"Мне эта рожа не нравится…" - и так далее.
- Да здравствует тетя Маша!
Тетя Маша - закон!
Тетя Маша - судья.
Тетя Маша - венец созданья. Посторонитесь вы, не похожие на нее!
Шут поклонился:
- Антракт.
Действие второе
Когда солдат сражен ядром, его лохмотья
приобретают величие царского пурпура.
Г. Д. Торо
Картина шестая
В магазине "Охота" торгуют хитроумными патентованными приспособлениями, искусственными приманками и острым металлом. В рыболовной стороне товар пестрый, но мелкий. В охотничьей - товар солидный. Матовый блеск ружей внушает почтение.
Возле прилавка покупатели: шут с балалайкой, шофер такси, Боба, Тимоша и еще охотник.
Охотник был поистине шикарен, одетый в кожаные болотные сапоги, кожаную куртку, парусиновые штаны с молниями, с кинжалом и патронташем на поясе, с ружьем в чехле. На голове у него - старенькая поблекшая тюбетейка.
Шут (дядя Шура) разглядывал рыболовный товар. Из десяти его взглядов восемь приходилось на продавщицу. Она это чувствовала, то и дело поправляла рыжие, красиво прибранные волосы, а также яркий шарфик на шее. Глаза у продавщицы были голубого ясного цвета.
Боба и Тимоша самозабвенно врали:
- Лучшие в мире черви. Высший люкс. Экстра. Смотрите, как вьются. Смотрите, какие они жирные, как поросята.
- Купите червей. На таких кто хочешь заберет, хоть судак, хоть сом.
- Я уже взял на двугривенный, - сказал им таксист, - не мелькайте перед глазами. - Таксист уставился на продавщицу. - Какие у вас глаза. Хороший у вас магазин, самый прекрасный, по существу… у вас все есть для души.
- Даже черви, - ответила ему продавщица. - Правда, это уже частный сектор, но тем не менее. - Продавщица смотрела на покупателей, как на больных детей, которым обязательно и сию же минуту дай погладить живого слона.
Тимоша встряхнул банку с товаром.
- Дяденька, купите червей. Уже немного осталось.
- Я ловлю на блесну, - сказал шут с балалайкой.
- А вы на блесну червяка насадите - знаете, как клюнет!
- Я еще не выбрал блесну.
Таксист посмотрел на него исподлобья.
- Вы уже который день выбираете.
- Извините, - сказал шут. - Клянусь вам, я не хотел этого.
- Чего - этого? - насторожился таксист.
- Того, о чем вы сказали.
Шофер покрутил пальцами возле виска, снова повернулся к продавщице, показал рукой на полки с товарами.
- Прекрасно для глаз. Так бы и забрал все это домой. Имею в виду - вместе с вами.
Продавщица ему улыбнулась.
- Дяденька, купите червей. Резвые, черти.
- На любую рыбу. Универсалы. Скоростники.
- Не занимаюсь, - сказал мальчишкам шикарный охотник. - Рыбная ловля не для меня. Рыбная ловля - занятие для глухонемых.
Шофер покрылся пятнами по лицу.
- Что вы сказали?
- Я сказал: рыбная ловля - занятие для глухонемых.
- Да вы имеете представление?!
- Граждане, поступила новинка… - Продавщица поспешно достала новинку в коробочке. - Полюбуйтесь…
Таксист набрал воздуху в широкие громкие ноздри.
- Кровопускатель. Лесной гангстер. Болотный пират!
- Вы только взгляните, - попросила его продавщица.
- Беру… - Таксист спрятал новинку в карман и, заведя глаза ввысь, произнес: - Если бы рыба клевала на яблоки, рыбаки бы всю землю яблонями засадили.
- А она не клюет, - ласково пробасил охотник.
Рыбак грозно скрипнул зубами, но выдержка в нем была, недаром он работал в такси.
- А бедные пташки плачут, - сказал он голосом мягким, как вазелин. - Бедные птенчики, несчастные сиротки. Кто ихнюю маму убил?
Продавщица нервно поправила шарфик.
- Граждане, обратите внимание. Блесна "Удача". Для мутной и полупрозрачной воды. - В ее руке блеснуло нечто золотое с красными перьями.
Рыбак схватил блесну вместе с ее рукой.
- Беру!
Продавщица спросила шута (дядю Шуру):
- А вы не хотите взглянуть?
- Я смотрю, - сказал шут. - Мне очень нравится.
- Тогда чего же вы ждете?
- Не торопить события, ждать - вот мой удел.
- И на эту не клюнет, - сказал рыбаку охотник.
Таксист мощно задвигал локтями.
- Я еще с вами договорю. Вы… вы медведь…
- Кстати о медведях… - Охотник придвинулся к шуту (дяде Шуре).
На улице нетерпеливо и нервно загудела машина.
- Кто там сигнал трогает? Руки переломаю! - крикнул таксист. И тут же улыбнулся продавщице, и тут же сказал с печальной надеждой: - Извините, работа.
- Рубль двадцать. За две блесны, - улыбнулась ему продавщица.
Таксист отсчитал деньги.
- Какие вечера у реки. Какие бывают ночи! Соловей мой, соловей…
На улице снова загудело.
- Ноги повыдергиваю! - заревел таксист и выскочил на улицу.
Когда дверь захлопнулась и в магазине установилась мирная тишина, охотник тронул дядю Шуру за локоть.
- Кстати о медведях, - сказал он загадочным басом.
Продавщица спрятала деньги в кассу.
- Трудно, - сказала она.
- Что трудно?
- Трудно быть продавщицей. - Она сунула карандаш за ухо, руки потерла и заговорила чужим, скрюченным голосом: - Продавщица - это артистка. Ее дело - продать залежалый товар. - И добавила уже своим голосом: - Артисткой быть тоже трудно. Когда я торгую, мне говорят: "Вы продавщица и не стройте из себя Дездемону". Когда я играю в самодеятельности, мне говорят: "Вы Дездемона - позабудьте, что вы продавщица". Видимо, артистам и продавцам многое следует забывать.
- Учись, Боба, - сказал Тимоша.
Шут вынул откуда-то из волос пушистую астру "страусовое перо". Протянул ее девушке-продавщице.
- Учись, Тимоша, - сказал Боба.
Девушка цветок понюхала. Улыбнулась задумчиво.
- Цветы, как много в вас смысла. - И вдруг, вероятно вспомнив свои обязанности, спросила шута очень строго: - Вы наконец выбрали что-нибудь, гражданин?
Охотник кашлянул деликатно.
- Кстати о медведях…
Дверь отворилась с мелодичным звоном. В магазин вошла Ольга. Она впустила с собой шум машин, говор прохожих, горький запах осенних садов. Она прошла мимо мальчишек.
- Купите червей, - сказал ей Тимоша. - Первый сорт черви.
- Высший люкс, - подхватил Боба. - Экстра… - Он хотел что-то еще добавить, да так и остался стоять с открытым ртом.
Ольга остановилась у прилавка с пестрым товаром. Боба глядел на ее затылок, на ее черные, как березовый уголь, волосы. Рот у него открывался все шире и шире и захлопывался судорожно.
- Кстати о медведях. Я, можно сказать, спал с медведем в обнимку. Жуткое дело…
Боба наконец справился с зевотой.
- Фантастика, - сказал он. - Не потерплю обмана.
Продавщица вскинула на него фиолетовые от негодования глаза.
- Мальчик, это еще что?
Боба ее не слышал. Он шептал что-то Тимоше на ухо, показывал на Ольгу.
Охотник смущенно откашлялся.
- Балбесы… Жуткое дело.
- Значит, спали в обнимку. - Продавщица поправила волосы.
- Рыжая! - вдруг сказал Боба.
Ольга пригнулась к прилавку, прилипла носом к стеклу. Продавщица уставилась на шута (дядю Шуру).
- Зачем вы сюда ходите? Зачем вы подарили мне астру?
- Рыжая! - еще громче сказал Боба.
- Почему вы молчите? - заплакала продавщица. - Молчите, даже когда меня оскорбляют.
Охотник уже держал Бобу за воротник. Тимоша отбежал к двери. Ольге удрать нельзя: у дверей Тимоша стоит.
В голубых глазах продавщицы блестели голубые слезы.
Боба понял свою ошибку.
- Я не вас, - заскулил он. - Я же знаю, что вы не рыжая.
- Какая вы рыжая, - подтвердил от двери Тимоша. - Вы в прошлый раз были белые, а еще позатот - розовые.
- Белая лучше, - сказал шут.
- Тогда я играла Офелию, - всхлипнула продавщица.
- И розовая хорошо, - сказал шут.
- Тогда я играла Джульетту, - всхлипнула продавщица.
- А я рыжий, - сказал шут. - Я работаю клоуном в цирке.
- Мы не вас, - сказал Боба.
Продавщица еще раз всхлипнула:
- А я обыкновенная. У нас молодежный экспериментальный театр. Мы ищем новые формы. Сейчас я играю мещанку - отрицательный персонаж.
Охотник Бобу встряхнул.
- Жуткое дело. Зачем ты кричал "рыжая"? Кого ты имел в виду?
- Да вот эту, - сказал Боба. - Она и есть рыжая.
Охотник посмотрел на Ольгу.
- Не надо. Не надо оскорблять. Ты же отчетливо видишь, что она черная.
- Прикинулась, - сказал Боба. - Могу биться - рыжая.
- Она действительно рыжая, - вмешался шут (дядя Шура).
- Балбесы. - Охотник выпустил Бобин ворот. - Даже если и рыжая. Нельзя указывать человеку на его природные недостатки.
Продавщица тоже посмотрела на Ольгу. Вспомнив свои обязанности, она спросила:
- Тебе чего, девочка?
- Ружье.
- Ружье?
Ружья стояли в стойке, как строгие черные клавиши.
- Ну, - сказала Ольга, - ружье, которое подешевле.
Продавщица ей улыбнулась:
- Ты, девочка, не в тот магазин пришла. Ружья - игра для взрослых. А взрослые игры не бывают дешевыми.
- Мне не играть. Я кого-нибудь укокошу. - Ольга кинула взгляд на Бобу и отвернулась.
- Что? - воскликнули охотник, продавщица, Тимоша и Боба в один голос.
Шут достал откуда-то балалайку.
- Укокошу, - повторила Ольга.
Тимоша подошел к ней, осмотрел ее со всех сторон.
- Зачем перекрасилась?
- Авантюристка! - сказал Боба. - Мы у нее спросим, зачем она перекрасилась. Сегодня она волосы красит - раз. Завтра маникюр наведет - два. Послезавтра - губы намажет. Рыжая, от нее чего хочешь ждать можно.
Ольга схватила ружье. Вскинула его к плечу.
- Убью!
Боба упал на колени. Руки поднял.
- Убьешь - ответишь!
Тимоша снова спросил:
- Зачем же ты перекрасилась?
Охотник отобрал у Ольги ружье, поставил его на место.
Боба дрожал всем телом.
- Не дрожи, - сказала ему Ольга. - К сожалению, оно не заряжено.
- А я от смеха дрожу.
Охотник ткнул в ружье пальцем, затем этим же пальцем ткнул Ольге в лоб.
- Запомни, этим не шутят.
- Зато этим шутят. - Шут (дядя Шура) взлохматил Ольгины волосы. - Шутят сколько хотят, сколько угодно. Но если горбатому тысячу раз сказать, что он горбат, он кого-нибудь укокошит, и суд его оправдает.
- Она не горбатая. Она красивая, - смутившись, поправила его продавщица.
- Только рыжая, - подсказал Боба. - Страшное дело, если ружья вдруг попадут в руки к рыжим.
Ружья стояли в стойке; они-то знали, что оружие только в умных руках безопасно. Но их продавали, не спрашивая, умен или глуп покупатель. Ружья были товаром, а как известно, товар владельца не выбирает.
Шут (дядя Шура) тихонечко струны нащипывал.
- Рыжий - чудак. Рыжий - забава. Я выхожу на арену в своем парике, и люди сразу же начинают смеяться. Это моя работа. Я еще не успел произнести ни одной глупости, а они уже улюлюкают. Когда я спотыкаюсь и падаю, они стонут от хохота. Я делаю благородное дело. Смех - витамин для нервной системы. Особенно им нравится, когда я плачу… Но иногда мне кажется: разреши им - и они начнут швырять в меня зонтиками и растаявшим эскимо. Из-за одного только рыжего парика. Но ведь я могу его снять, мой рыжий парик. А вы не задумывались, почему у клоуна рыжий парик? Не зеленый, не синий, а рыжий?
Охотник посмотрел на шута с пониманием. Потом он снял свою тюбетейку. Голова у него оказалась лысая и блестящая, как плафон.
- Вот, - сказал охотник. - Жуткое дело. Со времен гражданской войны. Я болел тифом. Тиф - болезнь военная, голодная. Во время тифа волосы у меня выпали и больше уже не выросли. Двадцати лет мне еще не было. Я смолоду лысый. Так меня Лысым и звали. На войне я даже имя свое забыл. Лысый так Лысый - какая разница на войне? Зато в мирное время у всех имя-отчество, а я опять Лысый. В трамвае кондуктор кричит: "Эй ты, лысый, деньги платил?" У других не спросит - у меня обязательно. Жуткое дело. В кинематографе в спину толкают: "Эй ты, лысина, не отсвечивай, спрячь отражатель за пазуху". На танцах девчата со мной танцевать не идут - стыдятся. Со всех сторон хихикают: "Эй ты, плешь. Эй ты, голова, как колено. Эй ты, кудрявый…" Сначала я объяснял: мол, потерял волос в сражениях войны за Советскую власть. Даже орден показывал. Да всем не накланяешься, и от рассказов кудри не нарастут. Я даже застрелиться хотел. Потом подумал, подумал и утих. Надел тюбетейку и так всю жизнь в тюбетейке прожил.
- Что же мне делать? - спросила Ольга.
Боба тут же сунулся с предложением:
- Побрейся. Лучше быть лысым, чем рыжим. Могу биться.
- А еще поэт, - сказала Ольга. -
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый…
Разве ты когда-нибудь сможешь такие стихи написать!
Девушка-продавщица погладила Ольгу по голове:
- Ты хорошо читаешь. Не нужно бриться. Проще можно. Стань великим человеком - и все. Великим все разрешается. Великие могут быть рыжими, лысыми, бородатыми, даже лопоухими.
- А если я не смогу?
- Не надо, - сказал охотник. - Посмотри на меня. - Он приосанился, выставил ногу в болотном кожаном сапоге. - Видишь, как я одет? Я одет экстравагантно. А кто дал мне право так одеваться? Охотничий билет. Я охотнкк, и одеваюсь я, как охотник. Сними я ружьишко, патронташ, кинжал, всякий встречный-поперечный надо мной захохочет. А сейчас молчат - не смеются. Потому что у меня охотничий билет - разрешеньице. У меня, жуткое дело, все в соответствии с документом. - Охотник произнес как пророчество: - Удостоверение личности.
Боба захохотал.
- Она тоже охотница. Моржа один на один завалила.
- Ну, завалила. Я его из винтовки.
- Моржа? - Охотник поежился и засмеялся. - Кстати о медведях, - сказал он. - Я вам еще не поведал?
- Она оленей била. - Боба от смеха скорчился. Он смеялся с подвизгом.
Охотник смеялся сипло, словно из него пар выходил.
Ольга бросилась к стойке с оружием. Они с продавщицей вместе схватили ружье и потянули его каждый к себе, позабыв, что в незаряженном ружье больше смешного, чем страшного.
Охотник и Боба заливались, словно два саксофона.
Тимоша молчал.
Шут (дядя Шура) тоже смеялся. Он сидел на полу и смеялся голосом скрипки. Из его глаз длинными острыми струйками били слезы.
Закатывался Боба:
- Во врет - уметь надо. Ну и рыжая! Соври еще!
Икал охотник:
- Жуткое дело. Куда мне со своим медведем…
Ольга выпустила ружье. Продавщица спиной ударилась в полку с товарами. Ольга тут же схватила другое. И… грохнул выстрел. Ольга испуганно посмотрела вокруг. Дыма не было, раненых тоже. Это выстрелил шут (дядя Шура) из дурацкого пистолета разноцветными кругленькими бумажками с очень вкусным названием - конфетти.
- Почему вы смеетесь? - спросила Ольга. - Почему вы смеетесь, не зная? Почему вы ему верите, почему вы не верите мне?
- Она нерпу сама себе настреляла на шубу, - взвизгнул Боба.
Ольга выбежала на улицу.
- Боба, имеешь, - тоскливо сказал Тимоша.
- Посмеяться нельзя? Смех - витамин для нервной системы. - Боба снова застрекотал: - Ха-ха-ха!
И никто не заметил, как в магазин тихонько вошел Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем.
- Ольга, - позвал он. - Ольга!.. Дядя Шура, где Ольга?
- Убежала, - сказала ему шут (дядя Шура).
Аркашка подошел к Бобе.
- Здравствуй, старый бродяга, - сказал ему Боба. - Вижу, ты, брат, не изменился с той благословенной поры, когда ходили кожаные рубли и деревянные копейки, когда короны королей были доступны для нас, как теперь портсигары, когда принцессы были красивыми, а вино крепким, когда наши шпаги не знали ржавчины поражений…
- Здравствуй, старый бродяга. Над Ольгой смеешься?
- Угадал, гениальный ребенок.
Аркашка трахнул Бобу портфелем по голове.
- Еще хочешь?
- Ты что, одурел? - спросил Боба. - Ты, старый бродяга…
- Не за гениального ребенка - за Ольгу.
Боба бросился на Аркашку, он бы смял его, но тут между ними встал Тимоша.
- Отскочите, - сказал он. - Или оба в нокауте. Зачем ее портфель приволок?
- Она улетать хочет. Вот уедет она, если все здесь над нею смеются. А тебя, Боба, я из рогатки достану.
- Уехать? Ребенок! От себя куда уедешь? Нету таких колес. - Продавщица посмотрела в глаза дяде Шуре, в самую их сердцевину.
Тимоша бросился к двери. На улицу выскочил.
- Ольга!
- Ольга! - передразнил его Боба. - Еще один спятил.
Тимоша вернулся с улицы, к охотнику подошел:
- А вдруг она не врала?
- Маловероятно, - вздохнул охотник. - Хотя и другое - смеху не к спеху.
- А вдруг она не врала? - спросил Тимоша у продавщицы.
Продавщица кивнула:
- Не врала.
- А вдруг, - сказал шут, - а вдруг врала?
Боба хихикнул, но, поймав скучный Тимошин взгляд, наглухо прикрыл рот ладонью.
- А вдруг? - повторил шут. - Ай-яй-яй, и мы ей поверили.
- Ну и что? Ну и поверили! - сказал Тимоша с сердитым напором.
- Аркашка, где она может быть, твоя Ольга?
- Она не моя. С какой стати она моя? Она такая же моя, как и твоя…
- Короче, где она?
- В парке.
Тимоша выскочил, хлопнул дверью. За ним побежал Аркашка. И уже потом пошел Боба, почесывая затылок.
Продавщица сказала:
- Они встретятся в парке…
Шут сказал, глядя в пол и краснея:
- Там хорошее место для встречи…
Охотник на цыпочках, чтобы не скрипнуть, пошел из магазина. Он шел затаив дыхание, он не хотел мешать.
- В восемь вечера, - сказал шут.
- В восемь вечера, - сказала ему продавщица.
Картина седьмая
Осень пахнет забродившим яблочным соком. Листья на деревьях - будто крылья чудесных бабочек. Они, наверно, улетают с ветвей к желто-розовым зорям, к багряным закатам, мажутся в огненных красках и прилетают обратно, чтобы всех подразнить своим солнечным цветом.
Осенью - ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю - слышен печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.
Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:
- Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха… Перемелется - мука будет. Подумаешь, рыжая девчонка - частный случай. - Шут голову опустил. Руки развел. - А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни. Особенно когда мы влюблены… Тс-с… Осторожно… - Шут оглянулся. - Это не детская тема. Я извиняюсь.