- Ну что ты! Тут одному не под силу. Он предложил только проект, а теперь будут думать все инженеры. А если ему одному браться - совсем, наверное, с ума сойти можно. Он и так у меня ночью, как лунатик, не спит.
- Про него на заводе говорят, что он деловой дядька, - сказал Афоня. - Тут один повар плохие обеды готовил для рабочих, а твой папаша пришёл, попробовал суп и сразу перевёл этого повара в истопники. А поварихой простую хозяйку назначил. Теперь там такие порции выдают, что еле-еле обед съедаю. А ещё он сказал, чтобы баню и парикмахерскую в три дня построили…
- И построили? - спросила Майка.
- Конечно. Андрюшкиного папашу все слушаются.
Андрюше тоже захотелось сказать Афоне что-нибудь приятное, и он, взглянув на фотографию бородатого старика в шинели и с пистолетом, стоявшую на столе, спросил:
- А это твой отец?
- Ну, сказанул! - ответил Афоня. - Отец у меня молодой был. Это мой начальник, командир партизанского отряда. Мы его Батей звали. Вот мужик толковый! Раз скажет - как отрубит! И попробуй только ослушайся его - сразу на гауптвахту!
- А что это такое? - спросил Андрюша.
- Солдатская кутузка. Тюрьма. Снимают с твоей шапки звезду, пояс снимают, и садись на пять там или десять суток. Кормёжка три раза в день, а махорки не дают. А если не "строгача" получил - можно дрова пилить или какие-нибудь ямы для нужников копать…
- А ты в партизанах разве был? - удивилась Майка.
- А как же… в самом тылу врага. В разведке бывал, одного фрица чуть не укокошил, пулю в ноге имею. Вот пощупайте…
Афоня приподнял брючину на правой ноге и указал на коленку. Там действительно был шрам, а под шрамом - твёрдый бугор.
- Хотели мне её вырезать, но я не дал. Не мешает. Мне даже лучше с ней; как заболит - значит, к дождю… А ты воевал?
- Не пришлось, - смущённо ответил Андрюша. - Я с мамой в эвакуацию уехал.
- А у нас тут почти все ребята с немцами воевали, кто не успел от них убежать. Мы у них сначала тащили всё, что ни попадалось. Фонарик видели у меня? Это я у фрица… А потом стали в их машины кирпичи из-за угла кидать. Я одному ихнему шофёру всю рожу раскровянил. А видал бы ты, как они жителей расстреливали! Ох, страх прямо! Люди ещё живые в яме, а они их уже заваливают. Посмотрел я на это и сразу ушёл с Витахой в партизаны.
- С кем ушёл? - переспросил Андрюша. - С Витахой? А это не тот, который с ребятами по заводу ходит?
- Обстриженный, - вставила Майка.
- Во-во, - подтвердил Афоня, - в тельняшке такой. Раньше он мне другом был, а теперь мы по гроб жизни разошлись. Тут я среди мальчишек вроде бы как за коновода считался, и все меня слушались. Потом начался призыв в ремесленные училища. Витаха поступил на сварщика учиться, а я не пошёл. Там, говорят, как в армии дисциплину надо, а я ещё погулять хочу… Ну вот, поступил Витаха в ремесленное училище, образования, значит, поднабрался, и стал он против меня ребят баламутить. Известное дело: получил фуражку с молоточками - самому охота командовать. Говорил, будто я организатор плохой и меня надо в шею гнать, будто толку с меня, как с козла молока, и я никакого хорошего дела не придумаю. В общем, личную обиду нанёс. А я разозлился, хотел было ему накостылять, а потом говорю: "Ладно, я плохой организатор, а посмотрим, какой ты будешь!" И я ушёл от мальчишек. Все ребята теперь на каникулах под Витахину дудку ходят, а я - держи карман шире! Я сам себе хозяин, без них проживу.
- А Витаха на меня тоже драться полез! - сказал Андрюша. - Я хожу себе по домне, никого не трогаю, а он - бац! - налетел. Жалко, тебя не было, а то вдвоём бы мы ему всыпали. Правда?
- А что ж смотреть! Конечно, всыпали бы, - кивнул головой Афоня. - Вот если он тебя в следующий раз тронет, так ты прямо ко мне иди. Тогда посмотрим, кто кого: они нас или мы их. Ладно? У нас союз с тобой будет.
- Давай! - согласился Андрюша. - И Майку надо к нам принять. Хочешь, Майка?
- Дружить, да? Хочу! - с радостью ответила Майка. - Всем ребятам очень нужно укреплять любовь и дружбу!
Афоня ахнул:
- Вот здорово! Как она умеет - а?! Вот никогда не думал, что живого поэта увижу! Ну, а ты вот сейчас ещё можешь чего-нибудь сочинить?
- Могу, - кивнула Майка. - А про чего хочешь?
- Ну, хоть бы про мою трубу!
Майка на минуту задумалась и вдруг сказала:
Попал Афоня в свою трубу
Сиди и больше ни бу-бу!
Когда Андрюша вернулся домой, его отец, стоя в дверях комнаты, уже прощался с парторгом и Можжухиным.
- Где был? - строго спросил он, но Андрюша почувствовал, что строгость эта была нарочитой.
- С Майкой в шашки играл, - быстро нашёлся Андрюша. - Спать уже захотелось. А у вас как дела?
Взрослые весело переглянулись. А Семён Петрович, вдруг задорно рассмеявшись, подхватил Андрюшу под локти и высоко подкинул его к потолку.
Глава IX. Общественные доски
Витаха проснулся рано. Круглый будильник с никелированным звоночком показывал шесть. В полураскрытое окно, занавешенное марлей, смотрело солнце. Горячий лучик лежал на щеке матери. Она дышала ровно и спокойно. Морщинки на её лице не были уже такими глубокими, как вчера вечером.
Ей пора вставать, но Витаха всё медлит. Конечно, стоит ему только сказать: "Мама!" - и она сразу же проснётся, быстро оденется и возьмётся ещё до работы вытирать в комнате пыль, мыть посуду, оставшуюся после вчерашнего ужина, заправлять керосином примус. Но Витаха этого не хочет. Он разбудит её только минут за сорок до начала работы, чтобы она одно успела: одеться и позавтракать. Сейчас он встанет раньше её и вскипятит чай.
Мать чему-то улыбалась во сне, и на всём лице её лежала какая-то тихая радость.
Что она сейчас видит? Может быть, опять отца? Однажды она вот так улыбалась, а проснувшись, рассказала, что видела себя молодой и в свадебном платье. Они куда-то шли с отцом, а дорога была и не дорога, а светлый ручей, и по берегам росли красные цветы… Тогда у матери в глазах стояли слезы.
В бараке начинался рабочий день. За тонкими деревянными перегородками, оклеенными газетами, раздавались детские голоса. Каменщик Полещук, видимо уже сидя за столом, строго говорил своему сыну Миколке:
- Ты почему вчера опять допоздна читал? Мать не слушаешься? И так очки носишь, совсем глаза сломаешь…
В коридоре хлопали двери, на дворе разжигались печурки.
Витаха пощупал мускулы на руках, протёр уголки глаз и, вскочив с постели, налил в чайник воду.
Когда мама проснулась, стол был уже накрыт. Мария Фёдоровна быстро позавтракала и натянула на себя спецовку, взяла кепку с синими очками. Она была газосварщицей.
- Виташка, - сказала она, - сготовишь себе сегодня макароны, они в шкафу лежат. А будешь селёдку есть, нарежь луку и маслом её залей.
Она шершавой ладонью погладила Витаху по щеке, улыбнулась - большой стал сын - и ушла.
Первым к Витахе заглянул Миколка.
- Витаха, - сказал он, - а меня мать сегодня с вами не отпускает.
- Это почему?
- Она мыть меня хочет. Что делать?
- А ты тикай от неё! Повертись немножко дома, а потом незаметно и махни через забор.
- Миколка!.. - вдруг раздался на дворе протяжный женский голос. - Вода уже вскипела!..
- Во, опять кричит! - сказал Миколка. - Прямо спасенья нет!
Витаха выглянул в окно. Во дворе, стоя на кирпичах, грелся на костре бак с водой. Миколка подошёл к своей "бане", скидывая на ходу майку, и сел в корыто. Мать зачерпнула кружкой воду из бака и облила ему голову.
- Ой, горячо, горячо! - закричал Миколка и подскочил в корыте.
- Та сиди, чертяка! Не сваришься! - сказала мать и облила его холодной водой.
- Ой, холодно! - закричал Миколка.
Но мать, не обращая внимания на эти возгласы, стала намыливать сыну голову.
Миколка сидел под её руками уже тихий и покорный. Голова у него от белой пены будто вздулась. И вдруг Миколка завопил:
- Ой, мыло в глаз попало!
Он выскочил из корыта, вслепую пошёл к ведру с холодной водой и, зацепив за него ногой, опрокинул его. Мать ударила его мочалкой по спине.
В общем, минут через десять Миколка прибежал к Витахе весёлый и довольный.
- Видал, какую я комедию играл! - улыбнулся он. - Эхо чтобы она побыстрее…
Миколка принёс на промаслившейся газетке два больших блина, огромный, с кулак, кусок сахару и положил их на стол:
- Поешь-ка…
С ним был неразлучный парусиновый портфель, где лежало много разных бумажек: и приказы по отряду, и список членов, и деловые донесения.
Не прошло и получаса, как у Витахи собралось человек двенадцать.
Этот весёлый народ пришёл со всех окрестных улиц. Раньше ребята были предоставлены самим себе: слонялись без дела по посёлку, стреляли из рогаток по уцелевшим стёклам в разрушенных цехах. Но однажды Матвей Никитич поймал на заводе Миколку, который пытался разрядить найденную мину, и немедленно вызвал к себе Витаху. Вызвал как "старшего товарища" - воспитанника ремесленного училища.
"Слушай, - сказал он, - вот этот хлопец на твоей улице живёт?"
"На моей… Даже в моём бараке…"
"Так вот, я тебе объявляю строгий выговор. Ты что распустил своих пионеров? Болтаются они чёрт знает где, стёкла в цехах бьют, с минами возятся. Ты как думаешь: занятия закончились и пионерской работе баста? - строго продолжал парторг, поглядывая то на Витаху, то на Миколку. - Что я тебе говорил о лагере?"
"Что мы, взрослые, поедем во вторую смену", - ответил Витаха.
"Да, поедете, и обязательно поедете. В самое напряжённое для завода время, когда у нас на учёте каждый человек, каждый рубль, каждая машина, мы отправляем вас в лагеря, запланировали спортплощадку на третий квартал… А вы? Вместо того чтобы как-нибудь помочь заводу, бьёте стёкла! А завод-то чей? Это завод ваших отцов, ваш завод! Или он не дорог вам?"
"Нет, дорог", - тихо сказал Витаха.
"А если дорог, так что ты бездельничаешь? Можете уходить!"
Парторг был сердит не на шутку. Когда Миколка вышел из кабинета, он сказал Витахе:
"Ты понял меня? Вы должны найти себе хорошее дело…"
"Ясно", - ответил Витаха.
А через несколько дней у него появилась мысль самим строить спортплощадку…
На дворе, из маленького, крытого соломой сарайчика, Миколка вытащил фанерный ящик с молотками и клещами, пилу, топоры и роздал их ребятам. Теперь можно было выступать.
Первым делом по дороге к мартеновскому цеху Витаха завернул на теплоэлектроцентраль. Он должен был позвонить Матвею Никитичу. Ребята поджидали на улице.
В машинном зале с белыми кафельными стенами и стеклянным потолком механомонтажники, осторожно разбивая ящики с надписью "Верх, не кантовать!", устанавливали в широком гнезде никелированные детали турбовоздуходувки.
По залу расхаживали электрики в синих комбинезонах. Они привинчивали на мраморных щитках десятки рубильников, выключателей и вольтметров.
Четырёхэтажные паровые котлы со всех сторон были облеплены людьми. Котлы нужно было пустить в ход прежде всего. В них вырабатывается пар, который крутит турбину воздуходувки, а та уже гонит воздух в домну.
Пробравшись между грудами каких-то старых машин, Витаха вошёл в пустой кабинет. Главный инженер ТЭЦ распоряжался на участках.
Витаха взял телефонную трубку:
- Коммутатор, дайте партбюро!
В трубке что-то оглушительно щёлкнуло, потом послышался мужской голос:
- Я вас слушаю.
- Матвей Никитич, здравствуйте! Это Грицай звонит. Мы уже, Матвей Никитич, напилили себе брёвен. Теперь нам машину надо - перевезти.
- Гм… машину? - не сразу ответил парторг. - Дело тут сложное. Сейчас знаешь сам, какая пора! А на какое время вам будет нужно?
- На один час.
- А управитесь?
- Конечно.
- Тогда вот что: машина будет вас ждать в пять часов вечера у въезда в завод. Я сейчас позвоню в гараж. Договорились?
- Договорились.
Барак, к которому подошли ребята, был разбит до основания. Торчали только его остов из обгорелых брёвен и печные трубы. Правда, внутри каким-то чудом уцелели две оштукатуренные и, вероятно, поэтому не сгоревшие деревянные перегородки. Их начали разбирать.
Витаха вбивал в щели лом и отворачивал доски. Они отрывались с трудом, похрустывали.
Ржавые гвозди скрипели и нехотя вылезали из чёрных своих гнёзд.
Витаха любил работать. Он не мыслил себе и дня, проведённого в "ничегонеделании". По утрам, едва проснувшись, он уже составлял план на целый день и всегда стремился его выполнять. И, бывало, он очень сердился на себя, если какое-либо из назначенных дел приходилось переносить на завтра. Зимой после занятий в ремесленном училище он бежал домой, чтобы к приходу матери начистить и сварить картошки. Пообедав, он садился за свой маленький верстачок и начинал мастерить шкаф. По его замыслу шкаф должен быть одновременно и для белья и для посуды. Комната у Витахи была маленькая, пустая, и шкаф хотелось сделать компактным и нарядным. Шкаф мог быть простым: сколотил каркас, закрыл одну его сторону фанерой - и точка! Но Витаху это не устраивало. Если уж делать, так делать как на мебельной фабрике! Даже лучше. Витаха не торопился. Где только можно было, он собирал сухие дубовые дощечки, любовно их обрабатывал и склеивал с уже готовыми частями. Шкаф постепенно становился "жилым". В нём уже стояли чашки и тарелки, а в платяном отделении висела мамина одежда - шерстяная юбка и кофточка. Но до окончательной сдачи шкафа в "эксплуатацию" ещё было далеко. Витаха хотел покрыть его коричневым лаком и отполировать.
Потом, после "ручного труда", Витаха уходил в красный уголок на соседнюю улицу. Здесь были журналы довоенного издания - "Вокруг света" и "Техника - молодежи". Они открывали перед Витахой новый мир: модели кораблей, радиоуправляемые самолеты, поршневые автомобили. У Витахи чесались руки сделать самому всё, о чём рассказывалось в журналах, но он не разбрасывался. За двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь.
А в ремесленном училище он изучал физику, химию, свойства металлов, слесарное и токарное дело и другие предметы.
На ладонях у Витахи были мозоли - твёрдые, рабочие. И теперь, разбирая барак, он испытывал удовлетворение оттого, что его рукам был послушен тяжёлый лом.
Миколка подпиливал обгорелые брёвна и стёсывал топором окаменевший нагар. За чёрным слоем медленно проступало белое тело дерева. Как натуралист, Миколка тут же проверял его - не трухлявое ли оно, не тронуто ли грибком.
Другие ребята из оторванных досок выдёргивали гвозди и на кирпичах молотком выпрямляли их.
В соседнем разрушенном бараке размещался "склад". Там уже лежали заготовленные брёвна и доски.
Спилив толстое бревно, Миколка поволок его на склад.
Через пять минут Витаха услыхал крик:
- Эй, ребята, давайте быстрей сюда!
Бросив лом, Витаха побежал к складу.
- Ты знаешь, - взволнованно сказал Миколка, - вчера мы досок десять сюда принесли, а сейчас посмотри: ни одной нет!
Витаха подскочил к покосившейся печке, под которой вчера сложили доски. Действительно, их там не было.
Витаха, прищурившись, посмотрел на Миколку:
- Ты для дома просил вчера две доски, мы тебе не дали - без нас взял?
- Хоть дом обыщите! - обиделся Миколка. - Раз на дали, значит, не дали. Как же я возьму общественные доски! Чувствовалось, что он говорит искренне.
- Кто ж их стащил?.. - задумчиво сказал Витаха. - Мы работали, работали, а тут - фьють! - и всё насмарку!
- Ух, знал бы, кто это сделал, я бы ему!.. - запальчиво сказал Миколка. Потом предложил: - А может, в милицию заявить?
- Жди! Будут они тебе из-за каких-то деревяшек возиться! - махнул рукой Витаха. - А много их там лежало?
- Кажется, десять. Но я сейчас проверю… Миколка побежал к первому бараку, принёс оттуда портфель и порылся в бумажках.
- Вот, - наконец сказал он и ткнул в белый листочек. - Бухгалтерия у меня точная. "Вчера добыто и сдано на склад для хранения пять целых толстых досок, три с отбитым краем и три тонкие".
- Одиннадцать, значит, было?
- Одиннадцать.
- Жалко!.. - вздохнул Витаха.
Ребята были огорчены пропажей.
Работали они ещё часа три, пока не проголодались. Потом, подхватив инструменты, двинулись по домам обедать.
Витаха шёл впереди. Его голову окутывал тюрбан из рубашки, а на плече лежала длинная доска. Она была тяжёлая и врезалась в кожу. Но Витаха ее не снимал. Снимешь - ребята подумают, что устал.
Все шли молча. Говорить сейчас, в такую жару, - языки не ворочались. Болели руки и опалённые спины, мучила жажда.
Когда по заводской дороге проносились автомашины, они оставляли за собой непроглядную пылевую завесу. Ребята обошли мартеновский цех, и вдруг кто-то сказал:
- Стойте, посмотрите-ка налево!
Миколка повернул голову, вгляделся и зашептал:
- Курортник там! Ребята, помните курортника? С Афоней сдружился! И девчонка с ними!
Впереди, неподалёку от ребят, около своей трубы Афоня и Андрюша, стоя на коленях, что-то сколачивали. Они делали то ли какой-то прямоугольник, то ли маленький плот - трудно было разобрать. Майка, сидя рядом с ними, сбивала молотком какой-то ящик и пробовала его рукой - не шатается ли.
И вдруг Миколка воскликнул;
- Наши! Чтоб я вареником подавился, наши доски!..
- Трудятся… А сейчас за чужое получат!
Витаха тихо сказал ребятам: "Пошли!" - и направился к трубе.
Завидя их, Афоня и Андрюша поднялись с земли.
Витаха подошёл как ни в чём не бывало, наступил ногой на доски - это была дверь, которую Афоня хотел повесить на трубу, - и сказал:
- Где ты взял эти доски?
- А тебе какое дело? - ответил Афоня.
- Ты что, отвечать нормально не можешь?
- Чего с ним разговаривать! - Миколка стал рядом с Витахой. - Отнять доски, и дело с концом!
- Ты, бухгалтер, молчи… - процедил Афоня.
- Откуда у тебя эти доски? - повторил Витаха.
- Нашли, - сказал Андрюша. - Вон там, в разбитом доме. - Он указал рукой за мартеновский цех.
- Они сложенные были?
- Сложенные.
- Ну, так это и есть наши. Мы их для спортплощадки приготовили.
- Для чего, для чего? - насмешливо спросил Афоня - Парк культуры строите?
- Для спортплощадки. - Витаха смотрел Афоне прямо в глаза. Тёмные брови его сдвинулись над переносицей. - Ну, что скажешь?
- А мы не знали, что они ваши, - подошла к Витахе Майка. - Глядим - лежат, мы и взяли.
- Чего ты лезешь, куда не просят! - повернулся Афоня к Майке. - Мало ли что они скажут, а мы верить должны? Пускай вот докажут сначала!
- И докажем, - сказал Миколка. - Только чего тебе доказывать?
- А может быть, вам сам начальник на доски разрешение дал? - с ехидцей спросил Афоня.
- Смейся, смейся! - сказал Миколка. - Сейчас умоешься!
Он присел на корточки, положив на колени портфель, перелистал какие-то бумажки и вдруг прочёл:
- "Для строительства спортплощадки на Ильинском пустыре разрешить товарищу Грицаю разборку двух разбитых бараков, расположенных за мартеновским цехом. Начальник треста "Жигачёвстрой" С. Марецкий".