СЧАСТЬЕ СТОИТ ДВЕ КОПЕЙКИ
Время шло к обеду, а Вася все бродил по Круглому базару, ожидая, не крикнет ли кто-нибудь: "Эй, малый, подсоби-ка!" Хоть бы пятачок заработать, не с пустыми руками домой прийти.
От жары и душной пыли в ушах как будто гудел шмель. Неподалеку заиграла шарманка. Праздношатающаяся по базару публика, жадная до всякого дармового развлечения, окружила шарманщика. Сухой высокий старик, с бельмом на глазу, вертел ручку шарманки и подпевал:
Шумел, горел пожар московский,
Дым расстилался по реке,
А на стене, стене кремле-о-овской...
Пересохшее горло, испустив трескучий звук, захрипело. Старик раскашлялся трудно и сухо. Отдышавшись, он обратился к Васе:
- Паренек, не в службу, а в дружбу, принеси водицы. Все нутро пересохло... На-ка вот и кружку.
Обрадованный поручением, Вася бегом бросился к колодцу.
Старик пил и дышал одновременно. Казалось, что вместе с водой он глотает и воздух. Напившись, он постучал по ящичку, стоявшему наверху шарманки. Из ящика вылезла пестрая морская свинка. Шарманщик вылил на ладонь остаток воды, и зверек принялся жадно пить.
- Ой, батюшки! Крыса! - ахнула какая-то женщина. - Сдурел, старый, такую погань из рук поить!
- Сама ты крыса! - рассердился молодой мастеровой. - Эта животная называется морская свинка, и она у пего ученая. Ведь ученая, а, старик?
Вместо ответа шарманщик попросил зверька:
- Лиза, ну-ка достань счастье молодому человеку за то, что он нам с тобой водички принес.
Свинка забегала по ящику, разделенному на несколько отделений. Опустив в одно из них мордочку, она схватила зубами сложенную вдвое бумажку.
- Возьми у нее, - сказал шарманщик. - Там твоя судьба предсказана.
Вася развернул записку и сконфузился. Он умел читать только по печатному, а записка была написана от руки, мелким неразборчивым почерком. Мастеровой заглянул ему через плечо и прочитал:
"Красная планета Марс имеет влияние на вашу судьбу. Счастье ваше на военной дороге. Вы будете большим генералом".
- Вот это так предсказала! - загоготали в толпе.
Перед Васей завихлялся оборванец с сизым носом, заорал:
- Был у нас генерал Кутузов, а этот, видать, будет енерал кутузок!
- Слепому все копейка, - заступился за Васю шарманщик. - Сам ты, наверно, из кутузки не вылазишь, вот она тебе и мерещится.
- Правильно, чего мальчонку на смех подымать! - сочувственно отозвались в толпе.
- Судьба - индейка! Откеда мы можем знать, какая у мальца планида?
- А вам-то какая сласть, ежели он генералом будет? - обозлился оборванец.
- Какая сласть, интересуешься? - спросил пожилой солдат в старой шинели и на деревянной культе вместо ноги. - Глянь-кось, как мне один офицер зубы почистил. - Он открыл рот и провел пальцем по голым розовым деснам.
- Это да... бывает, - заговорили в толпе
- Ему чего, офицеру-то!
- Для них солдаты - не люди!
- Требуют простым народом. Он, офицер тоись, голой рукой и зуботычины тебе не даст - в перчаточках!
- Офицеры тоже разные бывают... - в раздумье произнес солдат. - Иной хоть и офицер, а для солдата родней, чем брат кровный. Вот таким будь, - серьезно сказал он Васе. - Ежели в генералы выйдешь, не обижай солдат. Сироты они, даром что усы от цигарок запсивели...
Васе было чудно, что пожилые мужики всерьез поверили какой-то бумажке, и он уже был готов созоровать, представив им пузатого, усатого генерала, которого ему довелось увидеть на балаковской пристани. Но последние слова солдата заставили его отказаться от шутки, и неожиданно для себя Вася серьезно сказал:
- Не буду солдат обижать!
- Вот и лады! - добродушно засмеялись кругом. - Он парень свойский, видать, знает, почем фунт лиха!
- Бумажку не потеряй, смотри! - слышал Вася чей-то заботливый совет. Он снял картуз и бережно засунул билет за рваную подкладку.
- Ну-ка, мне вытащи! - разохотился мастеровой.
Шарманщик подставил ладонь:
- Пожалуйте, две копейки. Счастье две копейки стоит.
Мастеровой положил деньги и взял у свинки бумажку.
- Ты читай! Для всех читай!
"Счастье ваше вы получите от дамы, с которой скоро познакомитесь. Успеху будет содействовать лунный свет".
- Вот так загвоздила! - смущенно пробормотал мастеровой и, сдвинув картуз на глаза, заскреб затылок.
- А что? Вполне возможная вещь! Парень ты всех статей, гляди и облапошишь какую вдовую купчиху! - скороговоркой выпалил толсторожий мужчина, по обличию торговец. И сам первый загоготал своей шутке.
Мастеровой зло прищурился.
- Облапошишь! - передразнил он. - Облапошить, конечно, можно, только какое ж это счастье? Облапошить - это дело торгашеское, а счастье, оно должно быть честным!
- Отбрил! Молодец! - сочувственно отозвались люди.
Балаковская дурочка вертела в руках четыре грошика и рассуждала:
- Чего мне две копейки? Хлебушка фунтик. Наплевать, голодная прохожу! Давай мне на две копейки счастья! Прочитай, молодец, чего тут прописано?
Мастеровой взял бумажку: "Счастье как птица. Поймай - твое будет!"
- Истинная правда! - одобрили зеваки.
- Это как понимать? - допытывалась дурочка. - Это, что ли, птиц ловить?
- Не птиц, а счастье, вроде как птица, - летучее, - старался объяснить шарманщик.
- Птиц ловить - грех: они божьи! Пустите меня, пустите! Не хочу! - кричала дурочка, проталкиваясь сквозь толпу.
Вася заметил, как торговец, вытащив из кармана горсть серебра, долго рылся, отыскивая две копейки, а найдя, поглядел на них и снова опустил а карман.
"Ну и жадюга! - подумал Вася. - Две копейки на счастье пожалел".
Больше охотников на покупку "счастья" не нашлось. Старик снова завертел ручку, и шарманка разлилась бедовым, плясовым мотивом:
Ах ты, сукин сын, камаринский мужик!
Ты не хочешь моей барыне служить!
Кругом заулыбались. Ноги слушателей сами собой стали притопывать.
Ты не хочешь моей барыне служить!
- И-е-ех! - вполголоса выкрикнул кто-то, и уже несколько голосов подхватило озорную песню, с издевкой выговаривая:
Моя барыня богатая,
Кривоногая, горбатая!
Кончив играть, шарманщик сдернул с головы широкополую, похожую на пыльный лопух шляпу и стал обходить слушателей. На дне шляпы зазвякали копейки и гроши.
Васе хотелось хоть чем-нибудь отблагодарить шарманщика за подаренное "счастье". Ведь это первый раз в жизни с ним случилось такое.
- Дедушка, давай я тебе шарманку донесу. Куда идти?
- А тащи куда-нибудь в холодок.
Выходя с базара, они увидели дурочку. Она откусывала от черной краюшки маленькие кусочки, бросала голубям и бормотала:
- Чем ловить, лучше накормить! Пусть Фенька-дурочка голодная, а счастье у Феньки - сытое!
Спугнутые появлением Васи с шарманщиком, голуби с шумом взлетели и тут же снова окружили дурочку. Один из них опустился ей на плечо, и Фенька замерла. В лохмотьях, с растопыренными руками, она стояла на базарной площади, нелепая, как огородное пугало. А на запрокинутом лице застыло выражение бездумного, блаженного счастья...
За пожарной каланчой, в прохладной темно-зеленой траве густо росли одуванчики.
Тут и сделаем привал, - сказал шарманщик и пустился на траву.
- Вишь, как мягко!
Он снял с плеча торбу, достал оттуда хлеб, селедку, пару луковиц и коротко приказал Васе;
- Садись!
Вася с наслаждением грыз селедочный хвост, хрустел луковицей и набивал рот заварным черным хлебом.
- Теперь до вечера можно и вздремнуть, - сказал старик, вытирая о траву руки и позевывая. - А потом бы чайку горяченького...
Вася побежал домой. Ему хотелось напоить старика чаем, только разрешит ли мать? На взволнованный рассказ Васи Катерина Семеновна ответила вопросом:
- Может, он мазурик какой, шарманщик-то... А ты его в избу хочешь пустить.
- Ой, мама, ну какой он мазурик? Старый такой... У него, он сказал, все кости болят.
- Ну зови, коли так! - разрешила мать.
Дед Егор, так звали шарманщика, уже спал, положив под голову свою тощую торбу. Рядом стоял ящичек со "счастьями". В нем лежал пучок травы, и морская свинка тихо перебирала травинки - которую съест, которую надкусит и отложит в сторонку.
"Тому лише, у кого нет крыши", - вспомнил Вася отцову поговорку, и его охватила жалость к бесприютному старику.
- Дедушка, а дедушка, - тихо тронул он шарманщика за плечо.
- А? Чего?! Сейчас! Сейчас! Я не знал, что нельзя тут... - вскочил старик, испуганно заморгав воспаленными глазами. - Я уйду! - бормотал он. Увидев Васю, рассердился: - Тьфу на тебя! Я думал, дворник либо городовой... Ну зачем разбудил?
- Дедушка, мама велела идти к нам, чай пить...
- В гости зовешь? Ах ты, милый! - растрогался дед Егор. - Да я с превеликим удовольствием! Ах ты, внучек мой нечаянный!
Вася ужасно боялся, что, войдя в дом, старик заговорит гнусавым жалобным голосом и станет похож на нищих, которых отец терпеть не мог. Но шарманщик вошел, как входят гости. Еще на пороге он снял шляпу и поклонился Катерине Семеновне:
- Здравствуй, хозяюшка! Мальчонка сказывал, звала меня? А ежели напутали мы с ним, прощенья просим: незваный гость хуже татарина... Такому гостю две указки - вот бог, а вот порог.
Мать тоже поклонилась старику:
- Проходите, проходите, дедушка! Звала я вас, садитесь. Васенька, неси шарманку в дом. Вещь дорогая, в сенях ей не место.
Старик посмотрел на выскобленный пол и, взяв веник, вышел на улицу обмахнуть пыльные сапоги.
- Мама, он чаю хочет, - зашептал Вася.
- Сначала пусть поест с нами, - возразила мать. - Я сегодня похлебку варила.
- Пообчистился маленько, - доложил шарманщик, усаживаясь на лавке около двери. - Чисто дом ведете, хозяюшка. Воздух легкий, и мух нету.
Вася взял стоявшую на полу у печки кошачью черепушку.
- Дедушка, свинке попить дать?
- Дай. Ишь ты, вспомнил про Лизку!
Катерина Семеновна заинтересовалась зверюшкой.
- Чудная какая! Ты, Васенька, моркови бы ей принес. Будет она моркву есть?
- Самая ее пища, - подтвердил старик.
- Она ученая, мам. Она счастье вытаскивает. Знаешь, какое счастье она мне достала? - Вася протянул матери записочку с предсказанием.
Катерина Семеновна поглядела на бумажку и улыбнулась.
- Чего же тут написано? Неграмотная я...
Делая вид, что он читает, Вася повторил:
- Счастье ваше на военной дороге. Вы будете генералом.
- Большим генералом, - поправил старик.
- Это ты будешь генералом? - рассмеялась мать, а глаза ее счастливо засияли.
- Ну, раз тут написано, значит, буду, - настаивал Вася. - Тут все правда. Дурочке Фене тоже правда досталась, да, дедушка?
- Будешь генералом, - убежденно ответил шарманщик.
- Кто это генералом будет? - загудел отец.
- Ой, Иван Степанович, - вздрогнула мать. - Не слышно было, как ты пришел!
- Где ж услыхать? Я еще к дому подходил, слышу громкий разговор про генералов. Здравствуй, дед, не знаю, как величать.
- Егором Васильевичем, - степенно ответил дед и подал руку.
- Обедать давайте, - пригласила мать. - Все в сборе, ждать некого. Андрюша не придет, а Гришанька поел и с ребятишками побег дровец пособирать.
Катерина Семеновна разрезала краюшку хлеба по числу едоков. Вышло четыре небольших куска. Егор Васильевич достал из торбы свой хлеб и, положив его на стол, деликатно сказал:
- Надо его съесть, а то зачерствеет.
После обеда Катерина Семеновна велела Васе поставить самовар. Самовар ставили только в самых торжественных случаях: в праздники или для дорогих гостей. Обычно он стоял в углу, начищенный до блеска и важный, как пожарный в каске.
За чаем засиделись допоздна. Мать вытащила из-за стола заснувшего Гришаньку. Васю тоже прогнали спать. Но он исхитрился и лег на самом краю палатей, чтобы все было видно и слышно.
- Размяк я у вас, как сухарь в чаю, - усмехался старик. - Давно уж так, по-семейному, не сиживал... Возрастал я сиротой, без тятьки. Бедно мы с матерью жили. А как вернулся из солдатчины, матери в живых не застал. Соседи сказывали, что пришлось ей на старости лет с сумой под чужими окошками Христа ради петь. Пошла куда-то и не воротилась. Померла где-нибудь на дороге...
Старик замолчал. Катерина Семеновна тихонько вздохнула. Иван Степанович, насупившись, по привычке барабанил пальцами по столу.
- Ну, чего было делать? - ни к кому не обращаясь, усмехнулся Егор Васильевич. - Открыл я торговлю. Как в полую воду, поплыла с моего двора всякая худобишка. Кому что занадобилось: хомуты старые, телега без колес и бабья радость - чугунки, горшки да ухваты. Расторговался, дверь забил, окошки крест-накрест заколотил и подался куда глаза глядят. Была б пара глаз - пошире бы глядел, а то мой один зрак на город Тамбов уставился... Вот в Тамбове-то и начала жизнь из меня крендели вертеть. Ремесла в руках никакого не имел, а на силу обижаться не мог. Ну и давали мне работу по силе - подыми, отнеси да положь. Ворочал, ворочал, пока чего-то в нутре не лопнуло. Кровь со всех концов пошла. Жила, что ли, какая натуги не выдержала, не знаю, только положили меня в больницу. Как сначала лежал, не помню: плохой был. А потом полегчало. Огляделся, смотрю: много бедного народу со мной лежит. Соседом моим по копке старичок один был. Душевный такой, все песни петь хотел, а грудь ему не дозволяла. Только заноет, а на него сразу кашель накинется, отдышится - и опять петь. Говорит: "Не могу без песни". Я ему и скажи: "Ты, дед, обязательно сам петь хочешь? А то давай я спою, а ты отдохни". Возрадовался старый: "Спой, - просит, - спой!" Я и запел нашу солдатскую:
Дело было под Полтавой,
Дело славное, друзья.
Мы дрались тогда со шведом
Под знаменами Петра!
Шарманщик закашлялся:
- Не тот теперь голос, а в те поры, куда с добром, пел. В роте запевалой был. Старик-то сперва заулыбался, ноги с койки спустил, ко мне хочет, а силов у него нету. Болезнь его, как собака мосол, всего обглодала. Сидит на койке и плачет, как дите: "Спасибо, - говорит, - за утешение". И другие, которые больные, тоже спасибо сказали. И началась моя маета. Мне бы лежать да думать, как дальше жить, а я с утра песни пою. Петь в больнице запрещалось, но сестрицы сами слушать приходили. Понравилось, видать. Проснулся я как-то поутру, смотрю, а старичка-то моего нет. Голая койка стоит. Ночью помер. В обход подходят ко мне доктор и сестрица наша и говорят: "Вам, Егор Васильевич, покойный дедушка - сосед ваш - наследство оставил". Повскакали тут все с коек: какое наследство? У меня аж дух захватило: и старика жалко и наследство радость. Думаю, может, деньги? На ноги теперь встану... А доктор улыбается: "Шарманку свою вам завещал и два рубля серебром". Дед-то, оказывается, шарманщиком был. Так и я шарманщиком сделался...
- А было б тебе жениться, - тихо сказала Катерина Семеновна. - Свой угол, ребята старость бы твою покоили...
- Куда мне жениться! Вишь, какой я красивый. Какая за бельматого пойдет? Бельмо-то я в солдатчине заработал... Идем мы своей ротой на маневрах, апрель был. За город вышли - красота господня! Над полями пар стоит, дух от земли приятный. Слышу: свистит жаворонок, а где - не видать. Задрал я башку, в небо гляжу... а в этот момент кто-то хлясь мне по глазам. Поручик наш перчатками по морде смазал: не глазей по сторонам, когда в строю идешь! Долго я проморгаться не мог. А потом стал глаз болеть, болеть, и наболело бельмо...
Вася слушал, уставясь на керосиновую лампу, и вдруг отец, мать и дед Егор поднялись к потолку и закружились вокруг самовара. И самовар стал не самоваром, а лучи от него, как от солнышка. Дед Егор вытянул шею и запел петухом, а мать зашикала: "Залез в избу, да еще орешь, горластый!" Вася ужасно удивился и... проснулся.
Из сеней слышалось заполошное кудахтанье: мать выгоняла петуха. Ни деда Егора, ни шарманки не было. По пустой горнице шмыгали солнечные зайчики. Прошлепав по золотистому теплому полу, Вася высунул нос в сени.
- Мама, а где шарманщик?
- Ушел на Круглый базар. Он придет. Тятя ему сказал, пусть у нас поживет, такой хороший старичок. Душевный!
В доме Чапаевых дед Егор пришелся ко двору. Утром он вместе с Катериной Семеновной провожал Андрюшку и Ивана Степановича. Потом забирал шарманку и уходил сам. К обеду возвращался и приносил хлеб. В особо удачные дни Егор Васильевич с довольным видом выкладывал на стол сахар, чай, баранки.
Иван Степанович сначала серчал. Его самолюбие не позволяло принимать подарки от старика. Но дед Егор сразу поставил все на деловую ногу.
- Ведь ежели бы я на постоялом дворе жил, меня бы за ради Христа никто держать не стал? Так ай нет?
- Так, - соглашался отец.
- А коли так, с какой такой радости я у вас буду дарма околачиваться? Как могу, так и пособляю. И в этом деле ты, хозяин, мне не указчик - хошь серчай, хошь не серчай.
Вечерами Вася с ватагой ребят утаскивал старика под большие ветлы Лягушевского оврага. Глядя на внимательные рожицы слушателей, по-стариковски словоохотливый дед Егор искусно переплетал в своих рассказах быль с небывальщиной. Оборотни, лесовики и водяные играли не последнюю роль в повествовании. Но и без этих таинственных персонажей Егору Васильевичу было что порассказать о своей бродячей жизни.
Старик был ярким представителем людей, о которых степенные, домовитые мужики с презрением говорили: "Рази это человек? Ни кола ни двора - перекати-поле!"
Кто знает, сколько талантов умерло в этих беспокойных "перекати-поле". Никем не руководимые, легкие на подъем, бродили они по необъятным русским просторам, влекомые единственным желанием увидеть своими глазами белый свет.
Много раз возвращался Егор Васильевич в родную Тамбовщину и, распугав квартирующих в его избенке воробьев, давал зарок бросить бродяжничество. Он добросовестно таскал домой охапки лозняка и принимался плести корзины. Но неизменно наступало утро, когда он, таясь от соседей, уходил без оглядки по рассветной росе, чтобы раствориться в душистом просторе полей вместе со своей неразлучной спутницей - шарманкой...
- Вот уйду я скоро, - сказал как-то шарманщик детворе, - и забудете вы дедушку Егора. С глаз долой - из сердца вон. Давайте я вас хоть песням научу, все память о себе оставлю.
Хор получился славный. Идущие по воду женщины, заслушавшись ребят, подолгу простаивали на тропинке, перекладывая с плеча на плечо коромысла с полными ведрами.
Вася смущался и не пел. Но как-то дед Егор запел старую песню:
Ты не вейся, черный ворон, над моею головой.
Вася не вытерпел и подтянул.
Постепенно смелея, мальчишеский звучный альт вырвался из хора, взлетел вверх и зазвенел над другими голосами.
Дед Егор изумленно замигал:
- Ну и голосина у тебя, милок! До сердца достанет! Хорош, лучше некуда!
В этот вечер глаз шарманщика подолгу останавливался на мальчике. По дороге к дому, когда они остались вдвоем, дед Егор спросил:
- А что, Вася, пошел бы ты со мной?
Вася растерялся:
- Я? Пошел бы! Только как дома скажут?