"Анжелика" было коряво вписано шариковой ручкой. Подпись - тоже от руки, но явно размноженная заодно с текстом на ксероксе.
Лика со всем своим ярким воображением тут же увидела секретаршу, похожую на хмыкавшую почтовую девицу. Как эта девица, сжавши рот, лихорадочно вносит девчоночьи имена в тысячи одинаковых бумажек. А Феодосий стоит у нее за спиной и морщится: "Сколько опять понаписали!.. Давай - давай, торопись, пусть эти соплячки знают, что я не забыл ни одну…"
Успехов в личной жизни он желает, животное!
Прежде всего Лика мысленно (жаль, что нельзя по правде!) в клочья изодрала свой рисунок.
Затем засунула в видак диск с Феодосием - чтобы убедиться, какой дурой была она, когда обмирала об этом сладкоголосом кривляке! И убедилась, что в самом деле дура (она) и кривляка (он)! Изгибается, колотит по гитаре неприличным местом, вертит своей тощей блестящей… задом и не поет, а блеет! Господи, где были ее глаза? И это при том, что на свете есть "Битлз", Хворостовский, Высоцкий, Визбор, Виктор Цой… Ну, пусть некоторых уже нет, но все равно же они - есть !..
Надо было избавляться от заблуждений и начинать жизнь заново. А для этого - изменить себя. Лика начала с внешности. Раньше она тщательно подбирала платьица, колготки, воротнички, туфельки, сережки - по цвету, по фигурке (а фигурка - все это подмечали - была просто балетная). Потому что казалось: он будто стоит рядом и внимательно смотрит: хороша ли девочка сегодня? Теперь все это барахло полетело по дальним углам. Лика выволокла на свет летний джинсовый комбинезон с бахромой у колен, отыскала старые разлапистые мокасины, заменила серебряно - янтарные сережки простыми серыми камешками, подвязала волосы скрученной в жгут косынкой - банданой. И, оставив маму в обморочном состоянии, отправилась в школу.
Новый облик Сазоновой вызвал у девочек неоднозначные реплики и шумные пересуды, а у мальчишек - сдержанное одобрение. Начитанный Тимка Бруклин (безжалостно переиначив Александра Сергеича) возгласил:
А девочке в тринадцать лет
Штаны такие не пристали!
Лика не стала его гонять и бить, только снисходительно заметила, что ей еще, слава богу, нет тринадцати.
Учителя не обратили на Ликину "смену имиджа" особого внимания. Только классная Инна Юрьевна подняла к потолку усталый взор:
- Ох, Сазонова…
Школа, к счастью, была нормальная - никакая не "гимназия", не "лицей", не "элитное учебное заведение". Младшие ребята еще носили кое - какое подобие формы, а после пятого класса ходили кто в чем хочет. И Лика скоро поняла, что нынешний костюм - самый для нее подходящий. "По Сеньке и шапка", по одежке - поведение. Ликина речь лишилась прежней напевности (не всегда, кстати, натуральной), обрела мальчишечью краткость и даже некоторую резкость.
Эти изменения и отметил со свойственной педагогу и художнику зоркостью Герман Ильич.
Замечания Ильича и его неожиданное сходство с Феодосием весьма раздосадовали Лику.
А он еще добавил:
- Правдивые слова, мадмуазель, можно говорить по - разному… Но вернемся к нашей профессиональной теме. Если вы не считаете нужным исправить свою работу, я в свою очередь не могу поставить за нее отличную оценку. А без отличной годовой оценки я никого не могу рекомендовать в вечерний художественный лицей, куда вы, как мне кажется, собирались…
Это было уже свинство! Это была уже война!
Лика, усевшись прямо, сообщила, что: "а" (со скобкой) - она никогда ни в чьих рекомендациях не нуждалась; "бэ" - поступать в лицей она и не помышляла; и "цэ" - если бы захотела поступить, то ее взяли бы в любом случае, поскольку у нее диплом зимней областной выставки.
Это был, пожалуй, не очень благородный прием, но "на войне как на войне". Дело в том, что в этой выставке участвовали и взрослые художники, и школьники (в разных, конечно, залах и отделах). Лика получила диплом за серию рисунков "Тени старого города", а живописец - профессионал Герман Ильич Суконцев за свои пейзажи в стиле постмодернизма не получил ничего. Лика это знала. И Герман Ильич знал, что она это знает. С полминуты он дышал, укрощая в себе непедагогические эмоции. Затем бесцветным голосом сообщил:
- В таком случае я внесу в годовую ведомость оценку "зачет". Вас устроит?
Лика сказала, что вполне.
- На этом будем считать, что программа за шестой класс по нашему предмету вами благополучно завершена. Не вижу для вас резона томиться дальше в этом помещении…
Можно было заспорить: мол, выгонять школьников с уроков запрещено. Однако в самом деле - зачем томиться - то?
Лика собрала рюкзак. Сказала голосом Инны Юрьевны:
- До свиданья, Герман Ильич. До свиданья, дети…
"Дети" завистливо смотрели ей вслед.
На улице Лика поразмышляла: куда идти? Ну, не домой же в такую чудную погоду! Май стоял - просто радость жизни. Сплошное лето. Мальчишки в классе говорили, что уже купались. И, вспомнив про это, Лика отправилась к реке… Вот не прими она такого решения, и не было бы у нее Тростика…
3
К реке вели несколько улиц. Если налево, к музею и монастырю, то не так уж далеко до берега. Но Лику тянуло в тихие места, и она пошла от школы на северо - восток, по улице Орджоникидзе, где современные офисы стояли вперемешку с деревянной стариной. Лучи были удивительно теплыми, и от этого тепла замечательно пахло клейкими тополиными листьями.
Минут через пятнадцать улица закончилась у пристанских съездов, где еще сохранились булыжные мостовые. Мимо длинной стены кирпичного склада Лика спустилась к лестнице, которая вела на станцию портовой железной дороги. У деревянной коричневой станции было богатое прошлое (о нем сообщали мраморные дощечки на облупленных дощатых стенах). Но сейчас жизнь здесь еле теплилась. Густо летали над репейником желтые и коричневые бабочки. Лениво шевелилась над причалом стрела единственного портового крана - видимо, переправляла с платформы на баржу груз, который, не торопясь, доставил с товарной сухопутной станции очнувшийся от дремы состав. Между рельсами солнечно горели одуванчики.
Лика не пошла к портовому причалу, а свернула направо, вдоль рельсов. Пахло теплой ржавчиной и речным песком. Справа от путей подымались откосы, а слева тянулся низкий берег, заросший всякими невысокими травами - с клевером и опять же с одуванчиками (сейчас было самое их время). Среди травы, у самой воды, лежали вверх дырявыми днищами заброшенные катера. Между катерами белели песчаные проплешины. На одной такой проплешине прыгали с ноги на ногу и прижимали к щекам ладони тощие, успевшие слегка "обуглиться" мальчишки - наверно, только что искупались и вытряхивали из ушей воду.
- Как водичка?! - крикнула им Лика.
Самый маленький, в облипших разноцветных трусах до колен, показал ей через плечо большой палец. А другой купальщик посоветовал:
- Ныряй, не пожалеешь!
Но Лика пошла дальше.
Она обогнула шершавую от ржавчины баржу, которая лежала на песке и кормой уходила в воду. Здесь, у промятого высокого борта с заклепками, Лика увидела еще одного мальчишку.
Мальчишке было лет семь. Он стоял на самом краю плоского берега - так, что кончики пальцев в воде. Рыжеватая короткая стрижка на круглой голове рассыпала искорки. Полосатые плавки были сильно перекошены, словно он хотел их сдернуть и раздумал. Неподалеку валялись белая, с травяными пятнами, футболка и куцый комбинезончик с блестящими пряжками на лямках. И растоптанные (явно прошлогодние) босоножки.
Склонность к образным сравнениям сразу подсказала художнице Лике: "Если бы Винни Пуха превратили в ребенка, получилось бы как раз такое человеческое создание".
Нет, "создание" не выглядело толстым, но была в нем этакая плотность и кругловатость. И - так показалось Лике - основательность суждений и поведения (хотя мальчишка не двигался и не говорил). Стоял "Винни Пух" к Лике спиной, обхватив себя за плечи.
Пацанятам столь небольших лет в общем - то не следует гулять в одиночку, времена неспокойные. То и дело слышишь в новостях и читаешь в Интернете: такой - то ушел и не вернулся, такого - то ищут уже который день… А уж купаться, когда никого нет рядом, это совсем надо быть без головы… Впрочем, от существ такого возраста чего ждать?
Лика спросила у крепкой спины мальчишки:
- Ты чего тут делаешь?
Он не удивился, не обернулся. Сказал без выражения:
- Стою.
- Ага… На берегу пустынных волн… Ты - юный философ? - Лика встала с ним рядом.
Мальчишка глянул искоса. И вдруг сказал - устало и с ноткой безнадежности:
- Нет. Я - юный трус… Ты не могла бы дать мне по шее?
Искренность обескураживала. Но Лика сохранила спокойствие. Ответила, что могла бы, конечно, только надо знать: зачем?
- Ты же ничего мне плохого не сделал…
- Я себе сделал… много раз… - коричневые глаза - пуговицы затянулись влажной пленкой. - Я… уже устал…
- От чего?
- Я же объяснил… что я трус.
- Я помню. Но в данный - то момент в чем твоя трусость?
- Я хотел прогнать ее… всю за один раз…
- Как? - сказала Лика, слегка раздражаясь.
- Ну, вот так… прыгнуть оттуда… - Малыш подбородком показал на корму баржи (впрочем, не такой уж малыш; похоже, что закончил первый класс). Округлая корма возвышалась над водой метрах в двух. - Я думал, что, если переборю себя и прыгну, другие всякие страхи у меня пропадут сами…
"Если бы все так просто", - подумала Лика. И пообещала:
- Хорошо, я дам тебе по шее. Но только для того, чтобы ты больше никогда не придумывал таких глупостей… Вот балда! А если расшибешь пузо о воду? Или вдруг там коряги? Или захлебнешься и не выплывешь?
На "балду" и на "пузо" печальный мальчик не обратил внимания. И объяснил:
- Я же умею плавать, наш класс целый год водили в бассейн… А коряг там нету, я видел, как ребята тут ныряли…
- Все равно балда!
- Может, и балда, - согласился он на этот раз. - Но теперь - то как быть? Я же дал себе честное слово, что прыгну… И если не смогу, тогда что делать? Себя - то не обхитришь…
"В самом деле философ", - подумала Лика. И даже слегка зауважала его. И сказала безжалостно:
- Раз дал слово, прыгай.
- Но у меня не получается! Я уже два раза туда забирался! Как посмотрю вниз, ноги будто отнимаются…
Да, удивительно было. Какой помощи он, такой малек, ждал от большой девчонки? С какой стати начал откровенничать? Может, просто больше не с кем?
- Подумаешь, ноги! Прыгай с отнявшимися…
- Не выходит…
- Идем… - Лика опустила на песок тяжелую папку и взяла мальчишку за локоть. Потянула к хлипким сходням, которые вели с берега на борт.
- Ой… - Он слабо заупирался и, кажется, даже хныкнул. "Будто поймали в чужом саду и ведут в закуток с крапивой", - усмехнулась про себя Лика.
- Не тормози, если дал слово… А то и правда получишь по шее.
Он будто обрадовался:
- Давай!
- Там, на палубе.
Ржавая палуба оказалась горячей от солнца. Мальчишка начал переступать и потирать подошвы.
- Горячо? Вот и хорошо, скорее прыгнешь…
- Все равно не получится… Ты только не толкай. Я, может, сам наконец…
Она не стала его толкать и сбрасывать. Подошли к самой кромке, Лика глянула вниз, поежилась и двумя движениями скинула комбинезон и тельняшку. То, что было под ними, вполне могло сойти за купальный комплект. Сдернула кроссовки и носки. Мальчишка следил за ней, округлив глаза и пухлый рот. Потом выговорил:
- Ты… зачем?
- Затем… - Она опять крепко взяла его за локоть. Снова глянула на воду. "А снизу казалось, что совсем невысоко… Ой, мама…" - Прыгаем на счет "три". Не вздумай упираться, а то худо будет… Раз, два…
- Ой, подожди! Я…
- Три! - Она со страху растопырила глаза, дернула мальчишку за собой, он взвизгнул, и оба неуклюже плюхнулись под кормовым свесом.
Музыка из прошлого
1
Вода оказалась удивительно холодной. Напрасно самоуверенный пацан в цветных трусах показывал большой палец… С этими мыслями, не отпуская мальчишкин локоть, Лика левой рукой выгребла к берегу вдоль борта. Ее напарник тянулся следом, как выловленный в воде буек.
На берегу он сразу вскочил, закашлял, затряс головой, потом замер. Вытянулся (стал даже слегка худощавый) и тонким голосом выговорил:
- Это не считается…
- Что не считается? Почему? - Лика мотала волосами, сердито вытряхивая из них брызги (а сердце прыгало).
- Потому что я не сам. Ты меня дернула!
- Я?! Тебя?! Ненормальный… Это ты меня дернул, когда я сказала "три". Я опомниться не успела…
Он смотрел с недоверием и надеждой.
- Да? По - моему, ты врешь…
- Я никогда не вру! - решительно соврала в ответ Лика.
Он поморгал. Подумал. Кивнул:
- Я тоже… То есть стараюсь, чтобы никогда… Значит, я по правде прыгнул сам?
- Куда уж "самее", - ворчливо подтвердила Лика. - Рванул меня… Иди за трап, выжми плавки…
- Ага… - Он ушел за наклонные доски и сказал оттуда: - А ты отвернись…
- Подумаешь… Тебя и не видно ни краешка.
- Все равно отвернись.
- Пожалуйста… Слушай, ты лучше не надевай выжатые плавки, они все равно будут сырые. Дома высушишь. А сейчас надень сразу штанишки… - Она сказала детское слово "штанишки" нарочно, чтобы "Винни Пух" чувствовал ее взрослость.
- Ага! - Он (все еще в плавках) выскочил, схватил с песка комбинезончик и снова укрылся за досками. - Ты отвернулась?
- Ну, чудо природы… Да отвернулась, отвернулась! - Лика встала спиной к барже и запрокинула лицо. Солнце загорелось на мокрых ресницах, разбросало тонкие лучи. Согрело щеки…
За спиной послышалась возня. "Борец со страхом" - в штанах с лямками, но без футболки - застегивал на ступнях босоножки. Глянул слегка виновато.
Лика вспомнила нагретую палубу.
- Слушай, принеси мне сверху имущество. А то не хочется босиком по печке…
- Сейчас! - он охотно рванул вверх по сходням и тут же вернулся с ее штанами, тельняшкой и обувью. Лика отнесла одежду к островку зелени, положила там.
- А ты… почему не одеваешься? - неловко спросил мальчишка. Видно, просто не знал, что сказать.
- Посижу еще на солнышке, все на мне и обсохнет… И, может, хоть немножко загара прилипнет… - Лика шевельнула плечами.
- А тогда… можно я тоже посижу?
- На здоровье! - обрадовалась Лика. Почему - то не хотелось расходиться вот так сразу. "А может, сделать с него набросочек? Да нет, он застесняется. Или решит, что это в уплату за помощь…"
Мальчик оставил сохнуть на сходне полосатую тряпицу, кинул в одуванчики футболку, уселся на нее, обняв коленки. Оттянул у футболки далеко в сторону ее край.
- Садись рядом…
Но свободного краешка было мало, Лика бросила рядом тельняшку.
- Вот так… - И села бок о бок с пацаненком, от которого пахло речной сыростью (от самой Лики, наверно, тоже). Тогда он потерся ухом о плечо и спросил, глядя перед собой:
- Тебя как зовут?
Лика дернула травинку.
- Ужасно неуклюже меня зовут. Родители сделали подарочек… Ан - же - ли - ка…
- Почему неуклюже? - серьезно заспорил он. - Это хорошее имя. Есть такие толстые романы про Анжелику. "Анжелика и король" и еще всякие… Мама любит читать…
- Вот и мои мама с папой любили в молодости. Так и назвали…
- А если по - простому, коротко, то как? Все равно Анжелика?
- По - простому Лика. Это все же терпимее… А тебя как? По - простому и по - всякому…
Он разъяснил обстоятельно:
- Полное имя - Трофим. Дедушку так звали… А если неполное, то по - разному. Можно Троша, но я не люблю. Лучше Трошка. Но в классе дразнятся: "Трошка - картошка"… Мама зовет "Тростик", но сама же говорит: "Ты не Тростик, а кочерыжка". Это она про тело - сло - жение…
- Нормальное у тебя тело - сло - жение. Имя тоже нормальное… Ты, наверно, в первом классе?
- Ну да… Все еще не пускают на каникулы, хотя на уроках делать ну совершенно уже нечего. Сидим, маемся… А ты в каком?
- Шестой дотягиваю… Сегодня вот с урока прогнали…
- Почему?! - Тростик даже привстал. Наверно, в уме первоклассника не укладывалось: как можно прогнать с урока такую большую, храбрую и умную ученицу?
- Поругалась с учителем рисования… То есть не совсем поругалась, а разошлась во мнениях. Ну, он и сказал, чтобы гуляла…
- По - моему, это большое свинство… с его стороны, - убежденно сказал Тростик.
- Нет, он, в общем - то, ничего дядька. Но тут нашла коса на камень… Из - за звездного глобуса.
- Из - за чего?! - весело изумился Тростик.
- Сейчас покажу… - Лике не хотелось уходить из - под солнечного тепла и мягкого ветерка, не хотелось прощаться с забавным Тростиком. И она потянула к себе папку.
Картинка со звездным глобусом вызвала у Тростика тихий восторг.
- Это ты сама нарисовала?!
- Ну, не Суриков же…
- А это морской глобус, да? Я такой видел на картинке. Это чтобы по звездам проверять путь корабля… У меня разные картинки про корабли есть, я собираю всякие вещи про все морское…
- Умница, - сказала Лика.
- А ты можешь меня нарисовать?
"Надо же! Сам напросился!"
- Могу. Хоть сейчас…
- А с таким глобусом можешь? Будто я его держу и разглядываю…
- С глобусом… с ним сложнее… Надо, чтобы ты держал в руках что - нибудь круглое. Мяч хотя бы. А то будут неестественно…
Тростик тут же нашел выход:
- А давай тогда встретимся снова! Я приду с мячом! Или… тебе, наверно, некогда? - Он, кажется, вспомнил о разнице между собой и этой почти взрослой художницей.
Но она сказала:
- Да почему некогда? Можно…
В самом деле, мог получиться забавный рисунок: серьезный первоклассник Глобусенок с желтым шаром, на котором вся Вселенная. Будто пытается проникнуть в звездные загадки…
Минут через двадцать они шагали вверх по Пристанскому спуску, где среди булыжников на дороге тоже цвели одуванчики. Лика уже знала, что Тростик живет в Ершовском переулке, не очень далеко от нее.
- А почему ты оказался в такой дали от дома?
- Гуляю… Ты ведь тоже оказалась…
- Но мне же не семь лет!
- Мне уже семь с половиной…
- Да, это существенно… а дома не попадет?
- Мама же на работе…
- А если спросит, где был днем? Ты же никогда не врешь…
- А я скажу: гулял. Без подробностей. Это не вранье.
- А если спросит подробности?
- Ну… расскажу тогда, - вздохнул Тростик. - Что делать…
- Вот за такие одиночные прогулки точно полагается по шее, - назидательно сообщила Лика.
- Ага! А мама говорит, что по другому месту! - весело признался Тростик.
- Это еще полезнее. А… - Она чуть не спросила, что говорит по этому поводу папа. Тростик понял и объяснил - скучновато, но без задержки:
- Мы с мамой сейчас вдвоем. Отец выбрал "свободный образ жизни". Он теперь в Сургуте…
- Что же, дело понятное, - сказала Лика. - Мой еще дальше. В Австралии…
- Вот это да! Насовсем или в командировке?
- Да нет, не в командировке… Ух ты! Он идет навстречу!
- Приехал из Австралии? - обрадовался Тростик.