И чайник его послушался. Он сразу умерил пыл, а через минутку-другую, пока Ромка размешивал в миске с молоком крутую, комковатую кашу, и совсем затих.
Вдруг Ромка весь насторожился. У Пузиковых кто-то громко насвистывал веселую песенку. Может, это квартирант?
Миг - и Ромка снова на крыльцо. Так и есть. На веранде стоял, застегивая белый китель, штурман с пассажирского катера "Москвич". На парне все сверкало: и лакированный козырек фуражки, и золоченая кокарда, и пуговицы, и ботинки. Можно было подумать, что даже упругий, гладко отутюженный китель тоже излучал необыкновенное праздничное сияние.
Хотя молодой речник и насвистывал беззаботно веселую песенку, точно готовился отправиться на парад, Ромка все же заметил, что он чем-то озабочен. Поправляя на голове фуражку, снимая с локтя какую-то соринку, он все смотрел и смотрел через забор на дорогу, на проходящих по улице людей.
Везет же этой Пузиковой: ни к кому-нибудь, а вот к ним стал на квартиру штурман. Ромка с досады хмыкнул и задумался. Как бы ему познакомиться со штурманом? Правда, как?
Немного погодя Ромка тоже стал насвистывать: отчаянно и громко - изо всех сил. Возможно, сейчас штурман повернет к нему свое обветренное, огненно-бронзовое от загара лицо и скажет: "А у тебя, браток, недурно получается. Давай знакомиться. Меня Сашей, а тебя как зовут?" Но штурман даже не оглянулся. Будто Ромки и не существовало. Будто это не Ромка с непринужденной веселостью насвистывал простенький мотивчик бестолковой, но так полюбившейся многим в последнее время песенки.
Неожиданно штурман сорвался с места и ретиво, чуть ли не бегом, помчался к воротам.
Что с ним такое случилось? Ромка привстал на цыпочки, вытягивая шею. По асфальтовому тротуару, постукивая каблучками, шла Таня - Ромкина двоюродная сестра. Она спешила к автобусной остановке, задумчиво глядя себе под ноги.
Иногда Ромка видел Таню с Аркашкиным отцом - они работали на одном заводе.
И Ромка приметил: если рядом с Таней шагал Аркашкин отец - высокий, длиннорукий мужчина, то девушка всегда весело тараторила, хотя спутник ее только слушал и слушал, чуть улыбаясь кончиками по-мальчишески пунцовых губ.
Штурман появился на улице в тот самый момент, когда стройная, легкая на ногу Таня поравнялась с домом Пузиковых.
- Доброе утро! - храбро выпалил Саша, весь вытянувшись в струнку. Могло показаться, что он повстречал не девушку, а по меньшей мере адмирала.
Таня кивнула, кивнула рассеянно и пронеслась, точно на парусах, мимо франтоватого штурмана.
От такого неожиданного оборота дела парень даже опешил. С минуту он смотрел вслед удалявшейся Тане. В голубоватом выгоревшем комбинезоне она больше походила на мальчишку-подростка, просто так, от нечего делать, повязавшего голову алой косынкой.
Ромка опять засвистел. Теперь насмешливо, с вызовом. Придя в себя, штурман бросил в сторону Ромки недобрый взгляд и тоже, как на парусах, полетел догонять Таню.
Когда белый китель скрылся за углом, Ромка собрался было войти в сени, но тут его окликнула Пузикова.
Она появилась внезапно - не то из сарая, не то из старой бани, превращенной хитрой, непоседливой девчонкой в образцовый курятник. Обеими руками Пузикова придерживала подол платьица. Платье на ней было грязно-пепельного цвета. Точь-в-точь такие же были у нее и гладко расчесанные на прямой пробор волосы, заплетенные в жиденькую крючковатую косичку.
- Жив, утопленник? - спросила Пузикова, сверкая синеватыми стеклами очков в тусклой железной оправе.
- Какой же я тебе… утопленник? - обиделся Ромка, насупив брови.
- А то не знаешь? - Пузикова насмешливо фыркнула, показывая мелкие, острые зубки. - Не на такую напал: я всегда в курсе. Мне все-е известно!
- А чего это - все?
- А вот все… и все! - Пузикова так притопнула ногой, что крючковатая косичка у нее на затылке даже подпрыгнула. - Мне Катя Блинова рассказывала. А Кате Мишка Моченый. А Мишке, - тут Пузикова передохнула, - а Мишке все-то расписал, понимаешь, персонально, сам…
И она, не закончив, захихикала.
"Разболтал? - закипело внутри у Ромки. - Аль и правду Аркашка разболтал всему городу про вчерашнее?"
Два прыжка - и Ромка у забора. Еще прыжок - и он у Пузиковой на дворе.
- Ну-ка скажи, что вам Сундук с мыслями набрехал? - не моргнув глазом, потребовал Ромка.
Пузикова разинула рот: уж не на крыльях ли этот сумасшедший перелетел на их двор?
- Ну? - Ромка еще ближе подошел к девчонке.
Теперь настал черед ему смеяться: Пузикову словно столбняк поразил - она все еще никак не могла прийти в себя. Ромка повернулся к ней спиной и зашагал прочь.
- Закрой рот, а то ворона залетит! - бросил он через плечо.
Но Пузикова догнала его, схватила за руку.
- Ты чего взъерепенился? Разве я… разве я виновата, что ты в море свалился? Я тут… я тут ни при чем.
Ромка оглянулся. Пузикова всхлипывала.
- Еще этого не хватало! - возмутился Ромка: он ненавидел слезы. - Сейчас же утрись!
- Я… я сейчас, - покорно пробормотала Пузикова, маленьким кулачком сдвигая на прыщеватый лоб очки.
Когда она подняла руку, из края подола на землю посыпались к ее ногам лимонно-желтые шарики.
- Цыплята! - вскричал изумленный Ромка и засмеялся.
Присев на корточки, он принялся подбирать потешных, пушистых птенцов с черными бусинками глаз.
- А знаешь сколько их вывелось? - заражаясь Ромкиным весельем, сказала Пузикова, уже позабыв про слезы. - Знаешь сколько? Двенадцать!
Она тоже присела на корточки и с умилением смотала на увертливого, совсем беленького цыпленка с желтыми подпалинами на крошечных крылышках, усердно, со знанием дела уже клевавшего зеленую травинку.
- Одни девочки… одни только девочки возятся с цыплятами, - вдруг озабоченно, со вздохом проговорила Пузикова, морща лоб. - А вы, мальчишки, даже и не подумаете. А ведь взяли отрядом обязательство - вырастить к осени сто пятьдесят кур!
- А ну? - отмахнулся Ромка. - Не мальчишеское это дело!
- А еще пионер, - назидательно заметила Пузикова и опять вздохнула. - Посмотри на отряд пятого "В". Ну такие, такие сознательные там ребята! Все рука об руку с девочками делают. Не то что у нас… Если хочешь знать, хуже нашего отряда во всей школе нет… До чего дожили - третья вожатая от нас сбежала!
- Ну и пусть! - усмехнулся Ромка. - Кому она такая была нужна? Ей бы только с детсадовскими младенцами нянчиться! Да речи произносить. Одними разговорами на сборах кормила, а дела - никакого!
Пузикова с минуту смотрела поверх Ромкиного плеча. Потом спросила:
- Ты не знаешь, зачем этот… этот гражданин с Садовой навещает нашу улицу? А?
- Какой гражданин? - переспросил, запинаясь, Ромка.
- А ты оглянись.
Ромка бережно положил Пузиковой в подол подобранных с земли цыплят. А потом уж медленно поверился назад.
Забор у Пузиковых был из тонких, узких планок. Между этими планками видно решительно все, что делается и на улице, и во дворе. Поэтому Ромке не стоило большого труда разглядеть появившегося на их улице бородатого старика в коричневой шляпе и парусиновом засаленном пиджаке. Старик шагал не спеша, улыбался, поглядывал на глазастый уютный домик под шиферной крышей. В этот самый домик и переехали Ромка с матерью из старого города.
- Не знаешь коричневую шляпу? - снова спросила Пузикова.
В ее голосе Ромке померещилось скрытое ехидство. Неужели она что-то уже пронюхала про Серафима Кириллыча?
- Мало ли ходит по улице всяких стариков, - ответил Ромка не сразу, сбитый с толку. - Откуда мне знать!
- Ты что, думаешь, я с Луны на ракете сюда прилетела? Или за дурочку меня принимаешь? - возмутилась Пузикова.
Вдруг из дома, из раскрытого окна, занятутого марлей, послышался протяжный голос - по-детски капризный, плаксивый:
- Вера, ну где ты там пропала?
Пузикову звала хворая бабка. Схватив беленького цыпленка, Пузикова убежала. Убежала, даже не взглянула на Ромку.
Глава третья
Серафим Кириллыч
Ромка опустил на землю пустую корзину. Вытер рукавом ситцевой обветшалой рубашонки лицо - мокрое, горячее, с розовеющими яблоками на щеках.
"И быстренько же я нынче управился!" - похвалил он себя и застучал кулаком в тяжелые высокие ворота с железной табличкой. По белому фону таблички четко значились слова: "Во дворе злая собака". В правом углу таблички была нарисована свирепая морда волкодава с устрашающе разинутой пастью.
"Прямо художественная картина!" - глядя на табличку, подумал с восхищением Ромка и забарабанил кулаком еще сильнее.
― Кто так бóтает? - сердито спросили по ту сторону ворот.
― Да открывайте же, Серафим Кириллыч, это я! - сказал Ромка.
Но его впустили во двор не сразу. Сначала в воротах слегка приотворилась, гремя цепью, узенькая калитка, и на Ромку уставились из-под коричневой шляпы сторожкие свинцовые глаза, глаза старика с клочковатой бородой.
- Ты, Роман?
- Ну я, я, кто же еще! - раздраженно сказал Ромка. ― День, солнышко, а вы вечно на запоре!
- Потому и на запоре, что у меня много разных досаждений, - вразумляюще проговорил старик, наконец-то пропуская Ромку в калитку. Дом и сад у Серафима Кириллыча были обнесены глухим двухметровым забором. А по верху забора тянулась колючая проволока. Через такой заборище ни один шкет-ловкач не перелезет. Ромка же не раз и не два вертелся возле этого неприступного забора, выискивая удобную лазейку.
Шагая позади старика к обшитому тесом особняку, Ромка завистливо косился по сторонам. Прямо над его головой висели тугие яблоки, зреющие в щедрых розовато-золотистых лучах благодатного июльского солнца.
Когда они вошли на застекленную веранду, Серафим Кириллыч коротко приказал:
― Выкладывай!
И Ромка торопливо сунул в карман руку. На стол посыпались скомканные, засаленные трешницы, рублевки, десятки… Старик суетливо подбирал и разглаживал их плоскими, точно доски, ладонями. Губы его беспрестанно шевелились.
- Все до одной! - вздохнул Ромка, кидая на стол последнюю пятерку с надорванным уголком.
Серафим Кириллыч так долго и пристально смотрел Ромке в глаза, что у того по спине побежали мушки.
- А сколько себе, отрок, отчислил?
Ромка отчаянно затряс головой.
- Не ворочай бельмами-то! Перекрестись!
- Тоже скажете! Я же пионер, Серафим Кириллыч!
Сжимая в узловатых, землистых пальцах стопку денег, старик скрылся в глубине полутемной столовой, прокричав из дверей:
- Разожги самовар. Чайком позабавимся!
Схватив со стола оставленную ему пятерку, Ромка побежал на кухню.
"А я-то, дуралей, размечтался! Считал - самое меньшее - десятку даст. А он… - Ромка обиженно вздохнул. - Эх, скорее бы сотню накопить! Тогда уж… Тогда калачом меня сюда не заманишь. Ни-ни! А как только куплю в комиссионке старый морской бинокль, как только принесу его домой, сразу же без всякого промедления сажусь за работу! Посмотрим потом, как все заахают: и Пузикова со своими цыплятами, и Анна Абрамовна. Пусть потом говорят: "А ведь наш Ромашка исключительный талант! Такое придумал!"
За чаем, прислушиваясь к ласковому мурлыканью полуведерного самовара с мутными, позеленевшими боками, подобревший Серафим Кириллыч пустился в "приятные для ума рассуждения".
- Жизнь человеческая, брат мой Роман, куда какая мудреная. Возьмем для примерного сравнения мою особь, - мечтательно заворковал старик, откидываясь на спинку скрипучего стула. - Чего, спроси, достиг я в нашей социалистической жизни? Не хвалясь скажу: полного материального и продовольственного обеспечения. И не каким-нибудь тунеядством, а собственным горбом. Тридцать годков трудился на поприще охраны лесонасаждений. И в настоящее время получаю от государства пенсионное содержание.
Серафим Кириллыч отпил из стакана крутого кипятку, погладил ладонью серебристый ежик на большой лобастой голове.
- Сам видишь, брат Роман, хозяйство мое - полная чаша, - продолжал он изливать душу сидевшему перед ним "брату", в награду за смертельную скуку усердно уплетавшему вишневое варенье - густое, засахарившееся и провонявшее нафталином. - Если бы не померла в одночасье в прошлом году моя супруга, что бы, спрашивается, мне еще требовалось? Прямо скажу - ничего особенного. А теперь я одинок, как перст. Управься-ка и с огородом, и с садом, попробуй! Сам видишь - претяжело. И встает на повестке дня вопрос: неминуемо мне обзаводиться сподручной спутницей жизни.
Тут жадный до сластей Ромка чуть не поперхнулся. О настойчивых и пока еще безрезультатных поисках Серафима Кириллыча "сподручной спутницы жизни" знал весь Красноборск. Но престарелый жених оказался на диво разборчивым и привередливым. Одни невесты не устраивали его "по причине преклонных лет", другие оказывались строптивыми или нерасторопными, третьи "не рачительны к хозяйству и легкодумны".
- Признаюсь, брат Роман, от всей души: я даже собираюсь ремонтишком кое-каким заняться. - Серафим Кириллыч искоса, с опаской поглядел на Ромку, выскребавшего из вазочки чайной ложкой остатки варенья. - Надумал печь перекладывать. Пироги чтобы можно было печь, когда хозяйка появится.
Свинцовые глаза старика налились живительной теплотой, скрипучий голос слегка поотмяк.
- Печь надумал перекладывать. Да вот вопрос: где кирпичей достать? И надо-то всего сотню.
- А вы… вы с Татьяной поговорите. Она же на кирпичном! - нашелся Ромка. Про себя усмехнулся, представляя, что бы из этого вышло.
- Тоже мне… насоветовал! - махнул рукой Серафим Кириллыч. - У твоей двоюродной сестрицы, поди, на уме ха-ха да хи-хи! И молодые шалопаи… прости господи!
- Что вы, Серафим Кириллыч! Видели б, как Татьянка нынче поутру одного молодца отшила! - выпалил Ромка, еле удержавшись от хохота. - Честное пионерское! - прибавил он, шаря глазами по столу: нет ли тут еще какого-нибудь лакомства?
- И справедливо, справедливо! - воодушевляясь, закивал старик. - В наше атомное время не часто встречаются серьезные девушки. Таких теперь днем с огнем самой милиции не сыскать! Не подложить ли вареньица, Роман? У меня его предостаточно, не сумлевайся.
Ромка вздохнул.
- Спасибочко. Вот если б вы мне еще… еще пятерку подкинули. - И он снова вздохнул. - Такого другого дурака, как я, вам вовек не найти.
Крякнув, старик пошарил в кармане и положил перед Ромкой рублевку.
Мальчишка тотчас встал.
- Ну, я домой.
- Печь хочу перекладывать, - затвердил Серафим Кириллыч, провожая Ромку до ворот. - Только, брат Роман, ты мне несуразную глупость насоветовал насчет кирпичиков… Можно ли докучать Татьяне Семеновне, сестрице твоей, эдакой невозвышенной действительностью? Насчет кирпичей самое надежное - с мужским полом дело иметь. Любой на поллитровочку согревательного клюнет. - Старик захихикал. - Глянь, какие зреют у меня яблоки. А ранет примечаешь? Редкий, замечу, сорт!
Останавливаясь у ворот, Ромка облизал губы.
- Когда яблоки у вас поспеют, вы того… не забудьте.
- Ну, ну! Не забуду, - все так же препротивно хихикая, Серафим Кириллыч приоткрыл перед Ромкой калитку.
Глава четвертая
В ней повествуется о Ромкиных проделках
Проходя мимо домика тети Паши, в котором жили Сундуковы, Ромка как-то вдруг решил завернуть на минутку к Аркашке.
"Надо ж в конце-то концов выяснить - кто назвонил Пузиковой… ну, про то, как я в море вчера бултыхнулся", - думал Ромка, толкая ногой висевшую на одной петле калитку.
Ему все еще не верилось, да не верилось… Аркашка не казался Ромке двоедушным и болтливым. В его взгляде такая прямота и твердость. Но если не Аркашка, тогда кто же еще чесал языком? Ведь на берегу моря они были только вдвоем!
Легко взбежав на невысокое крылечко, Ромка внезапно оробел. Он еще ни разу не переступал этого порога. Как встретит его молчун Аркашка? А может, он и не один, может, и отец дома?
"Была не была!" - подбодрил себя Ромка и порывисто схватился за железную скобу. Но дверь оказалась запертой. Запертой на крючок.
- Аркашка!
Никакого ответа.
- Аркашка! - еще раз крикнул Ромка. И опять тишина.
Ромка сошел с крыльца. Остановился на углу перед распахнутым настежь окном. Подумал. И вот он уже на завалинке. Взобрался бесшумно, будто кошка. Чуть приподнял свою белесую голову и воровато заглянул в окно.
Эх ты! Такого погрома даже он, Ромка, у себя дома не устраивал. И за что только мать его пилит, когда приезжает из совхоза?
Аркашка пластом растянулся на кровати, зарывшись носом в подушку. Рядом с койкой - колченогий стол. А на нем - всякая всячина: сковородка с объедками жареной головастей чухони и какой-то другой рыбьей мелочи, помятая жестянка с червями, горбушка ситника, моток бечевы…
Видно, спозаранку вскочил нынче упрямый Аркашка, чтобы вернуться домой не с пустыми руками! Набил брюхо и завалился отсыпаться. Даже удилища не убрал - валяются посреди комнаты. И тут же ботинки, скомканное одеяло, закопченный котелок.
Острым цепким взглядом Ромка окинул комнату, словно только что пострадавшую от опустошительного набега азиатской орды.
Что бы ему такое позанятнее выдумать, как подшутить над Аркашкой? А ведь на выдумку он всегда был горазд… Миг, другой, и Ромка уже знал, что ему делать!
С прежней кошачьей сноровкой он легко и бесшумно перемахнул через подоконник. Постоял, чутко прислушиваясь. Аркашка даже не шевельнулся. Тогда Ромка на цыпочках приблизился к его постели.
И, уж совсем не робея - на свою беду, Аркашка спал без задних ног, - проворно сдернул со спинки кровати полотенце. Одним концом полотенца обвязал поцарапанную Аркашкину щиколотку, чугунно-бронзовую, вымазанную в глине, а другой конец узлом затянул вокруг железной ножки кровати.
"Порядочек! - ухмыльнулся про себя Ромка. - Сейчас проделаем еще один номер и смываемся подобру-поздорову!"
Нацепив на крючок жареную сорожку с провалившимися глазами, Ромка поставил удилище в голове у Аркашки. Бесхвостая рыбешка болталась над самым носом храпуна.
С теми же предосторожностями, с какими Ромка крался к постели Аркашки, он заторопился обратно к окну. По дороге Ромка прихватил кусочек сосновой коры, валявшийся на углу стола. Из такой коры все мальчишки Красноборска делали себе поплавки.
Снова очутившись на завалинке, Ромка поднял руку и метко запустил кусочком коры в Аркашку. Запустил, спрыгнул на землю и дал деру.
Проснется сию минуту Аркашка и ахнет. И ни за что в жизни не угадает, кто над ним так здорово подшутил!
Ромка бежал и все ухмылялся. Бежал чуть ли не до самого дома. А дома - новость: мать приехала.
У двора стояла новенькая совхозная пятитонка. Мать уже два раза на ней приезжала.
Поводив ладонью по теплой, нагретой солнцем лакированной дверке кабины, Ромка стремглав влетел в калитку. Так же стремглав через ступеньку поднялся на крыльцо. Еще в сенях услышал он частый, веселый задорный говорок. С кем это мать так рассудачилась?
У кухонной двери Ромка замедлил шаг.
- Ничего себе, ладный домишко, - сказал в это время в столовой кто-то сильным мужским голосом - веско и чуть снисходительно. - С хозяйским доглядом его можно конфеткой сделать. Перво-наперво - крышу краской покрасить. А во дворе сад развести: вишенника насажать, яблонь… Земли-то вон сколько зря пропадает. А то какую-то акацию натыкали, а пользы от нее? Ни на грош.