Пилил он что-то. Сверлил.
- А что? Ты видел, что именно? Деревянное ружье. Я его тоже выкинула.
- Может, ему надо?
- И пчел надо было разводить, - сказала мать. - Помнишь, на балконе-то?
- Да уж, этого я не забуду.
- До сих пор небось почесываешься? - Мать оглянулась на него, смеясь. - Ему, Аркаша, пора от всего прежнего отвыкать… А тебе пора быть с ним решительнее. Ты к нему относишься, как к грудному. Знаешь - несет папа из родильного дома такой сверток - и уронить боится, и покрепче взять боится…
- Не знаю, - сказал Аркадий Антонович. - Я ведь не носил.
Мать снова оглянулась.
- Прости, я неудачно выразилась. Но все равно - тебе надо привыкнуть, что он взрослый, нормальный парень. Попроще с ним, посмелее. Он поймет.
- У нас с ним не получается, - сказал Аркадий Антонович. - Вроде все благополучно, но я чувствую: не получается. Ты не смейся, но год назад мне было легче.
- Когда он тебя выгонял?
- Да, как ни странно… Он меня выгонял, а мне надо было добиться, чтоб он стал меня уважать, чтоб согласился на нашу с тобой свадьбу… Я знал, чего добиваться! А сейчас я теряюсь, не понимаю его… Он на все согласен. Как-то странно на все соглашается!
- И слава богу, Аркаша. Неужели тебе хочется, чтоб вы ругались?
Аркадий Антонович, сгорбясь, присел на диван, сцепил худые руки на коленях.
- Иногда люди ругаются, - сказал он, - но ощущают близость друг друга.
- Скандалов, Аркаша, было достаточно.
- Конечно. Я помню. Но в те дни Женька не выглядел побежденным. А сейчас он все делает, как побежденный. Ты замечала?
- Господи, тебе это мерещится!
- Вчера ты прогнала его с кресла, а он - ни слова. Ушел как побитый!
- А что он мог сказать, Аркаша?! Я и тебя прогоню, если будешь пачкать обивку. В доме наконец появился порядок, давайте его беречь!
- А тебе не кажется… - Аркадий Антонович еще больше сгорбился, взглянул на нее снизу. - Тебе не кажется, что мы неправильно начали совместную жизнь?
- А как надо было?
- Я не знаю. Может, правильнее начать с другого. А не с этой мебели, например.
Мать обернулась недоуменно:
- Почему? Она же тебе нравится? Или ты боишься сказать правду?
- Нравится, - подтвердил Аркадий Антонович. - Но мы это устраиваем для себя. Для нас двоих. А Женька?
- Думаешь, ему будет хуже в прилично обставленной квартире? Аркаша, не усложняй ситуацию. Если говорить откровенно, Женька привык жить, как на вокзале. Настоящего дома у него никогда не было. И слава богу, что он теперь появился! Научится жить, как люди.
- Разве этим определяется людское житье? - сказал Аркадий Антонович, не меняя своей неудобной, неустойчивой позы.
- А чем?
Он опять глянул снизу, но не ответил.
- Что же ты молчишь? - Мать перестала возиться с посудой и стояла выпрямившись. - Говори!
Аркадий Антонович все молчал.
- Если я зря старалась, почему ты не сказал этого раньше?! Я бы не носилась как сумасшедшая, не бегала после работы по магазинам! Ты считаешь, все это легко достается?
- Нет. - Он качнул головой, поморщился. - Нет. Я представляю, каково тебе. Но, может, ты… чересчур увлеклась?
Мать подвинула к себе стул, оперлась на его спинку. Отвернулась. Аркадий Антонович вдруг сообразил, что она беззвучно плачет.
- Ты что, Зоя?.. - Он вскочил, подбежал. - Ну что ты! Извини, я совершенно не хотел обидеть! Зоя, что ты!..
- Надеюсь, ты не думаешь, - сказала мать, - что я, как голодная на хлеб, накинулась на эти покупки…
- Зоя!
- Я надеюсь, - повторила она упрямо, - ты не считаешь меня стяжательницей!
- Перестань, Зоя!!
Она подняла к нему мокрые глаза:
- Ведь обидно, Аркаша. Я так старалась. Я так хотела, чтоб вам понравилось…
- Милая, ну извини, я сказал глупость.
- Нет, Аркаша. Дело не в словах. Я тоже чувствую, что у нас не ладится… Только мебель здесь ни при чем.
- Ты устала.
- Мы все устали, пока это тянулось - и дурацкий развод, и ссоры с Женькой, и переезд сюда… И ты устал, и Женька устал. А меня одна надежда грела: вот все это кончится, забудется - и пойдет нормальная жизнь.
- Я тоже так думал.
- И вот мы дождались. У нас все есть. У нас все есть для хорошей, нормальной, счастливой жизни… Так почему же?..
- Она не начинается?
- Да. Почему нет и нет этой счастливой жизни? Мы же старались! Мы же все сделали!
В прихожей щелкнул ключ в дверях.
Оба они повернули головы: мать втерла щеки, чтобы Жека не заметил ее слез.
- Сейчас соберу вам поужинать…
Жека - со слежавшимися от шапки волосами, бледный и сумрачный - вошел в комнату, сощурился от яркого света. Хотел кинуть на диван свой портфель, но опомнился, поставил на пол.
А когда он распрямился, то увидел финскую "стенку". Матово лоснились ее протертые полки и дверцы, сияла расставленная посуда. Красиво все было. Как на витрине.
- Занимался английским? - спросил Аркадий Антонович.
- Ага.
- Хоть немножко-то догоняешь?
- Не знаю.
- А у нас перемены. Смотри, что мать раздобыла. Одобряешь? По-моему, очень хорошо - и современно, и удобно.
- Да.
- Все основное теперь куплено, - сказал Аркадий Антонович. - Может, что-нибудь купим тебе? Лично тебе?
- Зачем? - спросил Жека тускло.
- Ну, я не знаю. Наверно, ты мечтаешь о чем-нибудь. Раньше у тебя воспитывались всякие зверюшки. Давай купим аквариум с рыбками?
- Не надо.
- Грязи от него никакой, а впечатлений много. Я в детстве долго мечтал об аквариуме.
- Не надо.
- Ты не отказывайся, Женя. Понимаешь, теперь у нас появилась возможность. И хочется, чтобы ты ни в чем не испытывал недостатка.
- Я не испытываю.
Жека подошел к окну и, чтоб не встречаться глазами с Аркадием Антонычем, стал смотреть сквозь запотевшее стекло. В нем отражались огоньки люстры. Много их было, мелких и одинаковых, как мошкара.
- Женя, а зверюшками ты больше не увлекаешься?
- Нет.
- Мне казалось, у тебя это было серьезным увлечением. Ведь можно и вернуться к нему. Только соблюдай аккуратность.
Аркадий Антонович обнял Жеку за плечо и тоже заглянул в окно. В глубине двора что-то горело - красные отблески трепетали на кирпичной стене.
- Что это жгут?
- Не знаю.
- Жень, а фотографию ты тоже забросил?
- Надоело, - сказал Жека.
- Но надо же чем-то увлекаться! Нельзя, чтоб все время одна учеба! Это замечательно, что она тебя притягивает, но надо и отдыхать!
Мать принесла из кухни поднос с тарелками и чайником, бережно опустила на стол.
- Мужчины, у вас серьезный разговор?
- Да, - сказал Аркадий Антонович. - Говорим о работе и отдыхе. Будущим летом я возьму это дело в свои руки. Мы с Женькой обязательно будем купаться, рыбу ловить. А если еще обзавестись палаткой, о которой я тоже мечтаю с детства…
Мать подошла, взяла их под руки.
- А меня эти планы уже не касаются? Эгоисты вы… Что это жгут на дворе?
- Наверное, ящики из магазина, - сказал Аркадий Антонович.
- Вот безобразие!.. - Мать пригляделась, протирая туманно-розовое стекло. - Погодите-ка… Это наш буфет! Мальчишки жгут останки буфета! Братцы, как бы нам не влетело!
- Ну, мы не виноваты, - сказал Аркадий Антонович. - Мы при чем?
- Представляешь, грузчики поленились оттащить подальше! А я заплатила вдвойне!
- Ничего, - сказал Аркадий Антонович. - Сухое дерево горит быстро.
- Торжественно догорают останки прошлой жизни, - проговорила мать со смешком и подтолкнула мужчин к столу. - Давайте ужинать, пока не остыло. И поговорим о планах на будущее. Ты куда, Жень?!
- Я не хочу, - сказал Жека.
- Не будешь ужинать? Это что-то новенькое.
- Я просто не хочу. Мне еще заниматься надо.
Закрылась дверь. Мать и Аркадий Антонович посмотрели друг на друга.
- Что-то с нм творится, - вполголоса сказал Аркадий Антонович. - Он как побитый.
- Все образуется, - сказала мать неуверенно.
- Надо бы поговорить. Выяснить.
- Завтра поговорим. Пусть занимается.
* * *
В соседней комнате Жека опять стоял у окна. Оно сияло теперь, как раскаленное.
Не разглядеть было людей на дворе, и сам двор не разглядеть - лишь метался там, будто стараясь вырваться, придавленный темнотою огонь.
Седьмая глава. История о маленькой книжке, об искусственно созданной очереди, о чудаках коллекционерах, а также о загадке таланта
1
На машиностроительном заводе кончилась смена.
Вместе с толпой народа вышли из проходной несколько молодых парней. Они держались кучно, плотной стайкой, будто одно дружное семейство.
Это была знаменитая молодежная бригада Алексея Петухова. Ее всегда привыкли видеть в полном составе, даже после работы.
Но в этот день Алексей Петухов сразу откололся от друзей. Отшвырнул недокуренную сигарету, поправил на голове кепочку:
- Ребята, я понесся! Спешу очень.
- На свиданку, что ли?
- Да нет. В общем… ну, в общем, надо! Позарез надо!
- Ты чего это скрытничаешь? - спросил кто-то. - Глаза в сторону, мямлит, мнется. Что с тобой?
Другой приятель усмехнулся:
- Он вообще сегодня неуправляемый. Либо в спортлото выиграл, либо кран на кухне не закрыл.
- Ты чего темнишь, Леха?
- Потом, потом все расскажу! - пообещал Петухов, нервничая. Глаза у него действительно юркали по сторонам. - Просто одно мелкое событие… Разные текущие дела.
Придерживая свою вязаную кепочку, Петухов побежал через площадь, лавируя среди толпы и по-козлиному перескакивая лужи.
- Что-то неладное с Лешкой творится, - проговорил тот приятель, что был постарше всех.
- Может, дома неприятности?
- Я уж интересовался: молчит. Полная засекреченность. Но что-то с ним серьезное, он даже работать стал хуже… Сегодня затачивает резак и не видит, что кожух открыт. Точило - вдребезги, осколки летят, как от гранаты. Вполне покалечить могло.
- Да ну, это как раз случайность. Бывает - и колбаса стреляет.
- Или я не разберусь? - сказал старший. - Если б случайность, он бы хоть испугался. А то стоит и моргает: не понял, что произошло. Нет, ребята, с ним что-то неладное…
А Петухов в эту минуту догнал у остановки автобус, ввинтился в смыкающиеся дверцы. Ему прищемило ногу, она осталась торчать снаружи - и автобус, с этой нелепо дрыгающей ногой, исчез в уличной коловерти.
2
Неподалеку от дома, где живут Вера, Сережка и Павлик, есть большой книжный магазин. Его построили недавно по современному образцу: сплошное стекло и крыша козырьком.
Прямо с улицы видно, что происходит внутри магазина. Если там очередь, если выброшено что-то дефицитное, - беги и пристраивайся. Очень удобно.
Но сейчас в магазине было пустовато, лишь кое-где маячили отдельные покупатели, не спешившие тратить деньги. А в поэтическом отделе находился вообще один-единственный человек - интеллигентный старичок Николай Николаевич.
Он сложил аккуратную стопку книжек и подвинул их к продавщице:
- Вот, Валечка, отобрал. На два с полтиной. Проверьте.
- Что вы, Николай Николаевич, - сказала продавщица. - Платите прямо в кассу.
- Спасибо за доверие.
- Была бы я директором магазина, я бы премию вам начисляла. Как совершенно уникальному покупателю.
Николай Николаевич мигнул подслеповато, улыбнулся.
- Ах, Валечка, я понимаю, что выгляжу… х-гм… чудаком. Нормальные люди не приобретают все сборники подряд.
- Конечно, немножко странно. Есть же библиотеки, можно бесплатно читать.
- Можно, Валечка, можно… Но я, понимаете ли, не просто читаю. Я коллекционирую поэтические сборники.
- Такое у вас хобби?
- Назовем это… гм-гм… хобби.
- Чего только люди не коллекционируют!
- Если вам интересно, Валечка, я расскажу про одного чудака коллекционера. Вот представьте: гражданская война, голод, разруха. Беспризорники. Мешочники на вокзалах… И в это время человек коллекционирует книги. На последние деньги покупает стишки! Конечно, многие считают его сумасшедшим. Г-хм… В том числе и я. Стыдно признаться, но я тоже смеялся над ним… А потом прошли годы, жизнь наладилась. Открывались музеи, университеты, библиотеки. И тут обнаружилось, что коллекция нашего чудака всем нужна! Он собрал издания, которых больше нигде нет! Его причисляли к сумасшедшим, а он совершил подвиг: спас частицу нашей культуры. И его коллекция теперь не имела цены! Была дороже всякого золота!..
- И вы собираете такую же? - спросила продавщица.
- Увы. Такую собрать уже нельзя. Пройдут десятки лет, Валечка, пока эти книжки станут редкостью…
- Но вы все-таки покупаете, - сказала она. - Наверное, и не питаетесь как следует. И вообще себя ограничиваете.
Николай Николаевич улыбнулся простодушно.
- А я люблю поэзию, - сказал он. - Я, как ни странно, получаю от нее большое удовольствие…
Шаркая стариковскими ботами, Николай Николаевич отправился платить деньги. А продавщица сидела задумавшись. Она была очень юная, очень хорошенькая и очень грустная.
Всем людям - и с улицы, и внутри магазина - было видно, что продавщица скучает за своим прилавком. Она томилась, как царевна в опостылевшей светелке.
Продавщица взяла наугад какой-то сборничек, полистала. Не удержалась от гримасы. А когда Николай Николаевич вернулся с чеком, то пожаловалась:
- Ей-богу, Николай Николаич, не понимаю… При вас я какой-то обделенной себя чувствую!
- Давно подозреваю, Валечка, что эта работа вам не по душе.
- Да нет же! Я согласна отработать свой срок, и даже с энтузиазмом! Но чем приходится торговать?! Какого сорта продукцией?! Ну, вот это, например, ну что это такое: "… Шар земной, лысеющий шар земной, изборожденный горами и дюнами, точно лоб человека, объятого думами…" Шар - точно лоб! Да еще лысеющий! Да еще изборожденный горами! И за эту чепуху я должна брать с людей деньги! Не понимаю, хоть убейте… Или я какая-то недоразвитая, или половина этого товара - чудовищный брак, и я обязана защищать от него покупателей!
Николай Николаевич взял у нее книжку, перевернул мизинцем страницу.
- Г-хм… Да, стихи не чеканные… Но рядом, Валечка, есть недурные строки. А иногда попадается просто хорошая. Почему не обрадоваться даже одной хорошей строке?
- Нет уж, спасибо! Я продам бракованную рубаху, скроенную шиворот-навыворот, и скажу: в ней есть отдельные хорошие ниточки! Вы обрадуетесь?
Валечка в гневе заломила подрисованную бровь, смотрела негодующе. Николай Николаевич деликатно сказал:
- Есть разница, Валечка, между поэзией и… г-хм… изделиями легкой промышленности.
- Везде требуется качество! Прежде всего качество!
- Разумеется, Валечка. Но стихи… как бы это выразиться, г-хм… они живые. Их надо воспринимать как нечто одушевленное. Вот вы встретили ребенка, у него удивительные синие глаза. Кажется - мелкая деталь, правда? Но это же прекрасно…
Николай Николаевич улыбнулся продавщице, забрал свои покупки и зашаркал к выходу, останавливаясь почти у каждого прилавка.