- Еще Пушкин отметил, что поэзия должна быть глуповата.
- Неужели? - спросил Сережка. - Ай-яй.
- Павлик, рискуешь! - закричала Вера, потеряв терпение. - Я вижу, что у тебя мысли! Выкладывай немедленно, показушник несчастный!..
- Одни грубости на уме, - сказал Павлик. - Ну ладно, ладно… Только имейте в виду: я устал напрягаться. Итак, почему мы решили, что прилетит обязательно человек?
- А кто? - рявкнул Сережка. - Верблюд?!
Павлик состроил страдальческую гримасу.
- Сережа, больше не заикайся о качестве шуток… В самолете мог прилететь какой-нибудь предмет. Сверток. Посылка. А телеграмма послана затем, чтобы Озеров приехал и забрал.
Напряженно поразмышляв, Сережка спросил:
- У кого забрал?
- Стюардессы!! - вскрикнула Вера.
7
Кто знает, может, стюардессы давно бы исчезли, затерявшись в служебных кабинетах аэропорта. Их лиц ребята не запомнили, а на все прочее у стюардесс, как известно, существует ГОСТ - государственный стандарт. И девушек одинакового роста, в одинаковых курточках, в одинаковых пилотках набекрень встретились бы десятки, если не сотни…
Помощь подоспела случайно.
Ребята мчались мимо багажных транспортеров, мимо буфетов и газетных киосков, повернули на лестницу, ведущую в нижний этаж - и с ходу затормозили.
На лестнице - с необъятным рюкзаком на спине, с целлофановым букетом перед собой - топтался знакомый альпинист. Он преградил стюардессам дорогу.
Громко и обиженно он говорил:
- Мы лишний час провели бы вдвоем! Валентина, мне кажется - ты нарочно поменяла рейс! Это, в конце концов, неблагородно!
- Господи, ну сколько повторять? Так вышло… - отвечала ему скуластенькая, темноглазая стюардесса, придерживая за локоть подругу. - Лида, подтверди ты ему…
- И не могла предупредить? Кто тебе поверит, Валентина! Я ведь случайно приехал раньше! А если бы не приехал?
- Ты же предусмотрительный.
- Мы потеряли бы этот час! И я, как глупец, ждал бы у самолета! Мне кажется, ты находишь в этом удовольствие!
- Ну, перестань. - Она нахмурилась. - Опять сцена у фонтана. Мы дико замотались сегодня, пожалей, будь человеком… Вон люди смотрят.
Альпинист неуклюже, как медведь на дыбках, обернулся к ребятам и шоферу.
- Вы? В чем дело?.. Я неправильно рассчитался?
- Претензий нет, - сказал шофер. - Мы, собственно, вот к девушкам… Нет ли, девчата, какой-нибудь посылочки из Душанбе?
- Что еще за посылочка?! - каменея лицом, спросил альпинист. - Ты с ним знакома, Валентина?
- Да н-нет, не знакома…
- Очень странно! Это таксист, который меня привез… Что у вас общего?
- Мы разыскиваем посылку, - объяснил шофер. - Была из Душанбе телеграмма насчет вашего рейса…
- А посылка для Озерова! - сказала Вера.
Скуластенькая Валентина сняла с плеча голубую фирменную сумку, покопалась в ней и вытащила небольшой пакет, завернутый в газетную бумагу. Прочла написанную карандашом фамилию.
- Это вы - Озеров?
- Нет, - улыбнулся шофер. - Я, в общем-то, посторонний. Вот ребята от него приехали. Соседи.
- А где же он сам?
- Он в больнице. Не смог встретить.
Валентина повертела в руках пакет. Переглянулась с подругой. Какое-то замешательство возникло у обеих.
- Да вы не сомневайтесь, - сказал шофер. - Все правильно. Доставим по назначению.
- Мы и рады бы не сомневаться… - нерешительно произнесла Лида, краснея. - Да нас предупредили, что это - лекарство. Дорогое и очень редкое!
- Правда, - кивнула Валентина. - Понимаете, тот человек - ну, который к самолету прибежал - жутко над ним трясся. Не потеряйте, просит, не перепутайте ради бога! Я, мол, срочную телеграмму отправлю, Озеров придет обязательно!..
- Озеров без сознания лежит, - сказала Вера.
- Он даже и телеграмму не смог получить! - ляпнул Сережка.
Сережка мыслил прямо и незатейливо. Ему казалось, что чем подробнее информация, тем лучше. Простота святая.
Поддернув за лямки рюкзак, альпинист раздельно произнес:
- Оч-чень интересное кино получается! - и оглядел всех по очереди, будто пересчитал.
А Валентина все вертела в руках обвязанный бечевкой пакет.
- Как быть, прямо не знаю… Мы уж решили - командиру доложимся. Нам и вообще-то не полагается брать никаких посылок, а тут…
- Но ведь все выяснилось! - нетерпеливо проговорил Сережка - и вдруг осекся под упорным, тяжелым взглядом альпиниста.
- Ничего не выяснилось, - сказал альпинист. - Наоборот. Чем дальше в лес, тем больше дров… Валентина, тот человек из Душанбе кому-нибудь известен?
- Не знаю… Мне неизвестен.
- Он документов не предъявлял?
- Да где там! Перед отлетом прибежал, в последние минуты…
- Так я и думал… Что ж это выходит, а? Отправитель неизвестен. Получатель не явился. И даже телеграммы не видел. Эту телеграмму соседские ребятишки прочитали, хотя чужим людям телеграммы не выдаются!..
- Жуткая какая история, - сказал шофер.
- Да, интересное кино! Все сделано так, что и концов не найдешь. Шофер - посторонний. Ребятишки - малолетние, беспаспортные. И к ответственности привлечь некого.
Подняв на него внимательный взгляд, шофер вздохнул и посочувствовал:
- А трудно вам будет в горах-то. Очень трудно!
- Ничего. Я, знаете ли, подготовился. Кое-какие сведения о Памире имею и вполне догадываюсь, что за лекарства можно оттуда вывозить. Особенно - нелегальным путем!
- Что ты болтаешь?! - испуганно сказала Валентина.
- Этот шофер, девочки, уверяет, что он посторонний. Так? А он подыскивал пассажира именно в этот аэропорт. Чтобы случайно тут оказаться… Потом он якобы случайно берет на углу попутчиков. Вот этих пацанов. И вдруг выясняется, что они знакомы, что у них общее дельце! Потом он нечаянно проговаривается, что раньше работал на Памире. Уж слишком много случайностей, знаете ли!
Сережка больше всего уважал справедливость. И еще - личную храбрость. Он медленно и неуклонно стал подвигаться к альпинисту, занимая фронтальную позицию.
Пусть Павлик говорит, что не всегда надо действовать напролом. Но порою ничего другого не остается, как доказывать правоту прямо в лоб.
- Подождите! - нервно закричал Павлик. - О чем разговор? Ведь известна больница, где лежит Озеров! Адрес Озерова! Да и мы скрываться не собираемся!
Шофер пристроил к ногам картонку, полез за пазуху, вытащил из внутреннего кармана паспорт и водительские права.
- Вот. Запишите фамилию. Место работы.
- Валентина, не связывайся! - предостерег альпинист. - Слышишь?! Пусть Лида отнесет эту контрабанду начальству, а нам еще нужно поговорить. Идем! Вот, кстати, тебе цветы… Из-за суматохи даже вручить забыл.
Валентина не взяла запотевший букет - руки были заняты. Она поправляла бечевку на злополучном свертке. Очевидно, сверток перевязывали наспех, бечевка ослабла. И тут под пальцами Валентины она соскользнула совсем.
Край бумаги оттопырился, и стало видно, что внутри лежит тусклый грязноватый камень, похожий на обломок асфальта. Кой-где к нему пристали песчинки.
И ребята, и шофер, и стюардессы чуть головами не столкнулись. Оторопело рассматривали этот подозрительный камешек.
- Ну, похоже это на лекарство? - спросил альпинист.
- А… что же это?
- Ой, мама… - тихонечко протянула Лида. И лицо у нее вытянулось, побледнев.
- На Памире, - сказал альпинист, - растет, например, особый вид конопли. Пригодный для получения наркотиков. Опиумный мак растет. И многое другое. В общем, компетентные органы разберутся, чем это пахнет…
- Валечка, давай сейчас же отнесем! - шепотом попросила Лида. - Я боюсь! Я не хочу!..
Даже шофер был озадачен. Машинально заталкивал обратно свой паспорт, ломая его обложку.
Вера отмахнула со лба волосы и вдруг выхватила у Валентины сверточек.
- А если это все-таки лекарство?! - яростно крикнула она. - Если это лекарство?! Они разные бывают, а мы спорим тут, время теряем, когда человек без сознания лежит!.. Да вы что?!..
- Ехать надо, - поддержал Сережка.
- Валентина, не связывайся!! - потребовал альпинист.
Валентина протянула руку:
- Обождите! Отдать эту штуку я не могу, вы же понимаете сами… А в больницу… ну, давайте съездим. Она далеко?
- Валентина, не сходи с ума! - напряженным голосом произнес альпинист. - Мне сейчас улетать!
- Что ж делать, давай простимся.
- Тебе важнее поехать с ними? Я терплю-терплю, но даже мое терпение лопнет!
- Господи, опять ты за свое… - Она отвернулась, прикусив губу.
Альпинист сказал:
- А если мы с Лидой начальству сообщим?
Он поздно сообразил, что угрожать не стоило. Спохватился, опомнился, но было поздно.
Валентина посмотрела на него. Глаза у нее были уставшие, невеселые. Тушь на ресницах растеклась, подчеркнула морщинки; веки припухли и покраснели. Замученные были глаза.
- Ладно. Всего тебе хорошего. Прощай.
- Валя!..
- Честно говоря, я перешла на этот рейс нарочно. Вдруг, думаю, разминемся да больше-то и не встретимся… Но теперь даже лучше. Не будет неясностей. Ты ведь их не любишь, правда? Вот их и не будет. Лида, проводи его к начальству, чтоб он успел сообщить.
8
В холле больничного корпуса уже горело электричество. Снаружи, по дорожкам, то и дело проезжали машины "скорой помощи", и тогда на сиреневой глади стекол, радужно искрясь, возникали раскаленно-красные, тревожные отсветы.
Женщина-инвалид, которую ребята видели днем, опять сидела в кресле, кого-то дожидаясь. Опять она торопливо обернулась на звук шагов.
Вера побежала к санитарке, чтоб вызвать профессора Канторовича, а мальчишки и молчаливая Валентина присели на скользкий, холодный диванчик у дверей.
Щелкнул лифт, будто выстрелил. Две медсестрички осторожно выдвинули из него больничную каталку; на ней лежал парень, по грудь закрытый простыней. И пока его везли через холл, парень безучастно, не мигая, смотрел в потолок. Страшно было от этой безучастности, от этой покорности…
Возвратилась Вера:
- Канторович еще здесь. Успели все-таки!..
Змеились, текли по стеклам раскаленные отсветы, но шума моторов не доносилось. Тишина угнетала, давила.
Женщина-инвалид вдруг снова обернулась к дверям. Вошел шофер, сдергивая с головы фуражку, спросил смущенно:
- Ну? Как тут?
- Профессора ждем. А вы чего вернулись?
- Да так. На всякий случай. Вы же беспаспортные, как этот крокодил Гена выразился…
Валентина коротко усмехнулась:
- Не придавайте значения.
- Крокодилу-то? Я не придаю… Но если бы он один на свете был…
Наконец, когда ждать уже было невмоготу, появился профессор Канторович. И ребята сразу почувствовали, что настроение у него изменилось. Вроде бы и походка стала легче, и спина меньше сутулилась. Даже сигаретка в зубах стояла торчком.
- Что пригорюнились, Ирина Сергеевна? - на ходу окликнул он женщину-инвалида. - Бросьте переживать! Сегодня не пришли - завтра придут! Обязательно придут! Уверяю: еще хохотать будете над своими переживаниями!..
Женщина улыбнулась ему благодарно, и все же лицо ее осталось замкнутым. Улыбка не держалась на этом лице, соскальзывала.
Канторович, размашисто шагая, оттопырив локти, приблизился к ребятам. И все поднялись ему навстречу. Валентина торопливо вынула газетный сверточек.
- За новостями явились? - Профессор сунул кулаки в карманы халата, потянулся, шевеля плечами, и халат затрещал на нем. - Есть новости! Все-таки мы справились! Все-таки вытащили его! Завтра полюбопытствую, что он на том свете видел…
- А мы лекарство ему привезли!
- Чудодейственное? От Саши?
- Ага!
- Подождите, - мягко остановила их Валентина и развернула обертку. - Спросим все-таки. Профессор, что это такое?
Черный грязноватый камешек лежал на измятой бумаге. Здесь, в больничной обстановке, он выглядел еще более странно. Чужероден он был, несовместим с этим стерильным, сверкающим миром.
- Это ведь лекарство? - спросил Сережка.
- Нет, - сказал профессор.
Он взял камешек, покатал его в пальцах, щелчком сшиб песчинку.
- Это мумие.
- Что?!
- Мумие. Нечто вроде смолы.
- Тьфу ты!.. Я ведь про эту штуковину слышал! - сконфуженно проговорил шофер. - А сегодня - из головы вон… Но разве… этим не лечат?
- Лечат, - кивнул Канторович.
- Тогда… как же понять? - изумилась Валентина.
- А это - снадобье. Не лекарство, а снадобье… Из области народной медицины. Вроде бы находят его в горных пещерах, крайне редко. Легенды о нем рассказывают всякие. Но всерьез оно еще не исследовано, и мнения специалистов разноречивы… Вот и все.
- А Озеров его принимал?
- Да. И был, как говорится, поклонником.
- Значит, оно помогало!
- Трудно судить, - сказал Канторович. - Я не назначаю больным неизученные препараты. Но Озеров в это снадобье верил. А вера - тоже лечебный фактор… Вы близко знаете Димку? Простите… э-э… Дмитрия Егоровича?
- Он хороший человек, - тотчас отозвалась Вера.
- Весельчак такой, правда? Всегда рот до ушей? Голубей гоняет? А у него жесточайшая травма позвоночника. Могу поспорить: он и не заикался об этом!
- Мы только догадывались, что ему больно, - сказала Вера.
- Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что он терпит и не жалуется, а работает… И с вышки прыгает.
- И с вышки прыгает.
- За эти прыжки я его вздую, - сказал Канторович. - Набрался прыти! Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую… Мы из одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему завидую. Он молодец, Димка.
Канторович начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести полную ясность:
- Значит, можно считать - он поправится?
Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.
- Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным представлениям, это немыслимо и противоестественно…
- Надеетесь на это мумие? - спросил Павлик.
- Надеюсь на Димку, - сказал профессор. - На Дмитрия Егоровича Озерова. И на его друзей.
* * *
Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с забеленными окнами, - а навстречу все попадались фургончики "скорой помощи".
- Обычно-то не замечаешь, - сказал шофер, - сколько людей в беде находится. Около тебя, рядом совсем… А неплохо бы всегда помнить.
- Да, - сказала Валентина. - Верно.
Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:
- Но я так и не понял - зря мы сегодня колбасились или не зря… Сплошной туман в этой медицине.
Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.
- Не понял?
- Не-а.
- Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна…
- Из теории относительности?
- Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен помогать другим, то ему уже не втолкуешь… Безнадежно. Нормальные люди такой вопрос и не задают даже. Они просто помогают.
- Нет, - сказал Сережка. - Ты уж очень. Наш Павлик, в общем-то, нормальный. Только слишком увлекается поэзией, а она… как там, по Пушкину? Должна быть глуповатой?
- Одни грубости на уме, - сказал Павлик.
Вторая глава. История о монетке, брошенной в фонтан, о письмах без обратного адреса, об одиночестве и о замечательной музыке Рея Кониффа
1
Он чем-то напоминал ежика. Ходил всегда чуть сутулясь, глядел исподлобья, жесткие его волосы торчали надо лбом козыречком.
И звали его подходяще - Жека. Что-то сдержанное, сугубо мужское есть в этом имени.
Никто из одноклассников не знал, чем он увлекается, как проводит время. К себе домой Жека не приглашал, в откровения не пускался. Только и было известно, что он не переносит девчонок. Самым жутким наказанием для него было - сидеть с девчонкой за одной партой или вместе дежурить по классу.
Из школы он возвращался всегда один, отшивая настырных попутчиков. Это многих удивляло. Сейчас все-таки эпоха контактов, материки и страны протягивают друг другу руки, - а тут выискался затворник-любитель.
Одноклассники не подозревали, что у Жеки есть и другие чудачества. Например, в последние месяцы у него появился какой-то нелепый утренний ритуал.
Идя в школу, он выбирал не кратчайший путь - дворами, через заборы, как нормальные мальчишки, - а, наоборот, делал лишний круг. Он обязательно шел на соседнюю улицу.
Эта улица была затрапезная, унылая - несколько деревянных домов, дожидавшихся сноса, глухие заборы вокруг котлованов. Грязь, неустройство… Единственным ярким пятном, единственным украшением этой улицы были почтовые ящики - оранжевый и синий, - повешенные на угловом доме.
Жека останавливался неподалеку от ящиков и ждал. Дождь ли сеялся, туман ли дымил, промозглый ли ветер гремел железом на крышах - Жека все равно караулил.
Примерно в половине девятого на улице показывался горбатый пикапчик с надписью "СВЯЗЬ". Нырял на ухабах, мотал дымным хвостом. Тормозил около ящиков.
Из пикапчика вылезала женщина с брезентовыми мешками. "Звяк!" - Натренированным движением женщина вдвигала под ящик железную рамку мешка. И тотчас - невидимые - в мешок сыпались письма, он разбухал и тяжелел на глазах. "Звяк!" - Наполнялся второй мешок.
Занимаясь этой работой, женщина оборачивалась к Жеке. Улыбаясь, кивала ему, как знакомому:
- Опустил письмишко-то?
Жека моргал и отворачивался.
- А на тоскует небось! - посмеивалась женщина. - А она слезы льет! Думает - почта виноватая!..
Жека не отзывался.
Женщина забиралась в пикапчик и, когда он, простуженно рыча, медленно разворачивался, говорила шоферу:
- Маячит, как все равно сторож на зарплате!
- Среди них много чудиков попадается, - замечал шофер. - Главные чудики - пенсионеры да подрастающее детское поколение…
- Ума не приложу, чего ему здесь дежурить!
Пикапчик, скрипуче колыхаясь, скрывался в лабиринте заборов, и только после этого Жека направлялся в школу.