Вениамин махнул рукой:
- Обойдутся!
* * *
Лагерь был похож на бродячий цирк.
По дорожкам ходили на руках акробаты. Висели на веревках пестрые костюмы. Бухал барабан духового оркестра. Муравей прикреплял Стрекозе крылья. Та вертелась перед большим зеркалом и капризно говорила: "Выше! Ниже!" Провели лошадь с блестящими боками. Лошадь была настоящая. Нужно было перевезти дрова для костра, а дядю Кешу нигде найти не могли. Запрячь лошадь вызвался Тяпа и, важный как индюк, вел ее через весь лагерь.
За лошадью с лаем бежала Муха. За ней толпа малышей в синих и красных пилотках. Веранда была завалена накрахмаленными пачками из марли и балетными тапочками. Девчонки размахивали утюгами. Мальчишки пришивали погоны к серым школьным курточкам. Что-то кричал в рупор физкультурник. Горнист Витька репетировал сигналы с трубачами из духового оркестра. Звуки труб были желтыми, как солнце.
По синему небу плыли белые облака. Красный лагерный флаг вился на ветру.
А второе звено видело сны.
Пахомчик висел над пропастью, ухватившись рукой за сук старого дерева. Сук подавался под его тяжестью, трещал, обламывался, и Пахомчик падал вниз, сжимая в руке обломки.
Коню сыпались в рот яблоки. Они были легкими, как воздушные шары, а когда ему удавалось откусить от одного, лопались сразу все!
Игорь летал на одеяле. Сначала он гонялся за ним по земле, а оно убегало от него. Потом ему удалось схватить его за край, но одеяло вдруг поднялось в воздух, потянув его за собой.
Генке снилась радуга.
Многоцветной аркой висела она в небе, над самой рекой, а на том берегу стояла Оля. Генка бежал к радуге, чтобы перейти по ней на ту сторону, а радуга таяла, растворяясь в небе…
Хрипло трубил за окном горн, и сны один за другим гасли и обрывались.
* * *
После обеда Генка встретил дядю Кешу. Тот окликнул его, когда Генка выходил из столовой.
- Здравствуй, - сказал дядя Кеша. - Что не заходишь?
- Да так… - растерялся Генка. - Дела…
- Дела, говоришь? - прищурился дядя Кеша, и Генке показалось, что он одобрительно подмигнул ему. - Зайдем-ка на минуту.
Они прошли в мастерскую, и дядя Кеша вынул из-за верстака фонарь "летучая мышь".
- Держи, - протянул он его Генке. - Редкая вещь.
Генка повертел в руках фонарь и недоуменно посмотрел на дядю Кешу. Тот усмехнулся в усы и сказал, будто давал понять, что думает о другом:
- Пригодится… Спектакли ставить или еще зачем.
"Неужели знает? - подумал Генка, но тут же возразил сам себе. - Да нет! Откуда?"
- Спасибо… - пробормотал он. - Я пойду, дядя Кеша?
- Иди, иди… - отозвался тот. - Время небось поджимает?
Генка быстро взглянул на него, но дядя Кеша смотрел ясно и весело, только в усах опять подрагивала добрая усмешка. Генка попятился к двери и вышел.
* * *
Когда ребята пришли к землянке, там уже сидел Шурик, обиженный и надутый.
- Шурик! - обрадовался ему Генка. - Почему нас не подождал?
- А вы меня ночью разбудили? - старался казаться сердитым Шурик. - Сами вон сколько наворочали! Механизмы какие-то поставили!
- Какие механизмы? - удивился Генка и огляделся.
От земли на крышу вели плавные сходни из березовых стволов. Рядом с ними лежали тоже березовые, с тесаными ручками рычаги-подпоры. Бревен на крыше стало заметно больше, а оставшиеся были аккуратно уложены у сходен. Бери и накатывай.
- Это что ж такое? - растерялся Генка.
- Может, Веня? - предположил Пахомчик. - Пока мы спали.
Генка покачал головой. Он сразу вспомнил усмешку дяди Кеши и то, как он разговаривал с ним. Но откуда он узнал про землянку? И не просто про землянку, а про то, для чего они ее восстанавливают? Фонарь-то он ему дал неспроста!
Еще сегодня ночью Генка хотел, чтоб дядя Кеша узнал про землянку, а сейчас, когда это случилось, ему вдруг стало грустно. Конечно, он был благодарен ему за помощь, радовался тому, что теперь дядя Кеша знает, зачем полезли они тогда за досками, верил в то, что он сохранил их тайну, но не мог рассказать об этом ребятам, что-то мешало ему, тревожило и печалило. И почему-то вспомнился недавний сон. Как бежал он к радуге, а она таяла на глазах, растворялась в воздухе, исчезала.
Генка тряхнул головой и, стараясь не замечать тревожного взгляда Оли, сказал:
- Давайте, пацаны!.. Дел тут невпроворот!
* * *
На ужине за столом второго звена сидел один Тяпа. Сам он шума по этому поводу не поднимал, а преспокойно уминал лишние порции. Кто-то из вожатых забеспокоился, увидев пустой стол, но решили, что раз первый отряд дежурит по лагерю, то второе звено, наверно, помогает на кухне и ужинать будет позже.
Потом началась репетиция концерта, о них забыли и вспомнили только к концу, перед самым отбоем, когда шел отрывок из "Молодой гвардии".
Молодогвардейцы явились на допрос без конвоя. Просто пришли и встали перед столом следователя.
- Стоп! - закричала из зала Людмила. - Где фашисты?
- Нету, - пожал плечами Костя Артюхов, играющий Сережку Тюленина. - Смылись куда-то!
- Выбирай выражения, Артюхов! - подошла к сцене Людмила. - Где вожатый первого отряда?
- Нету, - опять сказал Костя. - Никого их нету.
- Безобразие! - рассердилась Людмила и обернулась в зал. - Девочки, возьмите автоматы. Постойте за фашистов.
Девочки из балетного кружка недовольно фыркнули, но побежали на своих выворотных ножках за кулисы, посуетились там, пошушукались, одна из них выплыла на сцену и надменно сказала:
- Нет там никаких автоматов.
- Как это нет?! - вспылила Людмила. - Артюхов!
Костя ушел за кулисы, погремел ящиками, вышел и мрачно объявил:
- Нету.
Началась тихая паника.
Бегали в столовую, спальни, аукали и кричали по территории. Второе звено исчезло.
Людмила сначала злилась, а когда протрубили отбой, забеспокоилась всерьез. Но волноваться начала часа через полтора-два после обхода и решила доложить о происшествии начальнику. Тот приехал из города с последней электричкой, еще не успел переодеться и вначале не придал случившемуся значения.
- Вожатый с ними? - спросил он. - Никуда не денутся. Придут…
Людмила все-таки решила опросить ребят, и выяснилось, что никого из второго звена не видели с обеда. Девочки сказали, что в спальне нет Оли, и Людмила прибегла к испытанному способу: вызвала Ползикову. Но та вела себя вызывающе, как рассказывала потом начальнику Людмила, и на ее вопросы отвечать отказалась. Да еще накричала на Тяпунова, когда тот хотел что-то рассказать. На того это так подействовало, что он замолчал и ничего вразумительного добиться от него не удалось.
Начальник забеспокоился, велел отрядить на поиски вожатых, позвонил пограничникам, а уже под утро сел на мотоцикл и поехал в совхозный поселок, к Поливанову. Тот уже был на ногах, собирался на дальние фермы, выслушал начальника и сказал:
- Ты не волнуйся, Николай Иванович. Найдем твоих ребятишек.
- Да как не волноваться? - нервно затягивался папиросой начальник. - И надо же! Перед самым закрытием!
- Говоришь, вожатый с ними был? - спросил Поливанов. - Какой из себя? Не в очках?
- В очках! - удивился начальник. - А ты откуда знаешь?
- Встречались… - задумался Поливанов и полез в карман куртки. Вытащил оттуда пригласительный билет и протянул начальнику. - По этому адресу искать надо.
Начальник пробежал глазами написанное на билете и пожал плечами.
- Костер - это понятно… А что за музей? В первый раз слышу!
- Самостоятельно, значит, действуют! - рассмеялся Поливанов и, став вдруг серьезным, сказал: - Пойдем.
* * *
Солнце уже вставало, когда Поливанов и начальник лагеря подошли к землянке и увидели спящих вповалку, прямо на земле ребят. Они не слышали, как Поливанов и начальник вошли в землянку и вышли обратно, как осторожно, чтоб не разбудить ребят, взялись за последнее оставшееся на земле бревно, вкатили его на крышу, уложили дерн, убрали сходни и подпоры.
Потом сели в сторонке, закурили и так и сидели над спящими, молчали и улыбались чему-то.
Потом откуда-то появились заплаканная Людмила, врач, дядя Кеша и Аркадий Семенович. Сзади бежала Ползикова с каким-то свертком в руках.
- Тише! - поднялся начальник и показал на спящих.
- Тише! - повторил Поливанов и встал рядом с ним.
Так стояли они, закрывая собой ребят, а солнце поднялось выше, и луч его упал в открытую дверь землянки. И все увидели фонарь "летучая мышь" под смолистым накатом потолка, ватники и шинели на крепко сбитых нарах, котелок и ложки на столе рядом с потертой военной картой, автоматы в углу.
Как будто бы только-только вышли из землянки люди и сейчас вернутся назад. Но висят на степах фотографии в траурных рамках и холоден пустой походный котелок.
Ползикова отстранила Людмилу, подошла к двери, на цыпочках прошла к столу. Развернула одеяло. Выложила из кастрюли кашу.
И дымком вдруг потянуло от котла…
* * *
Тянется по лесной тропинке цепочка людей. Женщины, мужчины. Группами и в одиночку. Шагают, позванивая орденами и медалями, отвоевавшие свое солдаты. Выйдя на просеку, они останавливаются, поджидая остальных, здороваются, сворачивают на тропинку, идут к землянке. Молча спускаются они к двери, а когда опять выходят на свет, жмурятся от слез и солнца.
И девочка со спутанными легкими волосами несет им охапки полевых цветов.
Безрукий, рано поседевший человек отворачивает мокрое от слез лицо, показывает на пустой рукав и, с трудом обхватив здоровой рукой цветы, кладет их на порог землянки. И, не выдержав, в голос, по-бабьи, плачет женщина в нарядном джерсовом костюме и кирзовых солдатских сапогах.
* * *
А потом был костер.
Выступали акробаты, танцевали "маленькие лебеди", гремел духовой оркестр, и когда замерцали огромной багрово-синей шапкой догорающие угли, пограничники вскинули карабины - и разноцветные трассы радугой опоясали темное небо.
Генка сидел на траве, смотрел на радужное это многоцветье и думал о том, что нет ничего дороже дела, которое нужно людям.
…Мягко цокали по траве копыта, звякали стремена, улыбался с седла Крис и все махал, махал Генке узкой и жесткой своей ковбойской шляпой…
